Резервация. Лабиринт. Глава 10

Моника, мутант, 21 год.
***
   Без фонарика пришлось бы совсем туго. Чернота второго уровня была совершенно непроницаемой. Открыты глаза или закрыты - разницы не было совершенно. Моника и Контра шли довольно долго. Одежда и волосы высохли, снова хотелось есть. Луч света выхватывал из тьмы то стену, то какие-то ведущие в никуда ступени, то ниши, неглубокие, правильной формы. Потолок менял высоту, иногда он был так далеко, что едва хватало луча, иногда тяжело и опасно нависал прямо над головой - такие места они старались проходить как можно быстрее. Временами откуда-то издалека доносился скрежет, что-то падало с глухим уханьем, пару раз из проходов тянуло сквозняком, но он приносил с собой густой, сладковатый трупный запах, и в эти проходы решено было не сворачивать.
   Часто после того, как Контра проводил лучом по полу или стене, камень продолжал фосфоресцировать, недолго, несколько секунд. Они снова видели гигантских слизней. Связав свечение и монстров, Моника пришла к выводу, что слизни оставляют на поверхности какие-то метки, так что, оказываясь на развилке, сворачивала туда, где проход после предварительного осмотра отсвечивал зеленью. Ей постоянно казалось, что потолок вот-вот начнёт опускаться, или сомкнутся стены, растирая их в тонкий фарш, а так как ни одного раздавленного слизня по пути не попалось, Моника решила, что те выбирают безопасную дорогу. Так это было или девушка сама себе напридумывала страхов, было неизвестно, но оно и к лучшему - проверять не хотелось.
   Но пришлось. Всё произошло именно так, как воображала Моника, только совершенно бесшумно, поэтому она поняла, что происходит, только когда что-то коснулось её руки. Вздрогнув, она отдёрнула пальцы.
   - Контра, свет вправо! - быстро сказала она. Луч фонаря сместился, осветив стену, медленно, беззвучно, как в кошмарном сне, приближающуюся к двоим изгоям.
   Они сорвались с места одновременно, молча, не сговариваясь. Луч плясал впереди, пола под ногами Моника не видела, но неслась вперёд, почти не касаясь его босыми ногами. Стена мягко толкнула в плечо, девушка взвизгнула, добавляя скорости, хотя, казалось, быстрее уже было некуда. А потом луч исчез, и пол тоже, и она полетела вниз, вопя от ужаса.
***
   Упала на мягкое, хрустящее и вонючее. Крик застрял в горле, задавленный спазмом, едва не вывернувшим желудок наизнанку - невыносимо пахло падалью, аммиаком и ещё чем-то непонятным, незнакомым, неприятным. Фонарик лежал в двух шагах, вернее, торчал под углом, воткнувшись лезвием в вонючее месиво, луч бил вверх, в потолок, и в кругу света что-то копошилось, шевелилось и попискивало. Сверху донёсся звук, мягкий, шуршащий, похожий на нервный шёпот.
   - Это бабочки, - послышался голос Контры. Тёмная рука появилась в свете фонаря, на миг закрыв луч, а потом парень выдернул нож мусора и повёл лучом, освещая тысячи больших, с ворону, чёрных бабочек, кишащих на потолке то ли зала, то ли пещеры. Одна за одной бабочки срывались с потолка, взмахивали крылышками и растворялись в темноте.
   Что-то больно кольнуло в ногу. Моника отпрыгнула, вскрикнув. Рядом охнул Контра, направил луч вниз. Пол был устлан бабочками, мёртвыми, высохшими. По их мумифицированным трупикам к ногам изгоев подбирались живые, шустро перебирая ножками. Отпрянув от света, бабочки замерли, но тут же снова полезли вперёд, шевеля короткими мохнатыми усиками. Девушка увидела, что по её икре стекает густая капелька крови. Твари оживились, видимо, учуяв запах, и пошли в атаку. Именно пошли - с воздуха атак не было.
   Ближайшую настырную дрянь Моника пнула, как футбольный мяч, сминая хрупкие крылья. Вторую растоптала, с хрустом и сочным чавканьем. Потом ещё, ещё... Бабочки гибли легко, даже не пытались увернуться, они брали количеством, переползая через трупики соплеменниц, вцеплялись в ноги колючими лапками. И жалили, жалили...
   - Туда! - луч указал на зев арки. Оскальзываясь на мёртвых крылышках, Моника побежала к выходу.
   Ну, как побежала... Ноги ощущались чужими, как бывает, когда долго сидишь в неудобной позе. Мерзкое чувство нарастало, с каждым торопливым шагом двигаться становилось тяжелее, слабость ползла вверх, охватывая бёдра, поднималась выше, а снизу всё вообще будто пропало. Нога подвернулась, легко выгнувшись чуть ли не дугой, словно резиновая, и Моника поняла, что падает. "Яд!" - поняла девушка. Опираясь на пока послушные локти, она тащила своё тело вперёд, а воображение услужливо показывало картинку: она, всё ещё в сознании, но парализованная, покрытая сплошным шевелящимся одеялом из чёрных крылышек бабочек-вампиров.
   Луч замер, опустился чуть ниже прохода и больше не двигался. Теперь слабость добралась до плеч. Ползти стало невероятно трудно, а потом и вовсе невозможно. Моника почувствовала, как её коснулось тёплое, рука Контры подтащила её ближе, парень приподнялся, накрывая собой её голову и плечи, послышалось шуршание, и вонь усилилась. Её засыпало мёртвыми бабочками. Мод сгребал их, как палые листья, закапывая себя и девушку, пряча от укусов, от цепких лапок и острых хоботков. Стало тяжело дышать. "Если яд парализует лёгкие, нам край," - подумала Моника. Мысль была какой-то спокойной, отстранённой. Сердце, только что колотившееся бешено, замедлилось, голова наполнилась влажной ватой. "Я умираю," - так же спокойно подумала Моника, будто просто констатируя факт. Это было последней её мыслью.
***
   Сознание возвращалось медленно. Тело будто кололи тысячи крохотных иголочек, ноги от бёдер и ниже ныли и невыносимо чесались. Моника потёрла их одну о другую. Послышалось шуршание, коже стало прохладно и липко. "Бабочки!" - вспомнила она, задёргалась, сдвигая с себя давящую холодную тяжесть, упираясь руками. Сильнее! Тяжесть сдвинулась, с шорохом съехала в сторону, и в лёгкие хлынул тяжёлый, вонючий, но такой желанный воздух.
   Было светло. Вернее, светло по сравнению с привычной уже чернотой. Рассеянный серый свет лился откуда-то сверху. Задрав голову, Моника увидела высоко в потолке несколько небольших круглых отверстий. Бабочек не было, в пещере стояла тишина, нарушаемая лишь дыханием Моники и похрустыванием сухих крылышек под её ладонями.
   Контра был мёртв. Тело парня распухло, покрылось буграми и засохшей кровью, увеличившись по крайней мере вдвое. Открытые глаза с расширившимися до предела зрачками смотрели в никуда с совершенно неузнаваемого лица. Моника зачем-то попыталась нащупать его пульс, кожа модификанта была холодной, а тело твёрдым, окоченевшим - прошло много часов.
   Фонарь так и лежал рядом, луч света был таким же ярким, не иначе как учёный умудрился впихнуть в рукоять ножа батарею от лазгана. Моника повернула рукоятку, выключая свет. Хотелось пить, чесаться и орать в голос от отчаяния. Ноги, покрытые коростой запёкшейся крови, налились и слушались плохо. По лицу потекли слёзы, сразу ручьём, будто плотину прорвало. Моника вытирала их основанием ладони, размазывая по лицу чёрную пыльцу с крыльев бабочек.
***
   Потом она переложила свои вещи в пакет Контры, сложив и сунув туда же и свой. Обе фляги были полны, Моника даже не помнила, когда Контра успел набрать в них воды. Есть не хотелось, но она заставила себя проглотить кубик концентрата, с трудом подавив рвотный рефлекс. Продев голову и руку в смотанную кольцами верёвку, Моника откинулась на спину - несложные действия отняли уйму сил. Можно было бы доползти до прохода, но она не торопилась. Возвращение бабочек не пугало. Прилетят - пусть жрут. По крайней мере, это будет почти не больно. Не самая паршивая смерть.
   Что-то умерло в ней вместе с Контрой. Что-то маленькое, только-только зародившееся, но очень тёплое. Может быть, та самая любовь, в которую не очень-то верила, тем более что и объект этой любви был невероятно далёк от идеала. Тощий, глуповатый наркоман из трущоб. Человек, ради которого она вернулась. Человек, закрывший её собой...
   У неё никогда не было такого человека. Была только семья, благополучная, довольно богатая, со всеми положенными атрибутами, начиная от большого шикарного дома за городом, величайшей роскоши на перенаселённой планете, и заканчивая натуральными продуктами в холодильнике. Был отец, преуспевающий бизнесмен, холёный и обаятельный, любивший свою дочь не совсем отцовской любовью с того дня, как ей исполнилось тринадцать. Была мать, взбалмошная, немного не от мира сего, невероятно красивая, похожая на сказочного эльфа, не верившая или не хотевшая верить, отгородившаяся от дочери прозрачной ледяной стеной, когда тест на генетическую чистоту показал мутацию - портить девочке паспорт, а семье репутацию,  не стали, сунув в зубы врачам такую взятку, что не устоял бы и апостол Пётр.  Был брат...
   Моника ушла из дома в пятнадцать и не возвращалась бы никогда, если бы не Майк, которому тогда было четыре. Брата Моника любила до самозабвения, к тому же она боялась, что однажды извращённая папина любовь коснётся и его. И постоянно всматривалась, стараясь уловить изменение в выражении глаз, в осанке, что-то в словах или жестах Майка, потому что спрашивать напрямую было страшно. Она жила сама по себе, поступила в колледж, затем бросила, зарабатывала деньги в одном из арт-театров Нижнего города, талантливую красивую иллюзионистку любили, не подозревая, что половина её фокусов - действительно иллюзии, результат её мутации, в целом безобидной, сродни гипнозу или "нейро", только она не действовала на чужой мозг, а проецировала образы своего, так что созданные Моникой иллюзии видели все, и даже могли снимать камеры. Картинка была яркой, чёткой и объёмной, совсем не такой смазаной, полуразмытой и быстро пропадающей, что бывает у обычных людей, когда они пытаются нарисовать в голове чьё-то лицо или, к примеру, дракона. Правда, Моника ограничивалась образами попроще, иллюзии выматывали, за них приходилось платить головной болью и лопнувшими в носу и глазах капиллярами.
   Всегда ведь видишь, когда что-то не так, когда знаешь, куда смотреть, и, главное, хочешь увидеть. Это применимо к фокусам - и к людям. Майк изменился, неуловимо для других, но сердце Моники оборвалось во время очередного субботнего визита домой: она заметила, как вздрогнул и чуть отстранился мальчик,  когда отец потрепал его по плечу. Она ни о чём не спрашивала, просто осталась ночевать, а потом, поздним вечером, набросив иллюзию с образом Майка, пошла к отцу. Ей нужно было знать наверняка. И узнала, вкус этих влажных, гадких поцелуев она не могла перебить ничьими губами вот уже восемь лет.
   Моника выпустила в отца все шесть патронов его коллекционного кольта - "миротворца". Потом перезарядила револьвер. Ещё две пули отправила в колени прибежавшей на шум матери. Остальные - в охранников, стараясь никого не задеть серьёзно. Она надеялась, что её пристрелят, у самой не хватило духу. Но девушку просто оглушили полицейским станнером.
   Майку десять. Детская психика очень пластична. Возможно, он сможет вычеркнуть многое из памяти, и его жизнь не будет сломана так же, как её? А может, она нанесла ему больше вреда, чем нанёс бы отец? Как знать... Но Моника не жалела, что обменяла свою жизнь на его. А теперь... Теперь уже её жизнь купили ценой своей. И выбросить такой подарок, наверное, было бы неправильно.
   Шипя сквозь зубы, девушка приподнялась и на четвереньках медленно поползла к выходу.