Времена не выбирают... глава 20

Горловка. Кошевые, Мягкоголовые, Легостаевы, Каратунов.
После событий на Дону, жить там стало не возможно. Гражданской войной, как плугом, вывернуло и смешало  всё и вся, не оставив ничего целого. Всюду были остатки. Остатки белой армии, остатки  казаков, остатки красной армии и красных партизан, остатки пришлых  партийцев, командированных устанавливать советскую власть. Отовсюду укоры. Люди разуверились  в  надежде на скорый мир. Да, и какой мог быть мир? Этот застрелил нашего отца, а тот зарубил вашего. Вон, тот  ограбил  наш дом, а этот  живет в вашем. Люди часто перемещались  от жилья к жилью, сорванные со своих прежних обжитых мест. Вот и Павлу Федоровичу пришлось покидать родные края. Разруха,  банды грабителей, многократные попытки установить, наконец, справедливость, погнали его прочь от дома. В Белой Калитве укоризны от оставшихся в живых казаков древних атаманских родов, и там же командированные уполномоченные продразверстки  – ты реши, за кого, сам-то из казаков, может, им помогать станешь?
   А как не помочь? Смешались палачи и жертвы и пробовали как-нибудь продолжать жить. О жизни в Белой Калитве не могло быть и речи.  Чужой всем, казакам – предатель, Красный партизан, коммуне – неблагонадежный, казачий сын. Тут на шахты Донбасса нанимают, взял, да и поехал.
   Оплошность недалеких писарей многим помогла  затеряться. В документах  Павла, писарь,  на российский манер вывел «Каратунов». И Павел Федорович Каратун не стал возражать.
    К двадцать первому году лозунги всех политических сил показали свою несостоятельность и обман.
«Война до победного конца» привела к гибели сотен тысяч людей, разрушению экономического потенциала страны, потере огромных территорий.
«Мир народам» выглядел комично, ввиду повсеместных войн, набегов, военных экспедиций, тайных операций против этих самых народов, терроризма.
«Вся власть советам!» также иронично подчеркивал бесправность периферий. Власть действительно была, но не у многочисленных советов организованных повсеместно, а у некоего Центра, который все больше представлялся в виде призрака одного человека. Центр этот безжалостно стрелял заложников за то или иное прегрешение перед Центром, набранных из числа, как теперь бы сказали, электората, выбиравшего эти советы и передавшие им власть. На местах бесправные советы были исполнителями чужой воли в ущерб населению, которое их выбрало,  практически не понимая смысла выполнения решений Центра, видя  бедствие людей на местах, которое от нового руководства всё усугублялось. Приличный человек, будь он каким комитетчиком  хотя бы день, непременно бы застрелился из выданного оружия. Но приличных не доставало. В Комбедах и прочих организациях были сплошь вчерашние пьяницы, дебоширы, бездельники. Револьвер был главным аргументом в спорах с ходоками, кожаная куртка главным достоинством комиссара, пить без меры главным личным качеством новых управленцев, а умение отнимать и было управленческим даром.С энтузиазмом они гонялись за бывшими, помнившими прежнюю жизнь, и где-то брякнувшими о её прелестях. Контра наказывалась немедленно и жестоко. Посему старики мудро молчали.
   Борьба «За единую, неделимую, великую» привела к разрушению империи и
 образованию ежедневно новых независимых государств, границы которых изменялись ежечасно.И даже к разрушению старых семейных связей, поскольку непримиримые обстоятельства поставили одних против других.
  Крестьяне, ухмыляющиеся на лозунг «Земля – крестьянам», эту землю получили, но тут же потеряли, и не только новую, но и ту, которой владели с дедов-прадедов вольно, как слободой.
    "Учредительное собрание" не только не помогло консолидировать усилия отдельных фракций, но и само преобразовалось в  однопартийный орган, за которым всё более явно ощущалась власть одного человека.
   Уцелевшие жители на территории от Шепетовки, до неясных границ  Дальневосточной республики на востоке, Закавказской федерации на юге и ничейными просторами земли без карты на севере, горестно согласились с отъемом собственности, бесправным существованием, обесцениванием всего и вся,  даже самой жизни, тихо мыкались по этой самой территории, некогда великого государства, в поисках  сытного пристанища, а осев, пытались жить от земли или от ремесла.
  Видимо, отнятое имущество саднило  глаза новым владельцам. От этого последовала череда переименований заводов, улиц, городов и сел, оставляя лишь безобидно нейтральные . Бывшие шахты Русского общества каменноугольных копей Елена, Альфред, Мария получили просто номера. Теперь это были шахта номер один, номер три, номер пять.
   Хутор Петруся, с которого начиналась слободская история края, был стерт, как и соседние поселения, с лица земли. Остались Сухой Яр и Житный Яр, жители которых от жадности первыми продали плодородные землю под строительство железной дороги, а после под многочисленные шахтенки разных обществ, а то и просто частникам. Теперь, бесправные и безземельные, едва питались за счет огородов. И те хутора и села, жители которых не продали своей земли ни за какие посулы, теперь  были такие же бесправные и нищие. Никто теперь и не думал покупать землю, обещанную крестьянам. Государство просто объявляло, что такая-то земля надобна  под дорогу, и всё. Спорить было не с кем, и спорщиков ждали земли с более суровым климатом. Совсем непокорные крестьяне собирались в лесах в банды и нападали на своих обидчиков.От этого страдали не многочисленные как монгольские орды обидчики, а свои же селяне.
   Неведомая людям сила горстями сгребала их со своей земли в огромную посудину, перемешивала железной ложкой, выдавливая соки, и с неведомой целью вновь выплескивала народ на чужую землю.
  Желание хоть как-то жить направляло покорные массы на поля, на заводы и шахты с новыми названиями, по незнакомым улицам чужих городов. Никто не старался запомнить новых названий, поскольку на следующий день они имели уже более новые .
   Улицы имени героев революции, имени революционных дат и событий заменяли старые добрые названия. Но вдруг кто-то досмотрел, что герой был в прошлом анархистом и эсэром, а это плохой пример для горожан. Никуда не годится, давайте переименуем. И появлялись   город Карло-Либнехтовск и завод  Квилинга, волость имени 25 октября и улица Крубской. И если, дорогой читатель, вам встретится в одном городе четыре переулка Пушкина, или три Лесных улицы, то это не от незнания множества авторов литературы или отсутствия фантазии, а просто очередной революционер оказался эсэром и анархистом, а долго думать было некогда.
 
  За паек Иона Арсеньевич дорабатывал в расчетном отделе шахты №1. По старости лет и молчаливому характеру к нему претензий не возникало.
  Александр Мягкоголовый составлял всё увеличивающиеся поезда оживавшей железной дороги. За паек и ведомственное жилье.
Савелий Егорович Легостаев  ушел на покой по старости лет, изредка обучая молодежь горному делу и давая советы новым руководителям.
Павел Каратунов, переехав в Горловку, пошел на шахту №5 осваивать шахтерский труд.