Гамак из паутины. Гл. 7
Большая, тремя окнами в сад, комната не претендовала на современность интерьера.
В ясную погоду, когда небо не затягивалось пеленою облаков, солнце, выбрав подходящий момент, через большие окна с интересом заглядывало в комнату. На первый взгляд окна могли показаться старомодными и не из настоящего времени. Верхние половины рам выделялись затейливо собранными в единое целое кусочками разноцветных стекляшек, что очень походило на ляпы смешливого художника, которому «помахать» кистью - одно удовольствие. Под стать им были и широкие подоконники, сохранявшие под лаком природную структуру дерева и по краю затейливую резьбу.
Проследив за следом резца мастера, корпевшего когда-то над обычным куском дерева, можно, заглядевшись, забыть о времени и месте, где довелось оказаться случайному свидетелю…
Проникая сквозь густо сплетённые кроны деревьев, затем и через оконные стёкла, как из озорства испачкавшись в палитре, солнечные лучи цветными пятнами перепрыгивали друг через друга – то сбиваясь в одно большое расплывчатое пятно, то рассыпаясь, кто куда.
У каждого было своё занятие: одни пересчитывали замки комода, другие просто скользили по его матовой поверхности. Кто-то - из этих же непосед - никак не мог нарадоваться большому дивану, без устали перепрыгивая с одной его стороны на другую. Как бы случайно, что, безусловно, доставляло им превеликое удовольствие, хихикающие лучики успевали расцветить на стене кар¬тину Леонардо да Винчи и самое на этом полотне главное – грустную улыбку «Дамы с горностаем». Правда, это была лишь копия, но как того и требуют определённые правила, картина отличалась от оригинала размерами. Заносчиво контрастируя с тёмными тонами холста, обрамлением его горделиво выступал золочёный с чернением багет - неизвестно кем, но довольно искусно выполненный.
Эпоха Ренессанса, где никогда уже не быть, стены средневекового города, дома с окнами-бойницами и скучающая в них темнота комнат, окутанные тайной тех событий – эпохи путешествий, неожиданных открытий, страданий, бегства от двора, который прошлые заслуги забыть успел, пресытившись…
По-разному можно воспринимать время и обстоятельства, в плену которых жизнь неумолимо продолжалась.
Казалось, молодая женщина была чем-то недовольна; казалось, что мир нисколько ей не интересен - и только по этой причине демонстративно отвела она взгляд свой в сторону. Заботливо удерживая от излишней прыти серебристого горностая, Дама воспринимала окружающий мир не более, как в отведённых ей судьбою рамках, которые, навсегда оградив рисованный мир художника от «жестокой» реальности, позволяли довольствоваться лишь малым - созерцать и быть судьбе покорной.
А была она в том возрасте, когда весенний аромат цветущих деревьев и брачное щебетание пернатых призывно щекотали не застывшие ещё чувства и бессовестно тормошили кладовые тайных устремлений. Именно весной у женщин – ну, как-то вдруг, совсем нежданно и без всякого на то, казалось бы, повода - наступал период воздыханий, мечтаний и стенаний. Сердца, ранимые, развернув амурные крылышки, томно и загадочно порхали над зелёными лужайками, средь дубрав тенистых и в прохладе берегов реки пологих; а там и разноцветные букашки - всё ползают, куда ни зря, с травы росу отряхивая наземь. Все чем-то заняты.
Что делать в скуке и тоске, когда мужья – чья молодость в делах, заботах повседневных пролетела - забыв о почтенном возрасте и предательски подгибающихся коленях, добросовестно трудились над упрочением семейного благосостояния, надёжно спрятав подозрений семя в глубинах «исстрадавшейся души».
Как тяжелы они, тягучи, часы отсутствия, вдали.
Но вот напасть-то, какая: при встрече с каким-нибудь нахальным повесой – невыносимо юным и до неприличия прытким! – такой вот достопочтенный муж тотчас забывал о врождённом благородстве и вере в чью-либо добродетель. Добропорядочный синьор тут же заполнялся чувством подозрительности и к стыду, осознавая бессмысленность действий своих, проникался неодолимым желанием, бросив все дела, вернуться к семейному очагу. Просто так желал он вернуться – на всякий случай… и немедленно.
А в комнатах, хранящих тайну, недомолвок темноту, возможно ведь случиться как-нибудь всему? И что там стены, что надёжные у входа люди? Где ж верных слуг теперь найти?
Какой-то нудный «червячок» так и зудел, не умолкая, зудел и зудел, нашёптывая престарелому синьору гаденькие непристойности. В районе печени и желчного пузыря всё росло и росло, больно распирая трухлявые внутренности, ширилось и рвалось наружу тоскливое чувство обиды. И теперь никакая сила не могла остановить его и помешать в совершении недостойного поступка: не ко времени вернуться домой к юной затворнице, которая должна (бы!) безропотно и безысходно скучать о муже, истязая душу свою в покаянных молитвах и сокровенных мыслях о супружеской верности.
А как на всё это смотрела Дама, через какую призму? Неизвестно. Тот занавес опущен навсегда.
Горностай же никак не смотрел на перипетии людских отношений. К Даме он относился немного с иронией, но по-дружески снисходительно.
Больше всего на свете его волновала картина, что висела на противоположной стене. Кажется, Рембрандт написал? Горностай не в силах был отвести взгляда от этой красоты! Скрывая чувство досады, он любовался творением рук человеческих – любовался днём и ночью и… втайне завидовал.
Ещё бы! Ночь, улица средневекового города и - какое счастье! - целый отряд воинов.
Молодец, дружище Харменс!
А вот к Леонардо у серебристого зверька имелись, между прочим, некоторые претензии - по его твёрдому убеждению, вовсе не безосновательные и весьма существенные. Горностай был уверен, что для такого индивидуума как он, то есть милого, доброго, сильного и красивого - а в отдельных моментах и импозантного - больше подошёл бы какой-нибудь пейзаж с лесом и стайкой неугомонных сородичей.
Но главное, уважаемый Леонардо, - не объятия же, смешно подумать, женщины, пусть даже и очень привлекательной.
Правая стена также не пустовала. Над комодом, собранного из «красного» дерева, потемневшего от времени, в золочёной раме блистала скромным, но отнюдь не бедным одеянием Жозефина де Богарне.
Достоинство, с которым она когда-то позировала, недвусмысленно подчёркивало её принадлежность к кругам далеко не среднего сословия. Но стоит ли кому-то рассуждать: как долог или быстротечен век на вершине почитания, иль у подножия холодных плит в забвении застыть? У каждого человека есть своя мера времени; в любом случае (а тринадцать лет особого положения не могли пройти бесследно) – это целая эпоха.
Так и вины её в вынужденном уходе с императорского постамента не было никакой. Господь, видите ли, где-то недоработал. В суете небесных дел совершил он – скорее, что по недосмотру – одну ошибку: забыл осчастливить Жозефину и императора наследником. Проглядел, уж извините…
Жозефина в вопросы философические и жестокие за ненадобностью не вникала: во-первых, голова кругом пойдёт, а во-вторых… нет, лучше не связываться, все под Ним ходим, достаточно долго ходим и, если честно, недостаточно долго, как того хотелось бы.
Можно думать, что этот случай – довольно типичный, а в делах политики и государственных совсем не редкий – обязательно станет поводом для обид и презрительного отношения к окружающему миру. Но с Жозефиной этого не случилось.
Предавшись раздумьям, она не сразу обратила внимание на скрип двери, которая вела в сад и «вернулась» в настоящее лишь тогда, когда в комнату, оглядываясь, вошёл молодой человек – совсем ещё мальчик.
Комната наполнилась ожиданием чего-нибудь интересного. Не всякий день судьба одаривает новыми встречами и приятными знакомствами. А жить одними воспоминаниями - это совсем пустое, то есть дело это довольно утомительное и часто с крапинками досады. А тут…
Свидетельство о публикации №215082500871