8. Служба на Балтике

Учебный отряд подводного плавания им. С. М. Кирова.

1.

Нас, новобранцев распределили по товарным вагонам, стоявшего в тупике эшелона, и поезд медленно тронулся с места и начал набирать скорость. Кто-то запел слабым, неуверенным голосом песню - "Проще любимый город ". Песню подхватили в вагоне, затем в смежных вагона и через минуту с любимым Львовом прощался уже весь эшелон. Поезд набрал скорость, а песня продолжалась пока город не скрылся за поворотом, пересиливая своим протяжным рокотом стук колёс, Как только город скрылся из виду, песня так же вдруг оборвалась, как и возникла. Все присмирели, каждый задумался о своём. До следующего утра ехали почти без остановок. Останавливались на глухих безлюдных полустанках ненадолго, чтобы пропустить пассажирский. Мы использовали эти остановки, чтобы немного размяться и сходить по надобностям. Куда нас везут никто толком не знал, были разные предположения. Одно стало ясно, что везут нас на север, но не в Москву, а либо в Ленинград либо еще дальше. И вот, на конец, большая остановка - станция Орша. Нас выгрузили из вагонов и строем повели на пункт питания, где накормили горячим обедом. В Ленинград приехали под вечер на Витебский вокзал.

Выгрузились в тупике. Нас построили в колону по четыре и мы двинулись. Прошли мимо почерневшей от времени, но ещё красивой церкви, вдоль обводного канала (как я потом узнал), свернули на Лермонтовский проспект и вышли по нему к "поцелуеву" мосту. Сразу за поцелуевым мостом оказалось здание "Морской экипаж", куда собственно нас и вели. Через огромные ворота в железной боковой ограде колону завели во внутренний двор "экипажа", где после объявлений и распоряжений, распустили.
 
Надо ли говорить, что с первых шагов небольшого пройденного пути, Ленинград мне понравился, я глядел широко раскрытыми глазами, крутя головой то налево, то направо, пораженный красотой архитектуры, каналов с их мостами, шириной и прямизной улиц и проспектов. На что красивый город Львов, но в сравнение с Ленинградом его красота померкла. Подумалось - вот бы жить в таком городе. Можно сказать, что с первых шагов в моё сознание вкралась заветная мечта стать ленинградцем. В экипаже нас в этот же вечер помыли в бане, наголо постригли, переобмундировали во флотское. Идя в Армию, естественно, каждый одевает всё худшее, с чем не жалко будет расстаться. После того, как нас одели во флотское, свои домашние вещи можно было положить в чемодан или мешок, которые могли быть отправлены по домашнему адресу, но этого никто не делал. Весь внутренний двор экипаж был завален штанами, рубахами всех расцветок, пиджаками и фуражками. Вещи рвали друг на друге, бросали в канал омывающий "Новую Италию", из которого их вылавливали люди.

В первый же вечер я не удержался от соблазна поглядеть на вечерний город - залез по пожарной лестнице на крышу экипажа (над клубом моряков) и любовался панорамой крыш большого и красивого города. Хорошо просматривался Исаакиевский собор, Петропавловская крепость, Адмиралтейство и другие высокие здания, шпили, купола, заводские трубы. Они казалось, были совсем рядом. Такая красота - глаз не оторвать. Наконец-то я их увидел "живыми", а не на картинах или в кино. "Да, - продолжал мечтать я - мне здорово повезло, что попал служить в такой город". Из тысяч, миллионов людей живущих в огромной стране, в мире, судьба подарила лишь некоторым эту возможность и, в том числе, мне. Так или примерно так думал я в тот вечер, стоя на крыше Морского экипажа, позабыв обо всём на свете. Внизу во дворе послышалась очередная команда, приведшая меня с "небес" на землю в буквальном смысле.

2.

В экипаже мы пробыли несколько дней. Здесь нас распределили по специальностям. Меня зачислили в штурманские электрики. Здесь мы впервые столкнулись с морскими терминами, непривычными для ушей: чумичка – черпак, гальюн – уборная, рундук – тумбочка, банка – табуретка и т.д. Успели познакомиться и со шваброй, и с авралом, то бишь, большой приборкой. На камбузе нас кормили морским борщом, макаронами по-флотски и, в обязательном порядке, компотом, как потом стало известно, являющимся также морским атрибутом. Моряки даже приняли за традицию отсчитывать оставшиеся дни перед демобилизацией по числу не выпитых ещё кружек компота.

Весь следующий день, после прибытия, большинство из нас занималось подгонкой обмундирования, пришиванием воротничков, обменом той или иной вещи на более подходящую по размеру, на складе или между собой. Ведь выдавали всё подряд, что попадёт - каждому выбирать по его размеру, времени не было. Необходимо было в течение пары часов помыть, постричь и обмундировать всем, что положено сотни человек разной комплекции и роста. Надавали столько вещей сразу, что мне их за десять лет было не сносить на гражданке. Там, например, у меня были одни носки, которые я носил и зимой и летом. Иду в баню - постираю, высохнут - я их опять одеваю. И так пока совсем не порвутся, что уже не заштопать. А тут, несколько пар летних - хлопчатобумажных тонких, несколько пар зимних - вискозных или шерстяных толстых. А на зиму бушлат, шинель, ботинки рабочие, ботинки парадные, бескозырка, зимняя шапка. Короче для меня всё выданное, казалось неслыханной роскошью - еле, еле вмещалось в вещь-мешок.

И все вещи из материалов высшего качества: шерсть, сукно, натуральная кожа - плотные, тёплые, сноса им нет. К тому же выдавались они на один-два года. Да, здесь чувствовалась забота и внимание народа о своих хранителях и защитниках, чтобы они ни в чём не испытывали нужду. Нам оставалось, безупречной службой, отблагодарить народ.

После того, как нас полностью обмундировали, начали "выискивать таланты: художников, музыкантов, певцов, танцоров, мастеров различных видов спорта и т. п., с тем, чтобы их оставить в Ленинграде при Дворце моряков или в гарнизоне Морской базы, или в Морском экипаже. Из моих документов узнали, что я окончил художественное училище. Кроме меня, с художественным образованием оказался ещё один из прибывших служить во флоте. Экипажу нужен был только один художник-оформитель. В то время я пожалел, что не являюсь оформителем, больше того, я никогда не любил оформлять что-либо: стенные газет транспаранты, боевые листки, лозунги, плакаты и т.п. - всё это мне надоело до чертиков. Но мне так хотелось остаться служить в Ленинграде, что решился участвовать в конкурсе, скорее надеясь на "авось". Я так волновался, что не мог унять в себе дрожь, не мог даже провести ровную, одинаковой ширины линию. Кисть дрожала в руке, как стакан у алкоголика. В последствии я конечно рад был, что конкурс не выдержал и я не стал "канцелярской крысой" - как презрительно "настоящие" моряки называют всех штабников и тех, кто не плавает, не ходит в моря, а носит морскую форму, а прошел настоящую суровую, но полную романтики, мужскую службу подводника.

Но это значительно позже, а тогда было до слёз обидно и стыдно - тоже мне художник выискался, опозорился мазила. Правда, нужно сказать, что не всякий художник может быть оформителем без специальной подготовки, опыта. Необходимо знать различные шрифты и уметь свободно без линейки, без предварительного наброска выполнять любой шрифт. После нескольких дней карантина нас выстроили в колонну и повели в КУОПП им. С. М. Кирова - в учебный отряд подводников. Мы прошли черев площадь Труда, мост Лейтенанта Шмидта, из которого нам открылась величественная панорама города на Неве. Далее наш путь проходил по Васильевскому острову. Прошли по восьмой линии до Большого проспекта и далее по нему, аж, до конца. И снова я глядел, как дикарь по сторонам вертя головой. Нас определили в один огромный кубрик с асфальтовым полом (палубой) и двуярусными узкими кроватями (койками). Распределили по взводам и отделениям. Началась служба с учёбой в классах, строевыми занятиями, изучением уставов, подъёмами и отбоями, бесконечными тревогами. Кормили сначала в основном кашами, нам необходимо было окрепнуть физически, поправиться, набраться сил. Поначалу пайка не хватало, всё время хотелось есть, а затем привыкли, втянулись в режим.

3.

Группа штурманских электриков, куда я попал, кроме общих для всех моряков предметов, как устройство корабля, оснастка и такелаж, а также "Устройство подводной лодки", изучали специальные предметы: гирокомпас, эхолот, лаг, перископ, радиопеленгатор - всех имеющихся в то время на вооружении систем. Кроме того изучали сигнализацию флажками, прожектором, перестукивание азбукой Морзе, приём и передачу до 60 знаков в минуту радио морзянки. Учились вязать различные морские узлы, осваивали морскую терминологию. В самом начале, как только мы прибыли, был проведён командиром роты опрос с целью выявления различных "талантов" и запись в различные спортивные секции и кружки художественной самодеятельности. Таким образом в нашей роте было создано два хоровых кружка: русский и украинский и танцевальный кружок, в который записался и я. Оказалось, что наш ротный старшина первой статьи в прошлом был тоже танцором. Наша танцевальная труппа состояла из четырёх человек и мы поставили три или четыре плясовых шуточных номера. Хорошо помню два из них. Первый - традиционный, как "яблочко", для морских коллективов, где участниками являются боцман, кочегар и кок. Кок маленький, полненький - это я. Кочегар, наоборот, длинный, худой. Исполнял кочегара Овиньш - латыш или литовец по национальности. Суть танца состояла в том, что у кока во время танца "заело " в коленях, ноги перестали гнуться. Кочегар сообразил, что надо сделать, как выйти из создавшегося положения. Он принёс огромный гаечный ключ и большую маслёнку. После "смазки" и "подвинчивания" гаек, дело с разгибаниями колен пошло на лад. Перепляс продолжил второй шуточный номер, который назывался "бокс". Здесь в роли судьи на ринге участвовал наш ротный (в первом номере он был в роли боцмана). Опять же весь юмор основывался на контрасте: маленький проворный и большой неуклюжий. Попадало частенько и судье. Хохот стоял неимоверный в зале, когда мы выступали. Эти два номера проходили всегда с неизменным успехом. Надо сказать, что в КУОППе занятия в кружка и секциях всячески поощрялись и поддерживались?

Где-то месяца через два только нас начали отпускать в увольнение в город. Одновременно в субботу и в воскресенье отпускали по одной трети группы при условии, что в группе учеба и дисциплина нормальны - без грубых нарушений и без двоек. Первое моё увольнение получилось, как первый блин комом - опоздал на несколько минут. Перед увольнением нас увольняющихся, построили в ленинской комнате, проверили знания правил поведения в увольнении, форму одежды и строем довели до проходной. Когда вышел за проходную я сразу растерялся - куда идти, кругом так много интересного, а город большой, совершенно незнакомый, никаких ориентиров нет. Как назло, время бежит быстро, незаметно, а хочется успеть, увидеть, как можно больше, когда ещё придётся побывать в увольнении, ведь чтоб тебя пустили в увольнение одного желания мало, увольнение необходимо заслужить. Считай тебе повезло если хоть раз в месяц побываешь в увольнении. Идёт жесточайшее соревнование в каждой группе, каждом взводе за право побывать в увольнении. Оно и понятно, кому не охота лишний раз походить по улицам и проспектам, побывать на набережных, посмотреть, полюбоваться красотой прекрасного города.

Помню, каким-то образом я оказался в центре города. Прошел пешком мимо театра им. Горького, мимо памятника Екатерине - и вышел к Елисеевскому магазину. Далее мимо Зимнего стадиона вышел к цирку, затем повернул, прошел мимо Инженерного замка на Марсово поле. Далее по ул. Халтурина вышел на Дворцовую площадь. Только тут я спохватился: где я, как далеко я забрался, каким транспортом можно быстрее отсюда добраться в часть, где ее искать - сразу в голове возникла куча вопросов. Часов при себе нет, сколько время неизвестно, а темнеет прямо на глаза. Одним словом опоздал минут пять. Когда вскочил в трамвай №5 тогда ещё ходившему по Большому проспекту В.О. до самого конца его, увидел там друга по несчастью, однокашника Бахмута - белоросса по национальности. Он ездил повидаться к своей сестре в общежитие на окраину города. Начали придумывать, что будем говорить, как будем объяснять своё опоздание. Мне не хотелось врать, какая разница из - за чего ты опоздал, важен сам факт опоздания. Но мне не хотелось подводит товарищами почему-то не хотел признаваться, что был у девчат в общежитии, мало ли кто как посмотрит на это. Засмеют ещё, скажут продержался за юбку и опоздал с увольнения. Следует ли его в следующий раз отпускать в увольнение. По своей наивности мы решили сказать, что были в кино, как раз в то время в кинотеатрах гор рода шел многосерийный американский фильм "Тарзан". Я так и не был ни на одной серии.

Конечно, этот номер у нас, как и следовало ожидать, не прошел - нас быстро изобличили. Ко всему добавился еще стыд за свою трусость. С тех пор я дал себе слово, при опоздания куда бы то ни было, никогда не врать. Пусть тебя накажут, но перед своей совестью ты должен быть чист. Чтоб тебя уважали не теряй человеческого достоинства, будь честным. Неприятно низко лгать и изворачиваться. В наказание меня назначили на три дня "гальюнщиком" а Бахмута - дневальным по роте, что значительно считалось почётным наказанием. Но оказалось не всегда то, что почётней, то и лучше, скорей всё вышло наоборот. На деле же оказалось, что "гальюнщиком" быть это мечта бездельника, сплошной отдых. На занятия, ни на какие, не ходит, по ночам спишь себе, как и все. Всего-то делов, делаешь три раза в день уборку гальюна. Утром, когда все уходят на занятия, быстренько из шланга смыл минут за 15-20 гальюн и сиди себе на подоконнике, отдыхай до обеда, смотри во двор взвода "Севкабель". По территории завода часто проходят женщины и девушки, можно пошутить и даже договориться о свидании. Почему-то, когда находишься в изоляции, женщины становятся особенно привлекательны и желанны. После обеда снова делаешь уборку и третий раз после "отбоя" три небольших уборочки за целый день, что здесь позорного? Для примера и сравнения скажем, что дневальный стоит возле входных дверей в кубрик два часа, через каждые четыре и не дай бог ему задремать на посту, "прозевать" начальство. Кроме того, при сдаче дежурства, каждый день, делает мокрую уборку всего огромного, на триста человек, кубрика с двухъярусными койками и узкими проходам между ними. Кто хоть раз стоял на вахте знают, как это тягостно.
 
Меня пытались побить. Когда я закончил послеобеденную уборку, в гальюн вошли - несколько человек из других групп. Один из них, а именно Чистяков, подошел ко мне сзади и ударил сложенными вместе, в один кулак, руками. Удар был сильным, но я устоял, не упал. Видимо это меня и спасло. Толпа не ожидала и не решилась напасть на меня. Чистякова я знал хорошо, он числился в роте отличным гимнастом, мы частенько с ним виделись на спортплощадке. Хоть у него был первый разряд, а у меня лишь третий, но иногда, особенно на брусьях у меня получалось лучше. Видимо теперь он решил показать мне свое преимущество передо мной. Я не сказав ни слова, отошел к раскрытом окну. Моё спокойствие охладило воспалённый разум вошедших и все разошлись. С Чистяковым я больше не здоровался. Насколько мне известно вскоре после выпуска он погиб на одной из подлодок на Дальнем Востоке. Лодка пришла в заданный район, отдиферентовалась - всплыла, взяла "добро" на погружение, погрузилась и пропала. Говорили, что может попала на "жидкий" грунт". Моего напарника по несчастью, Бахмута избили сильно. К нашему обоюдному счастью, роту наказывать из-за нас не стали и тем самым сняли с наших душ тяжки груз ответственности и вины. Вот так понимали призыв - один за всех, все за одного. Помню, не так было обидно за себя, как за Бахмута. Когда на вечерней поверке старшина роты Бурлаков сообщил об избиении Бахмута, у меня из груди произвольно вырвался взрыд похожий на стон. Это казалось мне страшным унижением моего напарника и дикостью избивавших.

4.

Не знаю, как теперь, а тогда условия проживания в кубриках - казармах были ужасными, теснота невероятная. Как я уже говорил, двухъярусные койки сдвинутые вместе по восьмеркам, между восьмерками узенький проход такой, что двум человекам не разойтись, а одному можно пройти только боком. Такие ряды коек были с двух сторон длинного, но не высокого помещения. Вдоль окон, посредине помещение было разделен квадратными столбами, между которыми стояли "пирамиды" с винтовками под замком, и пустое место метра три шириной, где обычно проводились различные построения. Кислорода в кубрике явно не хватало, особенно в ночное время в холодное врем года, когда нельзя было открывать форточки для проветривания из боязни застудиться. Строевые занятия проводились в любую погоду часто приходили с занятий промокшие от непрерывного дождя, с мокрыми ботинками, влажными портянками. Естественно специальных сушилок не было. Всё сушилось естественным путём: шинели и шапки - на вешалках, ботинки и портянки возле кроватей. Испарения распространялись по всему кубрику. Зимой по утрам, когда проходило проветривание и открывались форточки, из них, как из заводских труб, валил пар.
Тем не менее, особенно после строевых занятий, спали, как убитые, не ощущая укусов клопов, которых в кроватях было великое множество. Даже периодическая прожарка всех кроватей поголовно паяльной лампой, не давала ощутимых результатов.
 
Строевыми занятиями мы занимались до самого нового года. В основном занятия проводились на плацу перед Дворцом культуры им С.М.Кирова. Сначала отрабатывали шаг, различные повороты в одиночку и отделением, затем взводом и ротой, затем тоже самое, но с оружием, с винтовкой со штыком. Если на занятия выходил отдельный взвод - группа, то руководил ими взводный - мичман Васильев, а если на строевые или куда ещё шла вся рота или весь личный состав учебного отряда, то командовал "парадом" заместитель начальника по строевой части мичман Халилев, обладавший сильным, могучим командным голосом. Его знает не один выпуск учебного отряда подводников. Мне, надеюсь, и не только мне, нравился этот человек за его чёткость, добросовестность и порядочность. Он никогда не злоупотреблял служебным положением, любил своё дело и его хорошо знал - это была личность запоминающаяся на долго.
 
Не знаю, как кому, но мне строевые занятия нравились, особенно когда они проходили с винтовкой.

 Винтовка со штыком способствовала тому, чтобы к занятиям относились серьёзно - с оружием шутки плохи. Вообще же строевые я люби потому, что при этом мы уходили от той казарменной атмосфера, ограниченной двором, в которой приходилось жить, на относительную, но всё же свободу, в город, где кругом ходят, смотрят гражданские люди, стоят красивые дома, и как никогда почему то, красивые девушки - одна лучше другой. Всё вместе: улицы, проспекты, красивый дворец, возле которого сквер с цветочными клумбами - создавало праздник для души, поднимало настроение, хотя при этом приходилось выполнять неприятные вещи: десятками раз отдавать честь друг другу или командиру и т. п. Но приёмы штыкового боя, их отработка и сам штыковой бои, а также прохождение в парадном строго с винтовками в положении "на руку!" - мне нравились, захватывало дух, при этом ощущал себя настоящим мужчиной, воином. После строевых занятий на свежем воздухе аппетит становился волчьим. Даже те, кто в иные дни ломался, овеянную кашу поедали в мгновение ока. Уставали сильно, как никак, винтовка весит четыре килограмма, попробуй помотай ею так и эдак, в течение нескольких часов к ряду. Овсяная каша и дозированная физическая нагрузка постепенно дали свои результаты. Ребята возмужали и заметно окрепли. Я например, в дружеских потасовках заваливал двоих одновременно Местовского и Олейникова - своих лучших товарищей из группы. Оба были здоровяки - красавца, первый белорус, а второй украинец. С Местовским мы даже дружили с одной девушкой, её звали Люба, и ходили, будучи в увольнении, к ней в общежитие, за компанию, иногда.

5.

Учёба у меня шла хорош, особенно мне интересно было на уроках по морскому делу где изучали оснастку, такелаж, классы кораблей парусного флота. Вскоре я свободно различал фрегат от яла и фок-мачту от бизань-мачты и т.д. Я понял, что чтобы стать настоящим моряком нужно осваивать морскую науку как следует. Для нас всё было ново, интересно, поэтому учиться было интересно и легко. Мне все предметы давались легко. По программе подготовки каждый из нас должен был приобрести необходимые навыки слесарного и токарного дела. С этой целью, у нас была двухнедельная практика в мастерских при учебном отряде, о том, что я раньше работал и слесарем и токарем никто не знал.

Первой была слесарная практика. Строем подошли к мастерским. Главстаршина - командир группы скомандовал: "Кто до службы работал слесарем - шаг вперёд марш!" Я и несколько человек ещё вышли из строя вперед. Приблизившись ко мне командир спросил: "Вы работали слесарем? Ведь в вашем деле значится, что вы закончили художественное училище. Ну что ж, посмотрим какой вы слесарь". Задание было всем одинаковое - нужно было за определённое время изготовить шестигранную гайку под гаечный ключ №19 из квадратной заготовок из толстого листового железа. Не прошло и двух часов, как у меня гайка была готова. Учёба в ФЗО в Тростянце не пропала даром, гайка была, как "фабричная", сделанная на станках - как сказал один из однокашников. Точный шестигранник блестел отшлифованными гранями, резьбой, фасками, точно, без зазоров. Охватывался гаечным ключом со всех сторон одинаково. Трудно верилось самому, что такое могут делать человеческие руки за довольно короткий промежуток времени. Не гайка, а настоящее произведение искусства и я им в душе любовался и гордился. Больше в этот день никто с заданием не справился и это нормально. Без профессиональной подготовки и опыта невозможно было справиться, но определённые навыки в слесарном деле были приобретены. Люди поработали с ножовкой по металлу, зубилом и молотком, на сверлильном станке, метчиками нарезали резьбу, сначала драчовым, а затем наличным напильниками, обрабатывали грани и поверхности гайки, доводя их до нужных размеров, узнавали какой инструмент для чего применяется. Следует сказать, что картина потупилась, когда мы проходили практику в токарной мастерской, с той лишь разницей, что ко мне теперь обратился начальник мастерских. Он сказал: "Ну что ж, если ты и токарь такой же как слесарь, то придётся ходатайствовать перед вышестоящим начальством, что бы тебя оставили служить здесь".

И спросил: "Хочешь остаться у нас?" Я сказал, что об этом надо подумать, но всё же подводником быть лучше.

6.

В первые дни пребывания в отряде меня, можно сказать, нашел мой бывший однокашник из гребенниковского детдома Виктор Нарожный. Последний раз мы с ним виделись в конце лета сорок пятого года.

За несколько дней до отправки меня из детдома учиться в ФЗО в г. Тростянец, он упал с качели и попал в районную больницу. Я помнил его маленьким, пухленьким пареньком. Его в детдоме все любили, как любят послушных, угодливых малышей в каждой семье. Он был безотказным и доброжелательным, о таких говорят – "покорное дитятко двух маток сосёт". Виктор узнал меня первый, не смотря на то, что прошло много времени после нашей разлуки. В наш кубрик он с товарищем пришел специально в надежде встретить кого-нибудь из знакомых и не обманулся в своих ожиданиях. Я узнал Виктора с трудом. Передом мной стоял совсем другой Виктор, сильно повзрослевший, возмужавший, знающий себе цену парень в парадной морской форме. Оказалось, что его призвали весной, поэтому я для него был ещё салага. Нашей встрече мы оба были рады, как будто встретились родные братья. Рассказывали друг другу о последних годах своей жизни, вспоминал детдом, детдомовских, рассматривали его фотографии. У него чудом сохранились несколько фотографий детдомовского периода. На одной из них человек десять детдомовцев, я в середине группы в новенькой (американская помощь) кубанке и с гармошкой в руках. Не знаю почему, но меня уже тогда называли моряком. "Твоя мечта сбылась, ты ведь, насколько мне помнится, мечтал стать моряком? - сказал Виктор, когда мы рассматривали его фотографии. У меня же не сохранилось ни одной фотографии за первые девятнадцать лет жизни. Мы, при каждой возможности, старались встретиться, поговорить. В марте или апреле В. Нарожный закончил учебный отряд подводного плавания и был направлен служить на Черное море. На прощание он подарил мне две свои фотографии, где на одной он один в морской форме, а на второй - он вместе с товарищем которые я храню до сих пор.
 
7.

Если смотреть со стороны Большого проспекта В.О. то за оградой, в зале проходной в учебный отряд, хорошо видна небольшая церковь без крестов. В этой церкви соорудили нечто напоминающее бассейн глубиной более двадцати метров, предназначенный для тренировок подводников, обучению их водолазному делу, выходу из затонув шей лодки. К сожалению или к счастью, но мне не пришлось ни разу там быть, вот стоять на посту у ограды возле церкви приходилось. Через улицу из-за ограды виднелся последний этаж невысокого дом в одном из окошек, которого всегда торчала головка девушки. Она подавала какие-то знаки, показывала язык, передразнивала. Что она "говорила", ничего нельзя было понять, но тем не менее, это забавляло и вахта проходила незаметно, быстро.
 
Самым почётным считался пост №1 у знамени части. На этот пост назначали "особых" товарище круглых отличников, активистов. Были случаи когда от двух часового стояниями стойке "смирно", когда нельзя даже мигать, некоторые падали в обморок. Конечно же среди нас были разные и добросовестно относящиеся к службе и не очень. Были и такие, которые как будто специально нарушали порядок и дисциплину. Помню был один такой в нашей роте, сам он из Прибалтики, - перевели его в стройбат, откуда он написал письмо с просьбой забрать его обратно. В нашей группе тоже был такой "несгибаемый" упрямец, вечно пререкался с главстаршиной Васильевым и всегда это делал с ухмылкой, которую терпеть не мог Васильев и которая его раздражала, но он, как подобает командиру старался быть сдержанным, предельно вежливым и гнул свою линию. Как куда требуется кого послать на работу, так в числе первых в списке оказывался упрямец Якименко. Из нарядов он не вылезал, но не сдавался. Надо сказать, что у него был такой задиристый, нервный характер, над всеми подтрунивать, часто провоцировал ссоры, драки. С некоторых пор, я стад замечать, что он стал придираться ко мне, старается найти повод, чтобы как-то меня задеть, разозлить и всё это он делал всё с той же ухмылкой на лице. Однажды я не выдержал и сцепился с ним. Получилось так. Во время перемены я быстрым шагом продвигался на выход по проходу между стеной и столами. Якименко неожиданно подцепил меня, в надежде, что я распластаюсь на полу, но я успел зацепиться за стол. Эта наглая выходка Якименко была пределом всему. Пришлось проучить наглеца и напомнить, что я не главстаршина, у меня свои методы воспитания. В драке я расквасил ему нос, разбил губы. Во время нашей драки кончился перерыв и в класс вошел преподаватель капитан 1 ранга в отставке, седой, умудрённый жизненным опытом человек. Все быстро заняли свои места, преподаватель - ни слова по поводу драки не сказав, продолжил занятие. С той поры всё, в отношении поведения нашего упрямца, стало меняться к лучшему.

7.

В то время мы изучали устройство подводных лодок довоенной постройки типа "сталинец" и "ленинец".  Всё, что касалось подводных лодок: чертежи, схемы, инструкции и т.п. - было засекречено и выдавалось нам с грифом "секретно" или "совершенно секретно". Однажды в нашей роте произошел случай. Во время самоподготовки один товарищ изучал одну такую инструкцию и, так как оставлять её без при смотра было нельзя, захватил её с собой в туалет, сунув её в к карман, предварительно скатав в трубочку. Возвратился из туалета, а инструкции в кармане нет. Сразу забили тревогу. Сначала виновник не говорил, что брал её в туалет с собой, говорил, что на минуту вышел, оставив инструкцию на столе, а когда возвратился, её на месте уже не было. Начались допросы всех кто был во время самой подготовки в классе. Завели целое дело. В расследование вмешались органы безопасности. Наконец товарищ признался, что брал инструкцию с собой в туалет, но сразу испугался и решил соврать. Возникла версия, что инструкция выпала из кармана и упала в трубу, а сильным напором водяной струи, её унесло в фановую систему. В поисках злополучной инструкции был произведён следственный эксперимент, который привёл органы на станцию куда поступает клоака со всего В.О. искали её и там. Не помню, чем кончилось дело, но заварушка была впечатляющая, были обысканы все уголки, перерыто и проверено всё, что только и где только было возможно. Страха нагнали много.

Часто, особенно в первые месяцы, в нашей роте проводились ночные тренировки по, так называемой, боеготовности личного состава. Спустя некоторое время после отбоя, когда разоспишься после насыщенного дня, вдруг, команда "тревога" или "подъём", "стройся", а ещё хуже команда "тревога в ружьё". В таком случае необходимо не просто построиться в кубрике одев только робу, а необходимо одеться в полностью по сезону и выбежать для построения с оружием во двор.  При каждой тревоге засекалось время по секундомеру. Через несколько минут все должны были стоять в строю. Не дай бог, если кто не успел зашнуровать ботинки или не одел носки, не застегнул все пуговицы или ещё что. Тут же следовала команда "отбой" тревоги, а через час, полтора, всё повторялось сызнова. И так бывало до трех раз за ночь. Жалко было ребят не собранных, неразворотливых, медлительных, им доставалось не так от командиров, как от самих товарищей матросиков - им угрожали, их избивали. Конечно же в их неразворотливости во многом была повинна скученность и теснота, особенно тесно было одеваться тем, кто спал на кроватях находящихся в глубине, у окон. Многие вынуждены были ложиться в носках, в фланелях, а то и в брюках, что строго запрещалось. Но тогда им доставалось только от старшин, если обнаружат, в виде нарядов, неувольнения и т. д. Самим неприятным нарядом вне очереди считался наряд мыть трап (лестничную клетку). Иногда, для "злостных" нарушителей, мытьё трапа усложняли тем, что приказывали мыть снизу вверх, причём не шваброй, как обычно, а тряпкой вручную. Это было самым настоящим издевательством, но приказ не обсуждается, а выполняется. Я не знаю случая, чтобы кто-то кому-то жаловался.

Иногда, примерно, раз в месяц выпадало всей группе ночью на камбузе чистить картошку для всего учебного отряда, примерно на 1200 - 1500 человек - гора картошки. Хорошо если выпадет в дежурство группы не в "картофельный день", т.е. если в меню на следующий день отсутствует картофель на второе блюдо в качестве гарнира.

Чтобы не так хотелось спать и работа спорилась, чистили картошку под громкую, весёлую музыку. Ночь пролетала быстро, но к утру все равно всех одолевала усталость и сильно хотелось спать.
 
 В заключение строевой подготовки, где-то в декабре, были проведены учения с марш-броском с полным боевым комплектом. К учениям долго готовились, не так готовились, как о них говорили. Ночью по тревоге подняли, построились с оружием во дворе. Быстро огласили все необходимые распоряжения. К этому времени все знали какой взвод что должен и где получать и за что отвечает. Быстро получил необходимое количество боеприпасов в ящиках, сухой паёк на два дня для всего учебного отряда, кроме тех, кто оставался на вахте на дежурстве, Пока получали необходимое снаряжение, взвод разведки двинулся бегом в путь, к месту, где нам предстояло занять обороной. Следующим двинулся в путь химвзвод. И вот взвод за взводом весь учотряд подводников помчался по ночному Васильевскому острову на его окраину. Где-то за городом залегли, окопались вдоль залива. Лежим в снегу час, лежим два. Как на зло, с залива дул сырой пронизывающий ветер при сильном морозе. Впору было одевать валенки и тулупы, а мы лежали в рыхлом снегу в ботиночках и шинельках. Чтобы не замёрзнуть окончательно, спасаясь от ветра, зарывались поглубже в снег. Пролежали в снегу, на морозе до самого утра. Я чувствовал, что ещё бы час и я б наверное замёрз, так как задубел так, что не мог пошелохнуться и чуть было не уснул. Наконец прозвучала команда "отбой учениям", всем встать и построиться. Вот когда я на собственной шкуре испытал, каково было солдатам во время войн в окопах зимой, как говориться, не приведи господь. По мне, лучше месяц под водой плавать, чем день лежать на морозе в снегу.

Наконец-то мы полностью прошли курс строевой подготовки. Сдали все зачёты и экзамены на знание уставов. В заключение на плацу возле дома культуры им С.М. Кирова был произведён смотр строевой подготовки всего выпуска КУОППа. Командовал парадом мичман Халильев, принимали "парад" командование училищем и представители василеостровского райкома и Балтийского флота. При прохождении мимо трибуны давалась команда: "На руку", при которой винтовка со штыком с плеча переводилась броском на левую ладонь, а головы резко поворачивались в сторону трибуны и взвод проходил чётко "печатая" каждый шаг мимо трибуны. И так взвод за взводом прошла вся колона.

8.

Где-то в январе от нашей роты наша группа была в наряде на гарнизонной гауптвахте на Инженерной улице (угол Садовой). Мне достался пост у ворот во двор гауптвахты. Развод наряда проводился в восемнадцать часов с оркестром возле Инженерного замка. На посту стояли по два часа с автоматами, затем два часа должны был бодрствовать и следующие два часа спать. И так целые сутки. Причём спишь не раздеваясь на жёстком топчане. Об этой гарнизонной гауптвахте ходили легенды, что только не рассказывали. Ходили слухи, что в одной из камер (назывался даже номер) сидел сам Лермонтов и вообще перебывало на ней много разных знаменитостей. Якобы считается почётным хоть раз побывать здесь, хоть один день посидеть и тем самим приобщиться к великим. После тех рассказов, аж самому хотелось посидеть на этой гарнизонной гауптвахте, уж больно она выглядела почётным местом.

Однажды такая возможность мне чуть было не представилась, но к счастью пожалуй всё обошлось без каких бы то ни было последствий. За хорошие показатели руководство училищем решило нашу роту сводить в театр. "Ленсовета", находящийся на Петроградской стороне Васильевского острова. Мы шли строем, туда и обратно. Вот что смотрели - убей бог, не помню так как по свински напился до блевотины. В буфете свободно торговали спиртными напитками. Начал я с пива, затем попробовал вина, а в антракте ещё добавил. Внезапно меня так развезло, что почти весь второй акт спектакля я проторчал в туалете - блевал и смачивал голову холодной водой под краном, чтобы быстрей прийти в нормальное состояние. Понимал, что если до конца спектакля я не приведу себя в мало-мальски божеский вид, то мне несдобровать, что я подведу своим поведением всю роту - больше никогда её не поведут в театр. Хорошо ещё, что меня никто не видел из "командиров" пьяным, блюющим в туалете. Хотя, кажется, политрук роты заметил, что я сильно поддавший, но сделал вид, что не заметил. Надо сказать, что наш политрук был человеком исключительно мудрым, прошедший трудную школу жизни. Очень простой и доброжелательный. Он всю войну прослуживший на флоте, имевший несколько на град, старший лейтенант по званию, служил заместителем командира роты по политработе, т.е. был в подчинении у старшины первой статьи - это ли не наказание, не позор для бывалого моряка. Мы, молодые матросики, понимали эту несправедливость, уважали и любили этого скромного, обиженного человека, за его тактичность, воспитанность, честность и настоящую любовь к нам - молодому поколению моряков-подводников.

В марте, кажется, пятьдесят второго года проходили выборы, не помню уже куда и кого выбирали. Хочется несколько слов сказать, как выборы проходили в КУОППе. Во-первых, с вечера и всю ночь никто не спал, везде "на всю катушку" гремела музыка, хотел бы да не уснуть. Никаких отбоев, приказаний спать, полная свобода, единственный раз в день выборов. Выборы тогда начинались в шесть часов утра, но уже с вечера у дверей избирательного участка, во дворе на территории части, томились самые ретивые, решившиеся отличиться. К шести часам весь двор был забит желающими проголосовать в числе первых, Нужно особо отметить, что никто никого не торопил, не агитировал, не посылал. Людьми владел добровольный энтузиазм, всё происходило в едином порыве, с искренней убеждённостью и верой в лучшее будущее, с доверием к партии и правительству. Когда ровно в шесть часов утра открылась дверь избирательного участка, начиналось настоящее столпотворение, невероятная толчея, давка, задние напирали так, что рёбра трещали, некоторые умудрялись перемещать по головам и плечам плотно сжатой толпы. Шло негласное соревнование между взводами, ротами, чтобы проголосовать первыми. Можно сказать, что только чудом никто серьезно не пострадал в такой давке. Но зато уже к семи утра, наверное, всё было кончено и в Центральный избирком города полетел рапорт о том, что КУОПП им. С.М. Кирова проголосовал в полном, 100% составе, первым в районе. Целый день после голосования был праздничным – не было никаких занятий, был праздничный обед, а вечером - массовое увольнение в город. В части вовсю работали буфеты, для оставшихся в части вечером был организован концерт настоящих артистов эстрады. Запомнилась игра различных мелодий на обыкновенной пиле для пилки дров. В актовом огромном зале, на видном месте были вывешены стенгазеты, листки "молнии", где указывались лица проголосовавшие первыми в том или другом подразделении. В то время этому, почему то, придавалось огромное значение, приравнивалось чуть ли не к подвигу.

Начиная с апреля у нас началось практическое знакомство с подводной лодкой, с её устройством. С этой целью, нашу группу несколько раз водили на подводную лодку типа "сталинец", стоявшую на Неве недалеко от памятника Крузенштерну. Откровенно говоря, тогда мне служба на подлодке не понравилась, она произвела на меня почему-то гнетущее настроение и впечатление, нагоняла лишь тоску и безысходность. И действительно, после городской, ленинградской, красоты, которая окружала нас кругом по пути на лодку, весеннего яркого солнца и пробуждения природы спускаться в мрачную преисподнюю было делом не из приятных. Неужели, думалось, все пять лет так и придётся, не видя божьего света, сидеть в этом или подобном металлическом гробу и без конца драить палубы, вытереть и выгребать пыль и грязь из углов, чистить медяшки и латунь до золотого блеска от завтрака до обеда и от обеда до ужина, зубрить уставы и инструкции и наставления и набивать себе шишки об множество торчащих на подлодке всяких вентилей, магистрали и т.п. штукенции.

9.

Каких только случаев не произошло за время пребывания в КУОППе им. С.М.Кирова. Однажды, будучи в увольнении, прогуливаясь в сквере, недалеко от залива (где теперь постоянно действующий выставочный комплекс) я обратил внимание на шумную группу людей, размахивающих руками, суетящихся и мечущихся у кромки льда. Я подошел и увидел метрах в ста от берега среди льда голову тонущего. Это был мальчик лет десяти. Оказалось, что их было двое, но один уже утонул. Нужно было как можно быстрей, пока мальчик держится, старается выбраться из полыни и не выбился из сил, ему помочь, но как это сделать, под рукой и вокруг ничего такого нет, ни длинной палки, доски, ни верёвки. И тут я решил попробовать, время на раздумья не было ни секунды. Я лёг животом на тонкий лёд, на металлическую ременную бляху и, опираясь и отталкиваясь об лед руками, помчался, как на санках к мальчику, крича ему, чтоб он держался. На полпути к нему лёд подо мной стал угрожающе прогибаться. А когда до мальчика оставалось метров десять, голова мальчика последний раз на мгновение показалась над водой, как бы прощаясь и исчезла в ледяной купели навсегда. Я лежал на льду еще надеясь на чудо, что мальчик покажется, но тщетно. И тут только понял, что всё равно - я не смог бы ему помочь, больше того я рисковал самому очутиться в полынье - настолько в этом месте лёд был тонким, что пока я разворачивался на обратный путь я оказался наполовину лежащим в холодной воде выдавленной на поверхность льда. Ещё долго после этого я переживал и не мог успокоиться, мне казалось, что я в чем то виноват, что мальчик утонул, хотя всё говорило мне, что спасти его я бы не смог, слишком короткий был поясной ремень, на который я возлагал надежды, отправляясь на помощь, мой вес лед бы не выдержал ещё раньше чем я добрался бы до полыни.

Конечно же были случаи нежелания служить по различным причинам, симуляции. Один товарищ притворялся глухим, не слышащим команды командиров. Его решили перепроверить на комиссии, а там, как и известно, не дураки, а профессионалы в своём деле. Наш хитрец конечно же ждал, что будут громко ему кричать и даже, может быть, выстрелят возле уха из пистолета, был готов ко всему, но только не к тому, что случилось. В момент когда он предстал перед членами медкомиссии, которая внимательно, изучающе глядела на него, за его спиной на пол что-то уронили тяжёлое, но испытуемый продолжал стоять спокойно, не повернувшись назад, думая про себя, что это его испытывают и этим выдаст себя, что он симулянт. Ведь он не знал того, что глухой бы повернулся, так как он услышал бы падение на пол через ноги. Обычно всевозможных симулянтов, как и злостных нарушителей дисциплины, направляли служить в стройбат, а некоторые, вместо службы подводниками попадали на скамью подсудимых. Так произошло с одним из двух друзей. Они вместе пошли в увольнение, один из друзей был местный, ленинградец. Естественно, первым делом зашли к нему домой. День был воскресный, мать была дома, но она не о ожидала сына, тем более с другом, поэтому дома ничего такого, чтоб ребята могли выпить и закусить, не было. Сын вызвался, пока мать хлопотала у плиты, сходить в магазин. Пока он бегал его друг изнасиловал его мать. Суд приговорил насильника к восьми годам лишения свободы.

Был и еще один случай тоже связанный с изнасилованием, но на этот раз произошло всё наоборот четыре девушки в общежитии изнасиловали моряка из нашего учебного отряда. Будучи в увольнении он познакомился с одной девушкой, та привела его в общежитие. В комнате находились ещё три её подруги. После совместной пьянки девушки стали по очереди насиловать незадачливого моряка. Пришлось ему спасаться бегством с поля брани - он выпрыгнул в окошко со второго этажа, повредил ноги. Увольнение подходило к концу, а он бедолага идти не мог, лежал под окнами и стонал от боли. Его стон привлёк внимание идущих с увольнения моряков и его доставили в часть. Суд над женщинами был закрытым. Это и понятно ибо то о чём там говорилось со всеми подробностями, посторонним слышать вовсе было не обязательно.

10.

Где-то в апреле месяце из КУОППа был произведён выпуск моряков - подводников весеннего призыва, которые разъезжались постепенно в соответствии с распределением по флотам. Настал день и нашего расставания, теперь уже навсегда, с Виктором Нарожным. Ему предстояла служба на Черном море. Мы менялись фотографиями, пожелали друг другу "семь футов под килем" и на прощание по братски обнялись, как бы прощаясь с детдомовским детством навсегда.

С наступлением тёплых дней мы всё чаще стали проводить зарядку и пробежки, прогулки на свежем воздухе за пределами части, часто приходилось идти строем и, как правило, с песней. Подъём был в шесть часов утра, когда большинство горожан ещё спало. Через несколько минут мы уже шагали, в одних тельняшках и брюках, по спящему городу и во всё горло орали песни. Меня поражал консерватизм репертуара строевых песен Мы в пятидесятых годах двадцатого столетия пели те же строевые песни, которые пелись, наверное, сто лет назад. Ну например, мы пели такие песни как: "Варяг", "Наши жены в пушки заряжены", "Ласточка-касаточка" и т.п. Не удивлюсь если узнаю, что они поются до сих пор, потому, что хороших строевых песен для моряков наверное в наше время придумать трудно.
 
Летом каждого из нас научили ходить на баркасах: на веслах и под парусами - мозолей натёрли предостаточно. Мне нравилось ходить под парусом, сидишь себе, особенно если слабый ветер и любуешься панорамой города вдали, просторами финского залива, белыми облаками на голубом куполе неба. В хорошую погоду уходили бывало далеко, чуть ли не до Кронштадта, его видно было невооруженным взглядом, особенно выделялся над всем, как я узнал вскоре, величественный собор. Но однажды наш баркас под парусом попал в переплёт, что называется. Туда шли было всё спокойно, небольшой ветерок слабо надувал паруса, но минут через двадцать погода резко стала меняться, подул сильный западного направления ветер. Командир баркаса мичман Васильев забеспокоился ведь мы были еще не опытными, еще не умели управлять парусами в экстремальных условиях. По команде мы повернули на обратный курс. Парус рванул баркас и нас понесло по ветру с ошеломляющей скоростью так, что мы и не заметили, как проскочили расстояние, которое мы перед этим прошли за десятки минут. Петровская гавань, где была наша шлюпочная база, надвигалась на нас угрожающе быстро. Казалось, ещё секунда и наш баркас, вместе с нами разлетится в дребезги, врезавшись сходу в причальную стенку. От скорости и наполнявших эмоций захватывало дух, слезились глаза. Но вот, когда оставалось не больше ста метров, про звучала команда и быстрым движением парус был спущен. Скорость постепенно "погасла", а ещё через минуту мы возбуждённые и довольные прогулкой, что называется, с ветерком, сходили с баркаса на берег.
Лучшая команда с каждой группы принимала участие в гребле на баркасах по Неве на Первое мая. Как правило все ребята, кроме рулевых, подбирались сильными, крепкими, рослыми.


11.

Присягу мы принимали накануне Дня Победы. Всё обстояло торжественно, чётко. Каждый персонально зачитывал текст присяги и расписывался в специальном журнале. После принятия присяги считалось, что мы теперь настоящие военные моряки, имеющие больше прав, но на нас возлагается и большая ответственность - больше нам доверия и больший спрос, так сказать, по всей строгости закона.
Учеба наша, по всему было видно, подходила к своему логическому концу. Мы постепенно сдавали экзамены по мере прохождения того или другого курса знаний. Осталось сдать экзамены по специальным предметам: "теория гироскопа и его устройство, принцип действия и инструкция по эксплуатации гирокомпаса Курс-3", эхолота "НЭЛ-5", лага, радиопеленгатор и др. Постепенно началось распределение по флота. Вызывали каждого в комиссию по распределению, спрашивали куда желает идти служить. Но так как большинство почему то изъявляли желание служить на Чёрном море, то приходилось уговаривать некоторых поехать служить на Северный флот или на Тихоокеанский флот.

Когда меня вызвали и спросили куда бы я хотел поехать служить, я не задумываясь ответил, что мне всё равно где служить, куда пошлют, туда и поеду. Почему-то никто не хотел служить в Кронштадте - наотрез отказывались ехать туда. Крепость – Кронштадт чем-то отпугивала. Видимо город, как крепость ассоциировался с казармами, которые нам всем до чертиков надоели и осточертели. Не хотелось снова на целых четыре года попадать в казарменное положение, в закрытый город-крепость. Меня записали в город Кронштадт. Мне действительно было безразлично куда попаду по распределению служить подводником, я придерживался принципом широко распространённом среди служивых бывалых матросов - на работу не напрашивайся, от работы не отказывайся. Как показала жизнь интуиция меня не подвела на этот раз. А ещё, я с радостью принял предложение отправиться служить в Кронштадт потому, что это недалеко от Ленинграда, без которого теперь я не мыслил своей жизни. Из нашей группы штурманских – электриков в Кронштадт направили только двоих. Кроме меня ещё Е. Райкова. Постепенно учебный отряд пустел, освобождалось место для нового осеннего призыва. Ожидающие своей очереди прощались с уходящими. Как всегда в таких случаях, царила грустная атмосфер, как в таких случаях говориться, было чемоданное настроение. Не зря говорят: нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Ну да всё хорошо, что хорошо кончается. А пока на душе было невесело, кто знает, что тебя ожидает на новом месте, как сложится твоя служба уже как профессионального подводника, отношения с новыми людьми, с личным с составом подводной лодки, где придётся служить оставшиеся четыре года службы. Год службы за учёбой, разными делами пролетел незаметно быстро. За год всего бывало и ругались и даже дрались между собой, а пришло время расставания и забылись все обиды – расставались, как братья - обменивались фотографиями "на добрую память", домашними адресами.

В конце августа или начале сентября и нас, тех, кто должен был служить на базе подводных лодок в Кронштадте, построили в колонну по четыре (было человек тридцать всех специальностей) и мы покинули свою альма матер – КУОПП им. С.М. Кирова. Через некоторое в время мы взирали на Ленинград с Финского залива, с буксира, на котором мы плыли к месту своего назначения.