Лидочка

По командировке я приехал в город, ранее мне незнакомый. Меня поселили в местное общежитие. Там на кухне я встречал прачку Лидочку. У нее были приятные щеки, мерцающие весело зеленые глаза и длинные русые косы. Веснушки кропили белизну кожи, а неровности зубов не бросались в глаза при всей широте улыбки. Дело в том, что при всей простоте, она была душевна. И ее абсолютно не волновала низменность ее труда. Обделенная в знаниях, она умела проникать в человеческое сердце и гладить его своими аккуратными ладонями, утешая и приводя в состояние покоя.
Я сидел на кухне в лучах закатного солнца, просачивающегося через деревянную оконную раму с местами облупившейся краской, смотрел на Лидочку, как она крутится возле плиты, и думал о том, что она – никто. Очередная пара рук, выбивающая грязь из ткани под воздействием воды и температуры. В душе моей плескалась надменность, ведь новый пиджак мой был выстиран и выглажен именно Лидочкой. Причем, функции свои она исполняла на совесть.
Сам я всегда боялся стать никем , и когти рвал, чтоб удержаться за свою должность и пускать пыль окружению в глаза. Именно благодаря таким распылителям хлеб имеют сборщики грязи. Мы с ней слишком разные люди. И цели в жизни у нас разные. Я бы женился на такой женщине за ее функциональность. Но взвыл бы от одноокалиберности ее добродушия. В каждом тихом пруду свои черти. А в этот я даже заглядывать не хотел. Что-то неотступно подсказывало, что она не для меня, а я – просто очередной объект ее добродушия. Что за интерес, если человек со всеми положительно нейтрален. Однако, я видел, как она сводила брови и супилась, если кто-то своевольно обижал соседских ребятишек, если из забора выламывали доски или кто-то обдергивал цветы с клумбы. Впрочем, она скоро добавляла «Быть может, это был мальчик, желающий презентовать понравившейся девочке букет. Пусть они будут счастливы». Меня бы такой оптимизм подавлял. Забавно, что я подчеркнул ее изъяны, представил в виде нелюбимой жены, мысленно всячески ее отверг, а она ни о чем таком и не думала, скорее всего.
Шляпа моя была чиста и не содержала на себе ни единой ворсинки, туфли измазаны блистающим кремом, а штаны выглажены так, что боковыми швами можно было бриться. Внешняя атрибутика достигала высокого уровня и была для меня своеобразной защитой, не дающей окружению предположить, что я грязен изнутри. Поначалу я наблюдал за добродушием юной девушки и списывал это на симпатию, в которой обделен никогда не был. Но после анализа мне удалось рассмотреть чувство, глубоко оскорбляющее сперва, но располагающее по остыванию гордой души – это было сочувствие. Сочувствие моей предвзятости и неспособности увидеть мир ее глазами без тени притворства, угроз и настораживающих напоминаний из-за спины. Что я мог? Мог многое. Но я предпочел забыть ее лицо по завершении командировки и вернуться к собственному образу мыслей, подсознательно упрекая ее за это вторжение.