Люцифер окаянный

                Люцифер окаянный

В ту далёкую зиму, накануне рождественских праздников, снегу намело видимо-невидимо. У иных изб сугробы так подпирали дверь, что своими силами выбраться наружу - и думать нечего! Разве что на метле через дымоход. Но не всякий на это горазд. Приходилось уповать лишь на помощь соседей-односельчан. И, хорошо помню, помогали без всяких просьб. А освободившиеся из снежного плена на радостях подносили своим спасителям чарки прозрачной как слеза жидкости, провозглашали шутливые тосты, с прибаутками опрокидывали содержимое и, ошпарив нутро ядрёным напитком, весело крякали и рукавом вытирали усы. Тут же сколачивались артели волонтёров, вооружались деревянными лопатами и, разудалой ватагой, с гиканьем и смехом, шли от дома к дому по улицам села. Артель всё росла и росла. Казалось, что собирались не соседи и односельчане, а древняя ведическая община, единый род. Когда же полонённых снежными завалами совсем не осталось, над стрехами изб взметнулась песня. Теперь я понимаю: то был апофеоз человеческого участия.

В те времена старики называли нас отроками. Мы, норовистые сморчки, не упускали случая улизнуть из школы. И на почтительном расстоянии от взрослых день-деньской били баклуши. Такое невиданное обилие снега кружило голову. Мы скатали не менее дюжины снеговиков. Соорудили снежный бастион. Затем, вооружившись снежками, превратили его в руины. А когда крушить было уже нечего, начали перестрелку друг с другом. Больше всего в этой снежной потасовке досталось девчонкам, которые оказывали нам достойное сопротивление. Мне и теперь стыдно, что я одноклассницу Ирку довёл до слёз. Что со мной случилось, не знаю. Только весь арсенал своих боеприпасов я адресовал ей. А в один момент изловчился, уронил её в сугроб и натёр щёки снегом. Лицо её полыхало, как спелый арбуз. Ира смотрела из сугроба полными слёз глазами. У меня защемило сердце, перехватило дыхание. И неожиданно для себя я, словно ожёгся, поцеловал её в губы…

- Дурак… - тихо выдохнула девушка. А мне почудилось, что её гневный голос громом прокатился по всей округе. Хотелось провалиться сквозь землю. Но этого не произошло. Передо мной, как на грех (!), возникло свирепое лицо её матери. Женщина неистово размахивала руками и кричала:

- Ах ты, Люцифер окаянный! Вот я ужо тебе! Будешь знать, где раки зимуют!

Я улепётывал, не оглядываясь, что было сил. Но обильный, ещё не улёгшийся снег под ногами будто проваливался, отчего я поминутно падал. Худые сапоги размякли и расползлись. Ноги промокли до костей и озябли. К счастью, мать была на службе. Я разжёг дома печку, придвинул старую табуретку к духовке. Расселся - как кум королю и сват министру. Перед глазами поплыли обрывки дневных событий. Самым ярким пятном в памяти возникло полыхающее жаром лицо Ирины. И пунцовые, слегка припухшие губы. Это лицо вдруг расцвело улыбкой. И в то же мгновение тётка Дарья, её мать, замахнулась на меня огромным снежком. Но не зашибла. Видно, передумав, отбросила орудие возмездия в сторону и поманила пальцем:

- Иди, иди ко мне, сук-кин сын. Хочешь Ирку в жёны - выучи мой устав. Я тёща - ух! - строгая… Перво-наперво, не стреляй воробьёв из рогатки, а то стёкла разшибёшь. Не лазь по крышам за голубями - без штанов останешься…

Далее перечень пунктов продолжался. Завершали устав два главных момента. Один из них - "не целуй Ирку до свадьбы". И последний, наиважнейший: "Каждый день моему любимому коту Лорду перед сном мой ноги с мылом. А сейчас мне своё прилежание и покажешь…". Тут её голос стал звучать слабее и вскоре совсем затих. А передо мной явился Лорд величиной со льва. Я подставляю таз с водой, опасливо намыливаю ему передние ноги от стопы к туловищу. А он смотрит на меня глазами… Ирины и улыбается. О боже! Что за превращения?… Да это ж она и есть! Ирка! Красавица!

- Сынок! Сынок, - с трудом пробивается слово к моему сознанию, - что ж ты так уснул?

Я открываю тяжёлые веки - у двери моя мать обметает веником снег с валенок.

- Ну и заносы, - сокрушается она, - поезда останавливаются. А бабушка в церковь собралась. Рождество приближается.