Репейник. сказки для 19-летних. сказка первая

     Жил-был лес. В нем младшие уважали и слушали старших, здесь никогда не слышали примитивных слов «тусовка» и «зацени», а также еще на научились глазеть на честных и бескорыстных как на идиотов. Итак, жил-был лес. И как подобает любому солидному лесу, в нем вдосталь было чащ и болот, опушек и полянок.
      Наша полянка считала себя самой красивой, самой пахучей, самой изумрудной, самой широкой, вообще самой-самой, как и подобает столичной полянке. Разумеется, наша полянка считала себя столицей, ревниво прислушивалась и присматривалась к лесной моде, к новым веяниям и сплетням, что и отличает метрополию от провинции. Само собой таковыми были и обитатели полянки. И хотя сюда не ступала еще нога человека, здесь предпочитали придерживаться человеческих правил и норм, о которых были наслышаны от посещавших полянку птиц. Птицы утверждали, что человек – это самое могучее и непонятное. И это казалось загадочным, притягивало, что казалось очевидным – жить как человеки, значит жить так модно. А коли модно, то вопросов быть не может.   
       С наступлением каждой новой весны полянка просыпалась после утомительной снежной спячки  и бурно радовалась грядущему буйному цветению, теплу, веселью, встречам со старыми знакомыми. Тоненькие слабые стебельки замляничек испуганно пересчитывали своих подружек – не замерз ли кто в лютые холода, - а затем облегченно вздыхали и еле слышно хихикали солнцу. Лопухи лениво расправляли плечи, зевая на мрачные сосны и ели, что дремучим частоколом окружали полянку. Сварливая крапива, не успевшая еще накопить презрения и злости, внюхивала в себя пьянящие запахи весны и, покачиваясь, мурлыкала полузабытые эпиграммы на тех, с кем рассорилась осенью. Маленькие бутоны будущих цветов, подрагивая от проникавших порывов ветра, внимательно любопытствовали – кто к лету станет краше. Вся и все вокруг здоровались и знакомились.
      Старый Смородиновый Куст, стряхнув с себя коричневые остатки снега, крякнул и зашумел вечному и древнему другу Можжевеловому Кусту;
      - Здорово, приятель! Ха, как еще протянем годок?
      - Да, да, шамкал тот в ответ. -  Мы протянем, мы такие.
     И оба ветерана, щурясь и шмурыгая, оглядывали проснувшихся обитателей. Прошлый год они потратили на спор о том, кто их них больше пользы принес забредшему сюда медведю; Смородиновый Куст, с которого косолапый смахнул пригоршню ягод, или Можжевеловый, под которым тот решил прикорнуть. Но теперь новая пора, новая весна, новые споры – прошлое забыто.
     Надменная Дикая Роза брезгливо вслушивалась в стариковское шептание, довольно думая, что она еще так молода, и это главное, чтобы обращать внимание на этих высохших мумий. 
     Полянка просыпалась, и нынешний год вроде обещал быть таким же воздушным, бездумным, благостным…
     Весна полностью вступила в свои права. Жизнь на полянке забурлила.
     Поначалу его никто и не заметил, настолько все были увлечены собой и соседями, ослеплены новым солнцем, подгонкой новых зреющих нарядов, ожиданиями скорого стрекота кузнечиков, шуршанья мотыльков, гудения жуков, - то есть начала бомонда. А он, тощий, сухой, бледно-зеленый горбился чуть ли не  посреди полянки, и его малые, но уже противные колючки также тянулись к свету.
     - Ах, какой урод! – заметила наконец Дикая Роза.
     - Да-да, он такой, - поспешно согласился Можжевеловый Куст.
     Землянички набухающими головками качались в разные стороны, обиженно перешёптываясь. У-род, У-род, - скакали в концы полянки резвые к передаче новостей кузнечики. Темнеющие бутончики разноцветья осуждающе вскидывали ресницы-лепестки; как этот незнакомец посмел своим видом портить божественный вид полянки. Фу, какой дикарь. Б-р-р, - морщился Смородиновый Куст, косясь на неизвестное создание.
      Откуда он прибыл? Зачем именно сюда? Да как вообще посмел!
      Все население полянки негодовало открыто – пусть слышит этот самозванец. А кто он такой, вскоре рассказал Красивый Толстый Шмель, уважаемый путешественник Леса и потому многознающий.
     - Это – из довольно наглого рода. Они селятся где хотят. Грубы, неучтивы, вздорны. Одним словом – хамы. Одним словом – репейники.
      Репейник слушал все эти разговоры, ему становилось грустно и тоскливо. Разве он виноват, что северный страшный ветер оторвал его от родителей и забросил в это место. И он еще больше горбатился, стыдился себя, и становился еще некрасивее.
      Но поговорили-поговорили обитатели полянки о чужаке, да и устали все об одном и том же толковать. К пугающему горбатому созданию привыкали как к огорчительной неизбежности (некоторые, впрочем, увидели здесь даже некую пикантность – не каждая полянка способна иметь собственного урода, это удел только столичной!), тем более, что чужак вел себя смирно. Его терпели, но никто с ним не водился.    
     Так встретил свою весну Репейник.
     Да и ладно. Но все бы ничего, однако случиться пришлось такому: неподалеку от мрачного чужеземца росло юное робкое создание. Поначалу его также никто не заметил, настолько мерзкий вид Репейника убивал всякое желание смотреть в ту сторону. Первым обнаружил дивное явление все тот же Красивый Толстый Шмель, пролетая транзитом дабы осчастливить полянку из далекого заполянского вояжа.
      - Что это за прелесть за тем уродом растет? – прожужжал Красивый Толстый Шмель с той бесцеремонностью, которая свойственна гениям, дуракам и блатным деткам.
     И все повернулись и посмотрели сквозь Репейник. Землянички, анютины глазки, одуванчики, ромашки и пр. в дрожащем сером стебельке со слабым мягким бутончиком ничего особого не нашли, Крапива досадовала что оказалась далековато – не разглядеть. Можжевеловый Куст также ничего не разглядел, но на всякий случай пробормотал:
      - Да-да, она ку нас такая.
      Большинству обитателей полянки слова Красивого Толстого Шмеля не понравились, но ведь это был Красивый Толстый Шмель, который знал больше, чем все они вместе взятые, который был лучшим и великим, и осрамиться перед ним означало осрамиться перед всей полянкой. Потому все смирили гордыню и стали на все лады говорить о чуде, растущим за страшилищем. Даже Дикая Роза благосклонно соизволила улыбнуться нежданному диву. Однако про себя подумала: «Боже мой! Толстый Шмель теряет вкус. Стареет. На зелень потянуло…»
      И только бедный Репейник, искоса поглядывая на неожиданную соседку, злился про себя, понимая, что каждый теперь глядя на нее увидит и его. И пойдут снова пересуды, сравнения. А он только успокоился, что перестал быть точкой общего внимания.
     Наступило лето. Землянички манящими сладкими рубиновыми головками приветливо кивали влюбляющимся на скаку кузнечикам. Расцвели цветы и травы, и все это великолепие красок и ароматов бахвалилось друг перед другом, щеголяя буйством своего колера и запаха. Крапива уже налилась необходимой энергией и теперь, покачиваясь, раздумывала – на кого ее потратить. Дикая Роза где-то в мечтах отдыхала не берегу горного озера, о котором слышала некогда от случайно заночевавших около нее залетных ласточек. Можжевеловый Куст еще больше сморщился и дремал под благостным солнышком. Еще более высох, потускнел и загорбатился Репейник.      
     Но, Господи! Как расцвела она, Незнакомка! Шелково-сиреневые лепестки ниспадали к мягкому хрустальному стеблю. По краям лепестков золотым песком стыдливо мерцали крапинки веснушек. Наивные голубые глазки, прикрытые дымчатыми воздушными ресничками, глядели вокруг удивленно и восторженно. А сам стебелек причудливо изогнулся, словно стан молодой девушки, идущей с кувшином на голове.
     Да, Красивый Толстый Шмель знал толк в жизни. Равной по красоте Незнакомке на полянке не было. И с глубокими, тщательно подавляемыми вздохами, с завистливо и деланно-равнодушными взглядами теперь это признавали все. 
      Сам же Красивый Толстый Шмель зачастил на полянку. Все чаще он приземлялся у распустившейся Незнакомки. Постепенно и вся молодежь перекочевала к неведомому цветку. Вскоре летние вечера у Незнакомки стали признаком хорошего светского тона. Жучки тянули меланхолические песенки, кузнечики смешили своими кувырками. Красивый Толстый Шмель рассказывал о неисчислимых заполянских путешествиях и о собственных подвигах на пути. Если Незнакомка улыбалась песням, кувыркам или рассказам, все считали себя счастливыми. Правда, чаще всего она искренне переживала за опасные приключения великого заполянского странника и все теплее и туманнее смотрела на героя.
      Лишь Репейник грустно внимал всему. «Она, как и я, мы – чужие на этой полянке, - думал он. – Когда она надоест, ее начнут презирать и насмехаться над ней, и кто тогда станет ей подмогой? Я буду твоим защитником, милое создание…»
     Он даже не представлял, что этими раздумьями о Незнакомке в нем говорила совсем не жалость к ней.   
    Однажды на заре Репейник услышал тихую беседу.
   - Ты меня любишь? – с придыханием гудел Красивый Толстый Шмель.
   - Да.
   - Я у тебя самый лучший:
   - Да.
   - И самый красивый?
   - Да…
   Красивый Толстый Шмель довольно прожужжал и приник к податливому лепестку. Репейнику стало тяжело дышать.
     А такие разговоры стали происходить каждый рассвет. Ах, некрасивый и грубый Репейник – он ведь никуда не мог уйти от этого. Он был обречен все это слышать и страдать. «Красивый Толстый Шмель – это же пустозвон, он не любит тебя, не любит! Неужели ты не видишь этого пустозвона… Я раскрою тебе глаза, я помогу избавиться от него», - зрело в нем.
     Однажды, это было в полдень, когда у Незнакомки, как обычно гуляло полянское лучшее общество. Сама Незнакомка, выглядела как бы тронутой лазоревой грустью. Но вот раздалось знакомое жужжание, и она встрепенулась, заулыбалась, одарив всех милостивой нежностью. Репейник напрягся, и когда Красивый Толстый Шмель подлетел, он резко изогнулся.   Красивый Толстый Шмель так и взвился. Что тут началось. Все вдруг заметили неуклюжий Репейник. Как он посмел! Хам, неотесанность, невежа…
      - Да, да, он такой, - сожалел Можжевеловый Куст.
      Но больнее всего Репейнику оказалось увидеть ее взгляд. В нем ясно читались недоумение, горечь, волнение и… презрение. Последнее относилось явно к нему. Пораженный этим взглядом, Репейник затравленно наблюдал как раненый им Красивый Толстый Шмель удовлетворенно бормотал что-то, поглаживаемый ее ласковым лепестком.    
      С той поры Незнакомка больше не замечала Репейника. Даже тогда, когда он, набравшись храбрости, попытался заговорить с ней. Незнакомка закрылась дрожащими от гнева лепестками и отвернулась…

     В этот день все было как обычно. Так же веселилась компания у Незнакомки. Так же по-хозяйски возлежал подле стебелька Красивый Толстый Шмель и поведывал истории. Так же горбатился отвергнутый всеми Репейник.
     И вдруг раздались шаги. Это были шаги человека. 
     - Не к добру, не к добру, - Красивый Толстый Шмель взметнулся ввысь.
     Он знал жизнь, и ему надо было верить. Возле Незнакомки стало п
     - Папа, папа, погляди какой красивый цветок, разнесся по притихшей полянке детский голос. – Папа, он мне нравится…
     Ребенок наклонился и протянул руку к цветку, но внезапно взвизгнул, уколовшись о выставленную кисть репейника. Он подул на пальчик и зашел с другой стороны.
    - Ай, - вскрикнул он и заплакал, больно уколовшись снова о невесть как выгнувшийся репейник.
    - Что с тобой? – встревожено спросил подошедший папа.
    - Вот, - пальчик ребенка показывал на горбатый бледный репейник.
    - Фу, какая гадость растет, - промолвил папа.
    Затем он достал из кармана ножичек. Аккуратно срезал им растение прямо у корня, брезгливо взял за срез и, развернувшись, забросил его за край полянки. Потом взял ребенка за руку, и они ушли.
    Вечером у Незнакомки собралась компания. Все сошлись во мнение, что Красивый Толстый Шмель своевременно предупредил всех об опасности и что, как всегда, он был прав относительно этих человеков.
     - Да, да они такие, - задумчиво кивал Можжевеловый Куст.
     А ближе к рассвету, когда насудачившись о повадках человеков и повеселившись вволю от того, что никто из полянских не пострадал от этого визита, общество отправилось спать, еле слышно около Незнакомки звучали слова: 
   - Ты меня любишь?.
   - Да.
   - Я у тебя самый лучший:
   - Да.
   - И самый красивый?
   - Да…
   А где-то за полянкой засыхал Репейник, но вряд ли кто о нем еще помнил.