Идеальное тело

Еве Нейл было очень стыдно. Она волновалась, постоянно прикусывала нижнюю губу и бросала беспокойные взгляды на остальных собравшихся. Они сидели, поставив стулья в круг, так что Ева могла видеть лицо любого из них. Каждый, как подходила его очередь, говорил о себе что-то очень неприятное и неудобное, но Нейл казалось, что омерзительнее её слов здесь ничего не прозвучит. Наконец настал её черёд. Сделав глубокий вдох, Ева расправила складки бежевого платья, очаровательно подчёркивающего стройную фигуру, и произнесла мелодично:
— Здравствуйте… — она на мгновение сбилась, но быстро взяла себя в руки. — Меня зовут Ева, и я хочу быть хоть немножечко толще…
Вместо ожидаемых презрительных смешков послышались вздохи, полные искреннего сочувствия, и Еву вдруг как прорвало:
— Я хочу быть немного круглее, понимаете? Чтобы бёдра не были такими тощими, и грудь была немного объемнее… И ягодицы… Когда я смотрю в зеркало, мне кажется, что я умираю от голода, мне хочется есть как можно больше, но… Понимаете, в зеркале как будто не я!
— Спокойно, Ева, — похлопал её по плечу сидящий рядом мужчина, ещё не успевший сказать о своей проблеме. — Мы все здесь именно потому, что не видим в зеркале себя.
Нейл посмотрела на его стандартно-идеальные черты лица. Один из её предыдущих ухажеров был создан по аналогичной модели, но этот мужчина отрастил невероятную бороду.
— Меня зовут Тед, — приятным баритоном представился он. — И мне хочется быть выше ростом. Я чувствую себя медведем в теле кролика, мне всё время кажется, что я должен подрасти ещё сантиметров на десять-пятнадцать, но…
Сидящих здесь людей объединяло одно: все они были недовольны своими телами. Телами, подаренными им величайшими изобретениями нового века равноправия.

Ева Нейл была счастлива до своего пятнадцатилетия. На пятнадцатый День Рожденья старшая опекунша подарила ей книгу: большую, яркую, на красочных страницах её была история моды от древних веков до нынешнего «стайла». Ева листала её до самого утра, а потом разревелась, заливая слезами изображения эталонов красоты прошлого.
С того дня Ева точно знала: с её идеальным телом что-то не так. Оно должно быть толще. Чуточку шире. Объёмнее. Как у тех античных статуй... Почему же их тела считались идеальными так давно, а не сейчас?
В новом мире запрещено было об этом говорить. Ты красива такой, какой мы тебя сделали. Живи с благодарностью за этот дар, и не смей даже думать иначе. Ни с кем Ева не могла поделиться этим, кроме ежесубботних собраний безымянного клуба. Никто не смел знать, что Ева Нейл ненавидит себя.

У Евы была престижная работа. Каждое утро она приходила в офис Центра Здоровья и до самого вечера сортировала поступающие файлы по папкам с именами принимающих специалистов. Это было важным делом, и Ева не жаловалась на свою жизнь или зарплату. Коллеги не завидовали — у всех были красивые современные тела, так чему же завидовать?
А Ева замечала, что число пациентов с психосоматикой растёт. Что всё больше людей отвергают собственные тела, собственные лица. И это пугало её: Еве казалось, что огромная волна поднимается, обнажая дно, все грязные секреты, и уже скоро обрушится, уничтожив хрупкий порядок…
Она была не одна в этих мыслях: пятничным вечером в коридоре буянил один из пациентов, сбежавший от конвоя, и всему отделу пришлось наблюдать за отвратительным и сумасшедшим пациентом, ворвавшимся в офис.
— Я смеюсь? Или плачу?! Я злюсь?! Нет, я в ярости! — он зарыдал, хватаясь за стоящий у входа стол. — Я не знаю, кто он — тот, в зеркале! Я не знаю, что я чувствую, каков я: красив или смешон? Уродлив? Мрачен? Кто я? Где настоящий я?
Он упал на пол и принялся биться головой о каменные плиты, словно надеялся, что из-под разбитого в кровь лица появится его истинная сущность. Еве хотелось бежать, но ноги словно приросли к месту. Пугал не вид безумца, а то, что он был таким же, как сама Ева. Когда его уводили санитары, он ещё продолжал всхлипывать, повторяя один и тот же вопрос:
— Что ты видишь в зеркале? А ты? Ты, что ты видишь в зеркале? Что ты видишь в зеркале?
Еве было страшно увидеть вместо своего отражения лицо этого безумца. Но она знала: те же слова, те же вопросы были заданы уже много раз.
И в субботу она пошла на уже ставшее привычным собрание с новой болью.

— Я не знаю, — голос Евы дрожал. — Я не знаю, я ли это… Понимаете, теперь дело не только в фигуре. Мои глаза, нос, волосы… Я не уверена, моё ли это лицо, моё ли это тело…
Тед вздохнул. У него был гипс на руке, и он начал глухо, едва подошла его очередь:
— Два дня назад я получил травму, забыв о разнице между тем, кем я себя чувствую и тем, кем меня сделали. Доктор не догадался, но…
Ева слушала его, и ей казалось, что ужасающая пропасть становится всё шире и шире: разница между тем, кем они себя чувствуют, и тем, какими их создали учёные. Сперва ей, как и всем собирающимся здесь, казалось, что это они сами неправильные, ничтожный процент погрешности нового века равенства. Но мир вокруг, данные из Центра Здоровья и собственные ощущения говорили Еве: вы не одни. Весь мир, в котором вы живёте — искусственно созданная ширма, которая не выдержит давления… Давления чего? Что кроется за фальшивыми лицами, за идеальными телами?
— Меня зовут Али, — резкий голос новенького заставил Еву вздрогнуть. — И моя проблема несколько иная, чем ваша. Я не смотрю в зеркало уже долгое время, а телосложение меня не затрудняет, но… — Али запнулся, вытер острый нос и продолжил вкрадчиво: — Вам никогда не хотелось сорвать с других эти лживые маски? Не только нас запихивают в чужое обличье, все вокруг — иллюзии, разве нет?
Ева замерла. Мысли новичка её пугали.
— Мне иногда хочется просто сорвать с них эти чужие лица, — страстно говорил тот. — Сорвать и посмотреть, что кроется под ними!
Ева поднялась со своего места.
— Извините, — выдавила она, — мне пора. До следующей субботы, Тед.
— До субботы, — улыбнулся тот. Он, похоже, понимал, что именно заставило его соседку убегать прочь.

Придя домой, Ева обхватила себя руками и упала на кровать. Ну почему? Почему? Что происходит с этим миром вокруг? Где обещанное счастье? Где равенство? Где идеальная жизнь?
Может, потому что не может мир, где каждый одинаков, быть идеальным? Может, таким и должен он быть — пёстрым, разноцветным, разнообразным? Разночеловечным?
Ева не знала слов, которыми могла бы выразить свои мысли. Это были слова старого мира, и в эпохе будущего их позабыли, как позабыли о несовершенствах. Как позабыли о том, что кто-то может не желать этого совершенства, выбранного за него. Принудительного.
— Что ты видишь в зеркале? — прошептала Ева.
Слова разлетелись осенними листьями по пустой комнате. Не включая свет, Ева добралась до ванны и взглянула на своё отражение. Словно картинка, обложка журнала мод. Но это было не её лицо, а чьё-то чужое. Чей-то чужой идеал. И так жили все люди нового мира — жили с чужим лицом. Гонялись на огромных скоростях, потребляли «безопасные» наркотики, скупали как можно больше, ездили в далёкие экзотические страны, чтобы пить шампанское и валяться у бассейна в отеле. Всё, что угодно, лишь бы заполнить пропасть внутри. Запихнуть туда что угодно, лишь бы забыть об истинном себе.
Ева продолжала смотреть, и ей показалось, что чужие черты на мгновение расплылись, превратившись в кого-то другого.
— Я выше своего тела, — прошептала Ева этому кому-то. — Я знаю правильный вопрос, и это вовсе не «Что ты видишь в зеркале?». Это «Кого ты видишь в зеркале».
Ева знала, что ей не нужно зеркало, чтобы увидеть себя.

На следующее собрание Ева Нейл не пришла. Её имя попало в хроники вместе с жуткой фотографией: Ева нанесла себе множество ножевых ранений, которые и привели к летальному исходу. Заголовки сменяли друг друга: «Единственный случай…», «Первый из десятков…», «Первый из тысячи...» — первое самоубийство из нескончаемой волны смертей. Разница между мнимым и подлинным нашла выход в статистике травм и самоубийств, шокировав идеальный мир, оказавшийся слишком хрупким и тонким, чтобы вынести этот удар. Ухудшали дело ещё и убийцы, так называемые искатели «истины». Тысячи и сотни тысяч таких, как остроносый Али, поклялись прекратить лживый спектакль, сорвав маски с его участников.
Вот только очень сложно сорвать маску, когда она уже вросла в тело.