КОКО И МАРА

КОКО И МАРА. ( фантастика).

АВТОР ПРОИЗВЕДЕНИЯ - АЛЕКСАНДРА РУДЭН. ( Раннее - Полевая Алла Владимировна) 04.07.47. ПЕНСИОНЕР. Г. ТЮМЕНЬ. 2015 г. ( Моим взрослым внукам ).

По пыльной дороге брел одинокий путник. Его ноги в вязкой пыли были серыми. Он шел с воинской службы домой в родные места, в свою деревню, к своим родным, с которыми он не виделся пять лет. Отгремела гражданская война и люди,  уставшие от «красных» и «белых», которые менялись в их деревне, мечтали о покое, мечтали они о том, когда наступит осень, чтобы  им  никто не помешал бы  собрать урожай со своих огородов. Власть в деревни уже установилась без председателя, но крестьяне чесали себе затылок и поглядывали на пыльную дорогу, не скачут ли снова те, кто совсем недавно были на конях и с шашками наголо. Неделя за неделей висел красный флаг над барским домом и все говорили о том, что она, советская власть пришла навсегда. Шел путник домой, сапоги его весели через плечо, шинель он держал в руке, а под ней на всякий непредвиденный случай он в руках держал револьвер. Он знал о том, что в его деревне год назад установилась власть  и еще он знал о том, что еще где – то разгуливает банда Красновского Жоры и именно - оружие было припасено для встречи с ним. А звали путника - Иваном Ивановичем Васиным, двадцать два года от рода, коренастым он был в плечах и высокого роста. Еще шестнадцать лет ему  не было, когда его взял из родных мест поручик Красовский, при этом сказал:
- Будешь у меня лакеем.  Хороший квас  твоя мамка  приготовила. Умеешь его закручивать?
- А чего - нет. Мамка меня научила. Главное иметь - ржаной хлеб, дрожжи и сахар.
- Будет тебе все. Собирайся,  поедешь с нами. Дайте коня Ваньке, - приказал Красновский.
Мама  Вани,  Устина,  как услышала что ее любимого сыночка забирают неизвестно куда, ахнула и запричитала.
- Не пущу. Он же еще дите.
- Не позорьте меня, маманя, я уже взрослый, у меня уже усы растут.
- Слышишь женщина, у него усы уже растут, - крикнул бандит  и под хохот всего отряда  они ускакали по дороге. 
Устина бежала  за отрядом, пока ноги себе не сбила  и не упала в рыданиях на дорогу. 
Ивану хотелось повернуть коня назад, вернуться в свою деревню, обнять мать и попросить благословение на путь, но не решился показаться всем маленьким ребенком и поэтому, глотая слезы, он скакал рядом с поручиком Красновским, отмахивая от себя  все мысли о доме. Куролесил Ваня с поручиком года два, и битым был, и гонимым был, но всегда был при еде  и  в тепле и это его устраивало до поры, до времени встречи с агитатором. Тот ему сказал:
- Ваняка и охота тебе зад барский лизать. Вот мы установим власть  и всем  все будет поровну. И землю отберем и разделим. Красиво заживем.
- А кто работать на нас будет? – спросил Ваня.
- Сам на себя будешь работать.
- Не интересно. Мои  и сейчас работают на себя, так как барина больше нет. Худо им приходиться.
- А тогда, когда мы победим, то вам всем работу дадим  и будете еще зарплату получать.
Для крестьянского человека деньги, это что – то из области фантастики и Иван задумался, служить ли ему у поручика Красновского или пойти за брехуном агитатором. Выбрал он второй вариант и никогда ни о чем не пожалел. Он сбежал от поручика Красновского и вступил в ряды Красной Армии. Казалось ничего не изменилось, так как он бил «гадов» и у поручика. Только в армии его комиссар не замечал, не то что Красновский, все время такими словами встречал, « Ванька – гад подай то, подай это», « Дождешься у меня,  я тебя высеку». Сейчас ему никто не грозился и он был предоставлен почти сам себе, никто его не сек и ругал. Было голодно, но когда они вступали в очередную деревню - то еды было полно  и он спал у хозяйки под боком на перине, что никогда не было такого у  Красновского. У Жоры все женщины освобожденные доставались  офицерам и некоторым солдатам, а Ваньку в дележке обходили мимо. А в Красной Армии офицеры имели постоянных спутниц, не все, а остальные *погончики*  держали свою верность женам в кулаке, а с  солдата  взятки гладки, чего с него возьмешь  с необразованного человека, тем и пользовался всегда Ванька при выборе хозяйки в новой освобожденной деревне. Ванька никого не любил и поэтому женщинами он не перебирал. Около четырех лет он прослужил в Красной Армии и был уже в почете у комиссара. И когда они разбили всю контру - то комиссар лично пожал ему руку и отпустил его домой навсегда - отдыхать. Сейчас Ваня держит путь домой. Проходя рядом с берегом реки,  он увидел старого деда и маленького мальчика. Они сидели возле костра  и дед  то и дело приподнимался с пенька, помешивал что – то в котелке. Иван потрогал руками свой вещевой мешок, нащупал там головку сахара и буханку хлеба, приподняв брови,  он решил по  своей крестьянской натуре, что  сахар и хлеб подождет лучших времен, стал спускаться к берегу, заметив то что удочки торчат в земле. Значит  в котелке шипит уже уха.
- Здоровы будете.
- Видали еще здоровей. Присаживайся, солдат, похлебай с нами уху, - сказал дед, кряхтя, когда садился на пень. - Рассказывай, что там  в мирских делах вы делаете?
- Отвоевался я,  дед. Домой спешу, пора помочь родным по хозяйству. Жениться хочу раз и навсегда, детишек иметь я хочу, чтобы житуха стала слаще меда. А у вас тут,  что твориться?
- Атаман Красновский все дороги  контролирует.
- Все дороги? Как это удавалось мне не повстречаться  с ним. Не тот ли атаман  у которого я служил? Раннее, он поручиком был.
- Не ведаю. Бери ложку и давай захлебывай уху  с нами.
- Плохой тот солдат, который  не имеет при себе свою ложку. Я своей  ложкой попользуюсь.
- А ты чего, Гриня, насупился? - спросил дед у белого мальчика – На ложку.
Мальчик посмотрел на Ваню и тот оторопел.
- Никогда я не видел таких синих глаз. Ты меня видишь из – за своей синевы? – спросил он у мальчика.
- Деда, у него Коко и Мара спит, - сказал мальчик, не поворачиваясь к старику лицом.
- Не удивительно. Он хитрый человек, да,  солдат? – спросил его неожиданно старик.
- Бог не обидел хитростью, не раз спасала меня она в бою.
- Это называется ловкость ума. А сахарок - то ты припрятал и моего внука не угостил, - сказал обиженно дед.
- Откуда ты знаешь за сахар?  Мамане несу, больше нет у меня гостинца для нее.  Ладно.  Я дам сахар, только после того как скажешь мне, кто  такая Коко.
- Ангел твой, хранитель. Устал он с тобой  на войне и поэтому в дороге с тобой дремлет. Он на правом плече у тебя сидит.
- А почему внук твой называет его Кокой?
- Грыня мне не внук, приблудился он ко мне. А Кокой он называет потому, что ангел твой белой краской сияет и форму имеет яйца. Яйцо – это Коко, так говорят маленькие  дети.
- А почему Мара?
-  Угости ребенка сахаром, тогда и поведаю я тебе, о главном. Мара не спит, приоткрыла глаза и сверлит меня..
- Почему?
- Жалко ей сахар Грине отдавать.
- Но Гриня сказал, что она спит.
- Спала, когда ты хлебал задарма нашу уху.
- Интерес у меня возник большой. Так и быть,  отколю я вам сахарку, - сказал Ваня и полез в свой вещевой мешок. – О, и колоть ножом не надо, есть кусочек. Гриня,  услащай свою душу, - сказал Ваня и подал мальчику кусочек сахарку.- Ну, дед. Я выполнил твою просьбу, теперь  твоя очередь…
- Мара, марево, темень, темно – серый туман, все едино. Туман у тебя на левом плече, там обитает искуситель. Это не ты пожалел сахар, а она  тебе в голову свой туман напустила. А чтобы усмирить ее, надо плюнуть три раза через левое плечо и закончить работу словами «Аминь», три раза.
- Шутишь,  дед и что я от этого стану добрее? – спросил деда Иван.
- А ты попробуй, поплюй через плечо сейчас.
- Да сколько захочешь, я могу.
- Только три раза. Волшебное это число.
- Ладно. Тьфу, тьфу, тьфу, - поплевал Иван через левое плечо  и тепло разлилось у него по телу, глаза стали ясными. – Аминь, аминь, аминь.
Иван задумался. Было слышно, как Гриня ложкой ударяет по  дну котелка.
- Чего я тебе хотел сказать, - неожиданно для себя, проговорил Иван. – У меня еще каравай хлеба есть.
Он достал хлеб и отрезал большой ломоть, отдал деду. Рука его замерла на весу и он проговорил:
- Эх, была - не была. Угощайтесь.
 Кто – кто нашептывал ему на ухо с левой стороны.
- Пора и честь знать, все раздал уже?
- Не все, - ответил кому – то Иван и смутился. - Ну, мне пора, - сказал он и встал, перекинув  через плечо вещевой мешок,  стал взбираться на косогор.
Он услышал, как малец сказал деду.
- Слабый у него ангел хранитель. Мара одолеет его в своих злых помыслах.
- Откуда быть сильному ангелу –хранителю. Молодой солдат, а уже виски седые. Много бед он натерпелся. Гаси костер.
- Деда, как ты думаешь, Мара будет им руководить?
- Будет, если он не будет плевать через левое плечо.
Иван засмеялся и повернулся, чтобы сказать им  о том, что он  на войне в партию вступил и не верить ничему, кроме устава и закона, который стоит на страже его интереса...
...Он повернулся и ахнул. Не было нигде видать костра, не было старца и не было голубоглазого мальчика.
- Наваждение какое – то, - пробормотал он. – Сейчас проверю.
Он скинул вещевой мешок с плеча, развязал веревку и полез рукой внутрь. Круглая буханка хлеба была надрезанной  и Иван, ахнул.
- Куда же они подевались, даже нет следа от костра, - прошептал он и завязал мешок,  перекинув его через плечо, где уже болтались  сапоги.
- Хорошо, что я им сапоги не предложил. Дед – то босой был. Солдат без сапог, это уже не солдат, - сам себя убеждал Иван, пораженный этой встречей. Он еще сделал пару шагов и  присел на траву, отряхнул ноги, замотал портянки  и обул ноги в сапоги.
- Так – то лучше, а то народ подумает, что не нужны солдату сапоги и еще, чего доброго отберут их у меня.
Он повернул голову назад, над берегом плыл нежно синий туман.
Как только он  о банде Красновского подумал, так сразу увидел небольшую конницу, лениво шагающею от его деревни. Иван хотел юркнуть от дороги, но  они его заметили и галопом поскакали на него.
Тут Иван вспомнил о Боге, которого отверг, вступая в партию. 
- Не бойся, в рыло дай атаману Красновскому, - прошептала Мара с левой стороны.
- Этого делать не нужно. Любая агрессия вызывает другую агрессию, для столкновения людей лбами, - сказал Коко с правой стороны Ивану в ухо.
- Интеллигент, - с презрением сказала  Мара о  Коке  и вынырнула за левого плеча, показала ему язык.  – Не слушай его. Коко, не умеет ладить с людьми, так как он разводит длинный разговор.
- В длинном разговоре можно убаюкать человека и оторвать его от цели, перенаправить его агрессивные мысли в другое русло, - сказал Коко.
- Только в рыло и сразу станет ясно, кто сильнее и чья правда. На стороне победителя она!!!
- А, - завопил Иван. -  До встречи со старцем я вас не слышал…
-  Слышал, ты со мной советовался мыслями, - сказал Коко. – Помнишь в бою…
- В рыло… Уже они подъезжают.
- Дипломатию включай, говори протяжно и долго и не делай долгую паузу, не давай  шанса, чтобы они не разорвались  твои мысль, - сказал Коко.
- В рыло … и ты победитель.
- Кого мне слушать? Говорите по очереди…
- Мы и так тебе говорим по очереди, так как нужно равновесие в твоем теле, - сказал Коко.
- Что мне делать?
- Поплюй на левое плечо три раза, - посоветовал Коко.
- Закури папиросу и пусти дым на правое плечо, - парировала Коке Мара.
- С ума можно сойти, - пробормотал  Иван.
- Они уже подъезжают, плюй скорее…
- Зажги папиросу…
Зажигать спичкой  папиросу  у Ивана не было времени, так как уже подъезжал атаман со своими людьми и Иван решился  плюнуть  три раза через  левое плечо. Он услышал визг с левой стороны и протяжное оскорбительное слово в свою сторону.
- Сволочь…
- Всеми уважаемый Георгий Иванович, так начни, - сказал Коко.
- Он же…
- Говори, как я сказал, - потребовал Коко.
Тепло разлилось по телу Ивану и глаза стали зорче смотреть на окружающий мир.
Морда лошади атамана уже воткнулась в плечо  Ивана с правой стороны.
- Ой, - сказал Коко. – Неудобно мне сидеть на плече, когда сопение коня уже окутывает меня.
Мара хихикнула.
Иван отступил от морды лошади и сказал:
- Здравствуй, уважаемый Георгий Иванович.
- Жора, присмотрись – это твой лакей Ванька – портупей.
- Не слепой. Повесить его.
- Где, Жора? Тут одна верба у реки. и та тонкая и хилая.
-  Поговорить нужно, тет на тет, без свидетелей, -  сказал многозначительно Иван Георгию Ивановичу.
- Ишь ты,  без свидетелей, как наш Ванька заговорил. Жора…
- Повесить мы его успеем всегда. Почему ты от нас сбежал?- спросил его Георгий Иванович.
- Не сбежал я. Помните,  я пошел на речку рыбу ловить. Закинул удочку а из воды вылез кто – то  и схватив меня за воротник, переплыл со мной на другой берег  и сдал он меня красноармейцам.
- Кто же это был? Водяной?
- Нет, он себя агитатором  называет.
- Ну хватит врать…
- Ей Богу, что так и было.
- Не разучился еще креститься?
- Там втайне все крестятся, когда жаренными штанами  запахнет. Сообщить Вам что – то хочу…
- Сведения? Говори при всех.
- Только вам…
- Хорошо, пошли к реке.
Они сидели возле реки и о чем – то говорили. Ванька то и дело плевался через левое плечо.
- Чего он плюется.
- Беса от себя отгоняет. Чего доброго дождемся мы  тут разъезд большевиков…
- Жора!
Георгий Иванович поднялся с земли, отряхнулся, кивнул Ивану головой и поднялся на косогор…
- А Ваньку, почему не прихватил?
- Пусть живет. Тайну он мне выдал. Письмо всем разослано активистам. Там написано, что их власть пришла на сто лет. Не переживем мы их. Нет уже нашей армии, везде красные бойцы.  В моем имении уже живут люди, бывшие мои крестьяне,  и себя называют они колхозниками. Будем прорываться в Польшу, к моей родне.  Лесами пойдем, ночью будем ехать, а днем спать. По коням, направление – лес.
Ваня сидел и чесал затылок, Мара топталась  у него на левом плече.
- Ускакали они. Ты так и не дал Жоре в морду, - прошептала она ему в  левое ухо.
- Я один, а их двадцать человек,  не одолел бы всех.
- Резонно, - сказал Коко, зевая.
- Не интересно, драки не было, никто никому юшку из носа не пустил. А что ты ему такое сказал, что они ускакали?
- Сказал, что нет смысла им скакать тут. Эта власть пришла на сто лет.
- Соврал? Наш человек,  - обрадовалась Мара.
- Не соврал, это Коко мне шептал на ухо так.
- Не точно ты выразился, я сказал тебе, что власть эта будет около восьмидесяти лет.
- Приврал, наш человек, - сказала Мара и потянулась у Вани на плече.
- Будя ссориться. Пошли домой, маманю обрадуем своим приходом.
- Слышал, он уже нас признал, мы стали уже одно целое с ним? – сказал Коко.
Ваня уже подходил  к дому, как увидел он свою маму, куда – то спешащую.
- Мама, ненька моя, милая. Вот я и пришел.
Устина остановилась и  прищурив глаза,  смотрела на Ивана.
- Сыночек, а я тебя дано уже похоронила. Этот пан Красновский обещал тебя повесить, за то что ты убежал от него. А в прошлом году так и сказал, нет твоего Ваньки больше, Устина. Я и поверила. Ох, сыночек, какая радость – то. Ты живой, - закричала  Устина и кинулась обнимать сына. – Вырос – то как? Возмужал. Стал похожим на своего отца, царство ему небесное. Не захотел он служить у Красновского, так Митька косоглазый его шашкой тут и  убил. Горе – то,  какое. Как мы теперь будем жить без батьки? Как?
- Я вернулся и  слава Богу. Будем дальше жить и не тужить. Банды Красновского больше не будет в наших краях. Я им солгал, напустил туману, а они поверили мне. Все ускакали в Польшу. Куда же вы спешили,  мама?
- Куда, на собрание. Мы теперь каждый день митингуем, председателя выбираем, да никак выбрать не можем, тот косой, а тот слепой, а тот вовсе - панам служил.
- Слепой и косой, это не дефект для партии. Зря, мама, время тратите, пожелтела ботва в картошке на ваших огородах, выкапывать ее нужно.
- Правду говоришь. Пошли со мной,  ты вижу  грамотным  стал, подскажешь что – ни будь нам. И невесту себе подберешь, так как все ходят на сходку. Девки наряженные, друг друга краше.
- Ну если девки приходят, как украшение собрания, то я не против того, чтобы поглядеть на них.
- Правильное решение, - прошептал ему на ухо Коко.
- Правильнее не бывает, - сказала Мара с левой стороны. – Люблю толпу, есть - где разгуляться, а Ивану кулаки почесать. Чешутся ли у тебя кулаки, Ваня?
- Чешется ладонь, - ответил  Иван Маре.
- Что ты сказал, сынок, - спросила его Устина, ведя сына под руку по пыльной дороге к барскому дому, где засели претенденты на правление колхоза.
- Рука чешется?
 - Какая, сынок?
- Правая.
- Здороваться будешь с людьми  и в друзья их приглашать будешь .  Лучше  бы левая рука  у тебя зачесалась. То,  это было к деньгам.
- Коко слышал. Левая – к деньгам. И сердце на левой стороне, где я сижу. Значить – любовь на моей стороне, - сказала Мара.
- Деньги, любовь – это от лукавого, то есть от тебя? – парировал ему Коко.
- Перестаньте, - выкрикнул Иван.
- Кому ты сказал, сынок, - удивленно, спросила Устина.
- Птичка пролетела и нагадила мне на голову.
- А, я в таких случаях говорю - «Кишь отсюда».
Они вошли в богатый дом, где раньше была усадьба помещика. У двери стояла девушка, она раздавала по ромашке входящим в зал.
- О, тетя Устина. Кто это с вами?
- Ванечка, мой дорогой сын вернулся. Да, не зырь на него так, не про тебя мой сын. Поняла?
- За что ты ее, мама, так отругала. Девица уже на выданье. Не красавица и две косички у нее смешные торчат в разные стороны. Приятная она на вид.
- Тоже секрет. В косички свои блеклые она соломинку вплетает, чтобы ее худые волосы вызывали интерес у парней. Отсекла я ее, а не отругала. Дочь она одинокой солдатки. Дочь часто перенимает судьбу матери. На коль она нам такая, бедные, как церковные мыши, вволю едят только по Божественных праздниках.
- Кто? Мыши или они?
- И те и другие. 
- Вы мне бросьте,  мама. О,  Боге говорите только с печкой, а не со мной. Я на войне в партию вступил.
- В партию не вступают, а живут нею, - сказал на правое ухо Ване Коко.
- Какая разница,  во что ногой ступать. Правильно сказал, Ваня,  - прошептала Мара на левое ухо.
- Нет, неправильное твое суждение.
- Правильное.
- Нет!
- Да!
- Замолчите, - прикрикнул на них Ваня.
Рядом стоящие люди повернулись.
- Сынок…
- Голова у меня болит, - на ходу придумал Иван.
- Все хорошо, соседи дорогие, вернулся Ваня мой с войны, сами понимаете, пули свистят, сабли блестят… Отдохнуть ему надо.
На табуретку взобрался человек в кожаной тужурке.
- Товарищи, прошу внимание. Неделю мы выбираем председателя. Неделю и никак не можем смириться с маленькими недугами Иванова и Петрова. Иванов чуть – чуть не видит, а Петров чуть – чуть косит. Сидорова вы отмели сразу, так как он был управляющим у помещика.
- Лучше,  пусть будет тот, который плохо видит – Никитка Иванов, - закричал кто – то из толпы.
- Для того они его хотят, чтобы тот не видел, как они будут воровать из стана зерно.
- Неправда. Косоглазый человек - себе на уме. Только о себе будет думать, а не о нас.
-  А почему, вам Сидорова не выбрать? – спросил Иван.
- Я вас не помню… - сказал человек в кожанке.
- Это мой сынок с войны вернулся. Он такой патриот своей земли, что домой не заходил, сразу на собрание явился, - врала всем Устина.
- Наша женщина, - сказала Мара. – Врет и не краснеет.
Толпа загудела.
- Это же Ванька. Сын Григория, упокой его душу.
- Вот и кандидат. Молодой здоровый и красивый. Кто за то, чтобы сделать из Ивана председателем колхоза, поднимите руки.
- Надоело уже бегать и часами стоять, пусть будет Ванька, - сказал кто – то и первым поднял руку.
- Так, что Ваня Васин, ты получил работу. Принимай печать.
- Иди сынок к человеку в кожанке, - сказала Устина сыну.
- Хорошо, только с условием буду работать  - Иванов, Петров и Сидоров будут мне помогать.
- А Сидоров тебе зачем?
- Он грамотный, умеет читать и писать, в отличие от нас всех и меня научит этому. Без дядьки Сидорова печать я не возьму.
- Вот же  повезло мужику. Морду наедал он и при тех панах и сейчас будет ее кормить колхозным богатством.
- Я против …, - мужчина не договорил, как от окна выкрикнула женщина.
- Я против Ваньки, - сказала, выйдя из толпы женщина.
- Почему? – спросил мужчина в кожанке.
- Устина на Пасху одолжила у меня два яйца для кулича, так и не отдала  мне, до сих пор. Зажала их. Так и Ванька будет, такой же. Яблоко от яблони не далеко упадет.
 - При чем,  здесь яйца? – спросил человек в кожанке.
Кто – то из толпы выкрикнул
- Надюха имела в виду не куриные яйца.
Толпа захохотала.
- Из двух подруг, Гришка выбрал Устину, а не ее. До сих пор мучается обидой баба.
Хохот не унимался.
- Да ну вас. А ты, Устина, верни мне яйца.
- Какие?- спросил кто – то из мужчин.
- Надюха, нет у меня кур, как только заведу, сразу верну тебе их.
Толпа хохоча,  стала выходить из здания.
- Постойте. Нужно расписаться, что вы выбрали Васина.
- Пусть Коська Сидоров за всех распишется.
- Вы аферист? – спросил человек в кожанке  Сидорова.
- Нет. Только я один в деревне грамотный человек. Знаю их все подписи. Надюха вместо подписи цветочек рисует, никто так не нарисует и не подделает его.
- Проспал ты,  Коко, - сказала Мара. – Ваня председателем уже стал.
- Поздравляю, - сказал Коко и задремал.
- Спасибо, дорогой.
- Кого ты благодаришь? Все уже ушли, - спросила Устина.
- Устал я  с дороги. Там девица стояла у окна. Кто она такая?
- Ольха, что ли? Девка красная, только она с атаманом Красновским гуляла.  На нее не заглядывайся. Не пара она тебе, - сказала Устина.
- И та не пара и эта не пара, кто же тогда мне пара?
- Найдем тебе красную девицу по твоему достоинству. Жениться пора тебе, сынок.
- Женитьба не напасть, лишь бы в женитьбе не пропасть.
Вот уже месяц, как Иван числиться председателем колхоза. У него с дядей Сидоровым состоялся договор, что тот будет, как и прежде, руководить людьми, а Ивану все будет докладывать, который оборудовал себе кабинет в барских покоях. Мара, когда спал Коко, нашептывал на ухо Ивану, советовала то, чтобы он наведываться к Ольхе, первой красавице деревни.
- Отстань. Маманя не велела мне смотреть в ее сторону.
- Так и будешь ее слушаться? Девка на все выдумки мастер для утех. Не понравиться… Если было бы у меня тело я бы и сама…
- Помолчи, дай поспать.
Соблазн был великим и Иван не удержался. Тайком он наведывался ночью к Ольхе с первого дня своего правления.
 Как – то Устина спросила сына.
- Где ты бродишь целую ночь?
- Поля на коне объезжаю.
- А чего их объезжать. Осень уже глубокая – пустые они.
- Маманя, шли бы вы на ферму. Телят сегодня привезут.
- Зря ты не слушаешь, маму. Ольха не любит тебя, - сказал Коко.
- А кто меня любит?
- Натаха, она чистая еще.
- Потому и чистая, что  лицом не вышла, - сказала Мара
- Зато, душа у нее прекрасная, - сказал на ухо ему Коко.
- Чего с нее взять? Не слушай советы Коко. Он еще девственник, впрочем, как и я. Ольха, на птицу похожа…
- На черную птицу, - ворону, - сказал Коко. – Слушайся свою маму. Она с туманом хитрости, но не глупая женщина.
Устина прибежала в контору.
- Это я тебя растила, чтобы Ольхе отдать? Никогда.
- Между нами любовь.
- Не  доведет она тебя до добра. Она и с Гришкой гуляла. Тот и вовсе был сумасшедший из – за любви к ней. После атамана  это было…
- Гришка? Да я его одним пальцем уложу.
- Вот это по – нашему, - сказала Мара. – Я чувствую уже запах крови.
- Ваня. Не ходи сегодня к ней. Беда случиться, - сказал Коко.
- Заткнитесь оба, существа без тела.
- Это я без тела? Вырастила я на свою голову сына. Да,  была я молодой, то твой отец меня на руках носил, - заплакала Устиния.
- Отстаньте от меня,  маманя.
Как стемнело, Иван прихорошился и вышел из дома.
Устина повздыхала, как она могла его удержать, если он на голову выше ее, поворочавши в кровати – заснула.
Ночью колхозный сторож  обходил владения бывшего поместья помещика наткнулся на  окровавленного Ивана.
- Вредительство. Это враги нашей власти убили нашего председателя. Люди, помогите нам.
Сбежались люди и стали Ивана поднимать.
- Да, он пьяный.
- А кровь,  откуда на руках его и на рубашке?
- Не знаю. Это не кровь, - сказал сторож. - Это вишневое варенье. Вон и банка валяется трехлитровая. Ваня, а Ваня, просыпайся. Как тебя угораздило в канавку упасть?
- Где я?
- Я бы сказал тебе, где ты, так опасаюсь, что Матрена вилами меня проколет.
- А чего она с вилами?
- Так я клич кинул, чтобы убийцу председателя найти нужно.
- А врали мне, что я первый председатель в деревне.
- Ты и есть первый. Только, уж больно пьяный ты. Кто тебя так накачал?
- А… Понятно. Помогите мне добраться домой. И Гришке тоже, он под забором лежит.
- Видать поделили Ольху. Ты по четвергам, а он по пятницам, так что ли,  Ваня? – спросила его Матрена.
- Нет. Ольха дала мне поворот при Гришке. Пять месяцев, как она беременная, а я думал, что она пышная барышня. Скоро гулять будем на свадьбе их. Я сам… Жениха доведите до родителей…
Устина слышала, как вернулся ее сын, но притворилась спящей.
- И мамке нет до меня дела. Надо жениться.
- Хорошо погулял, мне понравилось. На плече твоем каталась, как на качели, - сказала Мара. – Коко, нет равновесия. Почему молчишь?
- Нет слов…
Проснувшись утром,  Иван попросил мать послать сватов к Натахе.
- Так, она же солдатская дочь.
- А я,  чей сын? Отец всю жизнь пахал и сеял для пользы пана. А ты белье им стирала. Чей я сын мама? Нашего барина?
- Господь с тобой. Гриша, слышишь, что он говорит? Ты наш сын.
- Ну, тогда и нечего ковыряться в белье Натахи. Посылай сватов.
- Ой, где – то у меня платок спрятан, с большими цветами, барыня его сильно любила. Подарила она мне, когда в Польшу они сбегали. Подарю я его Наталье.
- Правильное решение, - сказал Иван.
К вечеру Наталья была невестой и к ночи, она стала его  женой.
Узнав о том, что Иван в обед сам себя расписал с Натальей  и теперь по справки она стала Васиной, решили помочь председателю. Кто, что имел, клал в корзинку и отправлялся во двор Устины.
- Ой, спасибо люди, Вам. А то Ваня мне сказал, что гулять свадьбу, это снова окунуться в пережитки прошлого.
Видя, как копошатся его односельчане, чтобы отпраздновать его законный брак с Натальей, Иван почесал затылок и по совету Мары с левого плеча, уже думал дать распоряжение заколоть два колхозных бычка, чтобы мясом накормить односельчан.
- Не смей этого делать? Не смей. Погонят тебя в Сибирь, как врага народа, - сказал Коко.
- Он спишет эти бычки со своего учета, как больных, - ответила Мара за Ивана. – Зато люди будут сыты.
- Сыты и невеселые. У Матрены твоей соседки спрятано в подвале две пятилитровые бутылки самогону. Это Красновский ей на хранение оставил. Поменяй самогон на справку освобождения от колхозных работ, все равно она уже не пригодна для них, ей за семьдесят лет. Люди будут веселыми и им не нужно желудки свои забивать тощими бычками, - посоветовал Ване Коко.
- Не веселые  люди на свадьбе, это плохо, -  сказал Иван.
- Веселые люди -  это хорошо, значит - драка будет. Зови Матрену, - посоветовала Мара Ивану с левого плеча.
Матрена быстро сообразила, какая ей выгода будет, получив справку освобождения от колхозных дел, сама предложила эти бутыли принести Устине в дом.
Свадьба была веселой, пели девки возле забора и дети им подпевали, только люди, с положением в деревне пили самогон в доме. Была и драка между молодыми мужиками, но Ивана и Наталью это не касалось, они лежали в маленькой комнатке и любили друг друга.
Прошло несколько месяцев после свадьбы Ивана и Натальи,  Иван сразу стал Иваном Григорьевичем, а Натаха - стала  Натальей, всеми уважаемой женщиной в деревне.  Иван часто ездил в район и отчитывался за проделанную работу. Первый секретарь горкома партии района Вешин, сказал:
- Как – то вяло идет у тебя посевная.
- Так, людей мало в деревне.
- Зачем свою соседку отпустил из деревни? – спросил Вешин.
- Так ей в обед,  сто лет было.
- Сто лет говоришь, только она бойко продает на базаре выращенные ею огурцы. Сигнал поступил. И что нет ни одного человека врага народа у тебя в деревне? 
- Нет таких людей в деревне, все рады власти, которая есть.
- А Сидоров?
- Так он грамотный, обучает меня писать и читать.
- Обучает? Школу у вас в деревни строить будем, пока  из бруса. За лето выгоним к сдаче. Учителей тебе пришлем, вот и учись у них. Народ погони в школу после работы, чтобы учились буквам  и научились читать. Особенно, молодежь втяни в обучение, живите весело. Ты все понял? Иначе, ты откроешь счет в деревне, как пособник врага народа. Вспомнят тебе, что ты катался на коне у самого Красновского, который сбежал за границу.
- Понял.
Домой Иван возвращался невеселым.
- Тебе нужно исправить положение, - сказал Коко. – Всех врагов народа вывести на чистую воду.
- Кого это? – спросил Иван.
- Начни с Сидорова и с Ольхи, - посоветовал Коко.
- Так она дите родила… То ли год ему, то ли полтора.
- Все говорят, что дите от Красновского, посчитали уже бабы, - сказал Коко.
- Не надо этого делать, - завопила Мара. – Иван ее обожал, между ними  любовь была.
-  Ты опять за свое левая сторона, разумом надо жить, а не чувствами. Ваня слушайся меня, - сказал Коко.
- Не будь дураком, Ваня.  Какая Ольха враг народа?
- А Красновский кто? Плюнь на Мару три раза и приступай к делу.
Ваня повернул голову налево.
- Не надо, - завопила Мара и получила первый удар слюны от Ивана.
Того вечера, приехала милиция из района и поехали они  с Иваном  арестовывать Сидорова.
Устина зажав рот,  сидела на кухне.
Зашла Наталья.
- Твою соперницу арестуют они.
- У меня нет соперницы. Я жена Вани. А дите,  как же?
- Наверное, с нею поедет. Годик или полтора  ему исполнилось, все говорят, что кудри у мальчика, как у пана Красновского.
- Мне к родственникам пойти нужно в другую деревню.
- Иди, дочка. Я тебя прикрою от гнева Ивана.
Наталья накинула платок и вышла из дома. Она добежала до дома Ольхи. В окнах было темно.
Наталья постучала в окно. Выглянул Григорий, муж Ольхи.
- Наталья?
- Выйди.
Григорий не одеваясь, в белых подштанниках выскочил во двор.
- С Иваном что – то случилось?
- Случилось с вами. Ивана заставили арестовать Сидорова и Ольху. Говорят, прости, что сын у нее от Красновского.
- Он мой сын, так как Ольха моя жена.
- Они не будут разбираться. Спрятать вам нужно ребенка?
- Куда, все равно найдут…
- Я его унесу в соседнюю деревню,  к родственникам своим, там пятеро детей и шестой ребенок  им  не помешает. Если все уладиться, то я отведу вас к нему.
Григорий заскочил в хату, а Наталья спряталась под деревом.  Зажглась лучина  в доме и Ольха сонного ребенка вынесла из дома.
- Только не навреди моему сыну. Ваньку твоего я не любила. Это сын Жоры, Гришка признал его своим. 
- Прощай, Ольха. Авось,  еще свидимся, знаешь, где  меня найти, я побеспокоюсь о твоем сыне. Обещаю тебе, - сказала Наталья и побежала в поле с хныкающим ребенком.
- Тихо, тихо я тебе леденец с собою прихватила. Засыпай маленький, потом пойдем, как все стихнет.
Она села на прохладную землю и убаюкала ребенка. С поля она видела, темные фигуры милиционеров.
Все вошли в дом.
- Гляди, Иван Григорьевич, а они уже одеты и с котомками. Кто предупредил?
- Никто, я проходил мимо и слышал, как кричала семья Сидорова  и слышал, как кричала жена его. А, вы кричали тоже. Красновского упоминали.
- Ну, да. А ты чего собрался? К тебе у нас нет претензий.
- Муж и жена одна сатана. Я с Ольхой поеду, - сказал Григорий.
- А, где ваш ребенок?
- Утром утонул в речке, когда я стирала белье. Оступился бедненький, ему недавно исполнилось год и два месяца, - запричитала Ольха.
- Это правда? – спросил милиционер у Ивана.
- Я не присутствовал там. Гриша в обед приходил, просил помощи, так я ему отказал, чтобы снимать людей с поля. Река наша быстрая, да и вода прохладная…, -  врал Иван, не смотря ни на кого.
- Где – то всплывет, если не зацепится за корягу… Что – то быстро мы с вами работу провели и без шума. Признаешь ли ты, Ольга, что сожительствовала с врагом народа Красновским.
- Да.  По девичьей дури,  все произошло. Все забыто. Вот, у меня муж есть и давно мне он простил мою шалость.
- Шалость? За шалость мы людей не забираем. Сами выдадите награбленное Красновским.
- Сами, на столе лежат пару колечек. Сказал, гад , Красновский, что это его матери покойной.
- Так и запишем.
 - Значит все. Вы, Ольга арестованы.
- Нет не все, - сказал Григорий и из стола вытащил обрез. - Нашел в поле, но не сдал его.
- Дурак ты,  Гришка, будете  сидеть в разных лагерях…
- Нам и часа хватит, доехать до района в обнимку, чтобы  сохранить это тепло на всю жизнь.
Иван вышел из дома и посмотрел в поле. Там сидела одиноко собака и не шевелилась.
- Наваждение,  какое – то, - пробормотал и  протер глаза Иван, так как темная тень собаки повалилась на землю и растеклась по ней.
Из дома вывели Ольху с Григорием  и пошли они, сопровождающие милиционерами в правление колхоза, где ожидала машина их.
Наталья поднялась с земли поля  и пошла со спящим  ребенком на руках  в соседнюю деревню.
...С тех пор прошло много лет,  и Иван рос по карьере, подозревая всех в неверности партии и не в честности к ней. Мара на левом плече спала под толстым слоем корки, так как часто была оплевана Иваном. Ангел хранитель возмужал  и сияние стало  на голову выше его и Иван уже жил по указанию с правой стороны. Баланс энергии был нарушен и никто этого не замечал. Иван Григорьевич стал хорошим агитатором и  достойным лектором своего времени. Его заметили из Москвы,  и он уже несколько лет перебрался с детьми и с женой в столицу. Некоторых детей они усыновили, так как померла родственница Натальи из соседней деревни. Среди них был и Петр, очень похожий на молодого Красновского. Изо  рта Васина сыпались лозунги и он заряжал ими всех.
- Коммунистическая партия во главе…
- Мы верны родине…
- Комсомол - это наше будущее…
- Пионеры, наше светлое будущее…
 В войну с немцами он прошел и ни разу не был раненным, хотя был на передовой и тоже своими лозунгами поднимал солдат в атаку на фашистов.
- За родину, за Сталина, умрем и ни шагу назад не отступим.
Многие погибали в атаке, а Иван, как будто был заговоренным, бегал он с револьвером мимо свистящих пуль, поднимая солдат из окопов.
С войны он пришел полным кавалером медалей. Семья его ждала, но уже не в полном составе. Умерла старая Устина.  Не пришли с войны его старшие сыновья. Без вести пропал Петр.
И снова Иван Григорьевич был впереди всех агитаторов, он читал лекции и поднимал людей на восстановление социалистической родины.
Как – то, стареющая Наталья сказала:
- Какой – то ты, Иван, сильно правильный. И снова, у тебя все враги народа, смотри, как бы тебя в этом не обвинили.
- У меня против всех защита есть.
- Какая?
- У меня сильный ангел – хранитель.
- Он у всех есть.
- Не все лукавого ежедневно изгоняют из себя. Мне порой, самому тошно от такой жизни. Наталья, а ведь я ни разу тебе не изменял, даже там, на войне.
- И соблазна не было?
- Не было, вовремя я прогонял от себя соблазнителя.
- Чего же ты детей не научил этому. Вернулись бы с войны все.
- Некогда было мне, я партийной работой был занят.
Прошло время и пришла к Наталье женщина, немолодая.
- Я вас жду завтра в парке. Поговорить нужно.
- Заходите в дом.
- Я мужа вашего боюсь.
- Давайте,  сегодня и поговорим, я пойду с собакой прогуляться, ждите меня в парке.
Женщина сидела на скамейке и оглядывалась по сторонам.
- Кто вы? – спросила ее Наталья.
- Неважно. Я вам письмо принесла, от сына вашего, Петра.
- От Петеньки. Он пропал без вести.
- Он был в плену. Там мы и познакомились. Американцы нас освободили.
- Почему Петя не вернулся домой?
- Боялся он вашего мужа.
- Мужа? Отца.
- Он знает, что его мать Ольга, ему ваша родственница рассказала, в его детстве.
- Почему он ни разу мне не сказал об этом.
- Я знаю содержание письма. Он уехал в Америку жить. Он спрашивает в письме об отце и матери.
- Ваня запретил мне интересоваться Ольхой. Но, я узнала, все – таки, что она умерла в лагере. А отец его не Гриша, а поручик Красновский Георгий, он ушел в Польшу со своей бандой. Ничего не слышно от него. Но, Ольха мне сказала, что в Варшаве живут его родственники, по фамилии можно их найти. Этого я делать не буду. Сразу мною заинтересуются из комитета.
- Я уезжаю в Ригу, я замужем сейчас. Возможно,  смогу Петру  передать каким – то образом сведение  о матери и о Красновском. Прощайте, письмо я забираю с собой, не дай Бог,  Вы сохраните его.
Женщина поднялась и ушла. Наталья долго сидела на лавке, обдумывала, как скрыть плохое настроение от мужа, так как глаза ее были красные от слез и она пожертвовала псом.
Она сняла его с цепочки и сказала.
- Гуляй, Рекс. Ты парень, найдешь себе пропитание. Желаю, чтобы кто – то тебя приютил.
Рекс не побежал за ней, а помчался к одинокой суке, которая маячила за кустами.
Наталья вернулась домой в слезах и целый день оплакивала потерю Петра.
- Ну, хватит, - сказал ей муж. – Это же не твой сын, Рекс. Не найдем его, заведем другую собаку.
Страна уже окрепла и развивалась, с ней рядом  крепчал старый Иван Григорьевич.
Как – то первый руководитель страны сказал:
- Не пора ли нам главного идеолога страны  отправить на пенсию. Пересаливает он, во всех видит врагов народа.  Какие враги? Всех мы уже пересадили. Радоваться надо жизни. Цветочки растут, голуби летают, люди живут счастливо. Такой он правильный со своими речами,  что мне иногда тошно от него. Покопайтесь в его прошлом, может быть, была у него зазноба, что отказала ему.
- Копались уже. Так как подозрительно стало, что такой он семьянин и ни на кого глаз не положил. Верен он жене, как нашей партии.
- Покопайтесь лучше, а то подозрительно, как – то. Вокруг столько красивых женщин, а он не обращает на них внимание. Как будто нет женского пола, кроме, его жены. Чего доброго и до меня он доберется…
Ивана Григорьевича отправили срочно на пенсию, так как в родной его деревне, кто – то из сторожил, вспомнил то, что Ванька – портупей служил атаману Красновскому в юности  и он же обхаживал Ольху, любовницу Красновского,  которая сгинула в лагерях и сказал кто – то, что сын Красновского от Ольги  воспитывался в семье Васиных. Шила в мешке не утаили и прогнали  Ивана Григорьевича из партии за скрытие фактов.
Он сидел часами в кресле на балконе и курил.
Старушка Наталья была верной женой и с ним делила его поражение.
- Всю жизнь положил я за родину и за партию, даже бабы не имел на стороне и на тебе, так наказали они меня.
- Хорошо, что пенсию не отобрали, - проворчала Наталья.
Он продолжал сидеть и курить.
- Даже вспомнить счастливые дни не могу, как машина я жил. Эх, где ты веселая и лукавая Мара, - сказал он левому плечу.
- Сплю уже лет пятьдесят, - прошипела Мара с левого плеча. - Хочешь повеселиться со мной? Дыхни на правое плечо дымом. И пойдем в домино играть во двор и вино со стариками попьем, а там и в морду можно кому – то заехать, за родину. Ох, как сладкая чужая кровь.  Дыхни на Коко.
 И Иван Григорьевич выпустил полный рот дыма на правое плечо.
- Не смей, - завизжал Коко и стал уменьшаться в размерах.
- Во - это по – нашему, баланс должен быть везде. Всего по – немножко, - смеясь,  сказала Мара…

…Иван не отрываясь глаз,  смотрел на синеглазого ребенка.
- Ох,  парень,  я как в синем тумане побывал. Наваждение какое – то. Большим человеком я был в твоем тумане....
- А ты хлебай солдат уху, а то,  за мальцом не успеешь. Хлебай, пока она не остыла.
- О, дед у меня хлеб есть. К ушице, самый раз. А потом сахарок отколю я вам, дорога дальняя у вас. Куда путь держите?
- В монастырь, мальца хочу сдать в послушание.
- А, я к матери…
- Ты уже говорил…
- Как, мне дальше жить?
- Коко и Мара тебе подскажут, - сказал малец. – Только держи средину в их советах.
- Вот тебе раз, ты парень видишь мое будущее?
- Не только твое…  Вот и веду  его в монастырь, чтобы научился Богу молиться, а не Коке и Маре.
- Возьмите и сахар, дальняя у вас дорога. Прощайте.
- Прощай,  солдат.
Иван обулся в сапоги,  закинул вещмешок за спину и забрался на косогор...
 ...Иван повернулся, чтобы убедиться в том, встретились ли эти люди на его пути? Он обрадовался  тому, что увидел мальчика со стариком, которые уже тушили костер на берегу реки.
- Эх, ну и встреча, - сказал он сам себе и твердой походкой пошел  в деревню, где жили его родные . Он шел домой строить свое светлое будущее…