Свидание на фоне путча

Киносценарий.
Теплое, очень солнечное летнее утро. Все окна обычной малогабаритной двухкомнатной квартиры распахнуты. Теплый ветерок шевелит занавески. Легкий утренний шум большого провинциального города. Молодая женщина, укрытая тонкой простыней, просыпается, лениво потягивается, нехотя встает. Совершенно обнаженная почти в сомнамбулическом состоянии автоматически идет на кухню, берет пасту и щетку, одновременно ставя чайник на плиту, чтобы приготовить кофе. Идет в ванную. Снова появляется на кухне, включает трех программный радиоприемник на волне "Маяка". Начинает звучать классическая музыка.
 (Обстановка квартиры: половину одной из комнат занимают переполненные стеллажи, забитые книгами и журналами; хорошая видеоаппаратура, рядом много видеокассет, от эстетских до "зубодробительных" боевиков, на стуле небрежно брошенная дорогая мужская одежда; в детской дорогие игрушки, пианино, яркие детские книжки на английском языке.)
Она готовит себе кофе, привычно располагается в своем любимом кресле, которое занимает изрядное место на кухне. По бра, висящему над креслом и журналу "Современная драматургия", лежащему с вечера на кухонном столе, видно, что здесь она проводит много времени. Она наслаждается кофе с сигаретой, постепенно просыпаясь окончательно. Уже более целенаправленно идет в комнату, по пути задержавшись у зеркала. Посмотрев на себя, любуется своим стройным загорелым телом, остается довольна увиденным. Из комнаты в кухню приносит большую стильную кожаную сумку-саквояж, ставит ее на стол и, уже осознанно, начинает собираться в дорогу.
Она (про себя): Что это за музыка такая тоскливая сегодня?
По "Маяку" получасовая отбивка и голос диктора, сообщающий о ГКЧП.
Настроение нашей героини меняется. В глазах отражается беспокойство, работа мысли.
(Наплыв - представление героини о 22 июня 41 года, безмятежное лето, прерванное началом войны. Ошалелые матери, обеспокоенные судьбой своих детей, отправленных на отдых в пионерские лагеря, уехавшие в гости к бабушкам на Украину и в Белоруссию.)
Она хватается за сигарету и телефон, набирает номер. Механический голос телефонистки отвечает, что связи с Ригой нет. Тогда Она сосредоточенно и методично начинает ходить из кухни в комнаты, принося оттуда и складывая различные вещи в сумку (видно, что Она часто ездит в командировки, это привычное для нее занятие, набор вещей постоянный), время от времени произнося одно восклицание, не свойственное ей в обычной жизни: "Б—дь!", постоянно курит.
(Воспоминание героини из детства: ей лет десять, ее папа усаживает ее на диван и проникновенным голосом говорит: "Н-чка, скажи пожалуйста, ты хочешь, чтобы твои родители всегда были с тобой?" Она кивает головой.
"Ты хочешь, чтобы твои родители были здоровы?" "Конечно, папочка", -отвечает она. "Запомни Н-чка, если ты хочешь, чтобы твои родители были здоровы и всегда были рядом с тобой, никогда, нигде и никому нельзя рассказывать, что говорят и что читают дома.")
Вдруг резко опять набирает номер телефона (видно, что у нее созрело решение).
Она (возбужденно): Костя! Ты слышал?
Ленивый голос по телефону: Да.
Она: Что ты обо всем этом думаешь? Что будет? Ты что-нибудь понимаешь?
Голос (невозмутимо): Ничего не понимаю и не хочу понимать. Думаю, будет как всегда. Не психуй. Все будет нормально.
 Она: Ты знаешь, что я не могу дозвониться до родителей, нет связи с Ригой?! Но я считаю, что мне тем более нужно ехать! Из Ленинграда проще будет дозвониться, и потом мои обязательства по договору. Я уже монтаж заказала, а это же деньги! Думаю, что мне все-таки надо ехать.
Голос: Наверное, надо.
Она (немного успокоившись): Ладно, я, как что-нибудь выясню, сообщу тебе, позвоню оттуда. Ну, пока, милый.
Теперь уже более спокойно и решительно заканчивает сборы в дорогу. Последним кладет какой-то наряд в магазинной упаковке. Застегивает молнию сака.

Она входит в холл провинциального аэропорта, покупает несколько журналов. На ней очень дорогая элегантная одежда. Видно, что она обеспеченный человек, не знающий недостатка в деньгах.
Салон самолета, в котором занято пассажирами не более 10 мест. Наша героиня увлеченно читает что-то в журнале. В иллюминаторе замечательная видимость. Небо абсолютно чистое. Под крылом безмятежная Земля.

Утро того же дня. (Время полета равно разнице во времени между часовыми поясами Ленинграда и города П.) Она выходит из здания аэропорта Пулково, закуривает. Ее взгляд выхватывает вывеску в коммерческом киоске "Квартиры. Такси." К ней подходит мужчина лет за сорок с сединой в висках (инженер без достойной зарплаты, зарабатывает на жизнь извозом). На нем ветровка. Его внешность вызывает доверие.
Мужчина: Мадам, вам нужна машина?
Она (польщенная обращением): Да.
Мужчина подводит ее к "Жигулям", помогая донести саквояж, открывает перед ней дверцу машины, помогает разместиться в салоне.
По дороге в город.
Шофер: Куда вас отвезти?
Она: В гостиницу "Советская", пожалуйста. У вас можно курить?
Шофер: Конечно.
Она (закуривая): Что у вас происходит? Что там говорят по радио?
Шофер: Да фигня происходит. Наши как всегда баррикады строят. Питер
против. Да, еще объявили, что с завтрашнего дня выпивку продавать не
будут.
- Как не будут?
- Вот так.
- По радио объявили?
- Ну, да.
- А что будем делать?
- А что вы пьете?
- Коньяк пьем.
- Тогда вы не волнуйтесь. Я вас привезу в подвальчик, где есть еще не плохой и не дорогой. Правда, с сегодняшнего дня уже дают в одни руки только по две бутылки.
Она, задумчиво смотря на проплывающие мимо здания Московского проспекта, рассуждает про себя: "Он прилетит поздно. Скорей всего все уже будет закрыто. Надо запастись."
 Она: Давайте заедем в этот подвальчик.

Маленький коммерческий магазинчик в полуподвале. Она покупает коньяк "Белый аист". Продавщица протягивает ей две бутылки.
Она (продавщице): А можно еще?
Продавщица: Нет, нет. Только две.

У стойки администратора в холле гостиницы "Советская" толпится народ. Гомонят на всех языках мира кроме русского.
Она (про себя): Боже, наверное, номеров не будет. Зря я отпустила машину. Что я буду делать? Интересно, обычно мы встречались в аэропорте. Я же совсем не умею сама все устраивать.
Наконец, она замечает, что все они, эти иностранцы, стоят в очереди на выезд из гостиницы. А на поселение она единственная.
Администратор: Вы не согласились бы поселиться в корпусе "Хелен"? Правда, там достаточно дорогие номера...
Она: С удовольствием! Деньги меня не волнуют. А можно моему коллеге оставить номер поблизости от моего? Он должен прилететь позже. У нас много общей работы... (после паузы). А могу я ему оставить записку?
Адм. : У меня смена до шести. Если он приедет позже, то лучше потом подойти к моей сменщице и передать записку ей.
Взяв ключ от номера, она проходит по холлу, оглядываясь на суетящихся иностранцев. (Про себя догадывается: "Так они же все бегут, узнав о перевороте!" - ей становится смешно. "Нет худа без добра. Зато я наконец-то могу поселиться в "Хелен"!)

Войдя в номер, любуется уютной и стильной обстановкой, распахивает окно и замирает от великолепного вида на Фонтанку, на мостик со сфинксами. Зачарованно смотрит.
Вспоминает, что должна позвонить. Набирает номер.
Она: Папа! Ну, слава богу! Как вы там? Как Дусик? Что вы думаете делать?
...  Прямо танки?
Выслушивает ответ, выражение лица становится более спокойным и уверенным.
Она: Я так волновалась. Из П не было связи. Я в Питер приехала фильм заканчивать (пауза). Я позвоню Косте и скажу, что у вас все в порядке. Нет, все-таки, когда Дуся с вами, а вы так спокойны, я тоже успокоилась. Тут же набирает другой номер. Ответа нет.
Она: (бормочет) Как назло все уехали.
Еще один набор.
Она: Студия? Таня? Что там у нас?
Голос: Ну, что... Начальники все срочно заболели, как обычно.
- А кто есть?
- Только Семенова.
- А в эфир-то кто пошел?
- Да Лида Мурашкина.
- Лида?! Что сказала-то?
- Сказала, что мы против ГКЧП.
- А кто написал?
- Чериков.
- А кто отвечать будет?
- Да, черт его знает! Никто не подписал.
- А почему Лида-то пошла в эфир? По зову сердца или по дурости?
- Не понятно. Главное, что мы все консолидировались: из Свердловска звонили, они такую же информацию дали.
- Ну, ладно. Желаю победы.
Положила трубку. Взяла кошелек. Положила. Взяла книгу, прилегла. Встала. Снова взяла кошелек.

Она деловито спускается по лестнице в гостиничный буфет. Холлы и лестницы пусты. Накупает вкусных бутербродов, минералки и другой снеди. Возвращаясь по лестнице в свой номер, идет, пожимая плечами, безмолвно ведя разговор сама с собой, не совсем понимая, зачем она все это делает.
Все-таки, довольная собой и всей обстановкой возвращается в гостиничный номер. Включает телевизор. Передают балет "Лебединое озеро". Переключает каналы, но на всех каналах одно и то же. Выпивает рюмку коньяка, съедает бутерброд, закуривает, начинает разбирать сумку. Бросает. Пытается читать. В комнате от разбросанных вещей, бутербродов, уже небольшой кавардак. Перекладывает вещи с места на место без всякого толка. Снова принимается за сумку. Вытаскивает упаковку. Раскрывает ее и достает трикотажное что-то непонятного фасона с этикеткой. Раздевается, разбрасывая вещи по кровати, и отправляется в ванную.
Выйдя из ванной, прямо на голое тело натягивает короткое платье-стрейчж. Плечи оголенные. Она вертится перед зеркалом, очень себе нравится. Начинает делать прическу и макияж, глотками пьет коньяк, часто курит, все время смотрит на часы. Чувствуется, что у нее в душе нетерпеливое и, в то же время ликующее ожидание. Каждое движение неторопливо смакует (время до встречи еще очень много). Окончательно приведя себя в порядок, замирает перед зеркалом. Она великолепна! Идет к телефону, набирает номер, как самая красивая женщина на свете.
Она: Добрый день! (пауза) Да, я уже прилетела, (пауза) Нет, он прилетает поздно, (пауза) Да, я очень рада вас слышать. У нас все по договору? (пауза) Да, мы полностью готовы, (пауза) До встречи!
Кладет трубку, прибирает разбросанные вещи. Снова подходит к зеркалу, проверяя, осталась ли такой же великолепной. Подходит к окну, любуется видом. На улицах мало народу, умиротворенный город, ничего не говорит о напряженной обстановке в стране. Опять выпивает коньяк, закуривает, берет журнал и, перелистывая его, ложится на кровать.

Просыпаясь, с удивлением обнаруживает почти допитую бутылку коньяка и уже густые сумерки за окном. Легко вскакивает с кровати. Озабоченная тем как она выглядит, подбегает к зеркалу. Она по-прежнему великолепна, даже более, так как добавились томность и расслабленность. Поправляет прическу, чуть обновляет макияж. Стук в дверь. Она распахивает дверь. В дверях Он. Он смотрит на нее восхищенно и обожающе. Даже не переступая порог, очень медленно протягивает руку, чуть дотрагиваясь кончиками пальцев до ее плеча, как бы проверяя, наяву ли это видение. Она отступает на шаг, второй ... тем самым увлекая его за собой внутрь комнаты. Их глаза ведут красноречивый диалог о том, как они ждали этой встречи, как они рады друг другу. Постепенно он опускается на колени и идет за ней уже на коленях.
Он: Ты божественна!
Она радостно воспринимает любое проявление его внимания.
Он: Боже! Какие ноги! (постепенно поднимаясь) Какой живот! Какие плечи! Здравствуй! (Очень нежный поцелуй.)

Глубокая ночь. Они обнаженные в кровати. Она чувствует себя божеством и ведет себя как божество.
Она: Ты знаешь, я выпила почти бутылку коньяка, пока тебя ждала. Кстати, я тебе купила бутерброды. Ты будешь что-нибудь?
Он: Нет, я не хочу есть. Какая разница выпила, не выпила... Ты посмотри, какие у тебя прекрасные руки! Ты выпьешь со мной?
Она (выпархивая из кровати): Только после ванны. (Из ванной комнаты)
Принеси мне, пожалуйста, полотенце.
Она погружена в ванну. Он с радостной готовностью вносит полотенце на плече, бокал коньяка и банку консервированной черешни держит в руках.
Он: (игриво напевая) Ты купила мне бутерброды, а я по дороге купил к ним сок! ( Протягивает коньяк, швыряет в ванну горсть черешни, кормит ягодами, одновременно поливая ее пригоршнями воды и нежно поглаживая. Потом достает ее из ванны и, обернув полотенцем, бережно несет в кровать.)
Она: (очень серьезно) Как ты воспринял всю эту чертовщину с правительством?
Он: Я боялся только одного, что ты можешь не приехать. Все остальное меня мало занимало.
- Как ты так к этому можешь относиться? Сейчас же снова начнется этот коммунизм! Что мы будем делать? У тебя маленький ребенок, у меня маленькая дочь...
- Успокойся! Это ненадолго. Если нужно, я могу вас с Дусей спрятать на хуторе у родителей. Он в такой глуши! Если хочешь, я всю твою семью там спрячу.
- Какой хутор? О чем ты говоришь? Как там жить?
- У меня, действительно, у родителей есть родовой хутор. Что, я дров что ли не смогу наколоть и воды принести?
- Я представляю... (рассмеялась она).
Перед глазами у нее предстала "идиллическая" картинка - сугубо городские ее муж и его родители в крестьянском доме заброшенного хутора, а он: колет дрова для ее семьи.
Он (невесело): Горкомы партии очень любят заказывать массовые праздники. Лучше тебя никто их не пишет, а лучше меня никто их не ставит. Не пропадем.

День в разгаре. Он уже проснулся и с нежным восторгом смотрит на нее спящую. Решил разбудить поцелуями.
Она (сонно потягиваясь): Который час? Я почему-то жутко хочу есть.
Он: Уже почти снова вечер. Я тоже голоден. Надо съесть чего-нибудь существенного. (Встает. Одевается.) Но в ресторан идти пока совсем не хочется. Давай накупим всего в магазине, как-нибудь приготовим и поедим только вдвоем.
Они выходят из гостиницы, переходят улицу, но внезапно он останавливает
машину.
Она (пока он жестом приглашает ее сесть в машину): Куда это мы?
Он: Сейчас узнаешь. (Водителю) К телецентру. (Ей) Должны же мы проявить солидарность с нашими коллегами.
Машина въезжает на улицу, ведущую к телецентру. Дорогу преграждают кучи наваленного хлама, для баррикад не очень высокие. Может, они и были выше, но сейчас уже где-то по пояс. Проехать, однако, нельзя.
Он (иронизируя): Так они и не дождались нашей помощи.

На следующее утро. Квартира с очень высокими потолками, перестроенная силами хозяев в двухэтажную. Небольшой холл, в котором стоят диван и стеклянный журнальный столик - писк моды. Слышен звонок в дверь, на звук которого появляется очень ухоженная и очень молодая женщина с длинными прямыми волосами, хорошо сложенная, стильно одетая, невозмутимая. Она молча открывает двери, очевидно зная, кто за ними стоит. Вежливые приветствия и предложение кофе, от которого Он и Она отказываются. Они располагаются за столиком. Из верхней комнаты спускается мужчина, одет по-домашнему (потертые джинсы, футболка), но выглядит даже стильно. Хозяин: Привет. Будете работать?
Она: А куда деваться. Завтра надо сдавать.
Хозяин: Долго просидим?
Она: Ты же знаешь, об этом не говорят - плохая примета. Я месяца два назад клип сдавала. Длина каждого плана не больше трех секунд. Осталось три стыковки сделать. Звоню домой и говорю - минут через тридцать буду. Стала начало просматривать - полосит. Оказалось, головка засорилась и аккуратненько так пленочку при просмотре на всем материале поцарапала. Вперед и с песней - до утра все по-новой. Так что как повезет...
Хозяин открывает дверь в соседнюю комнату. Это вполне качественная видеостудия. Она достает из сумки десяток видеокассет, толстую тетрадь. Все занимают свои места: хозяин за пультом, Она рядом, Он у не за спиной.
Она: Ставь кассеты третью и пятую, вот эта "мастер". Я дома почти все сделала, что можно было стыком. Музыка соответствует. У нас только спецэффектов поменьше, да звук не такой качественный.
Он: Да больше ничего и не надо. Все эти микшеры и спецэффекты от лукавого.
Она: Давай с третьей сразу от начала до конца музыку пропишем, а потом будем "картинку" заканчивать. Я для синхрона на мастера метку поставила.
Фрагмент фильма-балета на музыку Д.Шостаковича "Еврейская свадьба", снятого нашими героями.

Кабинет менеджера балетной труппы. Видеофильм смотрят Он, Она, менеджер - пожилая еврейка, очень энергичная женщина, руководитель труппы. Все расположились кто-где. На столе коньяк и чашечки с кофе.
Она: Ну, что вы скажете? Вас устраивает качество фильма?
Руководитель (с жаром): Я сейчас пойду и скажу всем своим, что приехали
ребята и привезли фильм о том, как надо танцевать!
Она: Значит, можно считать, что фильм принят?
Менеджер: Ну, если Миша так оценил, то мне приходится только
аплодировать и платить.

В зал гостиничного ресторана корпуса "Хелен" входят Он и Она, обращающая на себя внимание пара. Заметно, что ему приятно появляться на людях в ее обществе. Они занимают одну из ниш со столиком на двоих. Ресторан заполнен наполовину. Играет ненавязчивая музыка. В одной из ниш на 6 человек гуляет уже изрядно подвыпившая компания, состоящая из трех шкафообразных молодых людей с крепкими затылками, шеями, которые шире голов, в черных рубашках или водолазках и кожаных пиджаках. Они громко разговаривают, время от времени гогоча. С ними за столом как будто выполняющие свои рабочие обязанности, никак не участвующие ни в разговоре, ни в общем веселье, только поедающие, попивающие и покуривающие две девицы с аккуратным макияжем, с прическами, недавно тщательно сделанными в парикмахерской (не жены, скорей содержанки). Их стол ломится от бутылок с водкой и дорогих закусок. Остальные посетители мало обращают на себя внимание. Он и Она делают заказ, рассматривая посетителей. Вот два командировочных, этакий смазливый молодой человек со случайно подцепленной девушкой, одинокий интеллигент с пивом, внимательно изучающий посетителей и еще какие-то смутные силуэты, часть зала скрыта от них перегородками. Начинается программа варьете. Первый номер - одиночный мужской степ. На втором номере становится очевидно, что программа имеет гейский уклон, так как пластический этюд в исполнении двух мужчин изобилует недвусмысленными телодвижениями на грани приличий. Каждую новую пластическую фигуру компания встречает громкими комментариями и гоготом. Следующий номер - певец с высоким приторным голосом и макияжем, вызывает менее бурную, но похожую реакцию компании. В середине песни неожиданно пинком ноги открывается дверь (она вращается в обе стороны). В дверном проеме один впереди и двое за его спиной таких же, так же, примерно, одетых, как и в шумной компании, мужиков. Песня обрывается.
Стоящий впереди (очень громко, на весь ресторан): Ну, что, суки, развлекаетесь?! Пока мы там умираем на баррикадах?!
Весь зал разражается громким хохотом, мгновенно объединившись, став единой общностью. Первый на правах безусловного лидера, чувствуя себя абсолютным героем, шествует к компании, за ним двое других проходят под аплодисменты зала и втискиваются к столу шумной компании. Оркестрик начинает в танцевальном ритме громко играть "Варяга". Обстановка разряжается, все возвращаются к своему время препровождению. Интеллигент с бутылкой пива направляется к столу наших героев. При его приближении можно рассмотреть детали демократичного костюма. Так обычно одеваются увлеченные ученые, журналисты. Он достаточно импозантен и обладает обаянием интеллекта.
Интеллигент (почти трезвый): Ребята! Вы мне очень нравитесь. Вы
позволите нарушить ваше уединение на короткое время?
Он (с улыбкой): Хорошо, только на короткое.
Интеллигент (присаживаясь и ставя бутылку с пивом на стол): Я подошел
к вам, потому что в этот (подчеркнуто с иронией) "судьбоносный" день мне
очень захотелось хотя бы немного поговорить с приятными мне людьми, а
еще подарить им что-нибудь на память о дне выхода из смуты лично от
меня.
Интеллигент откуда-то извлекает книгу и ручку, раскрывает книгу и что-то
пишет. Она заинтересованно смотрит за его действиями, с любопытством
заглядывая в книгу. Ей явно симпатичен этот человек.
Интеллигент (заканчивая запись и поворачиваясь к ней с открытой и
выражающей восхищение улыбкой): Вы удивительно привлекательная
женщина, нарушающая главный закон: "Женщина должна быть или умной
или красивой." А вы, по всему еще, видимо, и умная. (К нему) Я вам
искренне завидую. Но мой маленький подарок предназначен именно вашей
спутнице. Вы, уж, извините меня.
Он: Ничего, ничего.
Интеллигент (протягивая ей книгу): Скромный плод моих трудов.
Она (рассматривая обложку): Вы автор?
Интеллигент: Да, с вашего позволения.
Берет ее руку и целует, с нежным вопросом заглядывая в глаза.
Она: Я знаю ваши книги, спасибо.
Она руку не отнимает, покоряюще улыбается. Вдруг ее глаза
непонимающе расширяются, на них наворачиваются слезы, улыбка
становится натянутой. Она непонимающе оглядывается на Него, еле
сдерживая крик. Он прикасается к ее коленке зажженной сигаретой, на
колготках видно расползающуюся дырку.
Интеллигент (поспешно ретируясь): Ну, ладно, больше не буду вам
докучать.
Берет свою бутылку и уходит.
Она (подождав, когда гость отошел на достаточное расстояние,
возмущенно): Ты что, с ума сошел? Что это значит?
Он: Я пошутил. Тебе ведь не больно? Только колготки прожглись.
Нечего так улыбаться и кокетничать с каждым встречным.
Она: Но я просто была приветлива! Ты что, дурак?
Он: Дурак! (наклоняется к ее коленке, дует, целует и бормочет) "Прости
меня, ну, прости меня, подлеца..."

Бар аэропорта. Они сидят за столиком.
Он: Все-таки мы с тобой молодцы - работу сделали, деньги получили. Я ж
говорил, что нужно ехать. Теперь можно заряжать фильм в Крыму. Как раз осенью снимем, зимой сдадим. Ты как договорилась?
Она: Им все равно. Главное, чтобы к январю был готов. У них в январе
начинаются переговоры с турфирмами.
- Как ты с ними договорилась?... У них же Мосфильм под боком, зачем им с нами работать?...
- Уметь надо.
- Как здорово! Мы с тобой всю зиму вместе: через месяц съездим, все отсмотрим, договор подпишем. Потом на съемки поедем со своей командой, а потом еще перед Новым годом работу сдавать будем.
-  (грустно) Угу...
- Не грусти. Я очень тебя люблю.
- Я сама тебя люблю.
- Знаешь, я всегда мечтал о такой женщине как ты. Чтобы, когда мы заходим куда-нибудь, все оглядывались, а я гордился.
- Ты как ребенок.
- Ну и что?
- Я так люблю наш с тобой образ жизни - все эти разные города и страны, (полушутливо) бары с хорошим кофе... С этим дурацким путчем думала опять все это исчезнет.
- Знаешь, что я сейчас подумал? Ведь про эти дни во всех учебниках истории будет написано, а мы с тобой кроме друг друга ничего и не видели. Дома спросят: "Что было в Питере?", а я знать не знаю, что тут было.
- Я тоже про это думала. Помнишь у Мариенгофа "Циники" начинаются фразой какой-то дамы: "Говорят, что этой зимой в Петербурге невозможно будет достать краски для губ." Я только сейчас поняла, почему так написано.
Неразборчивое объявление посадки на рейс.
Он: По-моему, твой самолет объявили.

Холл аэропорта Пулково. Он и Она проходят мимо цветочного киоска. Между ними уже не чувствуется полной слитности. Они еще вместе, но уже Ее мысли далеко от Него. Он останавливается и пытается купить целую корзину роз.
Она (останавливая его): Зачем? Они все равно завянут, пока я долечу.
Он: А ты попросишь стюардессу поставить их в воду.
Она: Я не хочу, чтобы ты ассоциировался с засохшим веником.
Он все-таки покупает розы и бросает их под ее ноги по дороге к турникету. Она царственно шествует, и в это время кажется, что вернулось прежнее единение. У турникета они замирают в прощальном поцелуе. В его руке остается последняя роза, которую он протягивает ей, когда она проходит турникет. Но розу выбивают идущие следом пассажиры. Он и Она с сожалением провожают взглядом полет прекрасного цветка. Вот на розу уже наступила чья-то нога. Роза лежит - раздавлена и неприглядна.