В ад или в рай

рассказ
( опубликован в журнале  «Дальний Восток» №5/2008 г)


1


Некий  Дударь Николай жил просто, много работал,   все как у людей, и  особо не задумывался над сложными вопросами жизни.
А уж о Боге или черте совсем некогда  было голову ломать,  да и зачем.
Есть – хорошо… Нет - мне что за дело? Как и многие.

Не то – его жена. Не понятно,с чего,  вдруг ударилась в какую-то религиозную секту, да так крепко, что пропадала на собраниях днями и вечерами.
 Дочку Настю и  сынка Федьку -  допоздна, не жалея,  с собой   водила, все из дому уносила бедным братьям и сестрам по вере.

Затвердила вдруг нешутейно о конце света, о спасении души.
 Замучила всем этим Дударя.Он отбивался от этих вопросов, как мог.Но добился, знаете ли, немногого.
Да  жена стала еще более рьяной сектанткой,  повеяло от нее холодом и отстраненностью, детей почти перестал видеть.

Спят – раздельно, еду  - не готовит, никакой сердечности и заботы с ее стороны, словно и не было тех двенадцати  лет, что прожили в согласии.

Дударь на все стороны метался, чтобы заработать – времена тяжелые наступили. А жена – деньги-то берет, да  все до копейки  на нужды секты уносит, еще и ворчит, представьте:
- Одно у тебя на уме – деньги да деньги.О спасении души бы подумал.


-  Ё-моё!  Ну а как по-другому, Верунь, у нас же дети!  Надо  и о них подумать… Не помирать же с голоду им. И мы с тобою еще не старые- 35 лет – не конец жизни, да,  Вер? Одеться надо, туда-сюда,  квартира ремонта требует, ё-мое!  Я тут договорился в одном месте подрабатывать - на заводе, сама знаешь, не платят месяцами… Как ты?
- О душе думай! - Обрезала жена. – Скоро конец света, осталось  два года… Мы-то – точно спасемся. А ты – под вопросом.Не надо собирать ничего.Конец света скоро – о спасении своем лучше подумай.


Домой не хотелось идти – там  пустота и одичалость. Пыль везде. На плите  ни борща, ни любимой Дударем тушеной картошки с мясом. В холодильнике   - арктическая пустыня.  Никакого живого тепла  в комнатах.
Дети, как мыши,  в уголке  затаились, на мать оглядываясь. Жена  готовится к концу света. Так хоть  бы в оставшееся время по-человечески   жила. А у нее чемоданное настроение.


Дударь как-то потускнел, на душе в основном пасмурно. С женой начнет говорить, но боится ее разозлить, потому робко и неуверенно получалось.
А она совсем разошлась, видя его робость:
- Да кто ты мне? Чужой! Ты меня не понимаешь!  И не хочешь понять… За детей боюсь при таком  отце…
Тупик, словом, а не живое движение жизни.

От всего этого Дударь заболел. И тут болит,  и здесь. И ничего не хочется.
Решился, в конце концов, к врачам сходить.  Доктор  после обследований, которые значительно опустошили  карман  Дударя, сказал честно, что у  него  язва. Лечит язву Дударь, лечит… лечит… А толку нет. Нет улучшений.  Врач прямо исстрадался за  больного, и одно лекарство,  и другое-третье  предложит, - так много размышлял над  его язвой, и все  такие не простые, все дороже раз от разу.

Однако  жена от такой новости,  что у  мужа  язва, не изменилась, напротив, совсем представила его  самому себе

Отношения дошли до невыносимого… Язва привела к серьезным болям.
От всего этого нескладного  полезли Дударю  в голову мысли   одна чепуховей другой.
И решил он, что у него не язва, а кое что посерьезнее. Испугался.  Но от жены по-прежнему никакой моральной и сердечной  поддержки. И к врачам перестал ходить  Чего к ним? Уже доходился. Боялся услышать страшное


Жена свирепа и надменна и все свое мелет. Дети отца жалеют, но тайно, мать не разрешала ни в какую  с таким отцом говорить.
Скоро дошло до того, что ни есть, ни пить Дударь не мог.
Взял отпуск, хотел уехать куда-нибудь подальше, но болячка довела до того, что свалила Дударя.

За неделю дошел до крайности, духом упал, отощал  - не встает.
А жена, вот женщина –  вот кто язва - если дома, к нему вовсе не подходит, а бросает ядовито из другой комнаты:
- Нечего притворяться, меня притворством не возьмешь… Лучше бы сходил  к начальнику,  помощь денежную выписал.Как нам жить, пока ты  тут валяешься?


В своей болезни Дударь уже додумался до  отчаянного: «Умру,  наверное. Ну и пусть…  К этому все идет.
Крепкий и сочный прежде мужчина  не имел сил, чтобы встать, съесть ложку супа. Да и не хотел уже.
«Умираю, видать, вон как  исхудал. Сил нет, немощь одна, как ребенок слаб…»
Бледный лежит, без желаний.


«Умру и тогда узнает, тогда поймет, кого потеряла… Разве я был таким уж  плохим мужем, ё-моё? Разве не любил ее и детей? И любовь не пустым звуком была.Все в дом нес, старался. А зачем? Для кого? Ленивым и алчным ее братьям и сестрам?  Ну нечего будет  к ним тебе нести, поймешь, голубушка, что я значил для тебя… Плакать будешь, да поздно, я уже не услышу… Меня не возвратишь…». -  И все такое  думал.


И так ему стало жалко себя, что он заплакал. Плакал настоящими слезами, остановить  их не мог.
От слез и жалости к себе   не заметил, как  ускользнула ставшая постоянной боль внутри… Выплакался и вдруг как-то выпал из яви.



2



Видится Дударю такое странное – он умер.
И знаете ли,  не то во сне, не то в забытьи или в последних секундах жизни, точно  установить не смог,  он еще и рассуждал. Раз  умер, то теперь надо решать, куда же   направиться его душе – в ад или рай?

Прикинул – в рай?– нет, не потянет. Грешил, грешил. Даже не хочется в этом копаться.

Пойду в ад, как и положено грешнику.

Вдруг оказался в мрачном, жутковатом месте. Чем-то напоминало литейный цех его родного завода, все в дыму, в испарениях, пыль витает, сумрак,огни прыгают неровно, вонь, адский шум.


Слышались   вопли и стоны грешников,   мелькали лица, перекошенные от ужаса и страданий.
Черти, черно-сине-багровые, блестящие, мускулистые, словно артист Шварценеггер, проворно бегают – дел у них,  видать,  невпроворот – вон сколько живших в страстях и неутолимых человеческих  желаниях.

Сердце Дударя захолодело… Картинки мерзкие, надо признаться…
На воротах в ад стоял главный черт, невероятно толстая  книга  лежала  у его ног. Но лицо благородное, что выглядело странно. И еще суровость на нем и,   как бы это поточнее сказать, было оно крайне неприступно по своему выражению.


Дударь изумился. Ему всегда казалось, что черти, если и  бывают, то как в сказках -   смешные, с рожками и всё  кривляются, липнут и ускользают.Толкают   в грех.

А оказывается, ничего подобного. Ни кривляний, ни веселья, ни глумлений. И страшно смотреть на них.

А мрачный и неприступный страж ада  с рогами и копытами и длинным неприятным хвостом  вдруг спросил Дударя, чего ему здесь надо? И глянул так  странно пронзительно, что Дударь не только испугался, он растерялся, что за вопрос? Как это что мне надо?

- Да вот… Вроде как умер я. Не в рай же мне, грешнику, идти, ё-мое.
Черт отчего-то  сильно нахмурился. Дударь услышал, как он бормотал:
- Странно-странно… Как же это он проскочил?  Фамилия твоя?
Еще более нахмурился, так что   огромных пронзительных глаз почти не видно.

У Дударя при этом почему-то душа совсем струхнула.
Такого, признаемся, странного приема  себя, как грешника,  в аду - не ожидал.

А главный черт принялся сосредоточенно листать книгу возле себя, толщиной не менее метра, а то и более. Листает, насупился, что-то тихо приговаривает, и,  представьте, недоуменно.
Листал, листал, туда – сюда, то начнет вглядываться близко - близко в записи, а то отодвинется и пальцем черным с внушительным скорее когтем, чем ногтем, водит по листам,
- Странно, странно… Не могу найти тебя, Николай Дударь..Как же пропустили?


Отбросил книгу.
Посмотрел на Дударя так пристально, что тому показалось – все его мысли прочитал за  не  очень  длинную жизнь. А возможно, мыслей не так  уж много было… Не слишком уж  обременял себя этим . Желания им больше руководили…

Ё-моё, вот как,  оказывается, в аду… Вот как…Все мысли прочтут.
Черт сказал сердито:
- Что-то я тебя не нахожу в книге грешников. Всю просмотрел – нет! А у нас учет, если хочешь знать, сверхточный. С рождения ведем, а точнее, с предков даже. Что же делать с тобою, что же делать?  Грешник, говоришь? Грешил, говоришь...
- Грешил, конечно, грешил,  – подобострастно  улыбнулся  и поторопился  признаться Дударь, сам не зная почему.
- Угу,И как же мы грешили?.. Отвечай, человек,  за свои дела. Воровал? Ближних, дальних обирал? У вдов, сирот последнее забирал? – Быстро сыпались вопросы.
- Нет, ну зачем же? – Обиделся Николай. – Что-что, а вором, э-э...  господин… главный, я не был.


У главного черта за спиной помощник объявился, зашептал что-то  в левое ухо, посматривая на претендента в ад.
- Да. Ты, к сожалению,  этого не делал, мне тут вот подсказывают. Убивал? – неожиданно и резко прозвучал другой вопрос.
- ТВАРЬ  КАКУЮ жизни лишал? – Сурово выкрикнул черт.
В воздухе вдруг возникли картинки, странные:Дударь лишал жизни  тварей земных.  Смотрели на сотни убитых мух, комаров, других мелких  существ, потом пошли твари покрупнее – тараканы, мыши… крысы… утопленные новорожденные котята, щенята,  чье количество в деревнях  регулировалось крестьянским здравомыслием, а  детство Николая прошло в деревне Но этих загубленных душ немного было. Летела сверху вниз пойманная на рыбалке рыба, несколько водяных крыс.Куры, десятка два-три, коим Дударь рубил головы, приезжая к родителям в отпуск.

Потом падали убитые из ружья  утки, чирки, даже парочка гусей, от которых тогда Дударь восторг испытывал, а теперь-будь они неладны-  за них отвечай, черт (чуть вслух не чертыхнулся).  Козел мелькнул,  на охоте с другом подстрелил. За всю жизнь однажды такой праздник был.  Охотником Дударь вообще-то был никудышним.

Все. Ничто более не мелькало перед взором.
Черт сморщил свою и без того скукоженную недовольством физию.
- Людей, людей жизни лишал? Убивал кого?
Главный отчего–то спрашивал очень уж раздраженно.
Дударь возмутился:
- Ё-моё! Зачем же?  Ну,   если… это…морально только, как говорится… Иногда  мог сказать:  « Убил бы тебя, гада», но это ж как? Слова
 Да не я же  жизнь   давал, чтобы лиш…
Черт перебил  голосом тихим и низким:
- Лжесвидетельствовал? Ну, стучал, значит,   доносил по злому,  корыстному или иному подлому умыслу, по  заблуждению?

Дударь напрягся. Вроде за собой такой гнуснятины не знал, презирал таких.
Помощник  за левым плечом черта отрицательно кивал головой.
- Прелюбодействовал? А-а-а…вы ж не понимаете все равно. Какие страсти тебя донимали  настолько  сильно, что на всё готов был? Чревоугодничал? Похоть обуревала? Деньги, золото любил? Картежничал?  Власти и силы над людьми желал?  Не работал ли  сутками, до беспамятства, забывая себя,  всех и всё?  Ну, говори! Не молчи!  Тянешь из тебя. Побыстрее вспоминай. Может, было что?


Николай  удивился вопросам, особенно про работу -  вроде это поощряется начальниками, а здесь звучит по-иному.
Задумался на мгновение и испуганно затараторил:
- Да нет, вроде, но...  Водку пил. Извините… Пил… Но я, извините, не спился... как Серега, например,  Завгородний. Дружок мой. Это правда, пили мы с ним  сильно...Но это ...я остановился вовремя. И не шел из-за водки  на все.Не получалось -  свои только  пропивал, Извините. Да, вот еще! Курю!  Простите, пожалуйста, курю по-черному… Не могу никак бросить… Раз двадцать бросал.. Извинит-те.. – съехал на шепот Дударь.
- Что там еще?..  Власти желать? Не-ет,  мне не надо... Да,  не знаю, надо или нет -  наркотой – не увлекался. Никогда! Ни к чему мне! Клянусь  бо… Ой! Извините…

Черт  вдруг усмехнулся.  А помощник его уже листал какую-то замусоленную книжонку, небольшую, но тоже,  видать,  важную,  – и снова шепнул своему шефу.
Тот скривился, прищурился:
- Жене изменял? Чужую, может, желал?Или блудил? – И так это он спросил мягко и затаенно,  и исподлобья косился на Дударя.

- Да вроде нет… Хотя вру… бывало… Не без этого и не отказываюсь, каюсь... – упавшим голосом сказал Дударь.
Вспомнилось почему-то, как однажды летом купались на озере. В две семьи поехали на шашлыки и,  увидев полную и упругую, розовую и статную жену своего дружка Витьки, вдруг почувствовал к ней неизъяснимую тягу… Как надоедал ей, пытаясь склонить. Уж очень она ему нравилась телом и спокойным характером.
 Но и не только к ней бывало, И к другим, менее твердым. Да что тут такого, житейское дело, что, он один такой женатый  мужчина?

- Да я же мужчина или кто, ё-моё? Ну как это к бабам… извините,  к дев… э-э… к этим,  к женщинам…то есть … ну, не знаю… не тянуло бы? Они ж ведь тоже… Ну в смысле…

Но черт уже поехал дальше от такого скользкого вопроса.
- А как с родителями вел себя?  Как они бывают надоедливы,  как раздражают, не так ли?

Дударю стало неприятно, когда он увидел, что помощник опять что-то быстро зашептал,  загибая пальцы на своих страшных руках…
- Конечно, мог бы и получше относиться. Каюсь, ваше  э-э… высо..

- Ты по существу можешь, человек?
- Я из  армии письма писал, и  когда начал работать, пока не женился...  деньги слал,   ездил... редко, правда… Но потом  они померли. Не успел я, простите… Но я любил их,Правда, честное слово, любил. Клянусь своими детьми.-уже твердо-твердо закончил Николай.

-  Все ясно… Врал? Обманывал, притворялся, чтоб себе что-либо заполучить? Давай только побыстрее: да – нет.  Тянешь время… Эх,  люди…
-  Понял... Нет, кажется … да, врал, а как же,  иной раз не соврешь, не... Не то ляпнул, не то опять? Обман? Не помню, извините... Притворяться? Чтобы заполучить себе? Не знаю, что сказать, Не понял, извините

Помощник свернул глазами
- Мне тут говорят, что нет. А ты что так не уверен? Не делал ты ничего такого,  к сожалению.
- Виноват
Исправлюсь.- Машинально ляпнул Дударь.


Черт отвернулся отчего–то, похлопал себя по  блескучим плечам… Потом снова строго:
- Последний вопросик… А в Бога ты веришь? – И впился,   глаз с прищуром нехорошим.
- Как бы это сказать… - начал  медленно  Дударь.
- Ну,  опять… - отвернулся главный и резко бросил:
- Богохульствовал? Может, плевал на Божий лик, слова грязные говорил на Творца, хе-хе-с? Сомневался? Вел ли кипучую деятельность – не громил ли церкви, не ломал ли иконы. Ну,  что–то же ты делал? – отчаянно вскрикнул черт.

- Да когда бы, ё-моё? Я и не жил в то время, слава Б… (как он тут осекся, как он язык затолкал подальше, чуть не проглотил его)…  А что, разве у вас не отмечено? – расхрабрился. 
– Ничего я не делал… И на Бога… Зачем мне? Есть он,  ну и пусть живет, мне-то что? У  вас  же  написано должно быть.

- Мало ли что  там написано. Я хочу от тебя лично слышать. Потом сравним – совпадает или нет.
А магией, колдовством не занимался? К тайному не тянуло?
- Да что вы? Какой  из  меня  колдун? Не верю во всю эту ерунду… вы извините, - вздохнул Дударь.

- И здесь ничего нет, к сожалению. Какой-то  ты  мутный, не определенный, не наш ты, к сожалению.

Черт так  пронзительно смотрел, прищурившись, что Дударь уже жалел о том, что он не их, что он мутный, что ничего толком сказать не может о себе у ворот ада. А считал себя неисправимым грешником.
Почему-то очень хотелось угодить черту. Только он хотел спросить  стража ада, как тот  зарокотал  раздраженно:
-  Так чего ты сюда пришел?   Что ты тут делаешь? Да чтобы сюда попасть, знаешь, как надо ЖИТЬ?  Жить надо на полную катушку,  желать  страстно,  и осознанно  брать от жизни все, ВСЕ! ВСЕ! И ни о чем не сожалеть!
Зачем ты здесь, если ты не жил,  ты  боялся жизни?– Взревел страшно черт.


Смешался Дударь. Слова главного  были и ясны, но  и не понятны. Да спрашивать  было неуместно.
- Ну, я как бы  умер … Я думал… Мне показа… Я решил,  мне сюда… - От ужаса Дударь перестал соображать.
- Пошел вон отсюда! Вон! Хватает без тебя дел! Он думал! Он умер! Да волос с головы не упадет без …Тьфу!  Он решил! Думаем и решаем  мы! Вот же попадутся иной раз… Иди-иди отсюда, пока цел! Нечего тебе здесь делать, не заслоняй  дорогу кому надо!!!  Пошел!


Помощник какие-то вилы – не вилы, рогач для горшков и чугунков выставил угрожающе, Дударь попятился, повернул, да бежать с этого места.
Р-раз,  и ад исчез.


… И куда  идти?  В ад-то не приняли. Почему? Пойду теперь в рай. Выходит, я правильно жил. Вот дурень, себя грешником считал.Теперь-то ясно,  как надо жить, чтобы тебя грешником в аду назвали?
Праведником проще быть!

Моргнул,  а он уже у других ворот.



3

 

Светло, лучезарно и неописуемо прекрасно кругом. Вдалеке зеленые манящие пригорки, кусты, усыпанные  яркими благоухающими цветами,  и необъяснимая любовь  и радость разлита в эфире. 
Видны люди, похожи , во всяком случае,  на людей. Сидят счастливыми  группами на коврах. Улыбки,  удовольствие на лицах. Красивые одежды.
Видно, что веселятся, в руках кубки с вином, фрукты… Всякие яства.

Вероятно, кто в земной жизни воздерживался или не имел этого, тому вечный кайф там будет. Знали бы люди, что и  на что они меняют.

Бесплотные,  прозрачные тени или,  может,  души мелькали быстро там, сям по неведомым никому из людей делам. Только едва заметные очертания указывали на их существование.
У ворот на входе стоял архангел с красивыми светящимися крыльями.
«Петр» - догадался Николай, увидев ключи всяких размеров в руках  у стража Рая. Лик архангела был светел, хотя  без улыбки и   приветливых глаз.

Просто хорошее лицо,  и что любопытно,  тоже – толстенная книга - у ног архангела. Рядом неспешно и достойно  крутились ангелы или кто там?  Дударь точно не знал всю эту иерархию… Все в белых странных одеждах, или это крылья были? – Дударь не  разобрался.
Стоял Петр, звенел слегка ключами, и очень внимательно и  благостно взирал   на растерянного Дударя.  Но спросил удивленно:

- А что здесь  добрый человек делает? Фамилия твоя как?
И начал листать СВОЮ книгу. Всю перевернул, и слышно было, как бормотал:
- Может быть, в этой графе? То же нет,  странно, а-а-а, видимо, сюда  попал. Хм… нет здесь
Странно, но тебя здесь почему-то нет, добрый человек.
У того сердце заныло: он только что  незаметно  косил глазами на  чудесные дали с картинками   вечного праздника, и вдруг как холодной водой облили:
- Как это  нет? Поищите хорошенько, должен быть. Там меня, знаете,   не нашли тоже. В этом…   Вы посмотрите получше.– Упавшим голосом залепетал Дударь.


- А я, добрый человек, сказал уже, что и у нас тебя нет! – Прищурился. – Как же быть с тобой?  Ну,  ладно, а скажи мне, добрый человек, помог ли ты  сироте, вдове, кому обиженному напрасно? В беду попавшему?

Смутился Дударь. Вроде вопросики легкие, да памятуя  предыдущий поход, не знал, как правильно ответить. Запинаясь  и стараясь не встречаться глазами с Петром, начал:
- Помогал, да…  Друзьям… Кому деньги занимал, кому так, помогал, иногда за бутылку … Бывало... По мелочи. И по крупному…тоже. Но… этим -   сироте и вдове?
 не помогал…     знаком даже с такими не был. Простите...  Не  было рядом … знакомых… сирот и вдов, которым надо было помочь.
Да у нас государство, знаете,какое было, ну, этот, профсоюз помогал. А я? Своя семья, так  сказать, была, некогда. Да и вообще  я как-то  не следил, кто там рядом.
 Ой, извините, не то сказал.
Рот ладонью закрыл, следил за лицом архангела.
А Петр новые вопросики на засыпку:
- Жаль…  Благодетельствовал на святые праздники? Вспомни, добрый человек, на Рождество, Пасху,   в иные дни  - положенным чем   помог кому нуждающемуся в этом? Просящему не отказывал, надеюсь, а, Николай Дударь?

Дударь вспомнил, что он даже вечно пьяным побирушкам копейки не давал. Презрительно глядя, говорил: шел бы ты,  парень,  работать, или -  на вас всех никаких копеек не хватит.
Тихо сказал Петру:
- Ничем… положенным не помогал.
 Но  если   профсоюз деньги куда собирал, так я никогда не отказывал. Похороны там… Юбилеи. Помощь какая. Всегда давал. А в святые праздники?  Вы меня извините… нет… Я не знал, что это так важно. Но в другие праздники я не отказывал никому. А какая разница?

Петр вдруг поморщился. Дударь заметил и засуетился в душе – опять не то говорю… Господи, да как надо?
- Я не об этом,  добрый человек. А попавшим в беду не по собственной воле -  помогал? Сам – без  этого наставника, как его  имя,  ты сказал?  Профсоюз? Добрый человек был.
Но если… профсоюз собирал, я всегда… на любое… давал безо всякого, землетрясение там, наводнения, да мало ли чего.
Совсем упавшим голосом повторял  Дударь. Аж вспотел почему-то.
- Жаль-жаль… Защитил ли ты кого   от посягательства злого?
- Не-не понял, извините? От чего?  Какого?  Да откуда я мог знать, на кого...

Но новый вопрос остановил реплики  недоуменно моргающего Дударя:
- Дал ли кров и постель оставшемуся без ничего?
Дударь снова быстро  глазами  на зеленую прекрасную лужайку. Она как бы ускользала, ускользала.
-  Постель? Постель...   И кров? Ну да,  конечно, друзьям - под шафе домой боялись идти. Мне не жалко.  Я это, рубашку последнюю тож,  – запнулся.


Петр   на глазах терял интерес к «доброму человеку», однако оставался все тем же благостным и внимательным.
- Говори кратко, милый человек – да-нет.
-   Ага... понял. Вы уж извините… Но  не просил  же никто… - глядя на звенящие ключи,  бормотал Дударь.
- Жертвовал ли ты малым своим для доброго дела?
Этот вопрос потряс Дударя. Он ничего не понимал. Но,  на всякий случай,  сказал, как ему  думалось,  истинно:
- Н-не  п-помню… Малого своего? Не помню.


И очертания прекрасной лужайки  с радующимися  людьми  размылись напрочь.
- Нет. Опять, к сожалению, нет.- вздохнул Петр. - А как с верой у вас, добрый человек?
- С Верой? – Удивился Дударь, не ожидал такого вопроса.- А никак, извините. Вера моя как сдурела. Я сам по себе,  а Вера, скажу откровенно,  изменилась, сильно изменилась и ждет конца света. От моей  Веры другого теперь не дождешься.

У Петра  глаза на лоб полезли.
- Ты о чем, добрый человек? О какой вере ты говоришь?
- О своей… Ну... Жена Вера. – растерялся Дударь.
-  Жена? Ну вот. Мы о другой вере, добрый человек. - Петр почему-то отвернулся.

Дударь заморгал.
- Я думал… Я не думал… О вере...  Не знаю, что и сказать, как-то. Чёр... Ой, извиняюсь. Как жарко у вас! Вера...А

  если честно,   мне иногда кажется, а что если там Кто есть?- Простодушно закатил глаза вверх Дударь.


Петр прятал свое лицо.
-Все ясно. Чего же ты сюда пришел? Иди! Иди. Не сюда тебе. Тебе здесь делать нечего, добрый человек.

Дударь заморгал изумленно, запричитал:
- Как не сюда? Куда же ? Ё-моё! Везде гонят! Из ада… Теперь вот вы. Куда же я пойду?  Ведь что-то же я делал? Я же хворый... то есть  больной! Я же умер уже! Понимаете?  Меня уже нет! Ну и куда мне, ё-моё?  Проверьте, еще раз проверьте!

Его мягко  перебили.
- Иди. Иди  туда, откуда пришел, добрый человек. Ишь, решил он. Чтобы сюда идти, надо  ЖИТЬ! Знаешь, как надо жить! Полно! Всем сердцем! Без страха и оглядки!  Решил все. И больной он. И умер.И куда ему идти. Все решил…
Здесь мы решаем. Здоров ты, как бык, добрый человек, - рассерженным голосом сказал Петр, поворачиваясь крыльями к Дударю.
–  Ступай  и не мешай, дорогу другим не загораживай.
- Господи, куда же? –  завопил ошеломленный Дударь.
- Ни туда, ни сюда дороги нет.
- Как это тебе нет дороги, человек? Назад иди. На землю. Тебе ЖИТЬ  надо, ты еще не  жил. Ищи свою дорогу.
У тебя для души работы много, дорог ей – не пересчитать. Человек ты неопределенный. Ступай.

Ключи нетерпеливо стучат. Дескать, ох как ты мешаешь.


Дударь  повернулся в смущении тягостном и ... проснулся.



4



Поразился увиденному сну. Прокручивал его, явственно все вставало перед глазами.
Он считал себя грешником. Ну и дурак. В ад сунулся. А в рай, что,  лучше сделал? Нашелся праведник.  Как  Петр сказал? – душа неопределенная. Наверное, так оно и есть. Им всем  виднее.


Но разве он не жил? Разве не проживал каждый день?   Да если вникнуть – я что?- как-то думал над каждым часом? Катился как получится.

Что значит по-ихнему – ЖИТЬ?   Какой смысл вносил каждый? А что же я делал тогда все свои 37 лет?  Тьфу! Совсем запутался. Господи, да как же разобраться-то во всем?


Вдруг понял, что у него ничего не болит. Оставили его язвы и печали.
Странно, но захотел  есть,  и такое голодное чувство охватило.

Из кухни послышался шум. Вера… Он крикнул ей твердым голосом, что хочет супу, из  кеты. Жена вышла, на него посмотрела удивленно,  сварила.
Поел и снова заснул крепким,  здоровым, без видений сном.
А утром встал, будто заново родился.
Через месяц развелся с женою и сказал ей:
- Останемся, Вера,  друзьями, чем навеки  вместе – врагами. Ты сделала свой выбор, а я свой.

А дети? Наське с Федяшкой  я всегда доступен и всегда помогу.  Если хочешь, пусть будут у меня, а ты  с этими... своими .
Твердо так сказал.
И хотя жена немало на него  вылила  в суде, но дети за отца заступились.

*   *   *

И  продолжил  Николай Дударь жить.
А историю рассказал. И удивлялся:
- Оказывается, не  человек себя судит. Не ему решать... потом, потом...
Но как жить, ё-моё? Я же был уверен, что я грешник, стопроцентный… И в раю мне отказали. У людей нет тех весов.
Но однажды вообще выразился  мудрено:
-  А последнее  это дело – себя жалеть, считать  себя обделенным. А как жизнь получится, ё-мое, если не живешь, а бестолково суетишься?
И то он высказался, когда  за его день рождения пили  третий час. И заспорили ни о чем, как водится, а он свое вставил.
Да почти никто за веселым столом  внимания на его слова и не обратил.


***



Г. Хабаровск. 2007г