Погост 7

Вскинув рюкзак за спину, повесив на плечо ружьё, я, не спеша разглядывая соседние могилы, тронулся в путь, оставив Зосимыча наедине с его детством. Старик догнал меня довольно скоро, и дальше мы пошли вместе.

- Оглянись, Слава, и поклонись этим могилам, – Зосимыч показал назад, туда, откуда мы только что вышли. Я остановился недоуменно: стариковской родне я отдал своё почтение, а тут сразу - целому участку погоста? Я взглянул на него непонимающе.

- Здесь, Славка, - видя моё замешательство, сказал Зосимыч, - на пять женщин один мужчина приходится. Да и тот - чаще старик…
Я снова посмотрел на старика удивлённо.

- Война, Слава, война... Мужья этих солдаток от Сталинграда до Берлина похоронены. Везде, только не тут, с жёнами своими. Солдат погибших мы завсегда чтим, чтим и жён их за труд военный, а ещё надо им поклониться за жизнь их послевоенную, беспросветную. Туго бабе без мужика в деревне, не сладко. Хоть и в городе - не сахар, но здесь…

- А что здесь, Зосимыч?
- Чтобы это понять, нужно прожить их жизнь. Или - рядом с ними. Мать моя одна из них… - Зосимыч замолчал. Молчал он долго, а мы всё шли и шли между могил. Теперь нам попадались в основном отдельные могилы, редко парные, иногда с оградками. Кресты и памятники. Совершенно новые и старые, из полуразвалившийся модной когда-то давно мраморной крошки на цементе.

- Конечно, тем, к кому мужья вернулись, легче жилось… - начал было я, но Зосимыч, который, похоже искал кого-то, вдруг остановился. И почему-то легко согласившись со мной, сказал: «Ага».
- Смотри, – сказал он затем.

Я прочитал на одном кресте «Василий Иванович Самохвалов», на другом была надпись «Таисия Петровна Самохвалова». Годы рождения и смерти на обеих табличках были одинаковы.
- Дядя Вася Самовар, – сказал Зосимыч, – я его хорошо помню. И тётку Тасю. Она каждый вечер катала его в детской коляске по селу…

- Взрослого мужика?
- Да…
- А как он туда…
- А что? – перебил меня Зосимыч. – Ни рук, ни ног. За что самоваром и прозвали. Как раз помещался… И вот она с ним тридцать лет, до самого семьдесят пятого года. Каждый вечер. А у самой - две работы, чтобы их прокормить – велика ли у него пенсия? Огород, дрова, - это постоянно. И то крыша течёт, то забор падает, то дом подводить надо. А она его гулять везёт. Выбритого чисто и в кулёчке специально сшитом… Нет, Славка, этого никогда не поймёшь, пока не увидишь, как тётки Тасины сверстницы своих последних детей нянчат, потом внучат, а она с ними мужа…
Пока Зосимыч говорил, я рассматривал фотографии на крестах. С них смотрели на меня грустными глазами нестарый упитанный мужчина и худая немолодая женщина.

Старик же между тем продолжал свой рассказ:
- Зато дядю Васю и самоваром прозвали, что туловище, как самовар, а сверху голова, как заварной чайник. А с чего ему, Слава, худым быть, если он без посторонней помощи и шевельнуться не мог?..

- Да… - только и смог сказать я.
- Что - «да»?  У него, как у настоящего самовара, и "краник" остался. Ребёнка ведь после войны Таисья от него завести смогла, а тот в три года возьми и помри. Три года они его растили, вперёд смотрели. Да ещё у дяди Васи на глазах, пока тётка Тася из дома выбегала. Пока на крик прибежала, пока что, а там и поздно уже…

- Жили они после этого незаметно. Тенью гуляли, никого в дом не пускали, сами, понятное дело, никуда не ходили… Говорят, вскоре после этого дядя Вася, сидя в креслице, ухватился зубами за штору и как-то себя в открытое окно выкинул. Дом у них высокий был, но всё равно один этаж, так что не убился он, а последнее покалечил… Вот так они и прожили тридцать лет после Победы. Решай, Слава, сам вдовам с детьми легче было или тете Тасе с мужем...

Зосимыч хлопнул меня по плечу, предлагая двигаться дальше. Не дожидаясь меня, он неспешно побрёл, а я всё стоял и смотрел на людей, у которых жизнь и смерть поменялись местами...

Спохватившись, что Зосимыч уйдёт слишком далеко, я, неожиданно для себя, поклонившись могилам, бросился догонять старика. Но Зосимыч оказался совсем рядом. Его непокрытая треухом голова белела через три ряда могил. Я поспешил к нему. Уже на подходе я хотел спросить, кто тут лежит, но что-то в лице старика, а скорее его непокрытая голова, заставили меня подойти молча.

«Прохорова Ольга Петровна» прочитал я надпись. Это была мать Зосимыча. Он стоял, не шевелясь, только губы шептали какие-то слова, которые я, как ни силился, не смог расслышать ни единого. Наверное, так было и надо. Что шептал Зосимыч: молитву или что-то говорил матери, так и должно остаться между ними. Я же тенью стоял за его спиной.

Потом старик надел свой треух и мне показалось, что он, как ни в чём ни бывало, повернулся ко мне и пошёл дальше.
- Здесь уже не деревенские могилы, здесь село хоронило, - сказал он спустя минуту, и я каким-то доселе не изведанным мною чувством ощутил, что спокойствие его голоса наносное, что душа его сейчас, как натянутая струна, и звук её, мелодия, мгновенно проскользнули едва заметными нотками в голосе Зосимыча. Ещё утром я бы, наверное, не уловил этих интонаций…

- Так что, на этом участке нет таких родовых оград, могил на десять. Село - уже почти город. Здесь каждый - за себя. Хотя в горе и вместе держатся. Самохваловым вот и кресты и бирки справили… Ты хоть заметил, что они умерли в один день?
- Нет…
- И зря. За такими пустяками многое скрыто.
- Что, например?
- А ты сам подумай дождливым вечерком. Мне вот одно открылось, а тебе другое, может...

- А что конкретно? – не унимался я.
- Слав, если скажу, что мне думается по этому поводу, так и ты в ту же сторону думать начнёшь.  А зачем? Я ведь могу и ошибаться, а, может, ты ближе к истине окажешься.
 - Ну, Зосимыч! – настолько по-детски начал канючить я, что самому стало смешно.
Почуяв моё настроение, старик обернулся и довольно грубо сказал:
- «Они жили долго и счастливо, и умерли в один день». Это тебе ничего не напоминает? – сказал и отвернулся.

- Счастливо? – от неожиданности я сходу налетел на крест. Приклад ружья, висевшего на плече стволом книзу, отвесил мне добротный подзатыльник. Я остановился.
- Счастливо… - повторил я. И понял, что я ничего не понимаю в жизни.

Зосимыч обернулся:
- Я же тебе говорил, что мои мысли собьют тебя с панталыку. А ты всё: "скажи, да скажи"... Самому надо думать, тогда и спрашивать у других не придётся, – Зосимыч вздохнул. – А то, вон, смысл жизни за один заход на погост понять он собрался… Ты думаешь, я всё знаю? Все знают вот они, - Зосимыч широко повёл рукой. – Они жизнь прожили до конца. Им и выводы из неё делать. А мы с тобой? Только гадать пока можем.
- И он? – спросил я, указывая на фотографию мальчишки лет десяти.
- И он. Он свой путь прошёл до конца. А я - нет. И ты тоже. Но я больше, и ты меня спрашиваешь, потому как он не ответит… Это Лёшки моего одноклассник. Женька. Вон рядом Андрей. С Лёшкой за партой вместе сидели.
- Что случилось? – спросил я.

- Что случается обычно – беда. Беда, Слава, случилась. Здесь, на погосте, она частый гость. Посмотри, сколько сейчас молодёжи попадаться будет… Детей. Кто сможет сказать, почему они уходят? И почему именно сейчас? В войну и то дети так не гибли… это ведь неспроста, Слава. Неспроста, – Зосимыч внимательно смотрел мне в глаза. Казалось, что он искал в них что-то.  Может быть, понимания?

...Если бы я знал, насколько я был неправ тогда. Насколько я был далёк от правильного ответа. Ответа, написанного в глазах старика, и мне стоило только чуть глубже взглянуть в них, ищущих во мне надежду и сочувствие…
Тщетно искал Зосимыч в моих глазах поддержки. А потому потупившись, словно  бы извиняясь за себя, за свою несдержанность, он повернулся и пошёл к выходу.

Я же, прежде чем пойти за ним, почему-то сделал шаг вправо и глаза сами выхватили текст под фотографией: «Алексей Иванович Прохоров». Поражённый догадкой я стоял какое-то время, а потом бросился догонять старика...

...Солнце уже давно чесало свой круглый живот о верхушки дальнего леса. День наш, начавшийся с рассветом, уже упирался в закат, и на погосте становилось сумрачно. На излёте дня солнце, наконец-то выбравшись из дождевых туч, давало долгие тени от сосен и крестов, улёгшиеся вдоль всего погоста и с каждой закатной минутой бегущие туда, к истоку, к тому, самому первому кресту, покрытому сплошным слоем прошедшего с тех пор времени…

Продолжение: http://proza.ru/2015/08/29/761