Крысы 2008 черновик, неоконченное

Огромные, размерами чуть ли не с ладонь, снежинки медленно кружились в колком морозном воздухе, застилая всё вокруг, куда хватало глаз одной размытой белой занавесой из сотен и сотен мельчайших кристалликов льда. Горные пики, обломки скал, корявые силуэты мёртвых деревьев и чахлых, словно бы стелящихся по склонам гор кустарников, зимнее низкое небо с пеленой рваных облаков – всё это теряло очертания и словно бы плыло в мельтешащем во все стороны океане снега.
Внизу, зажатая между покатой, уже сгорбившейся от времени горой, и глубоким ущельем ютилась небольшая деревенька, сплошь состоящая из аккуратных низеньких, на половину врытых в землю домиков. Зданьица казались пряничными – уж слишком они были чистые и опрятные. Камни, из которых они были сложены, были заботливо выровнены, да так, что проведя рукой по стене, можно было подумать, что её выточили из целого куска горной породы. В каждом окне приветливо колыхалось оранжевое, с переливами ярко-красного, пламя камина, а крышу покрывала ровненькая чёрная черепица. Над всеми прочими постройками, в самом центре деревни возвышалась часовенка, такая же, как окружавшие её дома – сплошь сложенная из серого, но очень приятного на вид мягкого местного камня, с пёстрыми мозаичными просветами узких окон.
По заметённым снегом улицам нет-нет, да и пробегали местные – миловидные девушки и пожилые матроны, замотанные в многослойные, плешивые от моли шубы, полушубки, шали, шарфики и рваные клетчатые пледы, спешили по своим делам: кто к гости к соседке, кто в лавку за едой голодному семейству, а кто просто постоять и посудачить на тему самых последних слухов возле единственного на всю деревню колодца.
Мужчин видно не было – все трудились в шахтах, от зари до зари выколачивая из неподатливой руды драгоценные серебряные самородки. Дома оставались только дряхлые старики и малые дети – те, кому делать в тёмных холодных галереях было нечего.
Всё вокруг выглядело сонным. Таким же сонным, как застоявшаяся вода в полузабытом пруду, в который детвора время от времени метает камни – колыхнется пару раз, булькнет, да и успокоится. Глухомань, однообразие и беспросветное уебанство.
Но было в этой идиллистической картине и кое-что лишнее. На паперти, прямо перед резными дверьми часовни, сгорбившись, восседали четыре странных фигуры. По началу, их можно было принять за обычных пилигримов, но стоило приглядеться, как под длинными дорожными плащами и драными меховыми куртками явственно проступали очертания ножен, с покоящимися в них клинками.

                *     *     *

Мы сидели на обледенелых ступенях часовенки, подложив под наши гузилища исхудавшие за время путешествия дорожные сумки, и молча занимались своими делами. Эл пытался извлечь из своей расстроенной от мороза и постоянной тряски лютни более-менее благопристойные звуки, Маралес, как и всегда в такие моменты пыхтел своей коротенькой трубкой, а Пит, как малое дитя, возился со своим недавним приобретением – небольшим выкидным стилетом, который было удобно прятать в рукаве и обнажать в самые неожиданные моменты. С разницей в несколько минут раздавался тихий щелчок пружины  и ассасин, как завороженный, пялился на тоненькое стальное лезвие, неожиданно вылетающее из-под его кисти.
Я же просто сидел. Сидел, обхватив колени руками и стараясь унять колотящую меня дрожь и успевшую уже порядком надоесть мысль о том, что я не ел уже два дня, а последнее что я пил – это была кружка разведенного водой дрянного джина, налитая мне сердобольной дамочкой в каком-то грязном кабаке, в дне пути отсюда.
- ****ь… - сплёвывая на землю коричневую от табачного дыма слюну, проговорил Миха. – Чё-то мне всё это не нравится…
- Это еще почему? – спросил Пит, нехотя отвлекаясь от своего занятия.
- Да вот, ****ь, почему – с едва скрываемым раздражением ответил вор. - У нас нет денег, мы застряли в какой-то перди, у меня нет табака и…я замерз.
- Гм… - подал голос бард. – А кто-нибудь знает, из-за какой наглой лысой морды мы сюда попали?
Все мигом уставились на меня.
- А что я? – обводя друзей негодующим взглядом, вымолвил я. – Я предложил, вы согласились…А насчёт денег – да кто ж знал, что Грив все оставшиеся деньги изведёт на эту игрушку?!
- И что, что извел?! Захотел и потратился! – огрызнулся ассасин. – Деньги-то мои были!
- Ну вот и всё…Нехрен на меня бочку катить, всегда я крайний у вас… - сказал я напоследок и, вжав голову в плечи, стал пялиться себе под ноги.
Впрочем, ребята были кое в чем правы – в этой жопе мирозданья, называемой Молде, мы оказались во многом благодаря мне.

                *     *     *

После некоторых злоключений на острове Илмор, мы худо-бедно сели на небольшоё торговое судёнышко и после трёх суток отвратительной качки и не менее отвратительной, пробирающей до самых печёнок морской сырости прибыли в какой-то захудалый городок, название которого не помнили, а то и вообще не знали даже сами его обитатели.
Первым делом мы осуществили всё, о чём мы так мечтали шатаясь по илморским лесам – Эл бурно провел целую ночь в самом дорогом - по местным меркам - борделе, расколов одной только посуды и различных емкостей для алкоголя более чем на двести цехинов, а также продавив до нерабочего состояния два матраса и одну дорогую кровать.
 Миха же, по-дешевке купив у бывшего в городе проездом знахаря пучок сушеной сальвии, смешанной с какими-то особо ядреными спорами пещерных грибов, заперся на чердаке таверны, где мы остановились, и два часа не казал оттуда носу, блаженно пуская кольца едкого, режущего горло и глаза дыма. Спустился он только тогда, когда хозяин заведения, низенький щербатый мужичок с вечно виноватым лицом, пообещал ему миску похлёбки за счёт заведения, если вор перестанет смеяться и вопить на всю округу, мешая отдыхать другим постояльцам и работать счетоводам в соседнем здании - лавке ростовщика. Маралес на уловку купился, но, сожрав обещанную порцию, потребовал еще, пригрозив тавернщику «обглодать морду». Хозяин уступил, полагая, что связываться с укурком себе дороже.
В общем, всё закончилось тем, что изрядно распухший и умиротворенный,  и попутно опустошивший половину кухни вор широкими шагами направился к себе в комнату, где благополучно и уснул, предварительно помочившись из окна и, к вящей радости пострадавших горожан, прищемив причинное место оконной рамой.
Я же, на пару с Питом, отдыхал несколько иначе - отыскав самую задрипанную, грязную и неухоженную портовую пивнушку, где собирались сплошь озверелые моряки с только что пришедших кораблей, а также всякая агрессивно настроенная шпана, мы учинили там драку. Да-да, самую обычную пьяную драку, которая начинается со вполне тривиальных  слов: «Хозяин, какого *** в вашем кабаке пиво разбавленное?!».
Отходили мы от пережитого два дня – мы с ассасином от побоев, Залупкинг от похмелья, а Маралес…он…он же просто отходил.
По прошествии этих двух дней мы стали ломать голову над тем, куда бы нам отправиться дальше, ведь сидеть на одном месте подолгу мы не привыкли, словно каждый раз, когда мы останавливались, нас что-то подстёгивало как можно скорее отправиться в дорогу. Жажда наживы ли, растущие счета за выпивку и постой в самых дорогих номерах или просто банальная скука – я не знаю, но мне никогда не докучало это чувство.
Наклёвывалось два варианта. Первый, по доброй традиции предложил я - отправиться через горы, на юг, по старому торговому тракту. Эл же рассудил, что стоит подождать, покуда в гавань не придёт корабль, который согласится принять на борт чётырех лишних пассажиров.
Так как прозябать в горах и перебиваться с сухарей на воду не пожелал никто, все дружно согласились с Залупкингом. Все, кроме меня, разумеется.
Однако терпения у моих товарищей хватило только на сутки. Да и цена проживания, с нашим-то образом жизни, уже начинала серьезно опустошать наши и без того не слишком тугие кошельки.
Так или иначе, после недолгого спора мы отправились в путь. И…оказались там где оказались – почти без денег, без табака и без всяких идей относительно того, как продолжить путешествие.

                *     *     *

Время текло безбожно медленно.
Я уже начинал клевать носом, устав бороться с холодом и медленно, но настырно накатывающим, словно приливные волны, сном. Морозец покалывал уши, легкие с трудом засасывали ледяной воздух. Пар выбивался изо рта и ноздрей при каждом выдохе, плавя пролетающие снежинки.
Эл, отчаявшись получить от своей лютни нормальный звук, закинул её за спину и сидел со скучающим видом, разглядывая окружающее пространство. Пит, оставивший в покое свою игрушку, восседал рядом с ним, накинув на голову капюшон и насвистывая какую-то ненавязчивую мелодию. Миха потягивал трубку и жмурился от летящего в лицо снега.
Улица вокруг была пустынна - казалось что деревенька вымерла.
Так было всегда - стоило нам заявиться в какую-нибудь деревню или хутор, где было никак не больше дюжины дворов, мы становились объектом всеобщего внимания. Десятки глаз смотрели на нас с удивлением, страхом и ненавистью. Наверняка мы выглядели зверьем, принявшим человеческий облик, а то может и предвестниками всех возможных бед, явившимися прямиком из ада, будь то неурожай или падение конкретного куска небесной тверди на конкретно взятую корову.
Поэтому-то я и люблю большие города – слишком много лиц, чтобы в них вглядываться, слишком много дел, чтобы тратить крупицы свободного времени на посторонних, культура, которая не позволяет мочиться посреди улицы, а заставляет зайти в ближайшую подворотню и образование, дающее возможность посчитать количество заказанной выпивки. А так же достаточно много другой оборванной и пьяной швали, среди которой я и мои товарищи – свои.
Я поежился.
Обычно, в такие моменты среди деревенских находился один, или целая парочка храбрецов, которые должны были проверить, чего ждать от пришельцев. Что ж, было бы странно, если бы этого не произошло и в этот раз…

                *      *      *

- Чё это вы тут сидите? Места что ли нигде больше нет? – раздалось где-то рядом.
Я поднял глаза.
Голос, как оказалось, принадлежал невысокому, коренастому мужичку, с длинной, доходящей до груди бородой, стоящему как раз напротив меня. Одежда на нем была самая незамысловатая – короткий красный камзол, воротник которого был обшит мехом и длинные штаны, заправленные в старые рабочие сапоги, на толстой, почти не гнущейся подошве. На поясе у незнакомца, на узком ремешке болтался шестопер, с искусным травлением на лепестках. Глядя на нас внимательными (даже слишком внимательными) глазами, он продолжил:
- Мы тут таких как вы не любим – шатаетесь, деньги клянчите, с****ите что-нибудь – потом иди вас ищи по горам…
- Так, мужик, тебе чего надо? – раздраженно вымолвил Пит. – Иди гуляй, мы тут тихо сидим, никого не трогаем, чего привязался-то?
- Хотя если будешь и дальше докапываться, нам придется тебя потрогать и при том очень больно. Возможно даже по ****у. – вставил Эл.
Деревенский насупился и, буравя взглядом барда, проговорил:
- По ****у? Попробуйте, потом ****ь костей своих не соберете – мне тут подмогу искать недолго, да и сам я вам такой ****ы вкачу, что помнить дети еще ваши будут.
- Мужик, добром прошу, уйди, не хочу я во всякие истории ввязываться! – быстро сказал я, прекрасно понимая, во что может перерасти этот милый разговор.
- В истории? Да я, ****ь, тебя её частью сделаю! Истории этой самой! – медленно закипая проговорил незнакомец. – Понаехало уродов! Да чтоб мне, в моей деревне хамили, да я…
- Мужик. Ты блин не вопи, и без тебя херово. Уйди, пожалуйста, как человека прошу. – сказал хранивший до этого молчание Миха.
- Как человека, ****ь?! Я, ****ь, гном, слепая скотина! – в конец рассвирепев рявкнул деревенский и, не отдавая себе отчёта в происходящем, схватился за рукоять шестопера.
Этого хватило, чтобы вывести из себя моих товарищей.
В то же мгновение Эл подскочил со своего места и, вскинув кулаки, приготовился съездить задиристому мужичку по носу. Миха потянулся к висящему на поясе клинку, но, предстоящая драка закончилась удивительно быстро, не успев даже толком начаться – Грив, опередив и Маралеса, и барда, почти неприметным движением обнажил свою катану и прижал кончик лезвия к бычьей шее гнома.
Так они и застыли – гном, озверело вращая глазами и бессильно опустив руки, а ассасин – в неуклюжей на первый взгляд боевой стойке.
Ситуацию надо было срочно брать под контроль и я, улучив момент, аккуратно проговорил, специально выбирая слова попроще:
- Так, теперь я думаю, всем надо успокоиться. Как считаете?
Гном сипло втянул воздух  и, выдохнув, опустил руки, скорчив оскорблённую мину. Пит, молча глядя на это, злобно ухмыльнулся, и, вложив меч в ножны, уселся на свое место.
- Замечательно… - сказал я. – А теперь нам стоит спокойно разойтись. Не так ли?
- Именно, Лысый! – нарочито громко согласился Залупкинг. – Именно так. А ты, борода, - добавил он, обращаясь к задире, - пшел вон, пока не отхватил люлей.
Шахтер, пару мгновений простояв на месте, почесал за ухом и, последний раз поглядев на нас, – по крайней мере, я так думал – двинулся прочь, периодически оборачиваясь и смачно сплевывая на снег.
- Нда-а-а… - протянул я, глядя ему вслед.
- Сука, аж колотит, урод, ****ь безмозглый! – сжимая кулаки прошипел ассасин. – Надо было его уебать под шумок…

Голова, как и положено всякому уважающему себя голове, обитал в центре поселка, неподалёку от часовни, в чуть ли не единственном на всю округу двухэтажном доме. По виду, он мало чем отличался остальных – такая же чёрная, блестящая от изморози черепица, такие же, сложенные из почти не обтесанных округлых камней стены. Дверь с небольшим смотровым окошком посередине была обита тонким листом бронзы с аккуратными рядами заклёпок по краям. Глядя на почти отсутствующую патину, можно было догадаться, что дверь хозяевам менять приходилось довольно-таки часто.
Особо не церемонясь, Борн, поднявшись на низенькую ступеньку перед порогом, громко проорал:
- Гиден! Или кто там дома есть?! Это я, Борн! Открывайте дверь, пока опять с петель не слетела!
И, как бы добавляя веса сказанному, со всей силы ударил пяткой по низу двери, оставив на тусклом от мороза металле грязный отпечаток подошвы.
- Какие-то ****утые у них имена… - шепотом проговорил Миха, аккуратно наклоняясь к моему уху.

Через пару минут перед нами предстал хозяин дома, он же по совместительству и деревенский голова. Это был щупленький мужичок средних лет, с жиденькой рыжеватой бородкой и длинным крючковатым носом. Он обвел нас удивленным взглядом, в котором читалась какая-то непонятная настороженность, и, затем вопросительно глянул на гнома.
- Привел я тебе, как заказывал. – проговорил Борн, присаживаясь за стоящий поблизости стул и закидывая ногу на ногу.
 - Да-да-да! - протараторил голова ему в ответ, и, уже обращаясь к нам, добавил – Извините судари, что всё так неожиданно, проходите, не стойте в дверях…
С этими словами он прошел чуть вперед и, отдернув изъеденную молью занавеску, отделявшую гостиную от прихожей, жестом пригласил проследовать за ним. Мы, молча обменявшись удивленными взглядами, покорно прошли вперед.

Стол к неожиданно раннему обеду накрыли довольно-таки быстро. Через пару минут на нём громоздились ровные ряды тарелок и небольших, только что снятых с огня горшков. Будоражащие аппетит ароматы мигом заполонили комнату, превращая каждый вдох в маленький банкет.
Еды было много, но вот разнообразия ей определенно не доставало – остро пахнущая чесноком похлёбка, несколько ломтей вареной и жареной баранины, да пара краюх чёрного хлеба. Вполне обычное для деревни меню, изредка – в большинстве случаев по праздникам – разбавляемое крепким пивом или травяной настойкой.
Не теряя времени, мы расселись и принялись за долгожданную трапезу. Ели жадно, обсасывая измазанные в жиру и масле кончики пальцев. Собакам, жадно глядящим на нас голодными глазами из-под стола не оставалось ничего. Наверно, если бы хозяева поставили бы им миску с объедками, мы накинулись бы и на неё, обделив несчастных псов.

-Спасибо за обед, но вы так и не объяснили в чем дело? – вытирая заляпанные маслом и жиром пальцы о край камзола спросил Эл.
Гиден, мигом посерьезнев, ответил:
- Дело сударь в том, что нам требуется помощь и, судя по всему, вы единственные, кто может нам помочь.
Голос его прозвучал как-то глухо, словно ситуация действительно была безысходной .
- Ну это вы уважаемый зря. И давайте-ка без избитых клише – «вы единственные, бла-бла-бла…» - произнес я. – Я уверен, всё не так страшно.
- Как говорится, у страха глаза велики! – поддакнул Миха, отпивая из бутылки мутную настойку.

Жили здесь люди самые разные. Да и не только люди, как мы уже успели узнать, – несколько гномов с семьями обитали на северной окраине деревни, посильно помогая рудокопам в их работе – где новый туннель проложить, а где настроение поднять свежим пивком и матерными частушками.
Объяснялась эта «дружба народов» довольно просто - здесь издавна селились те, кому не нашлось места ни в Подгорном королевстве, ни на берегу продуваемого всеми возможными ветрами Северного моря – бежавшие с каторги воры и убийцы, разорившиеся торговцы и просто изгои всех возможных мастей. Удивительно мерзкий климат, да голые скалы под ногами перевоспитывали людей десятилетиями, превратив шайку разнообразнейшего отрепья в замкнутый, но очень дружный коллектив.


- Эм… А по глубине здесь как? – осведомился Миха заглядывая в тёмный провал, в который со свистом устремилась верёвка.
- Да футов двести наверно будет. Я уж и не помню – давно ведь рыли. – почёсывая бороду отозвался Борн.
- Нихуя себе…Как же эти твари к вам лазят?! Летают они что ли?
- Да чёрт их разберёт, лазят как-то…Вон, вчера, у соседей наших, прям из колыбели ребёнка уволокли, твари. Долбоёбы пещерные, подоспел бы, размазал б их там всех голыми кулаками…
Как только гном договорил, веревка в моих руках дёрнулась, натянулась и замерла, судя по всему достигнув скрытого непроглядным мраком дна.
- Всё, размоталась вроде. Спускаемся? – осведомился я.

                *     *    *

- Кто лезет первым? – проверяя ремни висящих на поясе ножен, вопросительно произнес Эл.
Сразу ему никто не ответил – оно и понятно, погружаться в неизвестность, рискуя наткнуться на ножи, а может, и чего хуже, на острые от природы резцы крысолюдей или же грохнуться в ледяную воду подземного источника и всплыть насмерть замерзшим где-нибудь в паре миль от деревни, подо льдом, не желал никто.
- Ну…эм…Я первым идти не собираюсь, мне нужно чтобы меня кто-то страховал. Как я по веревкам лазаю вы все знаете… – подумав сказал я. – Да и в темноте я не вижу, как некоторые.
- Вот именно, так что я буду спускаться аккурат за Лысым и  подстрахую его ежели что! – поддакнул мне Миха. - А вообще, давай Пит, лезь ты.
- Да с какого хрена я?! – справедливо возмутился Пит.
- Ты же у нас тут паркурщик, по стенам сигаешь как вша тифозная, давай ****ь, и не спорь! – отозвался Маралес присаживаясь на край колодца и с ехидцей глядя на Грива.
Ассасин уже приготовился разразиться матерными протестами и соответствующим образом выпучил глаза и скривил физиономию, но его вовремя оборвал своим звучным басом Борн:
- Вы там долго еще лясы точить будете?! Давайте, спускайтесь, пока я вас сам в этот чёртов колодец не скинул, без всякой веревки!
- Борода, а ну цыц! – поворачиваясь к гному рявкнул Грив.

Темнота на дне колодца была непроглядная – такая, что сам воздух, сырой и холодный, казался чёрным, сгустившимся до состояния лишенной всяких красок липкой массы. Свет, лившийся тонкими, почти незаметными во мраке лучами из единственного источника, которым был маленький, замерший где-то вверху лоскут зимнего неба, выглядел мертвенным, тусклым - он словно бы не разгонял мрак, а только подчёркивал его, делая еще более непроницаемым.
Я попытался нащупать рукой стену. Несколько мгновений моя ладонь рассекала воздух, а затем наткнулась на гладкий монолит скальной породы.
- Факелы у кого?! Зажигайте едрёна вошь, долго мне здесь в темноте сидеть? – раздался откуда-то из-за спины голос Михи.
Не успел он снова раскрыть рот, как чиркнуло несколько раз огниво, брызжа снопами слепящих искр, и унылый мрак мигом растворился, уступая место чадящему, свету трепещущего на лёгком сквозняке пламени.

- Понеслась! – взревел Пит обнажая катану. Её лезвие тихо выскользнуло из ножен и, мгновенно описав лёгкую дугу, разрубило первого мохнатого выродка пополам. Брызнула тёмная кровь и две половины некогда целой крысы рухнули на пол.
В этот же момент Эл отбросил факел в сторону и, обеими руками ухватившись за меч, кинулся в самую гущу наступавших монстров. Я видел только его мельтешащий во всех возможных плоскостях клинок и лишь изредка - перекошенное от злобы лицо. Крысы визжали, теряли конечности, отступали и лезли снова, превращаясь под его размашистыми ударами в кровавый фарш. Залупкинг в этот момент напоминал смертоносный волчок, утыканный острыми шипами.
- Чего стоишь?! – пихая меня под ребра проорал Миха и побежал к Элу, на ходу извлекая свой кортик. Что-то сверкнуло, несколько крысиных трупов растянулись поперёк туннеля, и вор скрылся за согнутыми хвостатыми спинами грызунов-переростков, постепенно, шаг за шагом продвигаясь на помощь к барду.
Выйдя из оцепенения, я рванул руку к висящему на поясе палашу и крепко ухватив потёртую рукоять, с лязгом вынул его на свет. Покрытая зазубринами и царапинами, но всё еще идеально заточенная сталь сверкнула в полумраке, готовая в любой момент послушно плясать в моей руке…
В три прыжка я оказался рядом с Питом и, не раздумывая, стал рубить направо и налево. Отвратительные шматки мяса, облепленные грязным мехом летели во все стороны, выродки ревели, пищали и визжали на все лады, целыми снопами ложась на холодный каменный пол.
Один, увернувшись от удара, отлетел в сторону, замахнулся топором, собираясь раскроить мне череп, и в ту же секунду лишился головы. Тело, обмякшее, с огромной окровавленной раной на том месте, где недавно красовалась отвратительная физиономия, завалилось на бок и исчезло в царящей вокруг кутерьме. Всё вновь завертелось, замельтешило перед глазами. Я не видел ничего, кроме собственных рук и зажатого в них палаша, бешено рвущего на части неаккуратно подворачивающихся под удар крыс.
- Так их, сук! Еще немного и котлет намутим… – одобрительно гаркнул Грив, мельком поворачиваясь в мою сторону и красивым росчерком снизу-вверх, распарывая очередному грызуну брюхо.
Внезапно по туннелю, и так заполненному гудящим в ушах шумом драки, прокатился, заглушая всё остальное, яростный рёв:
- Ай ****ь!
Голос Эла я узнал без труда и, отшвырнув пинком хвостатого засранца, раскорячившегося на моем пути, ринулся туда, откуда судя по всему раздался вопль. По моей кольчуге с противным скрежетом заскользили диковатого вида топоры и коряво выточенные из камня ножи, оставляя глубокие царапины и высекая яркие фонтаны искр, игравших холодными отсветами на покрытых инеем стенках туннеля. Один из таких клинков проехался по моему плечу и чиркнул по шее, глубоко прорезав кожу. Что-то тёплое, липкое хлестануло на одежду, просачиваясь сквозь металлические кольца и быстро впитываясь в сырую ткань.
Выругавшись, я, несколько раз, не глядя, наотмашь ударил палашом, и, наслаждаясь предсмертными визгами и попутно распихивая окруживших меня тварей, прижался к стене. Бард стоял рядом, держась за бок. Распоротый не то зубами, не то топором меховой камзол, под которым виднелась белая рубаха, стремительно заливала кровь. Даже в темноте было видно, что Залупкинг бледен, как полотно.
- Нормально? – спросил я.
- Да заебись Лысый! За-е-бись! – отозвался он слабым голосом.
Миха вертелся здесь же, тыча во все стороны трещащим факелом и не позволяя крысам подобраться к раненому барду. Его меч, сломанный у самой гарды и весь покрытый зазубринами, валялся на полу, поблескивая в неровном свете.
Я тряхнул головой, оценивая перспективку, и, скривившись от боли, выдохнул:
- Ну всё…
- Что всё? – рявкнул Маралес, вращая почти потухшей головешкой.
- Недолго музыка играла. – тихо проговорил Залупкинг.


                *     *     *

Но бард ошибся. Красочное крещендо этой славной музыкальной композиции было еще впереди.
- Глаза кройте, идиоты! – крикнул Пит, скрытый спинами грызунов.
В темноте что-то свистнуло, с металлическим звоном прокатилось по камню, и затихло. Через секунду раздался громкий хлопок и всё вокруг залил яркий, слепящий белый свет, без оттенков и переливов, словно в туннеле каким-то образом оказался осколок весеннего солнца. Крысы завопили, послышался грохот и звон, Миха прошипел что-то сквозь зубы, а Залупкинг, молча уронив меч, сполз на пол, потеряв остатки сил.
Это было последнее, что я увидел – затем не было ничего, кроме этого проклятого света и расплывающихся радужных пятен. Над ухом чертыхался Маралес, слышно было как стонет всеми возможными сочетаниями матерных слов бард. Я схватился за глаза и принялся их тереть, словно от этого была какая-то польза.
Определенно, ассасин в своё время приобрел не только механический стилет.

В наступившей тишине послышалось монотонное, оглушительное, похожее на рокот катящихся с большой высоты камней дыхание. Оно словно бы заполняло всю пещеру, не оставляя места для других звуков – они тонули в этом надрывном сопении, не оставляя в воздухе даже малейшего намёка на эхо.
В этот же момент нестройная толпа крысолюдей заткнулась и неожиданно расступилась, освобождая место для почти невидимой в царящем полумраке огромной фигуры. Она двигалась медленно, в развалку, отпихивая скрюченными лапами замерших в испуге выродков, попутно чем-то громыхая и противно лязгая. Слышно было, как волочётся по камню чудовищных размеров хвост.
-Кто-нибудь видит что это? – спросил я, отходя на пару шагов назад и опуская руку с зажатым в ней палашом.
Миха и Залупкинг, стоящие чуть поодаль, настороженно переглянулись.
- Сейчас увижу… - коротко бросил ассасин и, как следует размахнувшись, метнул свой факел в сторону приближающего чудовища.
Горящая деревяшка, вращаясь, перелетела через всю пещеру и, гулко ударившись о потолок, рухнула прямо в самом центре крысиной стаи. Сноп искр и ошметков быстро гаснущей пакли осветили нашего нового знакомого, и мои вопросы отпали сами собой.
В двадцати шагах от нас, в окружении своих возбужденно попискивающих собратьев, стояла огромная, больше всех, что мне приходилось видеть крыса. Её голова, похожая на небольшой ночной горшок, оканчивалась непропорционально вытянутой мордой и длинной перекошенной пастью, с двумя торчащими из нижней челюсти резцами. Маленькие, горящие в темноте как пара раскаленных головешек, глазки с ненавистью и каким-то странным, едва читающимся интересом, глядели в нашу сторону.
Грызун-гигант сжимал в одной руке странноватого вида хлыст с несколькими кожаными хвостами, а в другой – длинное ржавое лезвие, порядком источенное временем, в котором с трудом, но всё же угадывались очертания старомодной гномьей клейморы. Некогда прекрасное оружие, с гравировкой в виде сплетенных рун и изящной – для двуручного клинка – рукоятью,

- Пит? – холодея проговрил я.
- Спокойно… - отмахнулся ассасин. – И побольше ублюдков потрошили!
Крысы тем временем замерли на месте, а тварь, повертев башкой из стороны в сторону, выступила вперед, становясь прямо перед колышущимся строем своих мелких собратьев. Сверкнув глазами, чудище вполне отчетливо произнесло, хлопая неприспособленной для речи челюстью:
- Лю-юти…я хат-тэл гав-варит с вами-и…
- Так, неужто эта херня собирается с нами говорить?! – удивленно вымолвил Маралес.
- Похоже на то. – сказал я и почувствовал, как ладонь покрывается неприятным скользким потом.
- Чего тебе, уёбок? – грубо спросил Эл, не спуская глаз с крысы.

Гигант, не раздумывая, ударил первым. Бешено взметнулись к потолку, свистя в душном воздухе хвосты его плети, метя в спокойно стоящего на середине залы ассасина. Казалось, что еще чуть-чуть и малоаппетитные останки Пита можно будет соскребать со стен, но не тут-то было!
Если бы выпад был хоть немного точнее, тут-то ему бы конечно не поздоровилось, но он бесшумно отскочил, подставляя под хлесткий удар пустое место. Крыса яростно рявкнула и, раскрутив плеть над головой, ударила еще раз, широким росчерком по горизонтали, планируя снести верткому ассасину голову со всем её содержимым. Грив ловко поднырнул под удар и, как набитый грязными тряпками мячик, откатился в сторону, в движении извлекая катану.
- Мерзкая тварь, ну держись, щас я тебя освежую бога-душу-твою-мать! – прошипел он и уже сам кинулся в атаку, держа острие своего клинка как своеобразную короткую пику.
Крыса отступила на шаг и, откинув в сторону (видимо, за ненадобностью) плеть, закрылась от удара мечом. Сталь звучно тренькнула о сталь, полетели россыпью искры и Пит отлетел обратно, с нескрываемым удивлением глядя на свое оружие -  на некогда ровном лезвии красовалась здоровенная вмятина.
- И ****ь откуда у таких замогильных идиотов такие вот игрушки?! – оценивающе проводя по мечу ладонью спросил ассасин. – Мне же это в такие бабки выйдет…
 Морда грызуна растянулась в неком подобии улыбки.
- Гт-те вс-сял там нэт… - протянул он.
- Да ты ****ь еще и хамить будешь, ублюдок вшивый?! Я тебя на лоскуты порежу, мразь!
- Поп-пропуй…
Пит снова ринулся в атаку, рассчитывая полоснуть противника по ногам, распороть ему сухожилия и повалить на каменный пол. В ответ крыса, по-видимому разгадав предстоящий манёвр, ловко, почти незаметно для глаза, крутанула свой двуручный меч в лапах и небрежно парировала его выпад.
Грив, рассвирепев, громко выругался и, не тратя времени на замах, саданул еще раз, наискось, стараясь задеть лапу, сжимавшую оружие. Лезвие, ничем не остановленное, прошлось по предплечью, срезав лоскут кожи и здоровенный серый комок свалявшейся шерсти. Чудовище фыркнуло от резкой боли и, не смотря на тёмную кровь, обильно сочащуюся из раны, гардой клейморы припечатало ассасина по перекошенному от злобы лицу. Тот отшатнулся на несколько шагов назад, прижимая свободную руку ко лбу.

Ассасин, осознав, что простым наскоком звереныша не одолеть, перехватил свое оружие поудобнее и стал кружить вокруг него, медленно водя острием клинка из стороны в сторону, как бы приглашая выродка нанести удар. Слышно было как шаркают его сапоги по сырому камню и как звенит воздух, разрезаемый танцующим в полумраке лезвием катаны.

Пит подпрыгнул, резко, высоко, почти не сгибая ног. Клеймора с визгом пронеслась под ним и ассасин, еще в полете, ухватив меч обеими руками, чиркнул лезвием по шее противника.
Хлестанула кровь, быстро заливая крысенышу грудь и спадая тонкими, витыми ручейками на пол. Раненый «чемпион» захрипел, отшатнулся назад, зажимая рану когтистой лапой. Черная кровь, не переставая,  лилась сквозь тонкие сжатые пальцы, с гепертрофированно широкими суставами.
Грив, все еще держа катану перед собой, приземлился и с широким разворотом ударил крысу в бок. Затрещали кости, сталь увязла в окровавленной плоти и грызун, издав протяжный гортанный вопль, повалился на землю, гремя выпущенным из ослабевших рук клинком.

Я, скрежеща кольчугой по сырому камню, подполз к краю уходящей вниз отвесной стеной скалы и…замер, не в силах пошевелиться. Не сказать, что я ожидал увидеть, то, что творилось внизу.
Там, в призрачном, тусклом свете нескольких костров бесились десятки, многие десятки тварей. В глазах рябило от постоянного мельтешения когтистых лап и облезлых хвостов. Это были животные, самые настоящие животные, но, к сожалению наделённые такой ужасной вещью как разум, слишком уж близкий к человеческому.
Подрастающие, но уже наделённые мертвой хваткой крысята сновали тут и там, сцепляясь в сверкающие клыками и кровяными брызгами клубки, борясь за гнилые объедки, оставленные кем-то из взрослых. Слабые погибали, сильные утверждались в своем праве наслаждаться жизнью в полной мере.
Их мамаши и отцы занимались на первый взгляд тем же, чем занимаются люди – точили оружие, разговаривали, спорили, кормили детей и ели сами. Но делали они всё это карикатурно, по-животному дотошно, напоминая неправдоподобные пародии на человеческих существ. Если какая-то крыса точила свой клинок, то она делала это до тех пор, пока не стачивала лезвие, длинной с локоть, до размеров шила, которым не воспользовался бы даже самый бедный портной. Если разговаривали – то на исковерканном гномьем или общем языке, высокими, пищащими голосами, налегая на «С» и «П», попутно оглушая все звонкие буквы. Разговоры перерастали в споры, споры – в драки, драки – в массовые побоища, в которые вовлекались все, кто стоял рядом. Раздавался предсмертный писк и один из спорщиков валился на пол, захлёбываясь кровью, а жизнь вокруг продолжала кипеть, в своей самой неприглядной форме. Вонь от гниющей здесь же падали и накопившихся экскрементов поднимаясь к потолку пещеры, доходила до моих ноздрей, заставляя морщиться от отвращения. Именно отвращения – ничего другого я в тот момент не испытывал.

                *     *     *

Мы наблюдали за ублюдками почти что час. Всё это время меня не покидало ощущение, что мы зря теряем время. Сколько бы их ни было, мы не смогли бы перебить всех, но наверняка смогли бы попробовать отыскать хоть какой-нибудь способ их остановить: обрушить свод пещеры, отравить воду, благо, что у Пита всегда был нужный набор алхимических препаратов. Но мы бездействовали.
Мои надежды на тот момент и так едва теплящиеся, развеяло то, что произошло потом.
Крысы зашевелились, забегали, откуда-то из боковых, незаметных сверху проходов выбежали новые толпы пищащих ублюдков. Мамашки остервенело хватали своих отпрысков за шкирки и оттаскивали в сторону, становясь вдоль стен. Твари покрупнее сбивались в толпу в центре подземной залы, улюлюкая и щелкая языками. Грохотало оружие, слышно было как всё помещение наполняется, словно бочка водой, крысами всех возможных размеров и мастей, выбегающих из боковых галерей.
- Чё это у них там творится?! – с плохо прикрытым волнением прошептал Миха. – Неужто нас спалили?
- Заткнись! – шикнул на него Пит. - Щас поймем…
Мы с Элом молчали, не отрывая глаз от происходящего внизу.
Внезапно все стихло - крысы заткнулись, шевеление прекратилось. Только хвосты и лапы возбужденно шаркали по земле, в ожидании чего-то.
Затем, в толпе грызунов образовался широкий проход, по краям которого чинно выстроились и вытянулись во весь свой рост уродцы поздоровее и покрепче. Морда каждого выражала такое одухотворение, что начинало казаться, что во всех их движениях был скрыт какой-то тайный смысл, превращавший все это действо в один чудовищных размеров ритуал.
Остальные, оттесненные этим своеобразным караулом, пришли в неописуемое возбуждение. Целый океан тварей, безликий, упивающийся своей неполноценностью, кипел под нами, бушевал, колотясь яростными волнами о холодные стены пещеры.
В этот момент с противоположного её конца, чинно, аккуратно переставляя короткими, согнутыми лапами и опираясь для равновесия на узловатую палку, появилось то самое «что-то» - старая, почти целиком лишенная волос крыса, с вытянутой, покрытой морщинами и рубцами физиономией.
- Парни, меня сейчас вырвет… - просипел Миха, зажимая рот грязной пятерней.
- Да замолчи ты, дубина! – почти что рявкнул я на него, не в силах отвести взгляд от творящегося внизу.
Крыса тем временем вполне успешно добралась до середины пещеры, помахивая своим сородичам когтистой лапой, словно монарх, выехавший на встречу своим подданным.

- И что теперь? – спросил я шепотом.
Ответили мне не сразу. Где-то с минуту мои друзья молчали, ошарашено глядя на волнующееся внизу море перемазанных глиной и собственным дерьмом выродков, а затем Залупкинг, скривившись, будто от укола булавкой проговорил:
- А ничего…

Пит подошел ближе и, положив руку мне на плечо, успокаивающе проговорил:
- Чего в этом такого? Мы не паладины, не рыцари или там герои какие из сказок. Наше дело – сторона. Не парься!
- Но ведь там…люди. Дети, старики. Мы их на смерть обрекаем…
- Обрекаем? ****ь, лысый, так или иначе, мы ничем не могли бы им помочь…Подумай – ну убили бы мы десяток еще, два, три…пять наконец этих крыс и что? Сожрали бы нас там как сухари под пиво, задавили бы просто количеством. А потом и этими рудокопами закусили бы – где-то через месяц-другой. Правильно я говорю – добавил он, уже глядя на Залупкинга с Маралесом.
Те согласно закивали.
- Мы ведь даже не пытались… - с трудом ответил я, откидывая его руку. – Да еще и солгали. Они же не знают, что их ждет…
- У-у-у-у…это теперь надолго. – махнул рукой Миха стараясь попутно растянуть слабо тлеющий табак в своей трубке. Определить, к чему это относилось – то ли к моей вспышке совестливости, то ли к его бесплодным попыткам закурить – было невозможно.
- Хорошо. – неожиданно ввязался в разговор Эл. – Тебя тут совесть мучает. Предположим. Да только не забывай, что ты два года наёмником был и попробуй скажи, что за это время ты ничего не украл, не стащил с трупа и не отобрал силой, так?
- Ну, допустим так… - смутившись, ответил я.
- Хорошо. И что, за эти два года ты никогда с поля боя не убегал, а потом разве и вовсе не дал дёру из своей вольной роты?
Я молча посмотрел ему в лицо. Бард был раздражен, причём до крайности и, судя по всему, хотел бы побыстрее закончить этот нудный разговор – иначе бы напоминать мне об этом он не стал.
- Да, было дело…
- Вот и не надо сейчас тут ныть и убиваться. Не первый и не последний раз…А эти вот рудокопы, если не последние далбоёбы – засыплют колодец к чертовой матери.
- А шахты?
- И их тоже засыплют!
Я замолчал окончательно.
«Засыплют?! – подумалось мне. – И как тогда, на что они жить будут? Куда им деваться?! Всё что их кормит – это эти чёртовы рудники, не будет их, не будет и рудокопов с их семьями -перемрут с голодухи в первую же морозную зиму. А если и не перемрут, переберутся куда-нибудь, оставят всё что понастроили и не вернутся больше никогда. Точнее вернутся их дети, а то и внуки, но когда от всего этого пряничного великолепия посреди скал не останется и следа, а всё серебро из гор выжмут жадные до драгметаллов гномы. А всё из-за того, что нам не хватило духу рискнуть».
По-видимому, все мои размышления без труда читались у меня на лице, и  Залупкинг, несколько смягчившись, проговорил:
- Ну что, Лысый, успокоился? Не бери в голову и всё…
Я не ответил.
- Всё? – спросил Миха наконец-то раскурив трубку. – Он закончил истерить?
- Наверно. Идем, нам тут теперь ловить нечего. – отряхиваясь от липнущего к одежде снега бросил Эл и, повернувшись ко мне спиной побрел вперед, вслед за Маралесом. Пит же , смерив меня удивленным взглядом, удовлетворенно фыркнул и двинулся за ним.
Странно, но в этот момент я почувствовал смутное щемящее ощущение, которое лучше всего было бы назвать болью. Болела у меня душа, от осознания того, что я и мои товарищи совершили, а если быть точным – не совершили.
Чёрт, давно же моя совесть не подавала признаков жизни.
Я не испытывал угрызений совести когда с озверелым лицом добивал стонущих раненых на поле боя, острием меча прошивая щели в помятых доспехах, потому что знал – так надо. Я не мучался, когда отбирал у горских селян запасы на зиму – я знал, что у меня нет выхода. Даже когда я благополучно бежал с поля боя, я прекрасно отдавал отчет себе в том, что мне приходится это делать, чтобы выжить, чтобы сохранить свой клинок для следующей битвы.
Но теперь…Я знал, я сумел бы помочь этим людям, с ничтожной долей вероятности, но мог бы спасти их мирок от гибели, но я этого не сделал.
Это гораздо страшнее – осознавать, что тебе был предоставлен выбор, и ты выбрал неправильно. Или не выбрал вообще.




                *     *     *

Я остановился, слепо уперев глаза в запорошенное снегом полотно дороги. Снежинки не тая, липли к булыжникам и камням, словно мелко просеянная мука.
Мысли заскакали, острыми зигзагами молний колотясь о стенки черепа.
«Какого чёрта?!» - думал я. – «Почему? Я же не способен на такое…это…это…»
- Лысый, чё встал? Пошли! – окликнул меня Миха оборачиваясь.
Я молчал, силясь побороть самого себя, отговорить от того, что я уже был готов сотворить.
- Ты там что, примерз? – раздался чей-то голос, но я уже не мог определить, чей.
Дорога развернулась на сто восемьдесят градусов и теперь вела меня в совершенно другую сторону – навстречу дрожащим во тьме огонькам деревни, приветливо переливающимся в океане летящего к земле снега. Ноги сами несли меня, словно я уже не мог с этим бороться. Да я и не хотел…
Будь что будет… - грохотало у меня в голове. – Но я не собираюсь отвечать перед самим собой за то, что опустил руки, даже не успев их толком поднять. Будь что будет.


               
                *     *     *

- Он вернется. – насупившись проговорил Миха, глядя в след удаляющейся фигуре.
- Ты слишком плохого мнения о нашем лысом друге. – заметил Эл и вытянув руку попытался поймать горсть снежинок. Они охотно осели на потертой материи перчаток, и он несколько секунд пялился на них, широко раскрыв глаза. – Лысый поступил так в силу своей невьебистической заторможенности, а вот мы…
- ****ь… Этот идиот там окочурится без нас. – сказал Пит гневно потирая онемевшие на морозе руки.
- Парни, вы чего? – непонимающе оглядывая ассасина и барда проговорил Маралес. – Не знай вас, я бы подумал, что вам приперло туда вернуться.
- Тогда ты нас действительно не знаешь… - коротко бросил Залупкинг и, тряхнув головой, побежал в ту сторону, где еще пару минут назад блестела как полярная звезда наполированная тающим снегом лысина.