Пир 2008 черновик, неоконченное

Заказ.

- Итак, молодой человек, ваше имя?
- Роланд. Друзья называют Лысым, ваша светлость. Можете употреблять любое из этих имен, они мне одинаково неприятны.
- Роланд значит. – заложив руки за спину и качнувшись пару раз на носках сапог проговорил граф. – Будем знакомы. Я граф Эбенгардский, Фридрих Эмельс.
- Очень приятно. – сделав вычурно низкий поклон ответил я, упираясь взглядом в заплеванный ворс ковра.
- Только вот этого не надо, мне и так хватает моих холопов и прислуги! Болтаются как куклы в вертепе на деревенской ярмарке. – раздраженно сказал он.
- Как пожелаете.
- Именно как пожелаю. Именно. – сухо проговорил его светлость. – К делу, у меня не так много времени. Я много слышал о вас и о ваших приятелях, по крайней мере, рекомендательные письма, что вы мне предоставили, полностью подтверждаются моей перепиской с молодым бароном Де’Биллом. Ах, как же мне жаль его отца, такой был человек…
- Я помню эту историю и не хочу о ней говорить, с вашего позволения. – наклоняя голову вперед сказал я. – Барон был моим боевым товарищем и мне искренне жаль, что я не смог уберечь его от опасности.
«Господи ты боже мой, где я это научился так врать? Боевой товарищ! Ну да ладно, главное что покойный сам так считал. Да и мужик он был в целом неплохой, жаль помер так…несуразно. Жену его жалко…» - параллельно подумал я.
- Он? Вашим? Хм… На сколько такой низкородный может являться «товарищем» особы дворянской крови?
Я посмотрел своему будущему работодателю в глаза.
Определенно, передо мной был человек, который видел во всякой войне только веселый тур по деревням соседнего феодала, со скоротечными сражениями и минимумом потерь с обеих сторон, сравнимый, разве что, с выездом хулиганов в соседний город. Рыжий, коренастый, в толстом стеганом камзоле с многочисленными разрезами, обернутый в пышную пурпурную мантию, он стоял передо мной, борясь со своим самолюбием и стараясь как бы не намекать мне о том, что это я здесь червь, и что мне следует радоваться предоставленной мне возможности помочь столь сиятельной личности.
Хрен.
- Ваша светлость, там где были мы, кровь у всех была одного цвета и одинаковой густоты. Не знаю, справедливо ли это в ваших владениях. Может вы уже озвучите свое предложение?
- Хорошо-хорошо, не будем отвлекаться.
- Итак?
- У меня есть дочь…- начал граф.
- Я за вас рад. – заметил я. – А какое дело это имеет к делу?
- Не перебивайте, я человек терпеливый, но всякому терпению есть конец. – огрызнулся мой собеседник, топорща практически выцветшую рыжую бороду. – Недавно, я пытался сосватать эту дурёху, да ничего у меня не вышло – уперлась она, ни в какую замуж не хочет. Бороться я с ней не могу – люблю дуру, да и мать её, царство ей небесное, не одобрила бы…
- Так…
- Да. Но произошла одна оказия. Я, по старости лет, начудил немного – приказал лесу нарубить, чтобы потом к Внутреннему морю сплавить, да не своего только – соседского. Думал, не заметит…
- И?
-Что «и»? Заметил шельма. А ребята мои извели ему все охотничьи угодья…гы-гы – гоготнул граф, быстро теряя всю и так не богатую культуру речи.
«Он еще и мелкий пакостник.» - подумал я и чтобы соблюсти приличия тоже ухмыльнулся.
- В общем, пообещал я ему, что не позже зимы дочь моя за одного из его сыновей выйдет…
- Не вышла? – предположил я.
- Да. Но это не суть. Было у меня еще несколько таких оказий. Напортачу где-нибудь, погуляю вдоволь, разнесу что-нибудь – дочуркой откуплюсь. Но на днях, как раз за… - граф осекся. – Неважно за сколько дней до этого, какая-то мразь выбила на замковых воротах крест.
- И?
- А вот то и «и», что потом письмо пришло, да не просто пришло, а матери…материла…матера…
-  Материализовалось?
- …у меня на тумбочке, возле кровати. – облегченно вздохнув, договорил граф.
- Могли подложить. А что в нем было-то?
- Хоть убей, не знаю. Я грамоте не обучен. А вот слуга, который читал, со страху чуть в штанцы свои не напрудил, говорит дескать, будет вот в этот вот самый день покус…покушение…
- На кого?
- На неё, бестолочь! – взвыл граф. – И на меня. Скорее всего…
- Что вы лично от меня хотите? И что мне и моим напарникам за это будет?
- Я хочу чтоб дочку вы мою спасли. Найдите тех, кто угрожал и защитите золотце моё от мракобесов этих. Я сегодня ужин даю, там будут все, кому я нагадил.
- Изобретательно… - проговорил я себе под нос. – Оплата? – уже громче произнес я.
- Вы, молодой человек сребролюбивы,  это грешно. – снова переходя на официальный тон ответил граф.
- В наше время грех незаменимый. – парировал я.
Граф смерил меня презрительным взглядом, лишний раз напоминая себе, что среди холопов нет людей благородных.
- Как дело закончите, там и решим.
- Стойте-ка, я таких вещей не люблю…
- Да мне плевать что ты там не любишь! – неожиданно взорвался граф. – Я сейчас могу приказать друзей твоих над воротами вывесить, в петлях, а тебя схватить и выпотрошить как куру!
- Курицу. – машинально поправил я.
- Ну курицу. – успокаиваясь отмахнулся он. – Мне требуются услуги, когда платить за них, решу я…
Повисло неловкое молчание.
Его светлость смотрел на меня в упор, стараясь понять, дошел ли до меня смысл сказанного. Я же, лишний раз придя к выводу, что всех, кто сбежится на вопли этого рыжего придурка, когда я буду мордовать его по пухлой физиономии, мне не одолеть, поклонился и, промямлив что-то вроде «как будет угодно вашей светлости» вышел из вонявших плесенью и сырой пылью покоев.

               
                *        *        *

С обратной стороны двери, прямо напротив, меня ждали Миха и Эл, с вялым видом примостившиеся на короткой подгнившей деревянной скамейке. Пит расхаживал перед ними, мерно постукивая подошвами сапог по неровным каменным плитам и волоча за собой колышущийся на воздухе плащ. Трещали факелы, неаккуратными рядами понатыканные на стенах коридора, растянутого между двумя винтовыми лестницами.
По обоим его концам стояли графские дружинники в лёгких кольчужных латах, опираясь на короткие копья. Один из них, уперев квадратный подбородок в грудь, спал, покачиваясь из стороны в сторону и мистическим образом не теряя равновесия.
Дул сквозняк, с противным свистом задувая во все возможные щели.
Я поежился.
- Ну что? Этот замогильный идиот объяснил, какого чёрта ему от нас надо? – не переставая ходить взад-вперед осведомился Грив.
- Да. – коротко ответил я, прислоняясь к холодной стене.
- И что же? – нетерпеливо проговорил он.
- Заказ…
- Как всегда… - тихо заметил Эл поднимаясь и разминая плечи.
- А деньги? – оживленно спросил Миха, разваливаясь на освободившейся скамейке. Деревянная конструкция недовольно скрипнула, прокатываясь по полу массивными ножками.
- Будут….Наверное…


Глава первая.                Их светлости.

Одолженный графом камзол на мне сидел отвратно - тем более поверх кольчуги, с которой я не расставался, должно быть, никогда. Казалось, что со стороны я напоминаю многослойный бутерброд, обвитый золотыми нитками и обернутый в дорогую красную материю.
Поправляя врезавшийся в шею воротник, я оглядел помещение, в котором имел честь находиться.
Это была просторная обеденная зала, грубо отесанные – должно быть для пущего эффекта – стены которой, поднимаясь всё выше и выше, скруглялись на самой вершине, образуя что-то вроде затененного купола, из середины которого, позвякивая цепями, болталась невиданных мною раньше размеров бронзовая люстра. Застывшие капли воска причудливо, гроздьями, свисали с оплывших свечей вниз, напоминая сталактиты.
В стороне, сбоку от длинного стола, покрытого повидавшей всякое скатертью и окруженного рядами скамей, громоздился помост, добротно сбитый из широких почерневших от времени досок. Судя по всему, он играл роль сцены, на которой выступали приезжие барды и замковый оркестр. В стороне виднелся тёмный еще провал камина.
Я уселся.
- Повторим?
- Давай повторим. – зевая протянул Эл, сидя на краю стола.
Пит и Миха промолчали, устало глядя на меня.
- Так. – начал я. – Делаем так. Я сижу за столом, разыгрываю из себя приличного человека, пью, закусываю…
- А почему всё-таки не я? – перебил меня Маралес.
- Да потому что я в большинстве случаев в сосиску синюю не напиваюсь, дубина! А нам нужно, чтобы тот, кто сидит за столом, был трезв. Ну или частично трезв. Не перебивай!
- Ладно… - проворчал в ответ вор и придал лицу безразличный вид.
- Пит, - продолжал я, обращаясь к Гриву. – Я долго для тебя искал место и думаю, что идеально будет расположить тебя на люстре.
Брови ассасина удивленно поползли вверх.
- Мы её опустим, ты влезешь на неё и будешь следить за происходящим сверху. – быстро проговорил я, стараясь избежать лишних вопросов. -  Всё что может пригодиться бери с собой, хер его знает, чего нам приходится ждать.
- Лады.
- Ну а ты Залупкинг, будешь изображать барда. Слабаешь что-нибудь, споешь, стихи расскажешь, ну и так далее…
- Лысый, я, в общем-то, и есть бард, – заметил Эл.
- Эм…ну… да. – немного растерявшись ответил я. – В любом случае делай то, что обычно делаешь, вопросов ни у кого возникнуть не должно.
- А что нам делать-то всем? – задал резонный вопрос ассасин.
- Смотреть за гостями. Дочку графа могут ёбнуть во время застолья и при том как угодно.
- Шикарно! Просто шикарно! От чего же мы будем спасать эту идиотку? – раздраженно рявкнул Пит.
- От всего. – ответил я.
- Всё? – спросил Эл.
- Да. – коротко ответил я. – Теперь остается только немного подождать…

               
                *        *        *

Гости стали собираться часам к восьми вечера, заполняя залу нестерпимым гомоном и дробящимся от эха отзвуком шагов. Заодно со звуками, в помещение ворвались и запахи – пота и разнообразнейших духов.
Всего на ужине должно было присутствовать человек двадцать. Должно было. Но высокородных дармоедов было гораздо больше – каждый из приглашенных считал своим долгом притащить за собой часть родни или хороших знакомых. Граф, как хозяин гостеприимный, всегда учитывал эту особенность и запасал еды и выпивки на гораздо большее, чем планировалось.
Таким образом, количество гостей, а следовательно и подозреваемых, увеличивалось в разы.
Здесь был барон Гоген (с ударением на первый слог) – огромный, похожий на бочку истукан, в засаленном охотничьем камзоле, в сопровождении шестерых своих сыновей – здоровых лбов, лет по восемнадцать, одинаковых на лицо как шесть пар сапог. Имена им батя подобрал тоже созвучные, так что запоминать их я не стал. Ему-то граф и свел в своё время весь лес.
Также пирушку почтил своим присутствием старый, но не растерявший остроумия и молодецкой ловкости виконт Ди’Эссе, которому граф во время какой-то пьяной выходки разнес водяную мельницу. Это был ссутуленный, вечно улыбающийся человек, с густыми черными бровями и тонким лицом, исчерченным морщинами.
Следом шли несколько баронов с семьями, являющиеся вассалами графа, все, разумеется, с очень заковыристыми фамилиями, мелкие князьки, также в компании с родственниками, один-два местных аббата, среди которых выделялся один, удивительно похожий на свинью, с остриженной под горшок головой, и куча безденежных нахлебников, просто решивших воспользоваться халявной возможностью поесть.
Итого щей скапливалось порядка шестидесяти. И некоторым из них граф также попортил немало нервов.
- Приветствую! Позвольте представиться – Роланд Эмельс…– вежливо здоровался я с каждым, протягивая все свободные конечности для приветствия, попутно стараясь вспомнить, как именно выполнять нормы этикета, принятого в высшем обществе – всё таки я отыгрывал роль дворянина и сыграть я должен был хорошо…
Сделать, однако, мне этого не удалось, так что поклоны с реверансами выходили коряво, а дамские ручки то и дело брались слишком грубо, к вящему негодованию их обладательниц, затянутых в разнообразнейшие по цветовой гамме платья с жесткими корсетами.
Спасло меня от разоблачения только то, что граф успел заранее представить меня как своего троюродного племянника, бывшего долгое время на обучении за границей и, дословно: «подрастерявшего всю свою воспитанность в пыльных лек…как их там?...лекционных залах».
Как только поток гостей, не переставая валивший из просторных дверей залы, прекратился, слуги растопили камин. Мигом затрещали сухие поленья, почти незаметный в тусклом свете пламени серый дым устремился в нечищеный дымоход. Ароматно запахло смолой и домашним теплом.
Я, размяв уставшую после крепких рукопожатий ладонь, не торопясь, прошел к тому месту, с которого мне надлежало наблюдать за происходящим, а именно между хрякоподобным аббатом и дочкой какого-то князя – девушкой, судя по всему, довольно привлекательной, но тупой как подгнившее полено.
Прочие гости расселись по значимости – наиболее важные и дорогие сердцу хозяина дармоеды располагались ближе к правому концу стола, за которым он и восседал, рядом с дочкой, остальные же – жались к дверям, мечтая рано или поздно перебраться вперед.
Объяснялось это довольно просто – по доброй старой традиции, блюда слуги переносили от начала к концу стола и, зачастую те, кто сидел слишком далеко от его сиятельства, не успевали насладиться всеми яствами, которых на их долю просто не оставалось.
От такой несправедливости периодически приключались оглушительные по своей громкости ссоры, плавно переходящие в жестокие драки за последнюю булочку с гусиным паштетом или обсыпанный сахарной пудрой кренделёк.
Оставалось надеяться, что в этот раз, всё будет иначе.
- Добрый вечер сударыня. – щелкнув каблуками отчеканил я, садясь на свое место.
Девушка, одетая в ярко розовое, откровенно поросячьего цвета платье с кружевным вырезом, обвела меня ничего не выражающим взглядом и, пролепетав своими пухлыми губками что-то более-менее приятное в ответ, подперла голову кулачком и потеряла, как я сначала понадеялся, ко мне всякий интерес.
Аббат оказался чуть более разговорчив.
- О! Здравствуйте юноша! Очень приятно видеть на этой отвратительной вакханалии новое лицо, еще не отравленное скудными желаниями плоти, а именно желаниями желудка и кишок. – пропела эта сальная морда удивительно гулким голосом.
«Полено по левую и бурдюк с салом по правую руку от меня…компашка что надо…Граф, однако, шутник…» - подумал я, но, не подавая виду, ответил:
- Да полно вам святой отец, какая же это вакханалия? Очень даже благопристойное мероприятие.
«На настоящих вакханалиях жрут дрянное пиво бочками, глушат портвейн по медяку за литр, мочатся с перепою в штаны и заблевывают всё и вся квашенной капустой пополам с хреново пережеванными огурцами…» - добавил я мысленно.
- Да скажете нет? Более мерзкого времяпрепровождения я не знаю. Это богопротивно, аморально, по-свински… – ухал аббат, а обвисшие его щеки тряслись всё больше и больше. Казалось, еще немного и слуга господень поднимется над землей, и будет парить, хлопая этими нажранными за всю его долгую жизнь крыльями.
- Тогда что вы здесь делаете? – аккуратно проговорил я, ожидая бурной ответной реакции.
Мой собеседник поправил сбившуюся в складки рясу и, как ни в чем не бывало, ответил:
- Я пастырь, а это моя паства. Как же они без меня? И как же я без них? Вот и приходится…
- Что приходится? – внимательно глядя на аббата спросил я.
- Да…ничего молодой человек…ничего. – как-то сникнув отозвался тот.
Почему-то мне стало его жалко и, чтобы перевести мысли толстяка в чуть более приятное русло, я, наклонившись к самому его уху, шепотом спросил, разыгрывая на лице и в голосе интерес:
- А что это за прелестница сидит слева от меня?
Святой отец оживился.
- Это дочка одного уважаемого князя. Питерсенда кажется…Фамилия не слишком запоминающаяся. Не советую вам проявлять к ней излишнее внимание – два месяца назад она обручилась с одним пареньком, молодым баронетом, моим, к слову сказать, дальним племянником, так что сердце её уже занято.
- Племянник?
- Да, Эдуард, очень благородный юноша. Стихи пишет, на лютне играет, знает грамоту, отлично фехтует, манерам обучен - в общем, способный мальчик, из него выйдет замечательный рыцарь.
- И сколько же этому вундеркинду лет? – едва скрывая иронию осведомился я.
- Восемнадцать. Исполнилось намедни. – ответил аббат.
- Какая жалость… - якобы расстроившись выдохнул я.
- Ну, как известно, бог на стороне тех, кто успевает раньше! – произнес толстяк и зашелся громким утробным смехом, напрашивающимся на сравнение с грохотом жестяного таза, спущенного с каменистого утеса.

                *       *       *

За разговором, я и не заметил, как слуги стали разносить всевозможные по размерам и форме блюда, заставленные едой. Да какой едой!
Раньше мне довольно трудно представлялось, как пища может быть излишеством, но увиденное поразило меня до глубины души.
Румяные, дымящиеся пироги с запеченными в них целыми тушками разнообразнейшего зверья, горы маленьких пирожков, пухлые свежие буханки белого хлеба, традиционные для подобных пиров жареные поросята, живописно украшенные квашенной и маринованной зеленью (а что вы еще хотите в середине зимы?!), горшки с ароматными подливками,  жареные перепела, фазаны, нежнейшие паштеты и прочее, прочее, прочее…
Выпивка своим многообразием не уступала еде – дорогое красное вино, вынутое по случаю из погребов, тёмный, почти шоколадного цвета эбенгардский портвейн, с отвратительным вкусом и еще более отвратительным послевкусьем, крепкое пиво – всё это громоздилось на столе, заполняя всё оставшееся свободное место.
От созерцания всего этого у меня обильным потоком потекли слюни, и как-то странно принялся урчать живот, словно напоминая, что таких кулинарных изысков я вряд ли отведаю в обозримом будущем.
Дабы начать пиршество, граф, сидевший на дальнем конце стола, поднялся со своего места, держа в вытянутой руке кубок с вином, и приготовился произнести приветственное слово. Гости притихли.
- Дорогие друзья. – начал его светлость, обводя слушателей внимательным взглядом. – Мне очень приятно, что вы нашли время посетить сие скромное пиршество. Отдельная благодарность тем, кто пришел сюда, не смотря на разногласия и взаимные обиды…
Часть слушателей после этих слов нервно заерзала. В особенности барон Гоген и все шесть его сынков.
«А вот и подозреваемый номер раз…» - подумал я, краем глаза наблюдая за здоровяком.
- Но…Как бы там ни было, друзья мои, я очень рад видеть вас здесь. – продолжал граф, не обращая никакого внимания на реакцию собравшихся. - Начнем же трапезу!
Тишина, с превеликим трудом державшаяся в зале, развеялась моментально - застучали ложки, послышалось позвякивание столовых ножей и лязг кинжалов, разрезающих дымящиеся свежие блюда.
Первыми в расход пошли пироги и хлеб, затем – подливки и жаркое. Гости жрали жадно, почти не пережевывая, стараясь затолкать себе в пасть и отправить в желудок как можно больше еды. Жир сочился по щекам, капал на одежду, вино проглатывалось залпом, словно родниковая вода.
Слуги едва успевали циркулировать между гостями, сменяя грязную посуду и обновляя быстро пустеющие бутылки и кувшины с алкоголем.
«Интересно, а они хоть вкус-то чувствуют? Или если им говна на лопате подогнать они и его сожрут?» - промелькнула у меня в голове мысль. Промелькнула да и пропала – да, сожрут. И при том не задумываясь.
А ведь когда-то, раньше, в них была необходимость, в этих некогда аристократических лицах видели решительных заступников слабых, защитников порядка и справедливости, веры. Но теперь…
Это было удивительно безмозглое стадо человеческих особей, занятое большую часть времени наращиванием собственной биомассы. Вино, изысканные блюда, на приготовление которых уходит по нескольку дней, пустые разговоры – вот и всё, что окружало их из года в год, убивая и так едва теплящиеся остатки разума и души.
Впервые, именно в этот момент, я отчётливо осознал, что все они – вымирающий вид. Еще каких-то лет сто и всему эту бессмысленному блеску придёт конец - землю распродадут, родовые замки сдадут в аренду, а фамильные драгоценности – гордость многих и многих поколений - бойко разойдутся по рукам ростовщиков.
Я вздохнул и, стараясь не глядеть на полубезумные лица окружающих, придвинул к себе кувшин с вином и аккуратный золоченый кубок. Вечер обещал быть долгим.



Глава вторая.                Её величество праздность.

Три раза я поднимал полный до краев кубок и три раза опускал его порожним. После этого моё начавшее уже было падать настроение изрядно поднялось, и я нашел в себе силы попытаться заговорить с кем-нибдь из окружающих.
Сначала я хотел сделать жертвой моего захмелевшего языка аббата. Но не тут-то было. Священник за несколько прошедших мгновений окончательно превратился в животное. Его руки с распухшими то ли от подагры, то ли от накопленного жира пальцами загребали всю еду, до которой могли дотянуться. Слышно было, как работают массивные челюсти, пережевывая с хлюпаньем и хрустом всё, что попадает в бездонный провал рта.
Даже если бы мне удалось бы отвлечь святого отца от трапезы, не думаю, что он смог бы хоть что-то мне сказать, так что я переключил свое внимание на сидящую слева от меня барышню. Она увлеченно расправлялась с жареным в каком-то душистом соусе цыпленком, уверенно вгрызаясь острыми зубами в розоватое мясо.
«Хм…и тут то же самое…» - подумалось мне, но от своих намерений я отказываться не стал.
- И часто вы бываете на таких сборищах? – спросил я.
Девушка, считая, по-видимому, неуместным отвлекаться от еды, коротко проговорила, облизнув пухлые, блестящие от жира губы:
- Не очень.
Я продолжил:
- Может расскажете о себе?
- А почему вам это интересно?
- Ну как же. Я здесь человек новый, вот впервые за столько лет навестил дядю…
Княгиня повернулась ко мне.
- Вы правда учились в университете?
- Да, несколько лет грыз гранит науки в Андейском. Философия, основы торгового дела, мертвые языки и…ну много всего. – самозабвенно враля я, прекрасно зная, что единственное учебное заведение, порог которого я переступал, была вшивая семинария, да и ту я не закончил.
- Грыз гранит? – удивленно приподняв тонкие брови спросила моя новая знакомая.
«Вот тыж ебнаый ты нахуй…»
- Конечно нет! – натягивая на лицо снисходительную улыбку ответил я. – Это выражение такое…
- А-а-а… - протянула она. – И как?
- Учиться? Трудно…
- Да нет, как вы там время проводили?
- Ну…Лекции, семинары…
- А как же девушки, драки? Я думала учиться в университете это так романтично - первая любовь, студенческие пирушки…
- Ну не без этого конечно!
- М-м-м…ясно. – понимающе промычала моя собеседница и вернулась к еде.


- Вот слово…сейчас, секунду…аморфный.

Я пил, кутил, употреблял
Старался все стереть с души
Забыть твой образ, как чуму
Что мне наведалась в ночи.
Но все старанья ни к чему.
Никак наркотик не спасал,
Но все равно, средь божий день.
Я пил, кутил, употреблял...


«Ох-хо-хо, вот тебе и женишок…» - подумалось мне.

Глаза юноши яростно сверкнули, и, глядя на то, как он отводит кинжал для удара, я быстренько осознал, что улаживать возникшее недоразумение словами слишком поздно. Узкое лезвие, жужжа, пронеслось передо мной, с противным звоном распоров шитую золотой нитью одежду. Баронет выругался, и, широко выкинув вперед левую ногу, прогнувшись, попытался пырнуть меня в бок, ничем в этот момент не отличаясь от какого-нибудь городского гопника.
Я запоздало дернулся назад, скользя сапогами по каменному полу. Лезвие с треском пробило плотную ткань камзола и, звякнув, напоролось на кольчугу.
- Да ты еще и трус! – выпалил юнец, замахиваясь снова.
- Это еще почему? – сипло рявкнул я, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание – удар пришелся в печень.
- Только…трус…будет…надевать…доспех…на…званный…ужин. – еще больше распаляясь пыхтел баронет, сопровождая каждое слово росчерком блестящего желтыми переливами клинка.
- Уважаемый! Я не хочу этой драки! Если это по поводу вашей невесты… - начал я, чувствуя, как кинжал полосует одолженный у герцога наряд, превращая его в живописные лохмотья.
Ревнивец остановился, скривив лицо в удивительную гримасу, в которой читалось отвращение и злоба, и с интонацией благородного рыцаря, произносящего речь перед обидчиком своей прекрасной дамы, разразился следующим романтическим бредом:
- Заткнись! И не смей произносить ни слова о ней, подлец! Она – прекраснейшее из творений господа, она – моя любовь, до самой могильной плиты, до самого конца этого мира, она – распустившийся цветок, источающий сотню повергающих в безумие флюидов, а ты…
Договорить юноша не успел.
Улучив момент, когда влюбленный идиот будет полностью поглощен излиянием собственных чувств, я одним ударом повалил его на пол, со всей силы саданув прямой ногой в благородное колено.
Баронет взвыл, скорчившись на холодных плитах.
В этот момент по коридору пронесся дружный вздох, смешанный с женским аханьем и смешками. Захлопали двери и зашуршали по полу подолы платьев и юбок. Слуги и служанки, выставившиеся из всех возможных щелей и наблюдавшие всё это время за происходящим, попрятались, ожидая кровавой развязки.
Однако, я никогда не оправдывал ожиданий и поэтому просто пробил пяткой по увитой золотистыми кудряшками голове. Юноша на полу пискнул, словно побитый щенок, и затих, держась руками за голову и зажмурившись от боли. Из глаз градом посыпались слезы.
Я устало вздохнул и дивясь собственной жестокости, оглядел поверженного противника.
- Парень? Ты там как? – спросил я, забывая на время об этикете.
В ответ баронет простонал что-то невнятное.
Наклонившись, я проговорил над самым его ухом, стараясь, чтобы слова звучали как можно более убедительно:
- Мне до твоей «дамы сердца» дела нет. Вкусы у нас с тобой, почтенный, разные, так что успокойся и не баламуть больше почём зря, ладно? Она у тебя тупая как пробка, не знаю, что ты там в ней нашел. И еще, на будущее, - подумав продолжил я. - не стоит заставлять драться того, кто драки не желает – тебе же может выйти боком. Понял?
Ответа не последовало и я, предоставив баронета самому себе, быстрым шагом двинулся к ближайшей двери, из которой пару мгновений назад торчали любопытные носы. Из-за неё послышался шорох и мне на встречу вытолкали какого-то забитого парнишку, судя по всему занимающегося всеми мелкими поручениями, которые только мог сообразить хозяин замка.
- Так, парень, будь добр, прибери здесь.
- Сею секунду сир. – тараща испуганные глаза ответил малец. – Принести перемену одежды?
- Желательно.


                *       *      *

Принесенный мальчишкой камзол был куда просторней, да и выглядел куда проще, так что я уже не производил впечатление зажравшегося дворянчика. Бесчувственного баронета несколько слуг отнесли в одну из боковых комнат и расположили на груде грязного тряпья.
Сунув своим благодетелям горсть медяков, я вернулся в обеденную залу.
Перемен в моем наряде не заметил почти никто, да и те немногие, что заметили находились достаточно далеко, чтобы не приставать с глупыми расспросами.
Девушка сидящая по левую руку, та самая, из-за которой меня чуть не порезали на лоскуты, немного наклонив прелестную свою головку, проговорила наигранно взволнованным голосом:
- Вас долго не было, я успела порядком соскучиться…Как вам Эдуард? Он такой милый человек…
- А я – нет. – буркнул я протягивая руку к кувшину с красным вином и наливая себе полный кубок. – И женишок ваш – репоголовый идиот.
- Как вы смеете?! Я то думала вы… – вспыхнув сказала девица. – Он – замечательный человек, в отличие от вас!
- Госпожа Виктория… - начал я.
- Да?
- Замечательный в вашем понимании это какой? Который без вас жить не может и исполняет всякую вашу прихоть? Да, он такой. Замечательный. Невъебистически замечательный. А теперь отстаньте от меня, пожалуйста, и позвольте мне наслаждаться ужином. – сказал я осушая кубок.
- Да кто вы такой чтобы такое говорить?! Как…Как… - не унималась княгиня. – Я же найду тех, кто поставит вас на место! Мой жених…
- Ваш жених сейчас валяется без сознания, пуская слюни на нестиранное бельё графа! А довели вы его да такого! Уймитесь!
- Ах…вы…мерзавец! Мой отец…
Я разозлился.
- Мне похуй, кто ваш отец и кто вы, ясно?
- Что-о?!
- Похуй. Мне. Ясно? – отчеканил я, не глядя на девушку.
Она замолчала и, отвернувшись от меня, стала плакать – я видел, как катятся слезы по пухленьким щёчкам и каплями падают в широкий вырез её розового платья.
«Черт, какая же она тупая…» - мелькнуло у меня в голове.

 
                *      *      *

Пир шел своим чередом. Обсуждались сплетни, новости, грядущие совместные походы на юг и на восток, подати с вассалов, устраивалась личная жизнь малолетних и еще даже не зачатых отпрысков. Эл, сидя на краю импровизированной сцены, наигрывал какой-то простецкий мотивчик, чтобы почтеннейшая публика не скучала. Сверху периодически доносился шорох – Пит дергался на люстре, стараясь устроиться поудобнее.
Старый граф, усадив дочку на дальнем конце стола, отправился в опочивальню. Сопровождаемый несколькими дружинниками, он скрылся в дверях, на прощанье отвесив гостям поклон и поправив золоченую застежку волочащейся по полу мантии.
«Убег мерзавец» - раздраженно подумал я, когда его коренастая фигура скрылась.
Внезапно послышалось некоторое оживление на сцене – появились остальные музыканты: трубач, барабанщик, несколько мальчишек с дудками и рожками и замковый горнист. Присутствие последнего было мне абсолютно непонятно. Похоже было, что по просьбе Эла были собраны все в замке, кто умел играть хоть на чем-нибудь.

- А теперь, замечательная музыкальная композиция для тех, кто действительно ценит музыку, а именно для всех присутствующих здесь….мужчин. – артистично выдержав паузу проорал бард настраивая инструмент. - Многоуважаемые господа, звучит песня: «Музыка для мужика».
Гости зашептались, выжидательно глядя на барда и копошащийся позади него оркестр.
- Для мужика? - задавалась вопросом благородная публика. – Причем здесь крепостные?
Залупкинг тем временем, приведя в надлежащий порядок лютню, пару раз небрежно чиркнул рукой по струнам, и принялся играть, делая между аккордами короткие паузы. Барабанщик подстроился под ритм и заполнял эти паузы громыханием барабанов. Остальные ждали.
- Да-а-а! – хрипло рявкнул Эл. – Давай братва, ***рь по струнам, пока пальцы не отсохли!
В этот момент включилась труба и понеслась мелодия, задорная, развеселая, многократно усиленная эхом огромной залы. Медь перемежалась с барабанным громом и мелодичным завыванием лютни. Музыканты стали пританцовывать в такт.
Немного подождав, бард, не переставая рвать струны, начал петь:

Будет как будет, а будет ништяк,
Ко всем приходит чувак депрессняк.
Брось ты, не парься, ведь всяко бывает,
Музыка жить и любить помогает.

Я ухмыльнулся. Замечательная песня для исполнения в кабаках, но никак не подходящая для благородной публики. Неужто трудно было подобрать что-нибудь лиричное или какую-нибудь балладу?
Бард тем временем продолжал петь:

Музыка для мужика ни тяжела, ни легка,
Для мужика музыка, словно глоток воздуха.
Музыка для мужика ни тяжела, ни легка,
Для мужика музыка, словно глоток воздуха.

Любит, не любит, всё будет ништяк,
Будет как будет, а будет никак.
В жизни добро есть, но есть и зло,
Строить и жить помогает музло.

Продолжение потонуло в волне аплодисментов и одобрительных замечаний. Залупкинг поклонился, подмигнув какой-то молоденькой баронессе, спрыгнул вниз, уселся на бочку возле служившего сценой помоста,  и опрокинул в себя стакан темного эбенгардского портвейна. Баронесса густо покраснела, а оркестр, вытирая выступивший на лбах пот, стал готовится к следующей песне.
Такого я не ожидал. Кто бы мог подумать что голубая кровь мало влияет на музыкальные пристрастия?!
- Спасибо господа и дамы, спасибо. – снова взбираясь на сцену благодарил слушателей бард. - Песня для тех, кто любит хорошую драку, пиво и игру в мяч…Итак, без лишних слов – «Враг номер один»:

Ты враг для общества №1,
Подонок и хулиган
Герой футбольных баталий.
Идущий всегда на скандал!

По жизни с тобой футбол, и ска -
Попробуй что отними.
Футбол - веселая драка,
А ска - это отдых души…

Дослушивать я не стал, ибо песня уже приелась и ничего кроме отвращения вызвать у меня не могла. Вместо этого я решил налечь на лежащие грудой на серебряном подносе пирожки с капустой, мясом и еще бог весть чем.
Залупкинг тем временем продолжал надрываться:

Ты видишь мир - какой он есть,
Не строишь замки из песка,
Твоя установка - гордость и честь
С тобою в душе до конца.

Ты стойко держишь удары судьбы,
Рассчитываешь на себя
А в случае серьезной беды
Всегда рядом будут друзья.


Внезапно воздух в обеденной зале резко похолодел. Сквозняк, разгуливавший всюду, стал отдавать морозом и покалывать лицо, словно в помещение ворвалась зима; казалось, еще немного и с потолка посыплется белыми мокрыми хлопьями снег.
Пламя в камине съежилось, бешено сверкая шипящими сполохами и фонтанами быстро гаснущих искр. Факелы на стенах резко затрещали, часть из них, гулко шикнув, словно рассерженные коты, потухли, на прощанье испустив смрадные кольца черного дыма. Свет в помещении померк, стал тусклым. Тени в заметенных пылью углах угрожающе вытянулись, жадно поглощая окружающее пространство.
Публика, в меру нагретая выпивкой, перепада температур не заметила, да и к наступившим сумеркам особого интереса тоже не проявила. Так же гремели пьяные голоса, хлюпали разрываемые грязными пальцами яства, булькала, прокатываясь по сиятельным глоткам выпивка. Кто-то громогласно хохотал, заставляя гулять в наступивших сумерках не менее звонкое эхо. Аббат, сидящий рядом со мной, похрюкивая от удовольствия, заталкивал в себя пузатые острые колбаски.
Я же, отхлебнув из кубка, настороженно принялся глядеть по сторонам, в любую секунду ожидая…да хрен знает чего.
Исходя из того, что я уже увидел, среди присутствующих мало кто был способен просто так вскочить со своего места, прикончить дочурку герцога и скрыться. У всех имелись причины оставаться в тени. Да и пили все сегодня уж очень крепко.
Единственным вариантом оставалось нападение в открытую.
«Слишком просто. Можно было и сразу до этого дойти…» - подперев голову кулаком размышлял я. – «Но…если его светлость приказал, значит надо было отработать все возможности. Скорее всего заказчик будет здесь, дабы удостовериться в проделанной работе. Интересно, кто бы это мог быть? И как мне его вычислить?».
В это мгновение произошло что-то странное. Холод усилился, а воздух словно бы загустел, становясь вязким как холодец. Собаки вокруг камина заскулили и принялись расползаться в разные стороны, волоча хвосты по полу. Люди забормотали и заерзали на своих местах, поглощая алкоголь с удвоенной силой, стараясь согреться. Из многочисленных глоток, клубясь, заструился пар.
«Что бы это могло быть…» - промелькнуло у меня в мозгу и, стоило мне повернуть голову, как из моего носа хлестанула кровь, алой струйкой спадая на ворот рубахи.
Магия…
Сколько себя помню, у меня всегда имела место своеобразная её непереносимость. Стоило мне оказаться в том месте, где плелось заклятие, или же рядом с чем-либо, что несет на себе сильную магическую ауру, вуаля – юшка из носа била фонтаном или со страшной силой закладывало уши. Поэтому-то, видимо, среди моих друзей магиков не числилось.
Выругавшись, я размазал кровь по лицу и приподнялся со скамьи, опустив руку на рукоять палаша. Публика, глядя во все глаза и тыча на меня пальцами, зашлась очередной волной хохота. Барон Гоген, развеселившийся больше всех, принялся размахивать руками и слетел со своего места, потеряв равновесие. На полу его светлость громко пустил ветры и отрубился, на время покинув пиршество. Его сыновья, с унылыми лицами подхватили его за все возможные конечности и вынесли прочь из залы, под одобрительный свист и смех остальных гостей.
«Минус один» - подумал я.
Сверху, на люстре, раздался вполне отчетливо слышимый шорох и позвякивание – Пит, по-видимому, тоже почуял неладное, готовясь это неладное встретить во всеоружии. Эл, сидевший на дальнем конце стола, рядом с раскрасневшейся от вина и приятной компании дочкой графа, молча посмотрел на меня и, еле заметно кивнув, потянулся к ножнам.
Оставалось только ждать.

Всё началось со странного хлопка, после которого весь свет в зале, как по команде, потух. Наступила абсолютная темнота, в которой едва различимо мерцал свет, лившийся из расположенных под самой крышей узких бойниц-окон.
Простейшее заклятие, мигом уничтожающее в замкнутом помещении все источники тепла, а заодно и освещения. Банально.
Контрмеры у нас имелись, так что терять спокойствие раньше времени я не стал.
- Грив! – взревел я, на ощупь выбираясь из-за стола, не убирая руку с рукояти меча. – Жги!
В тот же момент в помещении появился свет – ослепительно яркий, почти что белый, бивший из двух коротеньких искрящих палочек, зажатых в руках ассасина, стоящего на качающейся во все стороны люстре. Загремели ржавые цепи. Тень от его фигуры, сгорбленная, замотанная в развевающийся плащ, стала метаться по залу, то уменьшаясь, то увеличиваясь в разы, гуляя по неровным каменным стенам.
Дамы, ошарашенные и напуганные, после минутной паузы подняли визг. Особенно громко вопила будущая графиня Эбенгардская, судя по грохоту забравшаяся под стол.
Кавалеры, не понимая сути творящегося перед ними, повыхватывали оружие и перевернув всю оказавшуюся поблизости мебель и подносы с едой, сгрудились аккурат под люстрой, зазывая пьяными криками ассасина спуститься вниз, полагая его причиной наступившего беспорядка.
Эл, глядя на все это, резким движением откинул в сторону пустые ножны, взобрался на стол и, держа свой меч двумя руками, проорал:
- А ну-ка почтеннейшая публика, извольте завалить вафельники и спокойно сесть на свои места!
- Да ты кто такой чтобы такое говорить, пёс? – гаркнул кто-то из толпы.
- Я два раза не прошу, утырки. Спокойно всем! – с предостерегающей интонацией ответил бард.
- Да он с этим заодно! – выдал кто-то поразительное по своей логичности умозаключение и все клинки, что угрожающе поблескивали в зале развернулись в сторону Залупкинга, лицо которого приняло озабоченный происходящим вид.
- Да что же здесь происходит?! – взвыла одна из дам, хлопая себя ладошками по мокрому от выступивших слез лицу. Судя по всему та самая, чей жених попытался привить мне нормы рыцарской чести. – Мужчины вы или кто?! Покажите этим двоим, как следует вести себя в приличном обществе!
Но показать нам ничего никто не успел.
Дверь в залу, обитая медью, протяжно скрипнув, распахнулась.

Это были профессионалы. Или же – что показалось мне очень маловероятным - дилетанты, крайне умело разыгрывающие из себя оных.
Идеально подогнанное снаряжение, легкая, наверняка почти невесомая тёмная одежда, изогнутые для пущего баланса клинки, не длинные и не короткие, созданные на любые случаи жизни, будь то неожиданный удар в спину или долгая, изнуряющая схватка с закованным в непроницаемую броню противником. На груди у каждого болталось по десятку различных амулетов и талисманов – от крестиков до языческих оберегов, грубо выструганных из дерева. Судя по тому, что произошло с освещением в зале пару минут назад, это были не просто дешёвые побрякушки.
У меня по спине пробежал неприятный холодок.
- Это еще что за уроды? – громко спросил кто-то из гостей. – Эй, по какому праву вы смеете прерывать нашу трапезу?!
Пришельцы, ни слова не говоря, медленно стали приближаться к столу, паря в сумерках, как шестёрка зыбких, невесомых теней.
- Да они не отвечают! Вот хамы!