Цели в жизни 2010

Роланд рассеянно постучал себя по бокам, разыскивая спички. Деревянная коробочка притаилась за подкладкой куртки и, едва коснувшись её и заслышав тихое шуршание содержимого, он немедленно извлёк заветный источник огня наружу. Затем достал из-за уха смятую самокрутку и, слегка расправив, затолкал в рот. На секунду его лицо осветил трепещущий на ветру огонёк, метнувшийся к похожей в темноте на извивающегося белого червя цигарке. Он жадно затянулся, заходясь в продолжительном кашле -невидимый в сыром и по-южному тёплом октябрьском воздухе дым заструился в лёгкие, царапая нёбо и обжигая гортань, кислой волной прокатываясь внутрь и оставляя на своем пути зудящие липкие комки.

- Я во времени не ограничен. – сипло проговорил Роланд, глядя себе под ноги.

Возможно, смачный плевок в сторону прибавил бы ему форсу, но вряд ли, некто, наблюдающий за ним из темноты, оценил бы подобный жест – Роланд был не в том положении, чтобы корчить из себя важную персону.

Посему, он полагался на свою позицию, прекрасно зная, что пока он стоит посреди мостовой, освещённой сиротливым светом единственного выходящего в этот узкий проулок окна, его шкура находится в определённой безопасности и всякий, кто захочет провертеть в ней пару дырок, вынужден будет тоже показаться на свету. А значит, у потенциальной жертвы будет время и возможность оказать хоть какое-то сопротивление.

Он снова затянулся, фыркая и глотая собственный кашель, шумно выдыхая через ноздри. Темнота, сгущавшаяся по  мере приближения к облупленным стенам окрестных домов, хранила молчание.

Роланда категорически отказывались слушать.

Решение напросилось само собой. С опаской посмотрев по сторонам, он быстро протянул руку к мостовой и, заприметив крупную выбоину, рывком выдернул из неё увесистый булыжник, вполне пригодный для его затеи. Не тратя времени на то, чтобы поудобнее ухватить импровизированный метательный снаряд, он, одной рукой, неуклюже, швырнул его в пустоту, целясь по правой стороне проулка. Камень чиркнул по побелке и, отколов от неё приличный кусок, покатился по земле, отзываясь стремительно гаснущим тяжким грохотом.

Темнота произнесла какое-то матерное междометие и, после минутного затишья, басисто прогудела:

- Отсавь чё принёс и иди куда хошь паря!

Роланд с шипением оторвал от губ едва тлеющие остатки самокрутки и, щёлкнув пальцами, отправил её в полёт, наблюдая за разрезавшим ночную тьму тонким багровым росчерком.

- Мне сказано передать в руки одной особе. Конкретно твоих рук я пока не вижу, так что соси жопу парень. – гаркнул он в ответ, подкрепляя свои слова характерным жестом.

В ту же секунду его собеседник вынырнул из темноты, сжимая в кулаке узкое стальное лезвие, никак не длиннее ладони. Начищенная сталь, очутившись на тусклом свету, тут же заиграла жёлтыми отблесками, оставляя в глазах Роланда дрожащие белёсые пятна.

- Чё ты там мелешь, ёпта?! Мы тебя с парнями быстро на перо посадим. Олень северный. – затараторил незнакомец. – Страх потерял, да?

- Ну…а что если так? – спросил Роланд и растянулся в ухмылке, чувствуя, как по телу растекается дрожь, но не вязкое холодное чувство, вызванное страхом, а иное, от которого на сердце становилось удивительно хорошо. Оно отчего-то не походило на ставшую столь привычной тонкую ледяную корку, сковывающую и мысли, и движения, которую приходилось ломать даже для того чтобы сделать вдох, моргнуть. Напротив, теперь от этой дрожи веяло теплом и Роланд чувствовал, как сознание всё подбрасывает в разгорающееся пламя свежие поленья.

Пауза в разговоре длилась пару мгновений. Затем темнота позади незнакомца пришла в движение, выплюнув на свет ещё два массивных силуэта. Один из новоприбывших почесал в затылке и тихо проговорил:

- Вали его.

Незнакомец молча кивнул, разом сжался и в один прыжок очутился рядом с ним, намереваясь нанести стремительный выпад снизу-вверх, под челюсть или, на худой конец, в живот. Сталь по широкой дуге метнулась к оторопевшему Роланду, и тот неуклюже отшатнулся, силясь сделать последствия её прикосновения к телу минимальными. Стилет с треском пропорол куртку и ветхую льняную рубаху, будто раскалённый прут ожёг кожу и мигом потерявший равновесие Роланд, чувствуя, как по телу дрожащей волной стремительно расходится боль, рухнул на мостовую. Кровь, тёплая и липкая, похожая на сироп, залила подкладку и принялась бесцеремонным образом сползать в штаны.

Нападавший решил не терять инициативы и, расправив плечи, подался вперёд, сопровождая новое движение ударом ноги. Тяжелая подошва чиркнула Роланда по рёбрам, вырывая из его груди мешанину утробных звуков. Распростёртый на земле, задыхающийся, он видел, как наклонившийся противник собирается повторить удар, метя носком сапога уже в его перекошенное от боли лицо. В голове мигом пронеслись возможные последствия подобного приёма и Роланд, наблюдая приближающуюся истёртую медную набойку, механически подставил под удар руки, не успев толком даже зажмуриться.

Его отшвырнуло назад, перед глазами расплылась багровая пелена, освещённая целыми россыпями слепящих серебристых искр. Он с воем откатился в сторону и, перевалившись на бок, попытался встать, видя, как всё обозримое пространство занимает надвигающаяся на него тень. Незнакомец, чуть присев, завис над ним, готовя ещё один удар стилетом, который на этот раз метил точно в шею.

На скрытом мраком лице мелькнула едва заметная ухмылка.

Роланд прижал подбородок к груди и рванулся ему навстречу, выгибаясь всем телом, как уж, вкладывая в это движение все оставшиеся силы. Им руководило отчаянье и, гораздо вероятней было, что его череп встретит заботливо выставленное колено, или стилет, занесённый для удара, распорет лицо, но вместо всего этого его исцарапанный затылок уткнулся во что-то вязкое и плотное, послышался хруст. Незнакомец утробно чавкнул и, выронив оружие, завалился на спину, закрывая руками обратившийся в кровавое месиво рот. Он замычал и принялся вертеться из стороны в сторону на залитой тусклым светом мостовой, похожий на немереных размеров червя. Сквозь крепко стиснутые пальцы бойкими струйками бежала чёрная в полумраке кровь.

Оставшиеся двое замерли и некоторое время ошалело глядели, как корчится на земле их приятель. Роланд воспользовался заминкой и протянул трясущуюся руку к брошенному на булыжнике стилету. Рукоять, чуть скользкая от пота, легла в ладонь, и мир перед его глазами в одно мгновение преобразился, вытянулся и сузился до толщины перекочевавшего к нему лезвия – теперь в клубке отчаянья и страха, наполнивших сознание Роланда, мелькнули искорки уверенности. У него было оружие, семь дюймов стали зажатые в кулаке, которые, не смотря на своё текущее состояние, он вполне успешно мог использовать по назначению, а значит, были у него и шансы унести кого-нибудь на тот свет с собой.

Он со стоном вскочил на ноги и, заваливаясь то на один бок, то на другой, принял некое подобие стойки, демонстративно держа оружие на виду.

- Ну и кто первый, ёба?!

Его шатало, грудь попеременно то обдавало холодом, то нестерпимо жгло, непослушные после полученного удара руки дрожали, но двое у стены синхронно сделали шаг назад – никто из них пока не желал быть первым.

Роланд невольно усмехнулся, представив себя со стороны.

Мешковатая, будто снятая с чужого плеча одежда, залитая к тому же кровью, свалявшиеся, непростительно по казарменным меркам отросшие волосы, щетина и тёмно-фиолетовые полумесяцы вокруг глаз, болезненно запавших в недра орбит – в нем уже не оставалось ничего прежнего, ни внутри, ни снаружи. Но перемены не вызывали прежнего ужаса и негодования, они теперь воспринимались с равнодушием старого актёра, которому на закате дней предложили маленькую роль в уличной постановке, от которой ранее он брезгливо отвернул бы нос.

И, как бы там ни было, роль эту ему следовало играть до конца.

Нападавший на него бугай, тихо поскуливая, пришел в себя и стал потихоньку отползать в тень, нелепо загребая ногами. Роланд сделал к нему пару нетвёрдых шагов и, распоров лицо в дикой усмешке, несколько раз припечатал голову незнакомца кованой подошвой своих сапог, втаптывая его ставшую вмиг плоской физиономию в булыжную чешую мостовой. После третьего удара раздался красноречивый треск и оппонент, распростёртый перед Роландом, обмяк и, вздрогнув, затих.

Возле стены вспыхнули желтыми бликами два клинка и метнулись к нему, аккуратно огибая расплывшееся на булыжнике пятно света. Бежать Роланд не мог – помешала бы тяжелая обувь, да и постоянно напоминающая о себе при каждом движении липким зудом рана на груди не позволила бы уйти далеко, так что он подался назад, пригибаясь и держа стилет в вытянутой руке, гадая попутно, с какой стороны прилетит первый удар.

Вдруг его с силой рвануло назад. В то же мгновение,  на грудь, упёршись в шею, легла почти невесомая полоска стали, и что-то ощутимо уткнулось под колено. Роланд машинально разжал ладонь и оружие запрыгало по мостовой, сиротливо оставшись валяться у самых его ног.

- Молодец. Понятливый… – раздался из-за спины женский голос.

От неожиданности он потерял дар речи. Да и в голосе этом, мелодичном и непростительно нежном, крылось что-то такое, от чего захватывало дух.

Незнакомка, видимо, вполне привыкшая к подобным заминкам, тактично дала ему время собраться с мыслями и обратилась к двум почти неразличимым во мраке силуэтам:

- Кто вам разрешил такое творить, а?

- Госпожа, сами же говорили, если вдруг возникнут проблемы… - послышалось виноватое в ответ.

- А они возникли? – незамедлительно последовал вопрос, заданный таким тоном, что по спине у Роланда пробежал холодок.

Голос из темноты начал быстро оправдываться.

- А чё он выделывается? Сошка мелкая, под дырявым ходит, а тут пальцы веером держит, будто благородный какой! Тоже мне…

Роланд  заёрзал.

- Я уже говорил, я здесь по делу. Посылка ваша мне на *** не упала, но отдать её могу только лично в руки.

- Ну так отдай, в чём же дело… – с насмешкой в голосе заметила незнакомка.

Клинок скользнул вниз и упёрся остриём в подбородок.

– Руки держи на виду. – сразу же предостерегла она.

Он аккуратно распахнул куртку и сунул ладонь за подкладку. Непослушные пальцы нащупали с левой стороны пухлый конверт и, жадно вцепившись в него, выудили наружу.

- Славненько. – пропел голос за его спиной и изящная ручка в длинной кожаной перчатке мгновенно выхватила у него заветную посылку.

Некоторое время Роланд слышал тихое шуршание и затем, будто изнутри ощутил, как незнакомка расплывается в улыбке. Послышались негромкие шаги, и она в одно движение очутилась перед ним, всё так же прижимая клинок к его подбородку. Теперь он вполне мог разглядеть свою невидимую доселе собеседницу.

Она была красива, действительно красива. В тусклом свете, падавшем на её лицо, обрамлённое аккуратно уложенными прядками тёмных волос, вырисовывался нежный изгиб скул, тонкие губы, на которых проступала чуть видимая полуулыбка, обнажавшая белые хищные зубки. Одета она была просто, как того и требовала ситуация, место и время, но с каким-то неизгладимым лоском – лёгкий, своим видом напоминающий охотничий алый камзол, плотно прилегающий к её точёному телу и высокие тёмной кожи сапоги на тонкой подошве, с чуть заметным каблучком. Глядя на нее, Роланд перебирал в памяти все известные ему образы из легенд и сказаний и мгновенно отметал их прочь, не видя в них и тени той чарующей красоты, что стояла напротив него. Однако, его благоговейный трепет поумерил взгляд её глаз, строгий, оценивающий и при этом непостижимо насмешливый.

- А Кир что-то не слишком осмотрителен в последнее время. – передавая конверт в руки подчиненных задумчиво проговорила она. – И где он тебя такого нашел? Раньше я тебя не видела…

Роланд замялся. Остатками ума он понимал, что занимать незнакомку долгим рассказом не следует, но слабо теплящееся в нём чувство приличия не позволяло оставить вопрос без ответа.

- Откровенно говоря, это…в некотором роде плата. Я вольный стрелок так сказать… - последнюю фразу он опрометчиво сопроводил идиотской улыбкой, видя, как отражением ей служат пуще прежнего разошедшиеся насмешливые искорки в глазах незнакомки.

В ответ она усмехнулась и быстро кивнула подручным.

- Ну…бывай. Спасибо за посылку. – бросила она ему и, развернувшись на каблуках, пошла прочь, на ходу убирая клинок в ножны. Судьба бездыханного подручного, как видно, нисколько её не заботила.

Двое бугаёв, хмуро глянув на бездыханного товарища, пристроились по обе стороны от неё и послушно двинулись следом, напоследок одарив Роланда полными злобы взглядами.

Когда троица исчезла в темноте проулка, он, выждав пару минут, со стоном сполз на мостовую и стал осматривать себя. На правой руке, в районе предплечья всё явственней надувался чёрный синяк, кисть опухла и слушалась слабо. Убедившись, что кости на руке всё же целы, он переключился на зудящий, будто набитый изнутри муравьями порез. Кровь из него подтекала периодически, маленькими порциями просачиваясь сквозь едва затронутый ударом слой бурого в полумраке жира. С одной стороны, рана была неглубокой, но с другой, её нужно было зашивать и хоть чем-то обрабатывать, а разыскивать в незнакомом городе в четыре утра лекаря, который согласится к тому же работать задарма, было заведомо делом провальным. Немного поломав голову, Роланд снял с себя засаленную рубаху и, порвав её на длинные лоскуты, кое-как обмотал вокруг себя, чтобы хоть немного скрепить края раны.

Когда проблемы первостепенной важности были решены, он перевел своё внимание на растянувшийся поперёк улицы труп. Пару раз оглянувшись, больше для проформы, нежели чем из чувства страха, Роланд подошел к нему и, перевернув на живот, стал ощупывать складки одежды в поисках возможных ценностей. Наградой стала пригоршня серебряных монет, вперемешку с медными грошами и холщёвый свёрток с мелко нарубленным табаком, притаившийся в нагрудном кармане.

Роланд метко плюнул покойному в неестественно широко распахнутый искривленный судорогой рот и проговорил:

- Спасибо за табак, парень.

 

 

Немного поплутав в лабиринте узких улочек и проулков, он оказался на прямой как стрела набережной, идущей до самых доков.

На другой стороне пролива отчётливо виднелся сплошь состоящий из тесных трущоб Малый город, окружённый неровным частоколом мачт. Выкидыш местной градостроительной мысли уныло мерцал огнями, тонущими в чёрной дали, похожий на миниатюрно-уродливую копию самого Хатча. Ставший бесполезным за свои семьсот лет существования покосившийся маяк полыхал над его пристанью, вычерчивая силуэты прижатых друг к другу рыбацких яликов и барж, рядами стоящих вдоль многочисленных пирсов.  Свет, словно густое повидло, медленно сползал с них в море, покрывая его дрожащими золотыми разводами.

Роланд долго брел вдоль подгнивших деревянных решеток, тянущихся вдоль неё, наблюдая, как плещутся и искрятся в подёрнутой рябью воде холодные звёзды. Редкие фонари, шипя маслом, словно рассерженные коты, бросали на мостовую размытые тени, яркими дорожками уходящие в отдающую кислым запахом соли бездну.

Ноги, отвыкшие от продолжительной ходьбы и гудящие, как два набата, нетвёрдой походкой несли его вперёд, мимо величественного Собора Трёх Дев и в меру приличных домов, обступавших эту серую махину со всех сторон. Они липли к ней стенами, касались черепицей крыш, будто тянущиеся за святыми мощами прокажённые, нелепо растопыривающие свои уродливые конечности в попытке исцелиться. Быть может, их обитателям казалось, что близость к подобному месту может помочь им обратить на себя внимание Единого, обычно столь равнодушного к молитвам простых обывателей.

Вытянутые фасады, на подбор украшенные, где соревнующейся в безвкусице лепниной, где аккуратными кадками с пожухлыми кустами шиповника, вскоре стали сменяться куда менее приятными глазу архитектурными изысками. Побелка, жёлтая от наносимой с южного берега пыли, постепенно покрывалась трещинами, змеящимися до самых карнизов, местами вспухала оспинами и лопалась, оставляя на стенах домов похожие на кляксы шрамы, обнажая пучки соломы и выпиленный из песчаника кирпич. Мостовая также не отставала, стремительно обрастая выбоинами и ямами. Булыжник, много лет никем не обновляемый, принялся разъезжаться, будто расколотая недавним землетрясением горная порода.

Воздух доносил ароматы рыбьей требухи и скрип снастей – доки с каждым его шагом были всё ближе.

 В какой-то момент, чувствуя, что ногам требуется отдых, Роланд остановился и, опёршись на хлипкие рейки ограждения,  поглядел в воду. Снизу, из звездной бездны, на него смотрело отражение, безобразное, гротескное, но всё же его собственное. Оно с интересом не связанного никакой этикой вивисектора оглядывало его с ног до головы тёмными, будто пустыми провалами глазниц и, стоило им встретиться взглядом, как к Роланду пришло осознание всего с ним произошедшего.

Стыдливая жалость к самому себе охватила его сознание, всколыхнув всё, что дремало в нём до сей поры.

Роланду вспомнился месяц в тёмной камере, вспомнился разодетый в пух и прах господин, которому боголепно кланялся начальник тюрьмы, явившийся в сопровождении целого выводка размалёванных пажей и  доверительно-жеманным тоном предлагающий ему свободу в обмен на выполнение маленького поручения. Образы в голове зашлись в вихре, относя его все дальше в прошлое. Казарма, грубый смех, запахи немытых тел и перегара, лекционные залы и пыль библиотечных книг – шесть лет жизни, сплошь наполненные жалкими потугами стать сильнее, лучше, чем он есть пронеслись перед глазами, далёкие, чужие. Роланд не ощущал их – ни следа, ни отметины в его сознании не оставило это время, он пришел в жизнь с пустыми руками и пустой головой и за шесть бессмысленно прошедших лет ни там, ни сям, не смотря на потраченные усилия, не появилось ровным счётом ничего нового.

А значит, держаться надо было за то немногое, что у него всё же было, а именно за клочок бумаги с предложением о встрече, здесь, в Хатче, два месяца назад пришедший к нему из ниоткуда.

Он с усилием оттолкнул себя от ограждения и быстрым шагом двинулся дальше, шаркая тяжелыми подошвами по вздыбленным булыжникам старой мостовой. Его ждали, должны были ждать в доках, в кабаке «Копытная гниль», за столиком возле входа.

Иначе…

Иначе его существование теряло всякий дальнейший смысл.

Часы на оставшемся далеко позади здании собора зашлись в лязге, отмеряя пятый час по-южному  тёплой и сырой  октябрьской ночи. Протяжный, со звонкими металлическими переливами звук прокатился по набережной, нырнул в тёмные проулки и закутки, крошась об изъеденную трещинами побелку окрестных домов и, отскочив  от неё, завихрился поверхностью воды, уже далёкий, едва различимый в тихом шорохе волн.

Роланд продолжал идти.