11. дорога дальняя армия - школа жизни

Итак прошли наши экзамены. Больше мы не были курсантами. Нам присвоили звания младших сержантов. Трех человек, которые показали на экзаменах выдающиеся результаты сделали сразу сержантами, а одного, по фамилии Петренко, он вечно был в списке проштрафившихся, наградили одной лычкой. И мы стали ждать.
В канцелярии были составлены предварительные списки: кого куда отправлять. Меня наметили в ГСВГ — группа советских войск в Германии. В учебке оставляли одного человека. Как нетрудно было догадаться, это был наш комсомольский деятель, наш комсорг батареи. Остальные шли кто куда, но это все было предварительно и совсем неточно.
Первым приехал «покупатель» с Кубы. Там стояли наши ракетчики и, вероятно, требовалось обеспечить их безопасность, а может быть командование хотело организовать обучение кубинцев. Научить amigos владеть современным оружием. Капитан, который набирал молодежь молчал, как партизан на допросе. Новоотобраные кубинцы бегали по части в гражданской форме радостные и довольные. Выяснилось, что через два дня их увозят в Ленинград (тогда еще не было никакого Петербурга ни в каком проекте), там им предстоит обучение еще около трех месяцев после чего морем их отправят к месту службы, то есть непосредственно на огненный остров.
Постепенно количество курсантов уменьшалось. Забрали пять человек куда-то в Белоруссию, трех на Украину. Каждый день несколько человек уезжало, но партии были небольшие, по нескольку человек. Командиры не обращали на нас никакого внимания. Все они были поглощены подготовкой к приему молодого пополнения. Скоро понаедут всякие вояки, салажня! А давно ли сам таким же всяким воякой был.
Все свободное время я пропадал в библиотеке, помогал сортировать и расставлять книги, выписывал формуляры, короче занимался всякой канцелярщиной. Библиотекарь молодая разбитная деваха, жена майора-снабженца, намекнула пару раз, что, если б я был столь же активным раньше, то меня непременно бы оставили служить в части, потому, что ей нужны грамотные ребята и прочее. Но я тогда пропускал ее слова мимо ушей. Во-первых, все равно уже все упущено, а во-вторых, тогда мне было безразлично, что и как сложится в дальнейшем. Сейчас бы я, конечно, все переменил. Но, увы!
Приехал «покупатель» набирать ПТУРСистов в ЗабВО — Забайкальский военный округ. Из знакомых туда попал Витек из Сум, который хорошо танцевал в самодеятельности.
Увезли ребят куда-то на север. За нами все не ехали. Дни тянулись медленно. Работой нас не отягощали. Так с утра понемногу территорию уберем и все.
- Вдруг в обед ко мне в столовой подходит сержант. Быстро ешь и с вещами на плац.
Это однозначно отправление. А что, а куда.
- Все там объяснят
Ем, хотя кусок в горло не лезет. Волнительно. Как-то неожиданно. Со всеми беседуют за день, за два. И что это я один поеду?
Нет, на плацу стоят ребята и много их. Человек тридцать.Знакомых никого нет. Видел, конечно во дворе большинство, но все они из других батарей.
Подходит взводный. Оказывается это пресловутая команда в ЗабВО, которой все стращали. Командир старший лейтенант, лет тридцать пять, приятной наружности, не мужлан. Ладно, посмотрим, общий язык наверное найдем. А чем дальше от дома, тем интересней.
Оказывается уезжаем завтра сразу после завтрака. Ну и ладушки, ну и хорошо!
Завтра завтракаем и даже не построившись грузимся в машину. Старлей назначил старшим какого-то сержанта из правофланговых. Тот пересчитал по головам и сказал, что все на месте, ехать можно.
Поехали.
Так распрощался я со школой сержантов, в которой прожил, прослужил полгода, которой я просто отдал полгода своей жизни.
Ехали с полчаса. Приехали, разгружайся! И куда же это мы ПРИБЫЛИ? Вокзал.
Садимся на поезд. Нормально все места сидячие. Мягкие подголовники. Сиденья, как в автобусе дальнего следования.
Поехали. Впереди столица нашей Родины Москва.
Ехали часа четыре. Едва моргнуть успел, за окном промелькнули Железка, Кучино, незабвенная Салтыковка. Все тропинки здесь исхожены. Ну пусть не все, но многие. Надо же, всего год здесь прожил и год не был, а вроде бы даже соскучился. Как быстро привыкаешь, оказывается.
Вот и Курский вокзал. Только приехали на перрон, где останавливаются поезда дальнего следования, поэтому он кажется каким-то незнакомым.
Пятнадцать минут потолкались на месте и выяснили, что я один могу считаться москвичом. Нет за местного я себя не выдаю, но знание местности выявил своевременно. Объяснил старлею, как нам ехать на аэропорт, как ему найти улицу Марии Ульяновой, ему туда по личным делам надо. Рассказал ребятам где здесь ресторан, где телефон межгород. Короче, заслужил всеобщий авторитет.
Старлей сразу зауважал меня. Эдакое чувство, когда находишься в незнакомой местности, где может оказаться опасность, и встречаешься с проводником, то автоматически чувствуешь некоторое почтение к этому знающему человеку. Он собрался покинуть нас, но это, конечно, между нами, через полчасика он вернется. Я его спросил, а если я тоже отлучусь на полчасика. Он долго мялся, в конце концов дал добро, но сказал, что , если что, ну там патруль или милиция, то он ничего не знает. И, еще попросил, чтобы ребятам я ничего не говорил. А то еще кто-нибудь захочет, а потом придется собирать народ по всей Москве. Ни патрулей, ни милиции я не боялся и отправился в Дом Коммуны — общежитие института Стали и Сплавов.
В общежитие я прошел свободно. Когда подходил, боялся, что форма будет препятствием для входа, но оказалось наоборот.
На вахте дежурил знакомый старшекурсник, он сразу меня узнал, мимо проходили двое ребят с моего курса. Они тоже сразу же узнали меня, подошли, началась достаточно шумная беседа, подошли еще несколько человек. Всей толпой двинулись на третий этаж к моим друзьям.
В комнату, правда, я зашел уже без толпы, в одиночку. Дома были все: и Илья, и Лешка, и Колька, и Вадим. И еще какой-то незнакомый парень.
Громкая беседа, обнимания, полезли снимать с меня шинель. Говорю: «Мне на вокзал бежать нужно, мы дальше едем.» Не воспринимают. Достали початую бутылку водки, колбасу, хлеб. Приняли по сотке. Кто-то побежал за второй. Рассказываю про службу. Принесли выпивку. Бабахнули по маленькой. У кого-то маниакальная идея ехать в институт.
Приехали. Оказывается они меня притащили на КВН. Пытаюсь отбрыкаться. Ни в какую. Девчонки налетели, что-то щебечут, лезут с поцелуями. У меня голова от поезда не своя стала, последний раз ели когда-то утром, а я уже дважды махнул. Все вокруг крутится, едет. Появилась Ирка. Тоже обнимания, поцелуи. Хорошо, что не в общаге мы. Сейчас бы точно в койке у кого-то оказался и я даже догадываюсь у кого.
Вытащили меня на сцену. В зале декан, замдекана, преподаватели. Студенты овацию устроили. Оказывается помнят меня, а тут еще в солдатской форме, да в парадной! КрасавЕц! Прочитал какое-то стихотворение. Пригласил всех в Советскую Армию послужить. Ушел
Все! Слава Богу, отстрелялся. Едем в общагу. Здесь стол накрыт. Ирка, старая любовь не пропадает. Садимся. По маленькой. Но за временем я слежу. Полчаса на застолье и хватит. Все. Ребята, извиняйте, прощайте, увидимся.
Выходим всем скопом на улицу. Ловим такси. Двадцать минут и я на вокзале. Нахожу наших. Все на месте кроме старлея. Ждем. Я начинаю дремать. Монотонный гул вокзала укачивает, убаюкивает. Тепло, хорошо, спокойно, никуда не торопим...
Прибыл командир. Поднимаемся и на метро. С одной пересадкой до станции Аэропорт. Приехали. Нестройной колонной движемся к зданию аэропорта. Увидел бы наш старшина, как мы ходим. Это было бы что-то.
Вот и автобус-экспресс. Прямо до Домодедово. Занимаем почти весь салон. Со всеми удобствами отъезжаем. Старлей тоже очевидно слегка принял на грудь, поэтому ничего не заметил.
Приехали. Располагаемся в зале ожидания. Мы с литехой идем за билетами. Билеты бронь. Оформляют списком. Сразу регистрируют. Что-то долго выясняют по телефону. Опять какие-то долгие переговоры и, наконец, все завершилось. Билеты оформлены, ждем необходимого времени.
Наконец пришел час Х. Объявлена посадка. Садимся в лайнер. Не знаю, как там в зарубежных самолетах, а в нашем очень даже ничего.
Я сижу у окна. Вся картина полета как на ладони. Правда ладонь эта напоминает ладонь негра. И полет еще не начался. Уже темно, ночь темная и кроме прожекторов и фонарей ничего почти не видно. Но вот начинается\ движение. Самолет разворачивается и выезжает на взлетную полосу. Фонари на краю полосы медленно кружат вокруг самолета. И вдруг они побежали, побежали, уменьшаются, остались где-то внизу и сзади. Мы взлетаем. Стюардесса напоминает, чтобы мы пристегнулись.
Летим. Небо чистое и ясное. Можно изучать астрономию. И вдруг край неба за крылом светлеет. Темнота разорвалась неровными какими-то кусками. Середина совсем белая. И следом весь горизонт светлеет все больше и больше. Затем его середина начинает рыжеть. Желтый цвет забивает все остальное, вот он округляется, рыжеет, становится оранжевым.
Ярко-оранжевый круг солнца высунулся из-за горизонта и слепит глаза, не дает смотреть. А с противоположной стороны глухая темнота, сине-черная ночь без просвета, без искорки, без единого огонька.
Можно опустить на окне ночной фильтр и тогда круг нашего светила виден ясно и четко. Но в этом случае теряется все многообразие красок, вся игра света там, где встречаются свет и тьма.
Самолет летит на восток и мы увидели, как солнечный закат задом наперед. Будто сняли на кинокамеру заход солнца, а затем ускоренно прокрутили задом наперед. Эффект, конечно, поразительный. Сколько я не летал потом, пусть и не так уж много, но раз пять-семь наберется точно, но больше такого не наблюдал ни разу.
Четыре часа полета и мы в Иркутске. Вышли. Багаж еще не разгружали. Ждем. Какой багаж? Вещмешки да скатанные шинели. Еще у старлея какой-то баул с подарками из Москвы.
Командир на телефоне. С кем-то не по детски ругается. Мат-перемат разносится на весь ночной иркутский аэропорт. Наконец переговоры завершаются. Он идет к кассам и берет опять билеты.
Мы голодные. Последний раз по-настоящему ели утром в воинской части. Скоро ночь закончится и будут сутки с нашего знаменательного завтрака. Покупаем еще по булке и ждем, что же будет дальше.
Начинает светать. Восток становится серым. Наступает новый день, чувствуется, что будет хорошая погода, но все-равно рассвет плаксивый и неуверенный. Может быть потому, что еще очень рано...
Серый туман поднимается от земли. Кажется, что это он и является источником света. Серость, растворяется в свете уступает место желтизне, и вот уже становится ясно, что скоро, совсем скоро взойдет солнце.
Нас приглашают в самолет. Старлей предупреждает, что полетим над Байкалом, и что такого, может быть, больше уже никогда не придется увидеть.
Да, очень красиво, но не так, чтобы прямо смертельная красота. Хотя это всегда так, если сначала наговорят с три короба, наобещают несусветных радостей, то потом от всех радостей остаются только обертки и упаковка.
Байкал плескался, зажатый каменными глыбами, и вода меняла свой цвет от сердито-серого до морского зеленовато-синего. Дул ветер. Ветер порывистый, неустойчивый, то затихающий, то рявкающий злобно и агрессивно. При таком ветре не хотелось никуда лететь.
Прилетели. Город называется Улан-Уде — столица бурятского края. Бурятами бурятов назвали казаки, которые осваивали эти земли. На нашем современном русском языке это звучало бы, как братья. Братья — браты — буряты. Если ты к ним хорошо относишься, то и они к тебе со всей душой. Но, если что-то не заладится, то не обессудьте.
На площади возле аэропорта стоит небольшой автобус. Как оказалось ждут нас.
Сели, поехали. Отлично. Мы едем, едем, едем, в далекие края...
Приехали. Сосны. Со всех сторон сосны. Забор с колючкой по верху. Приземистые здания. Дежурный по КПП вызывает дежурного по части.
Через пятнадцать минут приходит дежурный по части, майор средних лет.
- В штаб идти еще рано. В столовую поздно. Но все-равно идите в столовую, ребята найдут, что вам дать поесть.
Автобус с водителем остается на КПП. А мы в сопровождении дневального по проходной идем в столовую.
Столовая — приземистое одноэтажное здание, больше напоминающее сарай или другую хозяйственную постройку. Постройка, язык не поворачивается называть эту столовую зданием или домом, на треть вросла в землю, от окон до почвы не более полуметра, стены плохо белены, какие-то ободраные.
Заходим внутрь. Личный состав сплошь монголоидные типы. Очевидно буряты. Может монголы, но нам это до фонаря. Дежурный по столовой или просто старший, высокий сержант в засаленом до черноты х/б и в незастегнутой белой поварской куртке, наброшенной на плечи. Сопровождавший нас дневальный по КПП видимо знаком с сержантом. Он подходит и что-то говорит вполголоса.
- О! Накормить? Сейчас накормим! Ребята, - это уже к нам,- садитесь к столу. Эй, воин! - это уже к рядовому, очевидно первогодку, который орудовал влажной тряпкой на швабре, подметая пол.
- Ну-ка накорми ребят. Скажи повару, пусть мясо достанет, у него много мяса осталось, и картошечки, если картошка кончилась, пусть поджарит, ну и там чай, компот, хлеб. В общем все, что надо! Давай!
- Да стол убери у них, - вдогонку этому же рядовому.
Пол под ногами кажется земляным. Или он такой грязный или действительно земляной. Мы молча сидим, потихоньку оглядываясь, чтобы не заметили хозяева.
Уборщик по кухне, которому нас поручили, сбегал уже на кухню, видимо, все передал и теперь собирается создавать подходящий интерьер.
Он с разгону, не долго думая, той же шваброй, которой убирал полы, смахивает со стола огрызки хлеба, грязные тарелки, какие-то куски неопределенной формы и цвета. Небольшое озерцо из пролитого чая он аккуратно согнал на пол, а пятно из какой-то засохшей подливы тщательно растер все той же тряпкой.
- Мужики я здесь есть не смогу, - жалобно проныл один из наших сержантов. Все промолчали. Всем одинаково было не по себе, но ссориться с местными было не с руки. Тем более, что мы очень голодные. Тем более, что больше здесь есть было негде. Тем более, что все они монголы или буряты, что не играет роли. Тем более, что скажут, что русские привередничают.
Но посуда оказалась вроде бы чистой, а еда съедобной и даже вкусной. Тушеное мясо с картофельным пюре, да мы тысячу лет уже такого не ели. А хлеб был нарезан здоровенными ломтями, мягкий и пахучий, прямо деревенский.
Налетев на еду, мы тут же забыли сложности существования в такой обстановке. И вспомнили, только когда был допит весь чай. А чай в отличие от всего остального был вообще необыкновенный. Душистый не душистый, даже не ароматный, а живущий в своем специфическом духу, именно не запахе или аромате а духе. Они были неразделимы друг от друга: влага и клубящийся над ней густой вязкой кипой ее дух.
Поели и захотелось спать, хотя в самолете немного спали. Но что это за сон для молодого организма. Но спать было некогда. Мы отправились обратно к КПП и к нашему автобусу, резонно решив, что именно там и будет нас искать наш старлей.
Так и получилось. Старлей выстроил нас и зачитал список из двенадцати человек.
- Вы остаетесь здесь для дальнейшего прохождения службы. Остальные на КПП и дальше, но уже без меня.
И мы поехали в следующую воинскую часть.