Гоголь

Диктор (ЗК)

Из письма доктора Тарасенкова: «Лицо умершего выражало не страдание, а спокойствие, ясную мысль, унесенную с собою за гроб. С сокрушенным сердцем я отправился на службу, вздыхая и стараясь разуверить себя, что не наяву видел я невозвратную погибель великого художника вместе с его творениями!».

…………………………………………………………………..

Диктор (ЗК)

В 1848 году Николай Васильевич Гоголь после долгого отсутствия на родине возвращается в Москву. Своего собственного жилья или даже съёмной квартиры у Гоголя никогда не было, обычно он останавливается у друзей. Гоголь вообще живёт как странствующий монах, из вещей только дорожный сундук и одежда.

Чаще всего, находясь в России, Николай Васильевич гостит у своего друга- историка Михаила Погодина,  близ Плющихи, в знаменитой Погодинской избе. Там Гоголя всегда ждёт светлая, уютная мансарда, солнце и тепло. Вот только отношения Гоголя и Погодина становятся холодны. Хозяин даже затевает ремонт, как бы намекая писателю, что его нахождение в доме нежелательно. Гонимый и обиженный Гоголь вынужден искать себе новое пристанище.

Поводом для разлада с Погодиным, как и с другими своими друзьями, становится многострадальная книга «Выбранные места из переписки с друзьями». Собрав под одной обложкой все свои письма, размышления и нравоучения  Гоголь, находясь ещё в Италии, пишет в Петербург издателю Петру Плетневу: «Все свои дела в сторону, и займись печатаньем этой книги. Она нужна, слишком нужна всем — вот что покамест могу сказать; все прочее объяснит тебе сама книга».

Гоголь так уверен в необходимости и своевременности книги, что советует Плетневу запасать бумагу для второго издания. А оно, по его мнению, последует незамедлительно: «…книга эта разойдется более, чем все мои прежние сочинения, потому что это до сих пор моя единственная дельная книга».

В итоге получается с точностью до наоборот. Гоголь изданием очень недоволен. Цензура вмешивается в текст очень рьяно, в итого пять писем- статей исчезают совсем, в остальных наблюдаются огромные купюры и правки. Писатель сетует: «В этой книге все было мною рассчитано и письма размещены в строгой последовательности, чтобы дать возможность читателю быть постепенно введенным в то, что теперь для него дико и непонятно. Связь разорвана. Книга вышла какой-то оглодыш».

Реакция же общественности Гоголя поражает совсем. Духовенство говорит, что у Гоголя понятия о Русской Церкви и духовенстве конфузны, писатели и философы не скупятся на иронические колкости : «Ужель Николай Васильевич задумал нас всех жизни учить и как Россию строить…»

Самым же яростным критиком Гоголя оказывается Виссарион Белинский. «Проповедник кнута, апостол невежества, — что Вы делаете? Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною». Письмо Белинского к распространению запрещают, а сам философ становится персоной нон грата.

Интересна связь злополучной книги и Фёдора Достоевского. За распространение запрещённого письма Фёдора Михайловича приговаривают к смертной казни, заменённой впоследствии каторгой. Позже Достоевский отомстит Гоголю в своей книге «Село Степанчиково и его обитатели». Кто срывается под именем ханжи и брюзги Фомы Опискина догадаться несложно, особенно если он практически повторяет гоголевские «О, не ставьте мне монумента! Не надо мне монументов! В сердцах своих воздвигните мне монумент! А больше ничего не надо, не надо, не надо!»

Гоголь долго не может прийти в себя: «Здоровье мое... потряслось от этой для меня сокрушительной истории по поводу моей книги... Дивлюсь, сам, как я еще остался жив».
……………………………………………………………………………………..

Диктор (ЗК)

Гоголь слывёт монашествующим чудаком, живущим вдали от Родины, уже давно. В столице откровенно крутят пальцем у виска, когда Николай Васильевич в письмах своим друзьям настоятельно рекомендует читать книгу Фомы Кемпийского «О подражании Христу». «Всего лучше немедленно после чаю или кофею, чтобы и самый аппетит не отвлекал вас всякий день по одной главе».

Совет читать подобное «после кофею» вызывает в Москве страшное раздражение. Аксаков язвительно пишет, что уже давно надеется получить 2-ой том «Мёртвых душ», а уж никак не детскую книжицу. «Друг мой, ни на одну минуту я не усомнился в желании добра друзьям своим, но, признаюсь, недоволен я формами, в которых оно проявляется. Я даже боюсь его. Мне 53 года, я тогда читал Фому Кемпийского, когда вы еще не родились».

(Увлечение Гоголя религией известно всем, есть даже неподтверждённый факт, что незадолго до смерти Гоголь признался: “Ах, как много я потерял, что не поступил в монахи. Ах, отчего батюшка Макарий не взял меня к себе в скит?”

Даже если это действительно так, то старец Макарий из монастыря Оптина Пустынь, скорее всего сам попросил Гоголя продолжать писательскую деятельность, тем более что Гоголь приезжал у него просить благословения на труды, а уж никак не остаться в келье.)

……………………………………………………………………………………………..

Диктор (ЗК)

Раздумывая о причинах такой реакции на свои последние творения и письма, Гоголь приходит к выводу, что «описывать русскую жизнь можно только посреди неё и изучая её». Перед возвращением на Родину, Николай Васильевич осуществляет давно запланированное им путешествие в Палестину, к Святому Гробу.
 
То, что в итоге видит писатель, его совсем не вдохновляет. Впечатления от Палестины Гоголь называет попросту сонными, однажды во время дождя в Назарете, Гоголю причудилось, что он просто сидит в России на каком-то полустанке.

Гроб Господень тоже особого впечатления не производит. «Ещё никогда не был я так мало доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме. Я был там затем, чтобы на месте почувствовать, как много во мне холода сердечного, как много себялюбия и самолюбия».

В Москву Гоголь возвращается бодрым и отдохнувшим, похоже, что от его нравоучительного тона не осталось и следа. После отказа принять его у себя со стороны Погодина, Николай Васильевич  по приглашению своего друга-графа Александра Толстого вселяется в его дом на Никитском бульваре.

………………………………………………………………………………..

Диктор (ЗК)

Гоголь знакомится с графом Толстым в конце 1830-х годов, когда тот был военным губернатором Одессы. Они сразу находят общий язык, оба любят читать духовную и светскую литературу, обожают Пушкина и ревностно соблюдают религиозные каноны.
Как говорят, граф Александр в тайне ото всех носит вериги, изнуряя своё тело для смирения плоти, а также строго придерживается поста. В Великую Неделю даже капли постного масла себе не позволяет.   

По всей видимости, именно его Гоголь изобразил в генерал-губернаторе во втором томе «Мертвых душ», считая Толстого человеком, «который может сделать у нас много добра», ибо судит о  вещах не «с европейской заносчивой высоты, а прямо с русской здравой середины».   

(О графе, как о человеке, красноречиво говорит следующий случай. Будучи тверским губернатором, он зашёл в уездный суд, помолился перед иконой и сказал насмерть перепуганным чиновникам, что у них тут страшный беспорядок. "Снимите-ка мне ваш образ! О, да он весь загажен мухами! Подайте мел, я вам покажу, как чистят ризу". Граф вычистил икону, поставил в углу и перекрестился. "Я вам изменю киоту, за стеклом мухи не заберутся, и вы молитесь, все у вас будет в порядке". К великой радости удивлённых чиновников, кроме икон губернатор Толстой ничего боле смотреть и изучать не стал. С чем приехал, с тем и уехал.)

Супруга графа, графиня Толстая под стать мужу. Поддерживает связь с духовенством, активно занимается благотворительностью, да и отношение к еде такое же аскетическое. Анна Георгиевна Толстая, урождённая княжна Грузинская, ест тюрю из хлеба, картофеля, кваса и лука. Каждый раз за этим кушаньем княжна вспоминала: "И Гоголь любил её кушать. Мы часто с ним ели тюрю".

Гоголь привязан к графине не меньше, чем к своему другу. "Я вас полюбил искренно, - пишет ей он, - полюбил, как сестру, во-первых, за доброту вашу, во-вторых, за ваше искреннее желание творить угодное Богу, Ему служить, Его любить и Ему повиноваться".

Вместе с Гоголем они читают духовную литературу. Гоголь специально для графини на полях делает пометки карандашом, отмечая самые ценные и нужные места. По словам графини, она обыкновенно ходит по террасе, а Гоголь, сидя в кресле, читает ей и объясняет значение прочитанного. Самая любимая глава - "Слово о пользе поста и молитвы". Пост и молитва в конце жизни Гоголя ещё скажут своё слово, так, что переезд писателя в дом на Никитском бульваре окажется судьбоносным. 

……………………………………………………………………………………………




Диктор (ЗК)

Гоголю выделяют на первом этаже 3 комнаты с отдельным входом из сеней: прихожую, гостиную  и кабинет, совмещенный со спальней, есть окна на бульвар и во двор.  Гоголь в последние годы своей жизни очень ценит спокойствие, тишину и уединение, мирская суета ему уже давно надоела. Поэтому и расположение дома, и входа, он как бы спрятан во дворе, и расположение комнат ему очень подходят.

Работает Гоголь обычно с утра до обеда, когда мысль не приходит, писатель ходит по комнате из угла в угол. Когда вдохновение посещает, сидит и пишет, катая шарики из белого хлеба. Друзьям говорит, что шарики помогают разрешению самых сложных и трудных задач. Кто-то даже собрал целую пригоршню этих шариков целые вороха и долго хранил.

Как вспоминал поэт и журналист Николай Берг: «Здесь за Гоголем ухаживали как за ребенком, предоставив ему полную свободу во всем. Он не заботился ровно ни о чем. Обед, завтрак, чай, ужин подавались там, где он прикажет. Белье его мылось и укладывалось в комоды невидимыми духами, если только не надевалось на него тоже невидимыми духами».

……………………………………………………………………

 Диктор (ЗК)

В Москве Гоголь продолжает работу над вторым томом «Мёртвых душ», первую редакцию продолжения знаменитой поэмы он сжёг в середине 40-х годов, находясь в Италии.  В свете необычайной болезненности Гоголя «Мёртвые души-2» по его замыслу должны донести до читателей мысль как через страдания телесные можно духовно переродиться. Но, по признанию писателя, книга получилась незрелой и вредной.

В письмах друзьям он потом напишет: «Как только пламя унесло последние листы моей книги, ее содержанье вдруг воскреснуло в очищенном и светлом виде, подобно фениксу из костра, и я вдруг увидел, в каком еще беспорядке было то, что я считал уже порядочным и стройным».

Гоголь считает, что о высоком и прекрасном говорить рано, если не показать всего множества путей достижения оного. В своей книге он показал этого мало, потому и уничтожил. Теперь же, находясь в России, на новом эмоциональном подъёме он довершит многолетний труд. 

Привычка сжигать неудачное, связана у Гоголя не только с «Мёртвыми душами». Поэму «Ганц Кюхельгартен» Гоголь сжигает только потому, что она не находит положительных рецензий в прессе и плохо расходится в книжном магазине. Позднее Николай Васильевич сделает то же самое с драмой из запорожской жизни «Выбритый ус», и сожжёт её  огонь ее не юнец, а уже писатель с весроссийской славой.
.
Жуковский рассказывал: «Читал мне Гоголь трагедию. Сначала я слушал; сильно было скучно; потом решительно не мог удержаться и задремал. Когда Гоголь кончил и спросил, как я нахожу, я говорю: «Ну, брат Николай Васильевич, прости, мне сильно спать захотелось». «А когда спать захотелось, тогда можно и сжечь ее». - отвечал он и тут же бросил в камин. Я говорю: «И хорошо, брат, сделал».

Особо приближённых друзей Гоголь балует выдержками из готовых частей второго тома «Мёртвых душ». Друг Гоголя Степан Шевырёв говорит, что написанное несравненно выше первой книги. Да что там, второй том? Как-то мимоходом Гоголь обронит мысль о задуманном третьем томе. Москва недоумённо следит за писателем. О преобразившемся Гоголе говорит и его попытка устроить свою личную жизнь, он делает предложение графине Анне Михайловне Виельгорской, но получает отказ. Писатель-монах так и остаётся монахом.

В октябре Гоголь смотрит постановку «Ревизора» в  Малом театре, но она ему не нравится, и он приглашает  артистов к себе в дом на Никитском, где сам в лицах читает пьесу. Гоголь сидит на диване перед столом, вокруг него на стульях и креслах  расположились слушатели:  Михаил Щепкин, Аксаковы, Иван Тургенев.  Гоголь читает прекрасно, но под конец сильно утомляется.  Щепкин, растроганный подобным спектаклем, утирая слезы, Гоголя обнял.

Дружба с великим Щепкиным началась ещё в 32-ом году, тогда молодой литератор Гоголь пришёл в гости к актёру и сразу с порога спел:

Ходит гарбуз по городу,
Пытается своего роду:
Ой чи живы, чи здоровы
Вси родичи гарбузовы?

Они рассмеются, и их дружба продолжится до самой смерти писателя. Именно с Щепкина Гоголь срисует своего Городничего, именно у него он подхватит фразу «Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит», и именно Щепкин подарит ему мистический сюжет  о серенькой кошечке из «Старосветских помещиков».

Они оба любят покушать, и постоянно рассуждают о варениках, голубцах и  паляницах. . Причем у обоих «глаза бывали масляные и на губах слюньки». Винам и наливкам Гоголь даёт названия «Квартального» и «Городничего», потому что они «устраивают и приводят в набитом желудке все в должный порядок», а жжёнку, потому что горит голубым пламенем, Гоголь называл Бенкендорфом.
.
«А что? — говорил он Михаилу Семеновичу после сытного обеда, — не отправить ли теперь Бенкендорфа? — и они вместе готовили жженку, после чего громко пели украинские песни. Но это тогда, раньше, сейчас же Гоголь чаще всего задумчив и в еде непритязателен.

Щепкин даже готов простить спор с писателем вокруг «Развязки Ревизора»- дополнением, которое Гоголь напишет, что бы превратить сатирическую пьесу в своего рода нравоучение.  «После меня переделайте хоть в козлов, а до тех пор я не уступлю вам Держиморды, потому что и он мне дорог». Гоголь Щепкину отвечает,  что не аллегорию он хотел сделать, а чтобы зритель применил эту пьесу к самому себе и сам себя спросил: «Разве у меня рожа крива?».

«Развязка «Ревизора» была признана неудачной, ее постановка не состоялась, а сама пьеса будет напечатана только после смерти Гоголя, в 1856 году.

………………………………………………………………………………………

Диктор (ЗК)

Гоголя нельзя назвать идеальным соседом. После перенесённого малярийного энцефалита у него ворох странных привычек и особенностей. Даже при легком похолодании Гоголя начинает знобить, а в натопленной комнате он испытывает жар до такой степени, что не может нормально работать. «Голова моя страдает всячески: если в комнате холодно, мои мозговые нервы ноют и стынут; если же комната натоплена, тогда этот искусственный жар меня душит совершенно», - пишет Гоголь.

Помимо этого у Гоголя наблюдаются частые обмороки, бессонница чередуется с сонливостью. Его преследуют галлюцинации, посещают необъяснимые приступы панического страха, несколько раз за свою жизнь писатель погружается в длительный летаргический сон.

Этих приступов Гоголь очень боится, в книге «Выбранные места из переписки с друзьями» он пишет: «Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться...»
Более 10 лет Гоголь не ложится в постель. Ночами дремлет, сидя или полулежа в кресле или на диване.

Повреждение психики сказываются и в виде долгих и страшных депрессий. Когда же последствия болезни отступают, и начинается «чудное исцеление», Гоголь со смирением монаха принимает последствия болезни как испытания свыше.

(«О! как нужны нам недуги! Я стал лучше, нежели был прежде; не будь этих недугов, я бы задумал, что стал уже таким, каким следует мне быть. Слыша все это, смиряюсь я всякую минуту и не нахожу слов, как благодарить небесного Промыслителя за мою болезнь».)

………………………………………………………………………

Диктор (ЗК)

В свою последнюю новогоднюю ночь Гоголь встречается у Толстых с  доктором Фёдором Гаазом. Тот пожелал  Гоголю такого «нового года», который даровал бы ему «вечный год».  От такого поздравления Гоголь впадает в уныние. Первого января 1852 года Гоголь сообщает, что 2-й том "совершенно окончен", что он приступает к корректуре изданий своих сочинений и зовёт всех в гости слушать малороссийские песни.

Светлую полосу прерывает смерть Екатерины Хомяковой, сестры поэта Языкова, с ней Гоголь очень дружил и был крёстным её сына. Наутро после первой панихиды он говорит Хомякову: «Ничего не может быть торжественнее смерти. Жизнь не была бы так прекрасна, если бы не было бы смерти. Все для меня кончено». У писателя начинается последний в его жизни кризис.

(На похороны Хомяковой Гоголь не приходит, вместо этого он едет в Преображенскую больницу для умалишенных, к знаменитому московскому блаженному Ивану Яковлевичу Корейше. Впрочем, по свидетельству очевидцев, подъехав к воротам, Гоголь слез с санок, долго ходил взад и вперед у ворот, потом долгое время стоял на одном месте, и наконец, не входя во двор, опять сел в сани и велел ехать домой.)

По странному стечению обстоятельств в дом графа Толстого, где живёт Гоголь, в конце января приезжает погостить ржевский протоиерей Матфей Константиновский. Они ведут резкие и сложные беседы. Матфей говорит измученному депрессией писателю, что Гоголь недостаточно благочестив и смиренен, призывает отречься от Пушкина. Когда Гоголь читает ему беловой вариант второго тома «Мёртвых душ», священник говорит, что книга несомненна вредная и требует её уничтожить.

Драматург Иван Леонтьев-Щеглов позже напишет: «Гоголь, великий Гоголь, беспощадный сатирик, гениальный провидец сердца человеческого - бледный, потрясенный, почти скованный от ужаса в своем кресле... и перед кем же? Перед невзрачным и полуневежественным, исступленным попом, пугающим его больное воображение... Окончание трагедии – известно».

………………………………

Диктор (ЗК)

Смерть Хомяковой и наставления Матфея Константинопольского окончательно выбивают Гоголя из душевного равновесия. Он отказывается от творчества и начинает говеть за неделю до Великого Поста. Он вручает графу Толстому портфель с рукописями для передачи митрополиту Московскому Филарету, но граф отказывается.

Начиная с 5 февраля, Гоголь почти ничего не ест, а ночи проводит в молитвах. Доктор Тарасенков пишет в своих записках: "Масленицу он посвятил говенью; ходил в церковь, молился весьма много и необыкновенно тепло; от пищи воздерживался до чрезмерности, за обедом употреблял несколько ложек капустного рассола или овсяного супа на воде. Когда ему предлагали кушать что-нибудь другое, он отказывался».

В ночь с 8 на 9 февраля после продолжительной молитвы на коленях Гоголь засыпает на диване без постели, и слышит во сне голоса, говорящие ему о близкой смерти. Находясь в тревоге, Гоголь вызывается священника для причастия, но когда тот приходит, писатель уже успокаивается и откладывает совершение таинства. Граф Толстой, видя как Гоголь себя изнуряет, прекращает у себя дома богослужения.

В ночь с 11 на 12 февраля, в третьем часу, Гоголь будит своего слугу Семена, велит ему подняться на второй этаж, где располагается печь, велит растопить её и затем сжигает рукописи. «Барин, что вы это делаете!» - "Не твое дело, - отвечает Гоголь, - молись!» Наутро писатель говорит графу Толстому: "Вот что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжег все. Как лукавый силен, вот он до чего меня довел. А я было думал разослать на память друзьям по тетрадке: пусть бы делали, что хотели".

Граф, желая оградить Гоголя от мысли о смерти, скажет: «Это хороший признак - и прежде вы сжигали все, а потом выходило еще лучше; значит, и теперь это не перед смертью. Ведь вы можете все припомнить?» - «Да, - оживляется Гоголь,- могу, могу: у меня все это в голове".

Граф стремится всеми возможными способами излечить больного. «Я знаю, врачи добры: они всегда желают добра»,- при этом Гоголь смотрит на врачей, как человек, уже давно всё для себя решивший. "Трудно было предпринять что-нибудь с человеком, - вспоминает доктор Тарасенков, - который в полном сознании отвергает всякое лечение". Как и в прежние годы, Гоголь был твердо убежден, что жизнь его в руках Господа, а не в руках врачей. «Ежели будет угодно Богу, чтобы я жил еще, - буду жив...» - говорит он.

18 февраля, в понедельник Гоголь слег в постель и больше уже не встаёт. Он лежит на диване в халате, в сапогах, отвернувшись лицом к стене, с закрытыми глазами, в руках четки. Граф Толстой, видя критическое положение, созывает консилиум, на котором врачи принимают решение лечить его насильно. Вариантов диагноза два: «менингит» и «брюшной тиф».

Врачи сажают больного в теплую ванну, затем обливают холодной водой, обкладывают тело горчичниками и горячим хлебом, ставят к носу пиявок. Гоголь твердил: «Не надо! Снимите пиявки, поднимите ото рта пиявки!..» Ему выкручивают руки, и не обращают внимания. Как пишет доктор Тарасенков: «Обращение их было неумолимое; они распоряжались, как с сумасшедшим, кричали перед ним, как перед трупом. Клименков приставал к нему, мял, вороча, поливал на голову какой-то едкий спирт, и, когда больной от этого стонал, доктор спрашивал, продолжая поливать: «Что болит, Николай Васильевич? А? Говорите же!», но тот стонал и не отвечал».

Прекратив попытки спасения, оставив дежурного доктора Тарасенкова, врачи разъезжаются. Пульс Гоголя падает, дыхание слабое, он с трудом держит голову и дрожит от холода. После глотка бульона, писатель начинает забываться, теряет память. В начале одиннадцатого вечера он громко кричит: «Лестницу, поскорее давай лестницу!». Гоголь пытается встать, но ноги его больше не держат. Всю ночь он бредит. «Давай бочонок! Давай, давай! Ну, что же!». Затем снова теряет сознание.

21 января 1852 года в восемь часов утра Николая Васильевича Гоголя не стало. Ему было сорок три года.
…………………………………………………………………………………..