Державин

Указ императрицы Екатерины Второй от 15 декабря 1785 года гласит «Всемилостивейше повелеваем действительному статскому советнику правящему должность правителя Олонецкого наместничества Гаврилу Державину отправлять ту должность в Танбовском наместничестве».
Гавриил Романович ждал нового назначения уже полтора года, поэтому эта новость для него радостная. Как он сам говорит, это «место гораздо лучше прежнего», и хотя он бы сам предпочёл родную Казань, но «повиновался жребию и поехал в Тамбов».
С прежнего места работы – Олонецкого наместничества статский советник Державин уезжал с тяжёлым сердцем, ссора c генерал-прокурором Вяземским и генерал-губернатором Тутолминым не прошла бесследно. Тот же Вяземский узнав, что Державин отбывает в Тамбов, во всеуслышание с особым сарказмом заявил: «По моему носу раньше черви поползут, нежели Державин долго губернатором просидит».
Это очень задевает Гавриила Романовича. Так что, не в малой степени своей работой он хочет опровергнуть свой имидж несговорчивого и конфликтного человека, доказать свою значимость, ну и конечно верой и правдой послужить Отечеству, воплотить свои планы. Впрочем, как любил говаривать сам Державин «я горяч и в правде чёрт», что не может не вызывать некое затруднение в общении с чванливой знатью.
Предварительно изучая будущее место работы, Державин отмечает тамбовский герб - «В лазоревом поле улей и над ним три золотые пчелы. Земля зелёная. Отражает древнее занятие жителей – бортничество и трудолюбие, а так же неприступность изначальной крепости». Всё это будущему наместнику по душе. Так же Державин узнаёт, что наместничество по территории очень обширно – 13 уездов, богато плодородными землями и природой, но границы обозначены грубо, поэтому по прибытии первым делом надо провести земельное межевание и составить чёткую и подробную карту.
Как торговый город - Тамбов, хоть и губернский, скромнее окружающих его уездных. Но все же население втрое больше, чем в Петрозаводске, да необразованные карелы с чудью по улицам не ходят. К тому же в окрестностях есть недурные поместья.
Губерния существует всего шесть лет, но губернаторы в ней то и дело сменяются. Державин уже пятый.
Из разговоров со знакомыми Державин узнаёт, что тамбовское дворянство многочисленно, самолюбиво, капризно и обладает очень дурным нравом. А сам тамбовский генерал-губернатор, вместе с которым наместнику нужно наводить в губернии порядок, ещё на первой встрече в Петербурге предупреждает, что его ждут «неимоверные недоимки».
Правда, закон, порядок и справедливость – таковы ориентиры Державина, именно их он постарается привить на тамбовской земле.
……………………………………………………………………..
Весной 1786-го года, а именно 4-го марта Гавриил Романович Державин прибывает в Тамбов. Вид открывается не самый радостный, по словам современников Державина «здания присутственных мест, не ремонтируемые, разваливались. В некоторых местах города не было никакого проезда в дождливые дни, там утопали и люди, и скот. Кривые улочки с домами, покрытыми соломой, никогда не мостились. Настоящее болото». Так что, работы предстояло много.
Встреча Державина с наместником Гудовичем окрыляет новоиспеченного губернатора, в своих письмах к графу Шувалову он восторженно пишет: «Редко какому начальнику удаётся столь всеобщую выиграть любовь и почтение, как Ивану Васильевичу, а я со своей стороны совершенно счастливым себя нахожу быть под его начальством». Таким образом, перспективы работы двух не самых простых, незаурядных людей казались безоблачными. После дрязг с олонецкой знатью приветливость Гудовича выглядит необычной и очень обнадёживающей.
Вступая в должность, Державин пишет в Петрозаводск, одному из своих прежних сослуживцев: «Имеем здесь тысячу выгод перед Петрозаводском: дом изрядный, общество хорошее и подчиненных всякого рода довольно; была бы охота, есть с кем работать, а паче всего, — не знаю, что вперед будет, — господствует у нас единодушие».
То же самое мы читаем и в письмах его супруги Катерины Яковлевны: «Мы совершенно довольны Тамбовом: жить весело, дешево; начальник очень хорош, кажется без затей, не криводушничает, дал волю Ганюшке хозяйничать; теперь совершенный губернатор, а не пономарь».
Чтобы дальнейшая история взаимоотношений Гудовича и Державина была понятна, надо рассказать о полномочиях генерал-губернатора, или как его ещё называли – наместника, и губернатора. Генерал-губернатору подчинялись 2-3 губернии, он следил за порядком на местах, обладал широкими административными, финансовыми и судебными полномочиями, под его руководством были все воинские части. Впрочем, чаще всего конкретной административной работой он не занимался, осуществляя только политическое руководство.
Губернатор же наоборот вёл хозяйственную и финансовую работу, контролировал администрацию и действия сословий, которые могли назначать людей на различные должности. К слову сказать, зоны ответственности между наместником и губернатором были размыты, нигде прописаны не были, так что порой «перетягивание одеяла» не могло не приводить к ошибкам, а порой и к скандалам.
Своим первым распоряжением Державин отправляет сразу трёх уездных землемеров (борисоглебского, темниковского и моршанского) в Козлов, именно там располагается Тамбовская межевая контора. Такое решение не случайное, процесс Генерального межевания, начавшийся ещё при императрице Елизавете и возобновлённый при Екатерине Второй, ни шатко, ни валко длится уже 30 лет. Пока же в столице имеется очень смутное представление о ресурсах земли российской, никто точно не знает, сколько и где людей проживает, чем они занимаются, где проходят границы уездов и имений, как проходят русла рек и прочее-прочее. Таким образом, Генеральное межевание – это и перепись населения и глобальная ревизия.
Задачу для землемеров формулирует Гудович, доверив Державину проследить за её исполнением. Это отличная возможность испытать нового губернатора на исполнительность и деловитость. Землемерам предписывается исправить неверность в расстояниях между городами и селениями, точно начертить течение рек, показать почтовые дороги и станции, отметить горы, болота, леса, мосты…Непочатый край. Срок исполнения работ указан оптимистично – 15 мая 1786 года, то есть на всё про всё от силы месяц.
Благое начинание сразу же упирается в неучтённые сложности. В глубинке землемерам не доверяют, боятся и повсюду ставят им препятствия. Из рапорта губернского землемера Якова Нестерова: «Шацкого уезду в селе Вановье дворцовой волости староста Семён Осипов продержал нас более пяти часов, не давая лошадей, и если бы не земский староста, то и более принуждены были стоять, потому что Осипов неведомо куда делся».
Не лучше дела обстоят и в Кадомском уезде, около села Пеньки. При инспекции реки Мокши выяснилось, что никакого моста или переезда нет. В ответ на желание губернского землемера переправиться на другой берег крестьяне объявили, что «управляющий строго наказал, никого не перевозить». Просидев четыре часа на берегу Мокши, землемеры были вынуждены мастерить из подручных материалов небольшой плотик, чтобы найти лодку или большой плот. Поиски венчаются успехом, служитель Нестерова возвращается на плоту, на котором экспедиция, сопровождаемая ругательствами пеньковцев, переправляется.
Случаются инциденты и посерьёзнее, как, например, в селе Покровском Кирсановского уезда, где землемеры должны провести границы владений местных помещиков. Землемеров встречает толпа верхом на лошадях и в телегах, все копьями, косами и дубинами, «грозятся убить до смерти». Из рапорта землемера Тихонова: «хвалились себя погубить, но и нас живыми не пустить. Один из них на председателя косой замахнулся, и если б тот не увернулся, был бы посечен». Таким образом, межевание в Кирсановском уезде не удаётся.
Да и сами землемеры не без греха. В селе Юрьево Козловского уезда некий землемер Селиванов отмеряет земли в пользу помещика Новикова, конечно, не без выгоды для себя. В итоге юрьевские крестьяне в количестве трёхсот человек нападают на землемера, ломают его инструменты, а чиновников избивают.
И вот так везде, то поколотят, то вешку из земли вынут, то дубиной застращают, а то и просто на свою землю не пустят. Несмотря на это, работа идёт и даёт первые результаты. Но, конечно, о завершении картографических работ в срок уже речи быть не может. Составление атласа затягивается, может быть, ещё и потому что обобщением всех данных занимается один человек, тот самый подполковник Яков Никитич Нестеров. Да и того постоянно с места дёргает генерал-губернатор, мол, есть идейка дополнить атлас картой соединения судоходных рек Оки, Мокшы, Цны и других. Все эти дополнительные рекомендации, разумеется, во благо, но отдаляют появление атласа на непонятное время.
Впрочем, уже 6 марта 1787 года, то есть спустя год после начала работ, Нестеров утверждает, что «топографические карты уже в готовности, а топографическое описание переписывается набело». Этим самым он успокаивает и Гудовича, и Державина. Однако терпение генерал-губернатора и наместника тает когда долгожданный атлас не получают и в конце мая.
Точное время получения заветных карт не скажет никто, но, судя по документам, у Гудовича он оказывается в начале лета. С ним же он и отбывает к императрице. Надо отметить, что торопясь с составлением планов и карт генерал-губернатор имеет отнюдь не научные цели. Это одно из лучших средств угодить императрице, наместники соревнуются между собой, а сам же атлас воспринимают как размалёванный лист, в котором чаще всего ничего не понимают и не разбираются.
К чести Гудовича будет сказано, что он при составлении атласа он требует аккуратности и точности. Державин же проявляет себя хорошим организатором и администратором. Спустя некоторое время он сам себе задаст вопрос «что я полезного сделал для наместничества», и на первое место поставит «топографию губернии». Отбирать лавры у Гудовича Державин ни коем образом не хотел, просто чувствовал, что без него эту работу никто бы не завершил.
……………………………………………………………………….
«Новый и полный географический словарь Российского государства» гласит: «Тамбов с 1779 года главный город наместничества сего имени, лежит на левой нагорной стороне реки Цны, расстоянием от Петербурга в 1207 вёрст. Окружается с одной стороны за Цной мелким вырубленным бором». Так же в словаре упоминается, что город имеет оборонное значение, впрочем, на момент прибытия в Тамбов Державина от крепости мало что осталось, были видны только рвы.
Как и предупреждал Державина Гудович в городе «нестроение присутственных мест и всего вообще». Современники губернатора вспоминали Тамбов словами: «Жалкая картина». Хотя уж если говорить честно, то все провинциальные города выглядели не лучшим образом.
В 1775 году при проведении реформы административно-территориального деления России, Екатерина Великая обращает внимание на необходимость перестройки провинциальных городов, многие из которых по-прежнему выглядели как сёла. В декабре 1781 года императрица утверждает план Тамбова, такие же планы утверждаются для Козлова, Елатьмы и Моршанска. В утверждённом документе город разбивается на кварталы, улицы кардинально перепланированы. Державин мечтает сделать Тамбов эдаким маленьким Санкт-Петербургом с прямыми улицами, красивыми каменными зданиям, садами. По плану на центральной Соборной площади, или как ее тогда называли, Наместнической, стоял Спасо-Преображенский кафедральный собор, к нему примыкали дом генерал- губернатора, административные здания, гостиный двор и прочие здания государственного значения.
На основании нового плана наместничество предписывает «всем жителям, как при постройке нового, так и при перестройке старого строения не обходиться без дозволения Строевой экспедиции, дабы иметь неослабное наблюдение». Несмотря на это «частные здания строились как попало, без планов, без архитекторов», «одни были противозаконно захвачены, на другие у владельцев не имелось никаких документов».
За несколько лет до приезда Гавриила Романовича некоторые подвижки по выполнению плана на практике всё же случились. Силами прежнего генерал-губернатора Михаила Каменского за пределами города были утверждены новые кладбища, на одно из них по брёвнышку была перенесена Петропавловская церковь. Стараниями того же Каменского был возведен деревянный мост через реку Студенец, построен каменный почтовый двор. Строительство шло и в Моршанске, Кирсанове, Липецке и Усмани, там были сооружены кладовые для хранения казны, в Борисоглебске, Лебедяни и Кадоме – помещения для судебных учреждений, а в Шацке «питейных домов построено вновь шесть да два старых перестроено». Таким образом, утверждать, что Державин приехал на пустое место абсолютно беспочвенно.
Чтобы вникнуть во все начатые, завершённые и неоконченные проекты Державину требуется по меньшей степени полтора месяца. Особое возмущение о нового наместника вызывает состояние губернской тюрьмы. Как вспоминал Гавриил Романович: «Более 150 человек, а бывает, как сказывают, нередко и до 200, повержены и заперты без различия вин, пола и состояния в смердящие и опустившиеся в землю, без света, в избы без печей, или, лучше сказать скверные хлевы. Из сей норы едва видны их полумертвые лица и высунутые головы, произносящие жалобный стон, сопровождаемый звуком оков и цепей».
Не ожидая ничьего разрешения, не посоветовавшись с Гудовичем, Державин приказывает привести стройматериалы, а если их не хватит, то разобрать ветхие здания и, перебрав полученное, сделать из них пристройки к гауптвахте, находящейся недалеко от острога. Там будут содержаться виновные в преступлениях малой степени, раздельно в зависимости от пола, а для колодников же обвиняемых в тяжких преступлениях в остроге будет произведён ремонт. Финансирование же будет производиться из «остаточных сумм от неполного комплекта штатных команд»
Пройдёт чуть больше трёх месяцев и тамбовский комендант Булдаков отчитается, что на реконструкцию тюрьмы ушла разобранная конюшня, сарай, погреб, баня и две пустующие избы. «Внутри острога избы исправлены и очищены, печи переправлены, окна разделаны и утверждены железными решётками»
Несмотря на благие начинания, самостоятельность Державина не могла не зацепить генерал-губернатора и при посещении перестроенного острога Гудович высказал некое неудовольствие. Это был первый тревожный звоночек, впрочем, тогда на него никто не обратил внимания, ни Державин, ни Гудович, который вскоре общался с губернатором как ни в чём не бывало. Наряду с перестройкой острога параллельно шла починка деревянного моста через Студенец, а также ремонт дома генерал-губернатора.
Перестройка тюрьмы была хоть и важным, но не самым необходимым пунктом по преображению города. Гораздо сложнее было навести порядок в строительном деле, заставить горожан выполнять действующие законы и распоряжения. В конце апреля Державин пишет коменданту Булдакову, чтобы «он просящим в городе для строения домов места отводил и давал на них билеты, обязуя их застраиваться строго по утверждённым планам и фасадам».
Каждый житель города, взявший под строительство участок, должен поговорить с губернским землемером, что бы тот разбил отведённое место согласно направлению улицы, а также с полной точностью по длине, ширине и глубине. Во-вторых, хозяин участка должен заверить у архитектора план дома. Тот должен проверить эстетичность здания, его пожарную безопасность, удалённость от соседей и прочее. Если задумка не соответствует плану застройки или другим нормам, то архитектор должен помочь это исправить. Всё это относится к деревянным домам, к каменным же отношение куда как серьёзнее. Городничие должны сообщать обо всех желающих правителю губернии или наместническому правлению. Это отнюдь не каприз Державина, как он пишет: «Строение домов по воле их хозяев только внутренне, а наружно они должны быть согласно утверждённым планам и фасадам и отвечать симметрично расположению города».
Конечно, всё идёт не так гладко как хотелось бы. Перенос жилья на новое место или его перестройка требует значительных материальных вливаний, что малообеспеченные горожане просто не могут себе позволить. Если учесть, что лес в Тамбове очень дорог, это делало процесс переезда и ремонта очень болезненным.
Случались и курьёзы. Например, в одном из тамбовских имений графа Александра Воронцова построили колокольню, которая по вине архитектора-самоучки начала крениться на бок и чуть не упала сразу же после её строительства.
Ушлых исполнителей воли Державина тоже находится предостаточно. В случае с моршанским купцом Сливиным, готовым перенести своё жилище на новое место, тем самым камнем, на который нашла коса, оказался городничий Титов. Предприимчивый городовой решил обогатиться и брал за разрешения на места деньги, в то время как по Величайшему повелению жители должны были получать участки бесплатно. Сливин давать мзду городничему отказался и уже начал свозить к своей усадьбе лес и кирпич, когда Титов увёз все эти стройматериалы себе и заявил: «не дам тебе ничего без денег». Что сталось с доблестным блюстителем порядка после этого доподлинно неизвестно. 
Ну и наконец, случай, когда местные жители вступили в открытый конфликт с властью. Из рапорта елатомского городничего Загоскина: «Во исполнение указов полученных из наместничества отводил я с уездным землемером места для желающих. Пришёл ко мне мещанин Субботин, говорил великие грубости, кричал в великом азарте, грозил мне с неучтивством, что он всюду со мной со мной найдёт суд». Сам Субботин объясняет своё поведение так: «Я вступился за свой законный дом, которого не хочу лишиться. По нынешнему неурожаю хлеба и дороговизне цен, не то что переломку и перестройку сложно иметь, но и с нуждой отчаяние своё питать».
Вместе с Субботиным на «дворян и могущих капиталистов», приводящих их в «крайность и разорение», жалуются более ста елатомцев. По их мнению, они теряют свои «наследственные родовые, старинные и крепостные земли». С таким заявлением они обращаются к генерал-губернатору. Гудович встаёт на сторону горожан: «К перестройке на новые места никого строго не принуждать, разве что кто из них сам добровольно строиться пожелает и попросит места».
Конфликт заканчивается более чем интересно. После вмешательства Державина, действия Субботина квалифицируются как «дерзновенные», а сам Субботин отсылается «на ревизию» в губернский магистрат. На елатомский городской магистрат, поддержавший Субботина и остальных жалобщиков, возложена пеня в 25 рублей. А жалобщикам прямым тестом сказано, что «высочайше конфирмованные», т.е. утверждённые планы городов «поставлены для исполнения и обсуждению не подлежат». Таким образом, поэт и просвещённый человек – Гавриил Романович Державин выбирает для разрешения конфликта силовой вариант, что в этом случае правильно, подобные инциденты больше не приключались. Так что, любимые губернатором «порядок и симметрия» в конце концов, победили.
Правда, результатами своей градостроительной деятельности Державин в полной мере так и не смог, помешала грядущая отставка. Но всё же и при Державине улице становятся прямее и шире, строятся двух- и трёхэтажные каменные дома, разбиваются клумбы и сады. Спустя 50 лет Лермонтов, посетив Тамбов, напишет: «В нем есть три улицы прямые, и фонари, и мостовые... В нем зданье лучшее - острог, короче славный городок». Можно сказать, что без вмешательства Державина эти строки, даже столь ироничные, никогда бы не увидели свет.
………………………………………………………………
Отдельного разговора заслуживает строительство «присутственных мест», то есть зданий административного значения. К моменту прибытия Державина в город только одно здание в полной мере пригодно для работы и проживания. Это его дом – губернаторский дом. Желая попасть на приём к губернатору надо было пройти сени, людскую, переднюю, затем вы попадали в просторный светлый зал с семью окнами. Губернаторская резиденция похожа на обычную дворянскую усадьбу и отличается от неё только размерами. Домом семья Державиных довольна, называет его «довольно просторным».
Приезд Державиных в Тамбов оживляет жизнь города, семья нового губернатора обзаводится знакомствами и живёт на широкую ногу. Дом, обставленный новой сафьянной мебелью, с фортепиано, бильярдом, становится в Тамбове самым блистательным. По воскресеньям здесь проходят приемы и балы. По четвергам - обеды с симфонической музыкой, в городе нашлись два крепостных оркестра. Из Малороссии целыми пудами Державиным присылают варенье и конфеты, из Петербурга – партии вин. Два раза в неделю с местной детворой и молодёжью занимается танцмейстер, кроме того здесь проходят классы русской грамматики, арифметики и геометрии. В торжественные же дни в доме Державиных разыгрываются театрализованные представления. Ставятся французские оперы и комедии, трагедии Сумарокова, «Недоросль». В честь же приезда наместника летом 1786 года устраивается настоящая феерия в греческом стиле. По залу, украшенному венками и гирляндами, ходят Аполлоны и Афродиты, декламируют стихи и поют песни, заканчивается же представление впечатляющей иллюминацией. Спектакли имеют такой успех, что спустя год Державин приступает к постройке отдельного здания для театра.
Как говорит Державин, все эти начинания «не токмо служили к одному увеселению, но и к образованию общества, а особливо дворянства, которое, можно сказать, так было грубо и необходительно, что ни одеться, ни войти, ни обращаться, как должно благородному человеку, не умели, или редкие из них, которые жили только в столицах».
И всё же деревянная усадьба не отвечает статусу «дома губернатора», она уже безнадёжно устарела. На усадьбу же генерал-губернатора вообще было больно смотреть. Губернский архитектор Усачев в своём рапорте сообщал: «капитальную среднюю стену в зале, выгнутую от тяжести труб и дымохода, необходимо выправить и подпереть столбами. А трубы эти надо разобрать и вывести в других местах». В генерал-губернаторской резиденции ветхости и неисправности находят каждый год, так же как и в остальных административных зданиях. По словам Державина: «Все сии присутствия весьма ветхи, брёвна согнивши выпятились, рамы сгнили и от сего стекла трескаются, печи и боровья расселись, через крышу течь проходит, и чинить сии строения невозможно».
Говоря честно, о строительстве новых административных зданий говорили уже давно. Если быть точным, то 6 лет, то есть с момента основания Тамбовской губернии. В 1780-м с того места, где должен был стоять казённый дом, перенесли острог. На следующий год купец Бородин построил кирпичный завод. Произведённый кирпич ушёл на постройку почтового двора, а про «присутственные здания» почему-то забыли, Державин же получается напомнил.
Где брать стройматериалы в губернии знали. Известковый камень добывали в Козловском уезде, бутовый - в Тамбовском, бутовый и цокольный — в Шацком и Кирсановском. Державин подходит к заготовительным работам и предстоящему строительству с полной самоотдачей и огромным желанием. Именно по его инициативе в Тамбовском уезде бутовый камень стали добывать, используя взрывную силу пороха. Как он сам с удовлетворением пишет: «Ломка чрез разрывку порохом весьма облегчилась. Камень от ударения молотков немало не трушится, ломка оного теперь несравненно спорей».
Впрочем, чаще всего добыча камня идёт привычными инструментами: ломами, кирками, железными и деревянными лопатами. На каменоломнях работают колодники, то есть заключённые. После всех тягот тюремной жизни колодники ни силой, ни здоровьем, ни желанием работать не отличаются. Затраты на их питание, доставку и прочее значительно превышают результаты их труда, а они мизерные. Державин решает привлекать добровольцев: «не оставлять без внимания артельных охотников из жителей округа вашего, которые подрядились к ломке и заготовлению сего материала».
Однако, очень скоро Державин поймёт, что и это не выход. Самые ценные кадры заняты на летних полевых работах, к тому же им надо платить, а фонды и так небогаты. Выход находится простой и радикальный — привлекать для работ злостных неплательщиков налогов. Судя по рапортам, свежая рабочая сила даёт свой результат. Если за полтора месяца колодники наломали 31,5 кубических сажени камня, то недоимцы примерно за это же время осилили почти 70 саженей.
Дела идут хорошо, но это касается казённых земель. Там, где работы проходят на частых территориях возникают осложнения. Например, кирсановский помещик Лунин не просто не пускает на свои земли колодников, но и вообще запрещает добывать в его владении камень. Державин вынужден считаться с его мнением и «своё намерение отменяет». Были и другие сложности. Из рапорта исправника Давыдова: «Помещик Мерлин объявил, что давать своих людей на ломку и поставку того камня в подряд оказывается, а если казёнными людьми заготовлено будет, то просит за каждую кубическую сажень ему платить по 12 рублей».
Подобные заявления были не редкостью, Державин корректирует свои планы, торгуется с помещиками и ждёт. Медлить нельзя, близятся холода, к зиме надо успеть закончить работы.
Ещё одна головная боль губернатора — доставка добытого камня в Тамбов. В самом начале работ Державин помышляет открыть на Цне судоходство: «Не было б никакого затруднения в доставлении сюда камня к постройке города и для казённых зданий». Губернатор приказывает коменданту Булдакову прислать несколько маленьких лодок, и сплошь оных по две и три, сделать на них настилы, на которые можно ложить и возить камень». Таким методом, удалось возить камень из Ценского леса под Тамбовом, из отдалённых уездов такой способ перевозки не годился. 
Заготовленный камень мало-помалу привозят в Тамбов. За первые три месяца 1787 года привезено почти полтораста кубических сажень известняка, не считая бутового камня, леса и других стройматериалов. Доставка идёт по суше, однако по весне Державин возвращается к мысли перевозки материалов по воде. Он предлагает Казённой палате перевозить песок, камень и лес по Цне, на что чиновники ему отвечают, мол, для этого нужен опытный кормчий, а его в губернии просто нет.
Ещё в августе 1786 года генерал-губернатор Гудович говорит о своём желании «начать в губернском городе Тамбове каменные присутственные места с наступлением весны». И вот она настала.
Согласно смете, составленной архитектором Усачёвым, для фундамента будущих административных зданий требуется: 650 кубических сажень бутового камня, 570 — песка, 4550 бочек извести, 650 штук цокольного камня. Много дерева и железа требуется на плотницкую работу, нужны лопаты, ведра, ушаты, топоры, долота, словом всё то, без чего не обойтись. Легче всего дела обстоят с деревом, лес везут из близкого Ценского леса, из Татанова и Куксова. Сложнее всего с железом, сибиряки сославшись на большой заказ от адмиралтейства, сотрудничать с Тамбовской губернией отказываются. Приходится довольствоваться местной продукцией и заказывать металл в Липецке, а это уже заметная потеря в качестве.
С кирпичом, казалось бы, не должно быть никаких проблем. Кирпичный завод Матвея Бородина производит кирпича немного, но вполне достаточно для задуманного, для выполнения работ из казны Бородину выдано 3400 рублей. Кроме того, Казённая палата заключает договоры и с другими подрядчиками. Но всё равно опытных каменщиков и обжигальщиков кирпича нет.
Генерал-губернатор Гудович принимает в градостроении непосредственное участие, предписывает губернатору как можно скорее начать строительство каменных караулен и пирамид на выезде из города, одобряет ремонт тамбовского Вознесенского девичьего монастыря, с восторгом принимает желание Державина построить в Тамбове театр. «С удовольствием согласуюсь я на построение театра и позволяю истребовать от от тамбовского коменданта до тысячи рублёв, чтобы оный к удовольствию тамбовской публики, вашему и моему скорее был кончен». Впрочем, строительство театра — дело перспективы, сейчас же есть дела поважнее, требующие быстрого исполнения.
Например, новый трёхарочный каменный мост через Студенец. Его начали возводить по образу и подобию московского Яузского моста, по одной из версий его строил знаменитый архитектор Лукини. Его пригласил в Тамбов друг Державина – столичный архитектор Львов. Кстати, тот же Львов стал автором проекта строительства тамбовского Почтового двора.
Строительство моста началось в июне 1787-го, сваи забивают почти полтора месяца. Летом продолжают выкладывать своды. Караульные сооружения на въезде в город, так называемые Московские ворота, возводят быстро. На обелисках Московских ворот устанавливают медные позолоченные гербы Российской империи с двухглавым орлом, а на специальных постаментах – тамбовские гербы с ульем и тремя пчёлами. Рядом с ними располагается помещение для караула.
Примерно в это же время Державин возвращается к мысли о починке Вознесенского монастыря. Первоначально монастырь планируют перенести за проток реки Чумарсы, к загородному Архиерейскому дому у опустевшей Успенской каменной церкви. Впрочем, игуменья Епраксия, «видя неудобство места для своих инокинь» просит у Державина оставить монастырь на прежнем месте. Державин соглашается. Игуменья по новым чертежам обводит ограду из соснового леса, строит два каменных флигеля-богадельни, переделывает кельи.
Параллельно Державин работает над проектом театра. Казённых денег на него не предусмотрено, поэтому губернатор вместе с наместником решают, что будут строить его за счёт Тамбовской губернской роты. На театр выделена тысяча рублей, а также «восемьсот девяносто дерев, четыреста жердей, дров из вершинника и сучьев сто три сажени». Выплата денег за доставку стройматериалов упоминается в комендантских ордерах трижды, но чем всё это закончилось в документах не сохранилось. Похоже, строительство театра заглохло на самой ранней стадии.   
Впрочем, главными заботами остаются работы по строительству казённых зданий. Подрядчиками на строительство печей для обжига кирпича вызвались уроженцы Усманского уезда Василий и Григорий Воробьёвы. Братья обещают начать их делать 25 апреля и «ежели погода» позволит, закончить в мае. Как предполагается, все печи будут сделаны из кирпича производства завода Матвея Бородина, за что ему и были ранее выплачены деньги. Тут Державина ждёт жестокое разочарование.
Из письма губернатора Державина наместнику Гудовичу: «Вышеперечисленного количества кирпича не токмо на место строения не привезено, но и в готовности в сараях не находится…» Комендант Булдаков выясняет, что «кирпича у Бородина только около полумиллиона, из которых 130 тысяч куплены у других заводчиков, но ещё не оплачены. Мы можем получить только около 400 тысяч, но из них четверть, если не половина никуда годится».
Для Державина это настоящий удар под дых, в своих записках он пишет: «Если это столь бесстрашное и явное похищение казны по законам строго не накажется, то я безнадёжен произвесть здесь что-либо полезное». Как окажется, это мысль была почти пророческой. Бородин от суда улизнул, а сама афера крепко ударила по интересам подрядчиков. Сидеть без работы, без денег было бы глупо, и вскоре они разъехались по своим городам и весям.               
Бородин, побоявшись расправы, находит выход. 14 июня вице-губернатор Ушаков, очень дружный с Бородиным, пишет Державину: «Подполковница Свечина имеет у себя кирпича 100 тысяч, который и желает продать в казну на счёт подрядчика, купца Матвея Бородина, и просит по семи рублей с каждой тысячи».
Присутственные казённые места должны располагаться в самом центре города напротив Спасо-Преображенского собора. Первое, что видит там Державин - это огромные смрадные кучи навоза и мусора. Столь кощунственное отношение к храму объясняется просто, собор уже несколько лет находится в капитальном ремонте, службы там не ведутся. Поэтому немудрено, что вместе со строительным мусором горожане выкидывают и свой. Участок расчищают, а все нечистоты, навоз и прочие отходы свозят прямо в реку. Проблемами антисанитарии занялись лищь сто лет спустя, когда по губернии прошло несколько эпидемий холеры. 
Державин с грустью понимает, что время для обжига кирпича упущено, холодные летние ночи делают своё дело. Глина такая холодная, что производимый из неё кирпич просто не высыхает, а мастера, работая с ней, морозят руки и простужаются. Так что, ни о каком миллионе кирпичей речь уже не идёт. Произведённый ранее кирпич сдают в казённое ведомство, возобновление намечают на следующий год.
Впрочем, энергия губернатора всё равно даёт о себе знать. Активно идёт обтёска свай будущего Студенецкого моста, перестраивается Вознесенский монастырь, на юге города возводится здание Тамбовской духовной семинарии. Как на дрожжах растут частные каменные дома и подворья. Ничего не предвещает крушения всех надежд. Его предвестником становится начало русско-турецкой войны.
Из письма генерал-губернатора Гудовича: «Милостивый государь вы мой Гаврило Романович! Князь Александр Вяземский уведомил меня, что по причине наставшей внезапно войны повелевают определённых на строение присутственных мест на 2 губернии в каждую не отпускать».
Две губернии — это Тамбовское и Рязанское наместничества под управлением Гудовича, а смысл письма заключается в том, что средства придётся жёстко экономить. Пока речь о полном сворачивании строительства не идёт, но бюрократическая машина крутится очень медленно и новые сметы готовить никто не спешит. А начавшаяся в июне 1788 года русско-шведская война кроме всего прочего означает, что главная тамбовская стройка закачивается, так толком и не начавшись.
Если бы не обидное стечение обстоятельств, если бы год назад успели заложить хотя бы фундамент, то сейчас центр Тамбова выглядел бы совсем по-другому. А пока же весь заготовленный кирпич по приказу генерал-губернатора Гудовича идёт на строительство Студенецкого моста. Позднее Державин в своих записках обвинит генерал-губернатора в самоуправстве, тем более что по «Высочайше конфирмованному плану каменный мост совсем не положен». 
Из описи тамбовских строений от 1789 года: «присутственные места выделяются своей ветхостью, уездный суд и нижняя управа также убоги, помещение верхнего земского пришлось в негодность, и его пришлось перенести в антресоли генерал-губернаторского дома». К слову сказать, что заготовленный Державиным бутовый камень, кроме Студенецкого моста, пригодился ещё и для мощения тамбовских улиц. Камни, добытые с потом и кровью, предназначавшиеся для строительства «чернозёмного Санкт-Петербурга», стали служить для других целей. Но Гавриил Романович уже этого не увидит.
…………………………………………………………………………….
Дороги — извечная русская проблема. Ещё въезжая в Тамбовскую губернию Державин писал: «Едучи в карете, не мог иные сутки делать более 5-ти верст», а по приезду на службу был не в состоянии «по непроложенной дороге и за нынешним распутьем попасть в нужные места. Говорить о том, что наладить дорожное хозяйство никто не пытался, было бы неверным. Ещё прежний генерал-губернатор Михаил Федотович Каменский пытался навести порядок: «Дороги должны быть в ширину не менее 30 сажень, обрыты какнавами шириной в аршин и обсажены деревьями. Не для красоты, а для безопасности во время зимних метелей».
И послушные крестьяне рыли канавы, рубили просеки в лесах и сажали деревья. Впрочем, чернозём - это чернозём, и как его не облагораживай, после первого же дождя он всё равно превращался в жижу и месиво. Судя по документам Державин относится к дорожному строительству равнодушно, зато к водному сообщению дышит неровно. Буквально в первые же дни своей службы в Тамбове он пишет во все уезды и города Тамбовской губернии просьбы предоставить ему сведения о всех судоходных маршрутах, количестве судов и перевозимых товаров. По его мнению: «Тамбовская губерния одарена более прочих своими преимуществами, торговлю свою может отправлять не только в обе столицы, но и на юг — в Астрахань, в Азов и Крым, а на Восток даже до пределов Сибири»
Рапорты обнадёживающие. Например, с момента половодья и по апрель моршанская пристань пропустила 112 судов. На них перевезли 90 тысяч кулей муки, 150 тысяч четвертей зерновых, 9 тысяч четвертей гороха, 25 пудов говяжьего топлёного сала на общую сумму в 600 тысяч рублей. Изучая летописи Державин узнаёт, что по Цне до Мокши, а затем и до Оки большие суда ходили. Так почему же сейчас судоходство прекратилось? Не от того ли, что это стало никому не нужно?
Полноценному судоходству мешают три вещи: водяные мельницы, мосты на сваях и мели. Мосты по приказу Державина разбираются и устанавливаются новые — плавучие, во время прохождения корабля их можно развести. Речные мели по мнению Державина тоже можно обойти, как он говорит «при полой воде с лёгким грузом, а паче плоты с лесом пройдут безопасно». Для подтверждения своей правоты губернатор устраивает испытания. Специально для этого из Моршанска по воде приходит полубарка с бутовым камнем, а затем вверх по Цне отправляется плот, гружёный дубовым лесом. Хотя опыты проходят удачно, остаётся одна проблема – водяные мельницы. Можно было бы решить её радикально, приказав убрать их, снести, но портить отношения с купцами было бы слишком самонадеянным. Компромиссное решение – построить у мельниц шлюзы. С этим предложением Державин приходит к Гудовичу: «Прошу дать своё согласие, если капитал на оные будет соответствовать их пользам и возможностям». Гудович сам ничего предпринимать не решается, а все идеи, сметы и прочее отправляет на Высшее рассмотрение в Петербург.
Меж тем, пробные испытания продолжаются. Державин решает повторить доставку из Моршанска в Тамбов, но уже не с одним барком, а с несколькими судами. Моршанский городничий Титов докладывает, что в его распоряжении есть 6 полубарков. Второй раз повторить тот же маршрут не получается, суда застревают в Шацкой округе, около села Носин. Мешают наступившие холода. Как ни странно, Державина это нисколько не расстраивает.
По слухам, окончательный ответ из Петербурга должен прийти по весне. Столичные же специалисты говорят, что проект очень перспективный, но пока не продуман. Этой же весной губернатору докладывают, что 6 застрявших барков доведены до границы Моршанска.
Работа по развитию судоходства продолжается и для проектирования шлюзов из Москвы в Тамбов прибывает выписанный итальянский инженер-механик Барзанти. Он селится в доме Державина, помогает ему строить декорации для домашних театральных представлений, а заодно и чертит схемы шлюзов, за что получает 100 рублей в год. Как пишет Державин: «Можно нынешней же зимой заготовить нужное количество фашинника и леса, а когда весна наступит, то начать делать шлюзы и закончить все пять к осени. Находящийся в здешней губернии машинный мастер Барзантий и берет на свое искусство».
Генерал-губернатор Гудович оценив все таланты Барзанти, добавляет ему к жалованию ещё 100 рублей и назначает инженером-механиком не только тамбовским, но и рязанским. Как он говорит: «Поколику такие люди редки и за одинаковое жалованье, положенное по штату достать нельзя». Привеченный наместником инженер проводит всё больше времени в Рязани, где организует для гостей Гудовича театральные представления и прочие увеселения.
Ответа из Петербурга так и не приходит. Что тому виной, начавшаяся русско-турецкая война или интриги при дворе императрицы до сих пор непонятно. Обе версии имеют одну и ту же отправную точку. Давний недоброжелатель тамбовского губернатора генерал-прокурор князь Вяземский ссылается на нехватку денег в связи с военными действиями. Таким образом, проект судоходного сообщения так многообещающе начавшийся, тихо канул в Лету.
Последним громким аккордом становится провальное коммерческое предприятие Державина. Осенью 1787 года в Петербург из Тамбова отправляются барки с хлебом. В столицу прибывают только 20 барок с абсолютно негодным хлебом, он намок и заплесневел. Остальной же хлеб по неосторожности сгорает вместе с 13-ю барками ещё в Вышнем Волочке в Тверской области. Разочарованию Гавриила Романовича нет предела. В самом начале своей деятельности в губернии он писал: «Желательно, чтобы и Тамбовская губерния – давняя кормилица провинций и источник продовольствия для Петербурга была одобрена монаршим воззрением на её судоходство». С того времени пройдёт два года, планы рухнут, огонь в глазах погаснет.
…………………………………………………
Из письма генерал-поручика и санкт-петербургского губернатора Петра Петровича Коновницына от 13 ноября 1786 г.: «Преобязан я вам, что воскресили удовольствие в Тамбове: тамошние друзья все вопиют о своей в вас отраде. Денег щедрою рукою монархиня не щадит вам, чтоб обогатить земли. Научите, право, людей своих сие чувствовать. Знаю, однако ж, сколь сие по невежеству их трудно".
Коновницын – бывший губернатор Тамбовского наместничества с 1782-го по 1784 год знал, о чём говорил. В частности, с невежеством тамбовских властей он столкнулся при организации народных училищ. Императрица Екатерина Вторая пожертвовала на это дело 15 тысяч рублей, да всё без толку. Школа, где дети дворян и чиновников могли бы учиться чтению, грамоте и арифметике, так и не появилась. Говорить о повсеместной неграмотности было бы слишком. Детвора лет в 13-14 поступала на гражданскую службу, где в промежутках между неблагодарной работой, училась читать и писать у копиистов, регистраторов и прочей канцелярской братии.
Уровень подготовки так низок, что Державин, пытаясь найти себе на службу копиистов, выписывает их из Москвы. «Здесь крайняя в сих людях нужда, а особливо ежели бы были хорошего состояния, а более не пьяницы, я был бы очень обязан».
Ещё один вариант для обучения – гарнизонные школы. Туда шли учиться дети бедных дворян и сироты. Чему же обучались будущие солдаты? Словесной и письменной науке, арифметике, артиллерийской и инженерной науке, солдатской муштре, а также пению. Позднее в этот список добавились геометрия и рисование. Неспособных к наукам детей обучали слесарному, кузнечному, портному и сапожному мастерству. В общем, всему тому, что презрительно называли «барабанная наука». Обучение в школах шло с 7 до 15 лет, после же старшие офицеры определяли куда кто годен: в писари, флейтисты или музыканты. Впрочем, гарнизонные школы были небезнадёжны. Кто-то выбился в офицеры, ну а кто-то получил потомственное дворянство. К слову сказать, именно таким был тамбовский комендант Матвей Дмитриевич Булдаков – солдатский сын дослужившийся до полковника.
Более состоятельные дворяне отдавали своих детей на обучение к пастору Иоганну Фуксу, который 1778 году основал частное училище на 15 человек. Он преподавал тамбовской благородной молодёжи латинский, французский и немецкий языки, арифметику, геометрию, артиллерию, фортификацию, историю, географию, политику, логику, физику и философию в течении полного учебного дня. Некоторые из детей за дополнительную плату у него жили. Впрочем, когда в губернию приехал Державин, пансиона пастора Фукса уже не существовало.
Неизвестно, чем бы закончилось желание Державина просвещать население, если бы не утверждённый Екатерины Второй «Устав народным училищам в Российской империи». Согласно ему «в каждом Губернском городе быть одному Главному народному Училищу, состоящему из 4-х разрядов или классов». Перечень предметов, обязанности преподавателей, функции директора и смотрителей училищ прилагались. Устав был ожидаем, но всё равно застал местные власти врасплох. 13 августа Державин узнал, что Устав «конфирмован и скоро выйдет из печати», а спустя несколько дней спустя стало известно, что императрица желает открыть тамбовское училище уже 22 сентября. По всем своим расчётам, Державин хотел начать хлопоты об училище зимой, а тут такое… Надо за оставшиеся три с половиной недели найти и подготовить пригодное помещение, собрать необходимые денежные средства и найти учеников.
Предложение набирать в училище школьников из гарнизонного батальона родителям не понравилось. Как писал комендант Булдаков: «За исключением трех сирот, которых зачислили, не спрашивая ни чьего согласия, сына судимого архитектора Усачева, моего дворового человека, остается три родителя, которые сами зачислили своих детей. Купец Толмачев, каптенармус Ивашинцев и однодворец Кудряков. Двух последних можно заподозрить в том, что они исполнили приказание, остается один купец Толмачев, поверивший пользе обучения грамоте».
После спешных поисков подходящее по всем параметрам помещение найти так и не удалось. Осталось только арендовать недостроенное здание, принадлежащее купцу Ионе Бородину. С приближением даты открытия училища количество учеников увеличилось. За счёт чего? Тут мнение историков разнится. Кто-то пишет, что за три недели население так прониклось идеями Державина, что в училище чуть ли очередь из желающих отдать своих детей выстраивалась. Другое мнение, и наверно самое правдивое, заключалось в том, что детей забирали в обучение силой, через полицию. Дворянских детей не трогали, так что большинство учеников было из мещанского и однодворческого сословий. Немало было в училище и дворовых детей. Такой метод набора учеников просто необходим, в любом другом случае училище осталось бы без учеников. Такой «добровольный» метод применялся ещё не единожды.
22 сентября 1786 года тамбовское народное училище было открыто. Здание освятил епископ Тамбовский и Пензенский Феодосий, звучали торжественные речи, а в конце мероприятия всех собравшихся ждал пушечный залп. Это торжество ещё долго грело самолюбие Державина.
На содержание Народного училища, что называется, собирают всем миром. Сюда идут проценты от продажи спиртного, штрафы винных подрядчиков, штрафы за неправильные решения и медлительность в делопроизводстве. А также часть выручки от продажи кирпича и краденых вещей. Тем не менее, необходимые 3 тысячи рублей эти сборы покрыть не могут. Ещё одна возможность пополнить копилку – добровольные пожертвования. Воззвания Державина слышат, но не реагируют. Например, лебедянский городской глава пишет: «Обращался с вашим повелением к Лебедянскому обществу да токмо к даче тех денег никто не согласился». Из Спасского, Кирсановского и Шацкого уездов ответа вовсе не последовало.
Впрочем, добрые люди всё же находятся. Например, подполковник Богдан Кондауров жертвует 5 рублей, подпоручик Николай Симонов – 2, прапорщик Изосим Масалов ¬¬–1, и так далее, копейка к копейке. Приходят деньги и от купечества: шацкие купцы присылают 25, кирсановские –75, елатомские аж 100 рублей. Державин предлагает собирать деньги по церквям, но суммы получаются ещё более смешные. В Усмани такие сборы дают 50 копеек, а в Липецке - 1 рубль 23 копейки. Нововведения оказываются народу непонятны и неинтересны.
Как докладывают Державину, в училище занимаются дети из самых низших социальных групп. Это дети бедных дворян, купеческие дети, дети из военных сословий, дети мещан и даже дети священников. Губернатора это не может не расстраивать, он считает дворянство стержнем государства, но благородное сословие отдавать своих детей в училище не спешит. Дворяне обижаются, что «их сыновья и дочери вынуждены сидеть рядом с разночинцами и даже дворовыми».
Менять ситуацию необходимо. Понимая, что привилегированным семействам необходимо элитное учебное заведение, Державин с помощью супруги Екатерины Яковлевны организует нечто похожее на пансион у себя дома, в доме губернатора. Здесь преподают грамматику, арифметику и геометрию, дают уроки учителя танцев. И дети, и учителя находились в комфортных условиях, причём за умеренную плату. И у себя дома, и в училище Державин в присутствии знатных особ, купечества и дворян любит сам принимать экзамены, что ставит в пример другим. «Чтобы не было никакого сомнения относительно правильности экзаменов»,- говорит губернатор. 
Работы по возведению нового здания ведутся примерно год и заканчиваются зимой 1788 года. В результате город получает двухэтажный дом, построенный из дубового и соснового леса, с четырьмя ученическими комнатами, двумя библиотечными каморками и просторным светлым залом. При дворе училища два флигеля для учителя и директора, амбар и конюшня. Таким образом, Народное училище становится ещё одним прижизненным памятником Державину. Губернаторская энергия и желание просветить тёмный народ дают огромный толчок для развития образования в Тамбовской губернии.
 ……………………………………………………
О том, что в Тамбовскую губернию едут ревизоры из столицы Державин узнаёт ещё в декабре 1786 года. «По воле Ее Императорского Величества, - говорится в письме графа Александра Воронцова, - поручено нам вместе с графом Нарышкиным освидетельствовать некоторые губернии, в том числе и Тамбовскую, о чём я предварительно ваше превосходительство уведомляю. Извольте приказать, чтоб в присутственных местах было все готово, сверх же того прикажите изготовить для меня и Алексея Васильевича по особливому дому и также квартеры для канцелярии, которая при нас находиться будет».
Сенаторы-ревизоры волею императрицы Екатерины Второй наделены самыми широкими полномочиями, они имеют право заходить, куда им нужно, спрашивать, что им нужно, на основе этих данных они составляли императрице итоговое донесение. Цель ревизии – проверка соответствия единообразия в исполнении законов. Сразу после получения уведомления началась закономерная суета.
Надо сказать, что сенаторская проверка совпала с годовщиной губернаторства Державина на Тамбовщине. Тогда, год назад впечатления, полученные от работы чиновников и состояния дел, его просто огорошили. «Течение вообще всех дел, - писал Державин, - запутанное, медлительное и несообразное с Высочайшими учреждениями и прочими законами. Всё так запущено, что невозможно узнать, все ли они решены или остались нерешённые».
В первые месяцы Державин, как говорится, «латал дыры»: приводил в порядок документы, законодательные акты, выписывал из Москвы грамотных специалистов. Губернатор не просто хочет работать со знающими людьми, но и сделать их примером для подражания для местных горе-чиновников. «Надо чтоб они постыдили их как поведением своим, так трудами и знанием. В таком случае можно уже не краснеясь и по справедливости отличить их достоинства».
Впрочем, краснеть за своих тамбовских подчинённых Державину всё же приходится. К примеру, ленивому и медлительному секретарю Данилову для исправления понадобилось полмесяца просидеть на гауптвахте на хлебе и воде. К таким мерам можно относиться по разному, но на том этапе времени они были действенны. 
Также неоднозначно можно относиться и к кадровой политике Державина. Как правило, «протежирование» было нормальной практикой, к которой вышестоящие чиновники прибегали часто. Державин по просьбе княгини Дашковой на должность стряпчего, то есть, помощника прокурора, устраивает сына одного из её офицеров. На похожую должность Державин берёт брата своей супруги Александра Бастидона, на место директора тамбовских народных училищ принимает доброго друга Андрея Жохова, а на службу в Моршанск переезжает ещё один хороший знакомец Державина Яков Чернов. Таким образом, губернатор собирает команду единомышленников, преданных ему людей. Надо отметить, что все «протеже» Державина зарекомендовали себя только с хорошей стороны. 
Как мы уже говорили, нерадивых чиновников Державин наказывает по всей строгости. Именно здесь текст екатерининского «Наставления губернаторам» совпадает мыслями самого тамбовского губернатора. «Ваш долг - законы сохранять и не взирать на знатность лиц, от рук гонителей спасать убогих, сирых и вдовиц». Этого же Державин требует и от своих подчинённых. Принципиальность Державина приводит к конфликтам с генерал-губернатором, как в случае с казначеями-казнокрадами из Козлова и Липецка. Дело о краже уже передаётся в суд, когда блокируется самим генерал-губернатором. Рапортовать о хищениях в Сенат он запрещает, брать объяснения с упомянутых чиновников не считает нужным. Говоря человеческим языком, Гудович не хочет выносить сор из избы и спускает дело на тормозах.
Ещё один шаг по наведению порядка в делопроизводстве – упрощение отчётности, это случилось после того как губернатора завалили громоздкими рапортами. С ходу научить чиновников новым правилам работы очень непросто. Нетерпеливый и раздражительный Державин воспринимает нежелание работать по новой схеме, как упрямство и издевательство и горе тому, кто попадает под его горячую руку.
Быстрая доставка официальных сведений немыслима без типографии, поэтому Державин выписывает из Москвы печатный станок. Своя типография Державину нужна ещё и для того, чтобы наконец избавиться от неграмотных канцелярских работников. Как он сам пишет: «Дешевле один стан, нежели множество пустокормов-подъячий содержать». Кроме того, на тамбовской типографии под началом Державина начинает выходить первая российская провинциальная газета «Тамбовские известия». Первый номер видит свет 1 января 1788 года, новые выпуски появляются раз в неделю. В газете печатаются новости культурной жизни Тамбовщины, чрезвычайные происшествия, цены на продукты первой необходимости, различные объявления и прочее. «Тамбовские известия» выходили 49 раз, сведения о тираже не сохранились.
Печатаются и книги - «Зрелище природы» Фенелона, «Дух Гельвеция», несколько романов. Отдельно выходят некоторые оды Державина. За несколько лет работы типография выпустила двадцать книг, для провинциального города того времени – цифра немалая.
На момент приезда высочайших гостей работа по реформированию делопроизводства были далеки от завершения. Но всё же Державин рассчитывает на высокую оценку своей деятельности. Для него очень важно знать, что он как минимум не хуже, чем у других губернаторов. В благожелательном отношении господ Воронцова и Нарышкина сомневаться не приходилось, но всё же.
Ревизия завершается благополучно, состоянием дел сенаторы остаются довольны. Как пишут в рапорте Нарышкин и Воронцов: «В наместническом правлении нашли мы течение дел весьма порядочное и желаемую во всем исправность; попечение ж и прилежание правителя губернии, действительного статского советника Державина в отправлении его должности приносит ему истинную честь». Волнение Державина не скрашивает даже его представление к ордену Святого Владимира. Гораздо важнее, что говорили о нём, Державине, в столице, а оттуда шли недобрые вести.
Из письма министра финансов, графа Алексея Васильева: «Поговаривают здесь про тебя, будто бы ты весьма строгенько на губернаторстве поступаешь, и досаждаешь тем многим, особенно недовольны будто поведением Катерины Яковлевны; коротко сказать, будто вы оба очень даете чувствовать ваше губернаторство; я, хотя не очень этому верю, однако ж в предосторожность вашу не хотел промолчать, чтоб вас о том не уведомить…»
Державину известно имя недоброжелателя, это его правая рука – вице-губернатор Михаил Иванович Ушаков, в своё время метивший на место губернатора. Возможно, обладай Державин холодным и беспристрастным рассудком история его губернаторства сложилась бы по-другому. Но история не терпит сослагательного наклонения, да и Державин был бы не Державин. Слухи, интриги, кривотолки заметно выводили его из себя.
Знал Державин имя и ещё одного клеветника – генерал-майора Ивана Загряжского. Генерал-майор невзлюбил Державина ещё во время сбора податей с должников, инициированного губернатором. Тогда Державин воочию увидел отвратительные поступки полупьяного самодура, его жестокие издевательства над крестьянами, наплевательское отношение к законам. С Загряжским Державин столкнулся и в период подготовки к судоходной кампании.  Как писал губернатор: «Хотел он отнять и присвоить к себе машинного мастера Барзанти и употребить в селе своем на работы. А так как он был мне нужен для посылки к генерал-губернатору, то отпущен не был. Сие принял он за крайнюю для себя обиду. Приехал в бешенстве в Тамбов, скакал с заряженными пистолетами и с большою саблей по улицам, дожидался по ночам моего выезду, ругал и стращал меня разными угрозами по домам».
Имя Загряжского ещё несколько раз всплывает в записках Державина. О многом говорит одна единственная фраза - «добивался в Тамбов в губернаторы».
Узнав о намерении Загряжского ехать в Киев, где тот несомненно хотел очернить имя Державина перед светлейшим князем Потемкиным, Державин пишет своему родственнику Синельникову, служившему у князя, чтобы он при необходимости выступил заступником. Намекает о замыслах бравого генерала и преданный комендант Булдаков. Его очень смущает то, что вице-губернатор Ушаков передаёт Загряжскому, находящемуся в Петербурге 20 тысяч рублей для обстряпывания некого дельца. «Я опасаюсь, чтоб чрез такую большую громаду денег не подвели бы они под вас, милостивого государя, подкопа, уведомить о сем не преминул…». Это вполне может сойти за слежку, но с волками жить – по-волчьи выть. Державин так поступает исключительно из самообороны. В клевете в адрес недоброжелателей его упрекнуть нельзя, возможно он горяч, резок, упрям, но честен и честолюбив. Он хочет быть достойным и полновластным правителем земли Тамбовской.
Среди документов, деловых бумаг и записок внимание исследователей жизни Державина привлекла одна запись. На обратной стороне письма, датированного 23 октября 1788 года, ровным и разборчивым почерком губернатора написана одна единственная фраза. Может, это начало неоконченного стихотворения. Может быть, мысли вслух. «Время бедств уж прошло». Гавриил Романович ошибался, «время бедств», крушения надежд и громких поражений только начиналось.
«Надобно знать, что наместник сей, или генерал-губернатор, господин Гудович, человек весьма слабый, или, попросту сказать, дурак, набитый барскою пышностию, а дел, особливо же статских, ни мало не разумеющий». Эти горькие и обидные слова о своём бывшем начальнике Державин напишет спустя 20 лет после своего отбытия из Тамбовской губернии.
Конфликта двух сторон было не избежать. Независимый, излишне самостоятельный, полный прогрессивных взглядов Державин и консервативный осторожный Гудович никак не могли вместе сосуществовать. Особенно, если первый вынужден подчиняться второму и при этом осознавать беспомощность своего положения. История взаимоотношений, так радужно и тепло начавшаяся, закончилась полным крахом.
Гудович для своего времени был человеком выдающимся. Он получил образование в университетах Кенигсберга, Галле и Лейпцига, владел несколькими иностранными языками. После обучения поступил на военную службу. В период русско-турецкой войны он отличился в звании бригадира в битвах при Рачевском лесе, на реках Ларге и Кагуле. Брал Бухарест и крепость Журжи. За свои подвиги Гудович был награждён орденами Святого Георгия и Святой Анны, а за взятие Бухареста произведен в звание генерал-майора.
Как пишут историки, будучи уже тамбовским генерал-губернатором политика, как и жизнь простых людей, Гудовича волновала мало. Всю канцелярскую рутину он отдал на откуп начальнику своей канцелярии Лабе. Любимым развлечением его была охота, он посвящал ей много времени, рязанские леса для этого были просто созданы. Впрочем, контроль над губернией он сохранял и упрекнуть в том, что о происходящем он не ни имеет никакого понятия, было бы неправильно.
Первым шагом к размолвке стала перестройка острога, о которой мы уже говорили ранее. Тогда Гудовича явно задело то, что Державин проявил рвение, не согласовав своё решение с ним. Впрочем, этот поступок быстро забылся и был расценен, как спешка нового руководителя, не успевшего освоиться на новом месте. Первые полтора года совместной работы были безоблачны и не давали повода усомниться, что что-то может омрачить эти отношения. Но капля за капля, и стакан терпения у обоих начинал переполняться.
Когда Гудович узнал, что Державин в обход него рапортует в Сенат о нарушениях в судебном делопроизводстве, он был просто разгневан. Обратную реакцию у Державина вызвало укрывательство известного нам купца Михаила Бородина. В конце 1786 года хитрован Бородин получил монопольное право торговать алкоголем и в итоге обманул казну на полмиллиона рублей. Генерал-губернатор призвал решить дело мирно, на что получил удивлённое письмо Державина: «Относительно же наставления вашего, чтоб поступать в сем деле и в прочих миролюбивее, я поистине недоумеваю: нет ли против меня внушения?»
Через год Бородин объявил себя банкротом, а виновным в убытках казны оказался Державин. Гудович при поддержке заклятого врага Державина генерал-прокурора Вяземского провели в сенате указ о том, чтобы Державин заплатил за Бородина штраф в семнадцать тысяч рублей.
Именно тогда и начались ссоры Державина с местными чиновниками и купечеством. Как известно, купец Бородин был в приятельских отношениях с начальником канцелярии Лабой, Лаба был друг и родственник вице-губернатора Ушакова, а Ушаков состоял в родственных отношениях со многими тамбовскими семействами. В этом порочном круге казнокрадов и мошенников Державин изначально был чужаком, теперь же после явного выпада в их сторону и вовсе стал лёгкой мишенью. Впрочем, Гудович по-прежнему считал, что всё уляжется и станет на круги своя. После удачной ревизии сенаторов Воронцова и Нарышкина в представлении Державина к ордену Святого Владимира 3-ей степени генерал-губернатор писал: «Гаврило Романович застал губернию расстроенной и всю ее привел в порядок».
Однако ни орден, ни тёплые слова уже не могли изменить отношение Державина к происходящему. На его глазах случилась очередная афера с участием купца Бородина, после которой все планы по производству кирпича рухнули, обидела нерешительность генерал-губернатора в деле о судоходстве, раздосадовало незапланированное строительство кирпичного моста через Студенец. Державин знает, что в ближайшее окружение генерал-губернатора вхожи воры, интриганы и мошенники, и это не может его не злить. Своё раздражение он переносит и на самого Гудовича.
Советы сохранять спокойствие и дорожить благосклонностью генерал-губернатора на Державина не действуют. Причиной же коренного ухудшения отношений стал обыкновенный голубь. Из справки Тамбовского наместнического правления: «11 июня слуги господина прокурора Огарева, увидев взлетевшего голубя стали через ограду кидать в него поленьями и землей. Дворовый человек смотрителя Приказа общественного призрения Степанова Осип Прокофьев, выйдя со своего двора за ворота, пытался их унять. Дворовые же люди, будучи пьяны, ругали его всякими скверными словами и выломав из ограды колья, били того Прокофьева смертным боем…»
Слуга смотрителя Степанова обычный мужичок Осип Прокофьев скончался от побоев несколько недель спустя. Хулиганов нашли быстро, ими оказались Васька Свирин и Клим Барабанов. Свирина и Барабанова забрали в полицию, где в присутствии коменданта Булдакова они во всём сознались. Прокурор Огарёв, узнав о случившемся тотчас же явился в дом к Державину, где сам губернатор рассказал ему подробности произошедшего.
Барабанова и Свирина отправили в Тамбовский уездный суд, велико же было удивление Державина, когда тот узнал, что преступники отпущены и спокойно сидят дома у господина Огарёва. Из беседы с судьёй Тамбовского уездного суда титулярным советником Петровым стало известно, что он никакого сообщения от коменданта не получал и о присланных подсудимых ничего не знает.
Скорый на расправу Державин поднял всех на ноги, виновные служители правосудия были наказаны, а Барабанова и Свирина доставили в полицию, где их выпороли плетьми. На этом история не закончилась. Услышав брошенную вскользь Огарёвым фразу, мол, «хорошо мои люди Степанова укатали» Державин начинает преследовать самодура. Губернатор поднимает дела об изуверствах прокурора и решает возобновить следствие по двух эпизодам. В частности, по случаю с тамбовским мещанином Семёном Леднёвым. Обвинив Леднёва в краже, Огарёв бил его кнутом, вешал за ноги, морил на холоде, разжигал на спине хворост и, наконец, отобрав всё имущество, держал несчастного две недели в кандалах. 
Не остался в долгу и Огарёв. На докладе в наместническом правлении он говорит, что дворовые люди сами были приведены из уездного суда к нему в дом. Зачинщиком драки был человек Степанова, а вместе с ним были ещё и колодники. Ну и наконец, Барабанова и Свирина высекли незаконно и слишком жестоко. А касаемо дел прошлых, то с Леднёвым инцидент улажен, если заявление сам забрал, то и спросу нет. Пишет кляузы Огарёв и генерал-губернатору, рассказывает, как Державин ночью судей собрал и решил тех дворовых от него забрать. А при разговоре в правлении Державин публично оскорбил его и выгнал с презрением. Что само по себе означает наказуемое превышение полномочий, и в этом, как ни странно, Огарёв прав. Кстати, факт изгнания прокурора был документально подтверждён.
Из письма Гудовича Державину: «Я хотя и не ожидаю, чтобы вы, будучи уже в теперешнем вашем чине и должности, могли кому-нибудь из подчиненных вам делать притеснении. Но Огарев жалобу приносит уже в другой раз, и я бы желал, чтоб ваше превосходительство в том мне подробно объяснили…». Тон генерал-губернатора был более чем холодный, что Державин посчитал унизительным. В ответном письме он высылает справку, где перечисляет все правонарушения Огарёва. Только справку, от себя Державин не напишет ни слова.
В январе 1788 года дворовых Свирина и Барабанова с учетом понесенного ими ранее наказания отпустили на волю. Два года спустя прекратилось следствие в отношении лиц, незаконно их освободивших. И, наконец, 13 декабря 1793 года Сенат обязал Огарева отдать прапорщику Николаю Степанову своего человека взамен убитого дворового.
Разлад между Гудовичем и Державиным злопыхателям только на руку, осталось чуть дожать неудобного губернатора. Случай представился очень скоро и очень удобный.
Русская армия, вступившая осенью 1787 года в войну с турками, плохо снабжалась продовольствием и фуражом. В связи с чем, главнокомандующий граф Потемкин отправил своих комиссионеров в хлебородные губернии для закупки провианта. Деньги они должны были получать у губернаторов, о чем было сказано в особом указе. В тамбовское наместничество за хлебом приехал купец Гарденин. Заключив сделки с помещиками и раздав им задатки, он пришел в Казённую палату за деньгами, намереваясь в Тамбове получить тридцать пять тысяч рублей согласно разнарядке из Петербурга. Эти деньги нужны как можно скорее, чтобы успеть купить и отправить хлеб на юг по реке, дешево и быстро, не упустив полую воду. При задержке расчета помещики вполне могли отказаться от сделок.
Говоря честно, Державин был не обязан заниматься подобными делами, для того существовал вице-губернатор. Но старый лис Ушаков, почуяв жареное, под благоприятным предлогом улизнул осматривать винокуренный завод, в Казённой же палате, как выяснилось, денег нет. После нажима Державина сумма в 7 тысяч 585 рублей всё же нашлась, но этого было явно недостаточно.
Державин решает провести ревизию Казенной палаты и приказывает опечатать наличные суммы. Как и было ожидаемо, деньги нашлись, и немалые - около двухсот тысяч рублей. Заодно выяснилось, что чиновники казенной палаты задерживали перевод денег в Петербург, раздавали их под проценты, купцам и составляли фальшивые отчеты.
Купец Гарденин получив деньги, расплатился за хлеб и успел отвезти его к сроку, но для Державина битва с разгромом уже была проиграна. О произошедшем при ревизии казны губернатор сообщает в Сенат и Гудовичу. Казённая палата также отправляет рапорт в Сенат, где сообщает о превышении полномочий Державина, мол, заставлял их силой сундуки открывать и при этом избивал. Сенат делает Державину строгий выговор, а Гудовичу наказано беспорядок исправить. Одновременно, с этим приходит резолюция по винной афере купца Бородина и замешанных в ней Ушакову и Лабе. Сенат в их действиях ничего преступного не нашёл и велел оставить всё по-прежнему. Как говорят современники Державина: «Губернатор в глазах города и губернии остался, как говорится, в дураках, а мошенничество было оправдано»

Все тамбовские знакомые начинают сторониться Державина как больного чумой. На приёмы к Державиным больше никто не ходит, их тоже никуда не приглашают. Ему устроили бойкот. В своём письме Державин пишет: «Губернатор здесь больше не существует. Я до того загнан и презрен, что весь город до последнего офицера приглашается в дом генерал-губернатора на обеды, маскарады и балы, но ни я, ни Катерина Яковлевна ни в какое публичное собрание не призываемся»
 Для Гудовича отставка Державина – дело решённое. Ещё в самом начале разбирательства с казной он встречается с графом Воронцовым и просит предоставить Державину службу в другом месте. «Скрывая долгое время наносимое мне беспокойство и замешательство. Стараясь самыми дружескими способами приводить его к умеренности, вышел я, наконец, из терпения… Злость, властолюбие неумеренное довели его до того, что он себя совсем и против начальника позабыл, занимаясь не наблюдением и порядком течения дел, а по большей части сочинением пустых следствий, газет и тому подобного… А вместо рабочего дома построил белые тюрьмы».
Державин апеллирует к императрице, перечисляя всех своих врагов, рассоривших его с Гудовичем: Ушакова, Лабу, отца и сына Чичериных. С Чичериными вышла и вовсе нелепая история. На одном из приёмов жена губернатора Екатерина Яковлевна попросила присутствующих перестать злословить в адрес мужа и совершенно случайно задела веером супругу Василия Чичерина. На что тотчас же последовал донос, будто Екатерина Яковлевна нанесла увечья чиновнице по приказу мужа-скандалиста.
Державин ищет встречи с самим Гудовичем чтобы окончательно расставить точки над «и». Встреча превращается в перепалку на глазах у всех на глазах. Державин запальчиво упрекает генерал-губернатора в нерешительности и бездействии. Гудович напомнил Державину о соблюдении субординации и ушёл. Последний разговор Гудовича и Державина состоялся в декабре, во время выборов. Впрочем и разговор-то это назвать сложно. «Не угодно ли будет чего мне поручить?» «Нет в вас никакой надобности».
Между тем решение по поводу Державина уже принято. 22 декабря в посланном Сенатом предписании Тамбовскому наместническому правлению предлагается «с получения сего считать Державина в отлучке», а 3 января 1789 г. указ наместнического правления об отрешении Гавриила Романовича от должности был утвержден.
……………………………………………………………………………..
На аудиенцию с императрицей Екатериной Второй Державин берёт собой огромную книгу. В ней всё: бумаги, рапорты, документы, отчёты... Но подумав, оставляет её в аванзале перед кабинетом императрицы, уже ни к чему. «Почему вы ни с кем не уживаетесь? В чём причина несогласия с Гудовичем?», - насмешливо снисходительно спросила Екатерина. «Я принуждал его управлять губернией по вашим законам и в ваших интересах, а не про произвольно написанным им», - запальчиво отвечал Гавриил Романович и уж было хотел вернуться за книгой, чтобы поведать обо всех замеченных им махинациях в губернии. Но императрица отказалась его слушать: «После, после прочту...» Осталось только раскланяться и уйти. «Чин чина почитает, в третьем месте не мог ужиться, надобно искать причины в себе самом. Он горячился и при мне. Пусть пишет стихи»,- сказала секретарю императрица и тихо добавила,- «Должно быть, не очень он доволен разговором со мной».
 После отставки Державин посвятит императрице продолжение своей знаменитой оды «Изображение Фелицы»:
Развратные вельможей нравы, народа целого разврат
Ваш долг — монарху, богу, царству служить и клятвой не играть
Неправде, злобе, мзде, коварству пути повсюду пресекать...
Прочитав это, Екатерина разочарованно вздохнёт: «Ничему упрямца жизнь не научила, всё поучать стремится».
По прошествии некоторого времени о Державине, как администраторе сложилось несколько мнений. Кто-то говорил, будто бы, он здесь ничем себя не проявил. Другие, наоборот, считали, что он принёс краю значительную пользу. Третьи же, после того как Державина сменили подряд два казнокрада, называли его народным заступником. Верно одно, прямолинейный бескомпромиссный вспыльчивый идеалист Державин в полной мере полноценным администратором так и не стал. Впрочем, те 10 полезных дел для губернии, которые Державин описал в своих «Записках» на тот момент опережали время.


Рецензии