Лютодар, Гл. 60. последняя

- Я убил … четырех, - Рур улыбнулся извиняющейся улыбкой и, насладившись произведенным эффектом, продолжил. - Первой была Лада. Прелестная девочка, очень хорошенькая. Но – немного слабее, немного глупее, немного  наивнее, чем Лютен. Глядя на них, я думал, почему ей суждено править Лютодаром – а ему – лишиться всего и стать ее бледной тенью? Крошечная иголка, вогнанная в круп лошади моей племянницы, решила эту маленькую проблемку. Тогда я действовал, повинуясь минутной злости - на протяжении всей охоты Лада задирала моего сына. Кобыла понесла, и бедняжка Лада сломала шею. Удача натолкнула меня на мысль – если умрут все дочери Свесты, наследником станет Лютен! Год я собирался с силами и, наконец, решил продолжить! К моему сожалению Свеста была слишком плодовита. Девочку Люту, как ты помнишь, свела в могилу болезнь. Каюсь – не без моей помощи! В то время черным тифом как раз заболел конюх, и я подмешал его кровь в питье для учительницы пения. Я не стал рисковать, заражая девочку напрямую, знал, что недуг доберется до нее. Никто ничего не заподозрил – дети часто болеют. Иду я отравил. Я еще в юности увлекался минеральными, животными и растительными ядами. Правда не думал, что придется их когда-нибудь применить. Яд восточной жабы соифу особенно привлекал меня. Он действует через несколько часов – из желудка поднимается к горлу. И дальше достаточно любого мало-мальски твердого предмета, чтобы вызвать спазмы. Для всех Ида подавилась сахарным орешком, но я то знал правду! Это мог быть кусочек мяса, хлебная корка, слива. Девочка была обречена.

Миласт глянул в торжествующее лицо Рура и только теперь понял – тот безумен! Главный советник продолжал, и в голосе его слышалось не прикрытое самолюбование.
- Лара тоже была отравлена – на этот раз я использовал серный порошок вместе с вытяжкой из дерева воканг. Симптомы похожи на простуду и несварения желудка одновременно. Достаточно пары капель на губах ребенка.

- Но Сира? Ведь она упала с лестницы???

- Да, - развел руками Рур. - Это несчастный случай. Который пришелся очень кстати. Тут уж никто не мог заподозрить ни ядов, ни болезней. Разве что черную магию! – Рур поморщился. - Но это не мои методы…  После гибели Сиры все как с ума посходили, Свеста перепугалась на смерть и решила зачем-то вызвать тебя к очередным родам. Тут я и подумал, что кого-то из девочек можно извести открыто – яд фаслиска не трудно определить по ярко-оранжевой рвоте. Никто не мог подумать на меня. Правда Свеста уже давно подозревала Лютена. Пожалуй, было бы не плохо, чтобы ее подозрения укрепились. Может быть, сражаясь за свою жизнь, мой сын наконец решился бы поднять восстание против королевы и взять трон в мужские руки! Но все сложилось гораздо интересней, за что я могу сказать спасибо и тебе, и твоей жене, и Зимскому отпрыску.

- А зачем ты отравил Свесту? Ведь она собиралась уехать на остров, а тебя оставался старшим советником при Ливи?

- Чтобы защитить Алюту! Ведь Свеста хотела вырастить ее как обычную девочку, лишить трона, объявив твоей дочерью. Ох уж эти женские мечты о спокойном счастье. Я решил удвоить свои шансы – кто-то из моих наследников: или сын, или внучка сядут на трон. Лютен к нему не стремится? Что ж, может его дочь я воспитаю как должно. И еще… - на лице Рура опять появилось смущенное выражение, словно он стеснялся того, что собирался сказать:

- В детстве я часто играл со Свестой. Она сажала меня в кресло, пристраивала мне на ногу куклу и говорила: «Качай нашу дочку». Ты качал своих детей на ноге, Миласт? Конечно, качал, как всякий нормальный отец! А я – нет. Когда я узнал, что Лютен мой сын, он был уже слишком большим мальчиком, полюбившим мечи и лошадей. Но Алюту я буду качать на ноге, продолжение себя, кровь моей крови, мою куколку…
Он мечтательно закрыл глаза. Потом открыл и продолжил уже совсем другим голосом.
- Пока Свеста жива, королева – она, а наследницы – ее дочери.  Трон достанется моей внучке, если сын не захочет его взять, Яра им не соперница. Поэтому Свеста не умрет.
- Ты исцелишь ее? - устало спросил Миласт. Все услышанное легло тяжким грузом на его сознание.
- Я мог бы сделать это сам, но тогда возникнут подозрения. Главный советник не должен быть столь сведущ в болезнях. Поэтому я выписал лекаря с Вида - знатока ядов.

- Но что, если б Дария не умерла, и я узнал про свою дочь? – спросил князь, пристально глядя на Рура. Тот не смутился.

- Я не хотел, чтобы ты плыл к Великому Летону. Эта идея принадлежала Свесте. Думаю, я бы как-то решил эту проблему. Мне бы пришлось. Но судьба оказалась благосклонна. Я даже иногда диву даюсь, как все удачно складывается.
Рур довольно потер руки.

- Когда ты успел подсыпать яд в мое вино?

- Зачем? Ты мыслишь плоско, князь. Свеста получила яд гораздо раньше. Достаточно было выпить любую жидкость, чтобы он начал действовать быстрее, и отнял у сестры остатки воли. Не будь рядом тебя, я бы извел Вёса, Осена, кого-то из мелких князьков, кто решился бы подать жаждущей королеве воды или вина. В общем, убрал бы со сцены еще одного игрока. Впрочем, все это уже не имеет значения. Королева согласилась сделать Лютена своим наследником, и как только к ней вернется способность говорить, она объявит это во всеуслышанье!
- Ты сошел с ума… - покачал головой Миласт.

- Может быть, -  довольно улыбнулся Рур, - но не больше, чем наш дорогой предок Лют Справедливый, который видел огненных посланников, морил князей голодом, предавал и убивал. Ты, верно, читал, как он сжег дотла непокорный Златомест вместе со стариками и младенцами? У князя Златоместа, помнится, тоже было пять дочерей, которые погибли в огне. Но Осен пал, и об этом все забыли! Если я дам Лютодару смелого короля или мудрую королеву, мое имя будут произносить в веках с уважением и гордостью. Они скажут – вот Рур, который повернул реку истории в новое русло!

Миласт сидел на каменном полу камеры, уронив голову на руки.

- Но зачем ты мне все это рассказал, - спросил он наконец. - Теперь тебе придется убить меня. Ты будешь настаивать на моей казни?
На его длинные волосы легла маленькая ладонь Рура. Главный советник заговорил тепло и ласково:

- Нет, князь, нет. Казнить тебя принародно, чтобы дать возможность выкрикивать правду с эшафота? Конечно, сначала никто не поверит тебе, но позже… зерна сомнений и подозрений прорастут. Я не стал бы так рисковать, зная, что ты можешь навредить мне, моему сыну, моей внучке! Я уже убил тебя, князь!

- Вода? – устало и невыразительно произнес Миласт, отпихнув носком сапога чашу.
- Ты все больше нравишься мне, князь! Мне жаль, что в твоем лице я теряю достойного соперника.
- И когда я умру?
- Сегодня ночью, это сложный яд, но я наконец-то научился точно высчитывать дозу, – не без гордости сообщил Рур.

- Это будет похоже на болезнь? Полуденную лихорадку? Черный тиф?

- Слишком скучно, - скривился Рур. - Ты лишишься разума и, может быть разобьешь голову о стену. Или повесишься на собственном поясе. Или перегрызешь себе вены. Этот яд толкает живое существо к саморазрушению. Ты получил очень большую дозу. Твоей жене досталось совсем немного, одно крохотное рисовое зернышко, и потребовалось несколько месяцев и большое горе, чтобы яд сработал. Говорят, она бросилась в море, узнав о смерти Раста. Забыла даже о маленькой дочке, которой, конечно, нужна живая мать! Представляю, князь, как ранил тебя этот поступок!
Интересно было смотреть и за Свестой, хотя не знаю, что больше разрушало ее разум – коварное вещество или смерть дочерей… Но с тобой – дело иное. Не могу позволить такой роскоши, как наблюдать за тем, как ты постепенно сходишь с ума. Если завтра утром, до прихода Великих, ты будешь еще жив, я попробую что-нибудь новенькое. И не пытайся ничего рассказать охранникам. Этим ты только приговоришь их к смерти. Я слышу все, что происходит в темницах, поверь мне!
Миласт почувствовал, как в нем вскипает гнев на этого постоянно улыбающегося гладколицего человечка. Ему захотелось сдавить пальцами до хруста его худую голую шею. И эта мысль была сладкой, манящей. Князь испугался – «Вот оно, безумие?!»
Рур ушел. Поспешно, видимо уловив мрачный блеск в глазах узника. Миласт остался один, наедине с подступающим сумасшествием. В голове роились мысли – «Рур слышит, но не видит!» Миласт спешно отодрал большой кусок от рубахи, прокусил палец и принялся писать. Сбивчивые слова впитывались в ткань, расползались. Князь спешил. Когда желание биться о стены становилось нестерпимым, он кусал руки, больше крови – больше слов. Закончив, он обшарил камеру, насколько позволяла цепь, и нашел неплотно прилегающий пласт горной породы. Рыл пальцами, чувствуя боль и странное облегчение. Когда углубление показалось достаточным, спрятал в нем тряпицу. Если повезет, когда-нибудь ее найдут… Теперь самое главное – дожить до утра. Тени одолевали Миласта. Он видел своих мальчиков, которые скорбно качали головами и потом захлебывались водой или гибли в огне, видел Дарию, вновь и вновь разбивающуюся о борт лодки, видел маленькую дочь, оставшуюся на острове на растерзание диким туземцам и пьяным морякам. Свесту и всех ее умерших девочек, тихую вежливую Литку, которая недолго была его дочерью. Летона, предательски убитого по приказу Искрена. Вина, тоска, злость давили Миласта, он хотел умереть, но остатки разума твердили: «Жить, жить до утра». Услышав шаги, он вымазал кровью из искусанной руки стену и упал к ней головой.

Рур отослал стражника и только потом вошел:

- Как я и думал! – услышал Миласт его торжествующий голос. Главный советник взял князя за волосы и повернул к себе.

Через мгновение пальцы чернозерца сдавили его шею до хруста. Последнее, что Миласт помнил, перед тем как тьма безумия окончательно поглотила его – испуганные вылезшие из орбит глаза его жертвы и смрадный запах нечистот.

Охранник, прибежавший на шум, нашел бездыханного Рура с выдранным из горла кадыком рядом с окровавленным трупом князя Чернозерского.

Вёсу и Осену доложили, что обезумевший Миласт убил Главного советника и покончил с собой, разбив голову о каменные стены темницы.