Приезд матери. отрывок из Солнце ласкает
Из детских глаз исчезли тревога и страх, не присущая их возрасту серьёзность и взрослость, порождённые войной.
В субботу - банный день.
Топили баню, деревянную, специально выстроенную для садовских детей, с полками и парной, настоящую, русскую, вмещающую сразу несколько человек.
Детей здесь не просто купали, мыли, тёрли до красноты, парили и опять мыли. Умаявшись после бани, дети быстро уснули. Шёл тихий час.
С трудом расчёсывая, скорее распутывая, всё ещё влажные, буйные кудри Тани Кузочкиной, Анна, уставшая до изнеможения, думала о Николае.
Вестей не было, но Анна чувствовала ту постоянную, неразрывную связь с ним, которую всегда ощущают лишь очень близкие, по- настоящему близкие люди.
В сердце не было тревоги.
- Значит, у него всё хорошо, значит всё хорошо…, - думала девушка.
-Анна Александровна! Анна Александровна! - Голос няни, доносившийся со двора, прервал её мысли. - К вам приехали.
Анна растерялась, расчёска выскользнула из рук, ноги ослабли, она присела на край детской кроватки.
- Николай? Уже? Так быстро?
Медленно поднявшись, девушка шла к выходу.
Плохо слушались ноги, но уже через мгновенье она увидела входивших в дом Ефросинью Григорьевну и шестнадцатилетнего младшего брата Алексея, высокого, голубоглазого, с густой шевелюрой светлых, кудрявых волос.
- Мамочка! Что случилось?
Анна спешила навстречу матери, которая, молча, тяжело дыша, медленно опустилась на стул у входа.
Губы её дрожали, готовая вот-вот расплакаться, с укором в глазах, она протянула дочери какой-то официальный бланк.
- Что же ты делаешь, Анна? - с горькой укоризной спросила она дочь.
С первого взгляда девушка поняла, что пришёл ответ из военкомата.
Месяц назад они с Катериной тайком подали заявление с просьбой отправить их в действующую армию, на фронт.
Анна пристально вглядывалась в текст, руки её дрожали, кровь прилила к лицу.
От волнения и страха перед матерью, она долго не могла разобрать текст.
- Что же это? А? - тихо с укоризной пеняла Ефросинья Григорьевна дочери. - Как ты только додумалась до этого? Ты обо мне подумала? Ведь только Василий вернулся, еле выходили.
Чудом можно сказать. А ты такое надумала…
Анна знала свою мать, её безграничную любовь к детям, любовь до самоотречения.
Она видела и прекрасно помнила, как много пережила Ефросинья Григорьевна с уходом на фронт и тяжелейшим ранением Василия.
Она, старшая дочь, более других понимавшая и разделявшая эти переживания и любовь матери к детям, самой младшей из которых, Зое было всего шесть лет, принесла ей новые огорчения.
Боль эта, которую она причинила матери своими пусть и благими намереньями, ударила по ней самой рикошетом.
Опустившись на краешек стула, она сидела, оцепенев, сложив ладонь к ладони лодочкой на коленях, неотрывно смотрела в пол, но едва услышав всхлипывания матери, Анна бросилась к ней.
- Мамочка, не плачь, мамочка. Родная!
Она обнимала мать, целуя её руки и мокрое от слёз лицо.
Молчавший до этого Алексей тоже успокаивал мать.
- Да, ладно, мам. Будет тебе… На вот платочек, вытри лицо, ведь не берут же её, там же ясно написано, что на воспитателей налагается бронь.
- Где вода тут у вас? Дай маме воды, - обратился он к Анне.
Слёзы, разрядившие напряжение последних дней, и выпитая вода немного успокоили Ефросинью Григорьевну.
Анна, стараясь отвлечь мать, прекрасно зная её слабую струну, стала расспрашивать её об общей любимице семьи - сестрёнке Зое.
- Мамочка, скажи, как Зоенька. Косы-то не обрезали?
- Куда там, обрезали. Не даёт, - вытирая лицо носовым платком, уже улыбаясь, отвечала Анне мать.
Косы у Зои были удивительные! Русые, пружинистые, густые, кудрявые, они доходили до пояса и доставляли много хлопот старшим. При расчёсывании волос девочка лила вполне оправданные слёзы. Но всё же уговорить её обрезать косы не удавалось никому.
- Так плакала, когда я уезжала, всё просила: « Возьми меня к Анечке».
-Мамочка! А давай я заберу её на лето сюда, в Зелёный Город, тебе помощь будет… и…
- Ой, не знаю. Справишься ли ты с ней здесь, ведь знаешь, какая она упрямица и плакса вдобавок.
Анна улыбнулась:
- Справлюсь, конечно. Хотя и знаю, что с ней, капризулей, будет нелегко.
Вошла Серафима Павловна, заведующая детским садом. Видная, статная женщина, с высоко собранными волосами. Очень шёл ей голубой саржевый халат, с белым воротничком. Такая же униформа была у всего педагогического состава.
-Здравствуйте, здравствуйте, - приветливо обратилась она к Ефросинье Григорьевне и Алексею.
- Проведать дочь приехали? Анне радость.
- Анна Александровна! - обратилась она к девушке.
-Я вот что пришла сказать вам. Замените меня, пожалуйста, на два дня: мне необходимо уехать. Ведь вы меня и раньше выручали. Я во всём на вас полагаюсь. И располагайтесь с гостями в моём домике, там вам гораздо удобнее будет.
Домик заведующей, небольшой флигель, находился прямо на территории дачи.
- Спасибо, спасибо вам большое, - ответила, уже улыбаясь, Анна.
Конечно же, мамочка, тебе нужно остаться до завтра, отдохнёшь немного, - обратилась она к матери.
Ефросинья Григорьевна молчала. Казалось, уже ушло напряжение последних дней – страх потерять Анну. Но всё ещё ныло и болело сердце.
На слабых, будто ватных, ногах она прошла через двор к флигелю под руку с Алексеем. Там, успокоенная изрядной порцией валерьянки, женщина уснула.
Вечером, сидя на скамеечке возле дома, Анна рассказывала матери о Николае.
Ефросинья Григорьевна слушала, молча не задавая ни одного вопроса. Лишь в конце её рассказа, взяв голову дочери в ладони, пристально посмотрев ей в глаза, сказала:
- Вот ведь! Не зря давеча мне сон приснился, будто кто-то говорит:
« Анна ваша за военным будет».
Жди его, - сказала она, подумав мгновенье. Вижу, что это твоя судьба. - И, улыбнувшись, ласково прижала Анну к себе, целуя её.
- А я молиться буду. И за него тоже.
И, задумчиво, глядя далеко-далеко вперёд, вдаль на простиравшийся в долине ручья луг, уже укрытый лёгкой вечерней дымкой, предвещающей завтра вновь приход ясного летнего дня, сказала:
- Красота - то у вас здесь какая в Зелёном Городе!
А воздух какой! Не надышишься!
Закатное солнце, алое, огромное, сказочное, освещало таким же алым чудесным светом раскинувшийся внизу луг.
Вода широченного ручья отражала ещё синее вечернее июльское небо и свет, ставшего уже малиновым солнца, который смешивал и окрашивал отблески воды в движущиеся и постоянно мерцающие разноцветные блики: алые, малиновые, синие, розово-голубые, лиловые.
Уже дальше, за тёмной полоской леса это удивительное, постоянно меняющееся, уставшее за день солнце медленно опускалось, будто укладываясь на ночь в царственную свою постель.
Свидетельство о публикации №215082901518
Зоя Кресанова 14.05.2017 10:53 Заявить о нарушении