Ремеслуха

                1

   Подвесной мост через Ингулец. Интересно - идешь, а он покачивается. И не в такт шагам.
   - Извините, пожалуйста, Вы не скажете, где тут ремесленное училище номер двадцать?
Женщина лет пятидесяти останавливается, внимательно смотрит на меня.
   - Скажу, конечно. Интересно, а зачем оно вам?
   - Хочу поступить туда учиться.
   - Молодой человек, да вы что! Вы, я вижу, ничего, вроде порядочный. Чему вы там научитесь?  Там же... рассадник хулиганов.
   Мне  неприятно – зачем она это говорит? Конечно, ремесленное училище  -это не институт. Там работать учат, мастерству. Жизни учат. А она - про хулиганов... Да их у нас и так немало, при чем тут ремесленное училище! Вот про меня она сказала- вроде порядочный, а если поступлю в училище –сразу стану хулиганом?
   - Идите прямо, эта улица выведет вас к вашему училищу.
Ну надо же было мне спросить! Только испортила настроение. А тут, оказывается, и идти-то всего ничего!
   - Спасибо! - но на лице этой, уже семидесятилетней старушки - фунт презрения.
В училище я решил поступать твердо и бесповоротно. Хватит сидеть на мамкиной и папкиной шее! Я не слепой, понимаю, как трудно будет им содержать сына-студента, если поступать в институт. А в училище - полное гособеспечение и обязательное рабочее место после выпуска. Не где-нибудь, а здесь, в городе. Так что можно будет даже помогать родителям. Многие сейчас после школы идут работать.
   Так уж получилось - я вдруг яростно заболел токарным делом. Книжки, конечно, виноваты - о токарях- новаторах, скоростниках. Стал брать в библиотеке учебники, и через год, пока учился в десятом классе, досконально знал устройство токарного станка, стал почитывать и технологию металлов. А к концу школы уже ясно видел свой дальнейший путь - ремесленное училище номер двадцать, токарь по металлу. И никаких гвоздей!
   Кстати, о гвоздях. Отец иногда просил меня выпрямлять эти ржавые кривульки, бывшие в употреблении. Как он говорил – прямить гвоздички, чтобы снова можно было пустить их в дело. Сам он все свободное время "крутился" в сарае. Кажется, нет такого, чего бы он не смог. Все в доме – гардероб, посудники, диванчик, табуретки, столы, не говоря уж о каких-то там ящичках, прищепках и много-много чего – все его рук дело. А инструмент какой сам себе изготовил! Даже токарный станок по дереву. И видел я, с каким удовольствием он сдавал "в эксплуатацию" свои творения. Еще бы! Видеть результат своего труда – это большая радость. А я… Я только и гожусь пока, чтобы гвоздики выпрямлять. Да и то не единожды получалось молотком по пальцам. Нет, шестнадцать лет, пацанячество ушло, пора тоже за дело браться!
   И вот я уверенно иду к своей цели. Встал пораньше, чтобы в числе первых подать документы. А то кто знает, сколько еще окажется таких,  как я!
   "Таких" оказалось немало. Поодиночке, а то и по двое, по трое - стояли они во дворе училища. И это в такую рань! До девяти часов - начала работы приемной комиссии - еще больше часа. Так сколько еще наберется?
Училище мне понравилось с первого взгляда. Величественное трехэтажное здание сразу на две улицы - Коммунистическую и Урицкого, с колоннами между вторым и третьим этажами. Во дворе  два цеха - механический и слесарный. Рядом - двухэтажный учебный корпус. Да мне просто необходимо поступить сюда! А если желающих, таких, как я, наберется больше, чем нужно, тогда что, конкурс?  С невольной неприязнью смотрю на окружающих - это конкуренты! И чувствую,что не желаю им добра. "А чтоб вы провалились! На вступительных экзаменах, конечно. А в жизни  пусть все у вас будет хорошо. А, может, кто-то из вас и будущие мои друзья, с которыми предстоит два года делить и радости, и горести? Но это если мне удастся поступить в училище."


                2

       С одним желаньем и с думою одною
       Со всех концов родной своей земли
       Мы собралися дружною семьею,
       Мы все учиться мастерству пришли.

       Пройдут года, настанут дни такие,
       Когда советский трудовой народ
       Вот эти руки, руки молодые
       Руками золотыми назовет.
   Хорошая это песня, песня трудовых резервов. Я согласен с каждым ее словом.
       Повсюду все мы сделаем по праву,
       И говорим от сердца от всего,
       Что не уроним трудовую славу
       Своей страны, народа своего.
   Теперь песня эта стала и моей песней. Я поступил в училище. Конкурс оказался действительно не малым, в группе токарей по три человека на место. У слесарей и формовщиков-литейщиков поменьше - по два и полтора человека. После вступительных экзаменов по двум математикам - письменной и устной, диктанту по русскому языку и собеседования многие, опечаленные, забирали свои документы и уходили. Я смотрел им вслед, понимал, как им плохо и радовался, что это - не я. Экзамены дались мне легко, хотя на письменной математике пришлось попотеть. Многие именно на том экзамене погорели. А потом пришел тот прекрасный момент, когда нас, оставшихся, все преодолевших, построили по группам во дворе, сам директор училища Мороз Владимир Петрович поздравил с поступлением и в первый раз повели прямиком в столовую, откуда так вкусно пахло! А потом одевали. Черная шинель с бархатными петлицами, на них - блестящие буковки РУ 20. Широкий ремень с тиснением РУ на пряжке. Черные брюки, черная рубашка навыпуск под ремень, ботинки, форменная фуражка с кокардой - перекрещенными ключом-молотком, синяя рубашка парадная, одежда рабочая. Да сколько всего! Со сдержанной радостью я ехал домой - принимайте, мать и отец, нового человека!


                3

   Первые две недели занятий - и вот, как поют по радио, "едем мы, друзья в дальние края" - колхоз, уборка урожая кукурузы. Город помогает селу. В прошлом году со школой тоже ездили. Работа не очень тяжкая - с утра до обеда ломай кочаны, стаскивай их в бричку-бестарку. Кормежка от пуза. Воскресенье выходной. Жить можно, если не искать приключений. В прошлом году, вот так же работая на кукурузе, именно в воскресенье - попробуй, ответственный учитель, уследи за всеми - нашли и подорвали противопехотную мину два восьмиклассника из 69 школы - Яковлев и Колесников. Яковлев лежал, глядя в небо удивленными такими чистыми глазами, а там, где сердце - развороченный серый свитер. Колесников добежал до стана, сообщил о беде и упал. Сейчас у него справа пустой рукав. Но… Видимо, есть у опасностей притягательная сила…

   … У самого берега реки в воде из ила виднеется грязно-серое пятно. Волны спокойно прокатываются над ним. Сашка Полушин и Валик Бойко быстренько спускаются вниз, наклоняются к воде, разгребают прибрежный песок, поднимают находку. Я сверху отлично вижу – мина. Небольшая, не очень ржавая, на вид даже красивая - этакая дыня со стабилизатором. Одиннадцать лет, не менее, пролежала почти не зарытая.
   - Ну что, хлопцы, рванем? – радостно-взволнованно светит рыжей шевелюрой Сашка.
    По полю навстречу идут еще двое - Витька Шулер и Ленька Титаренко. Фамилия Витьки вообще-то Школа, но для всех он - Шулер. Во-первых, примерно так по-немецки звучит его фамилия, а во-вторых, он на сто процентов соответствует своей кличке. В руках у него - ржавая кругляшка. Вот так фокус! Артиллерийский снаряд!
Мы уже знаем-недалеко от села на высоком каменистом берегу в скале есть пещера. Вход в нее узкий, только на пузе можно пролезть, но внутри довольно просторно.И вот мы все  пятеро в пещере. Я не хуже других. И не лучше. Мне тоже интересно. Как оно все будет?  Вместе со всеми готовлю костер из собранных веток и сухой травы, укладываю сверху такие волнующие опасные находки. Все выползают наружу. Шулер поджигает уложенную из сухой травы дорожку. Нечего бояться, у нас все продумано! И действительно все получается "как в аптеке". Бабахнуло так, что в ушах зазвенело. Что и требовалось доказать! Правда, ждать пришлось довольно долго - наверное, слабо разгорался костер.
   - Хлопцы, а рвануло только один раз!
Подождали немного. Тишина.  Аккуратненько заглянули в пещеру. Все ясно! Взорвался только снаряд. А мина  целая, только без хвоста, лежит на боку. Костер разбросан. Что делать? Неужели так оставить и уйти? Да никогда!
Я, Валик и Шулер снова в пещере. У меня руки дрожат - кто знает, что на уме у этой покалеченной штуковины. Все молча складывают в кучу ветки, ставят "на попа" мину. Там, где был хвост, изнутри виднеется серо-желтое взрывчатое вещество. Как же она, зараза, не взорвалась вместе со снарядом! Мина стоять не хочет, заваливается на бок. Но вот наконец установлена, пора разводить огонь. Травы уже нету, придется поджигать прямо ветки. Я смотрю- Шулер и Валик уже у выхода. Значит, поджигать придется мне?  Мне страшно, но что делать? Поджигаю ветку, подальше от мины. Огонь гаснет. Снова поджигаю, и вот язычок пламени пополз вверх.
   - Скорее выползайте!- говорю как можно спокойнее. И с ужасом вижу, что Шулер с Валиком застряли у выхода, пытаясь одновременно пролезть в узкую щель. Оглядываюсь- огонь уже лижет эту страшную дыню. Прятаться негде.  Наконец хлопцы выползли, кинулся к выходу и я, тоже застреваю. "Спокойнее", - говорю уже себе. Наконец – я на свободе, скорее шаг в сторону, и тут же - взрыв. Падают срезанные осколками ветки растущего рядом куста. У хлопцев - бледные лица и трясущиеся подбородки...
   - Как приедут эти городские, так обязательно что-нибудь взрывают -говорили в селе жители.
  Уже более года прошло с тех пор. Я помню все до самой последней мелочи, но думать мне об этом не очень хочется.


                4

   - Передняя бабка, задняя бабка, суп-торт, штанина.
   Этот идиотский Ерохов! Я здорово на него злюсь. Не за себя - за токарный станок! Да разве можно к нему так несерьезно относиться. Ну, во-первых, не суп-торт, а суппорт, не штанина, а станина, а бабки… Нет, не будет из Ерохова токаря. Он сам твердит, что он токарь по металлу, по хлебу и по салу. Но скорее только второе - по хлебу и по салу.
   Для меня станок- это мечта. Каждая рукояточка, каждый маховичок у него - как отдельные органы живого механизма. Достойно с ним обращайся - и станок послушно будет выполнять то, что ему ты предложишь.
   - Относитесь к станку бережно, грамотно его эксплуатируйте, ухаживайте за ним, содержите в чистоте - и тогда он ответит вам взаимностью - не единожды говорил нам  мастер Николай Федорович Туровцев.
   Я вспоминаю эти первые училищные полгода. Занятия - шесть дней в неделю: четыре дня теория, два практика. Теория мне дается легко - школьные предметы я еще не забыл, а спецподготовку , получается, начал осваивать год назад, когда брал в библиотеке книжки.  В дни практики группа идет в механический цех к токарным станкам. Мастер с утра дает всем задание и в течение дня следит за работой группы. Подходит к каждому, подсказывает, иногда сам становится к станку и показывает, как выполнить то, что у кого-то не получается. Равномерный гул работающих механизмов, склоненные к станкам головы - ученики делают первые шаги к своему будущему мастерству. Я помню, как в первый раз включил станок и подвел резец к вращающемуся прутку. Змейкой мелькнула стружка, на темной поверхности прутка образовался светлый след. Аккуратное вращение маховичка влево - и след становится все шире и шире - резец уверенно режет металл. И пусть эта обработанная поверхность не совсем гладкая, я принес это первое свое творение домой показать - сам сделал! Теперь это уже далеко позади, я с иронией вспоминаю те времена.


                5

   К концу учебного года расписание изменилось, стало больше практики. А в апреле всему училищу несколько дней опять пришлось потрудиться на общественно полезном фронте - долбить каменистый грунт, копая ямки вдоль дороги от Мудреной до Артема. Город готовился к пуску нового вида транспорта - автобуса с "рожками", то есть, троллейбуса. Все были довольны - и мы, мол не хуже. И мы участвуем в этом  деле. В "Червоном гирныке" появилась статья "Тролейбус піде!" и фотография. На фото, правда, только второкурсники, но и это здорово - наши знакомые пацаны попали в газету! Пусть знает та тетя, что ремесленное училище № 20 совсем не "рассадник хулиганов", как она выразилась, что в нем учатся нормальные молодые люди! Если она, конечно, вообще читает газеты.

   Впереди - лето 1957 года. В Москве состоится Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Об этом пишут газеты и говорит радио. Со всего света съедутся на это массовое торжество молодые люди. Конечно, лучшие. Николай Федорович принес чертежи и раздал самым успевающим ученикам заказ для этого фестиваля. Этакие тонкостенные металлические стаканчики с крышкой. На крышке- накатка. Работа интересная - высокая точность, высший класс чистоты. Вращается он, еще не совсем готовый, в патроне, а чуть коснешься резцом или напильником - и он начинает звенеть. Будто сигнализирует - осторожно, мол, я уже интеллигентная штучка и до кондиции доводите меня тоже интеллигентно. Ходят слухи, что стаканчики эти повезет в Москву кто-то из учеников училища, более того - из группы токарей. И, если это правда, то выбор может пасть на меня или Женьку Москалева. Мы отличники. Я понимаю, что у Женьки больше шансов. Потому, что он комсорг группы. Ну а вдруг в Москву решат послать меня? И сладко мне становится, и страшно - так далеко я ни разу еще не ездил, да еще в одиночку!



                6

   А ехать далеко и не пришлось. После учебного года все три группы на целый месяц были отправлены в летний трудовой лагерь на рудник "Пионер". Кроме Женьки Москалева - он укатил в Москву на Фестиваль. Как я и предполагал, и не только я, а все училище, перевесило его комсоргство. Встретиться с ним пришлось уже в сентябре, когда начался новый учебный год. О поездке Женька почти ничего не рассказал толком, одни эмоции - он вообще плохой рассказчик. Сразу же провел отчетно-выборное комсомольское собрание, на котором комсоргом выбрали уже меня. Единогласно.  Кто-то первым выкрикнул мою фамилию и других кандидатур не поступило. Комсорг - почетное вроде задание, но почему-то мало кто стремится его получить. Но куда деваться, выбрали - работай! Или хотя бы аккуратно собирай членские взносы. Но с этим я совсем не согласен. В самом деле, чем стал комсомол?
        В наше время, в наши годы,
        Укоренилось, привычкою став,
        Что быть комсомольцем входит в моду
        Как входит в моду вступать в ДОСААФ.
        Одни вступают, прямо скажем,
        Чтоб накопить комсомольский стаж.
        А что им делать с этим стажем-
        Прямого ответа, пожалуй, не дашь.
        Другие вступают - и ждут привилегий.
        А третьи - не знают зачем, просто так...
   В самом деле, в прошлом году я так, ради интереса, расспрашивал у вновь принятых в комсомол - зачем они вступают. Ответы были самые разные. Вовка Иноземцев: "Все вступают, а я что, рыжий, что ли?". Синченко: "А как же, без этого в жизни продвижения не будет!"  А Ерохов ответил насчет накопления стажа, а на вопрос - зачем ему этот стаж - только плечами пожал. Мне все это не понятно - я помню, с какой гордостью, готовностью к трудностям ради общего дела вступал я в комсомол в восьмом классе. А теперь с сожалением осознавал, что отношение к комсомолу  формальное. Одни высокие слова да чтобы вовремя были собраны комсомольские взносы.               
        Я тоже не враг отчизны своей
        И против войны я тоже.
        Природу люблю, ароматы полей
        Не меньше чем вы, быть может.
        Я, как и вы, на работу иду
        И план всегда выполняю,
        Но никогда не имею в виду,
        Что я к коммунизму шагаю.
   В самом деле, ну зачем эти неискренние надоевшие слова - народ строит коммунизм. Да нет же, люди идут на работу чтобы деньги зарабатывать, семью кормить. А коммунизм... Ну что ж, мы не против, пусть и он приближается! А если что-то от нас потребуется еще совершить для этого – скажите!
   Стишки эти я никому не показывал, одному только Вовке, другу детства. Тот покачал головой и сказал: "Допишешься ты когда-нибудь!".


                7

   Вот уже второй год учебы в "ремеслухе". В училище есть общежитие, но местным, кто живет недалеко, разрешено жить дома, лишь бы во время являлись на занятия. На семейном совете у меня решили, что по общежитиям пожить я еще успею. Да и училищному руководству, кажется, так лучше - семейный надзор за подрастающим поколением, по молодости своей ищущему порой всяческих приключений, совсем не лишний. Теперь в училище я только обедаю, столовая там прекрасная.  А на завтрак и ужин меня и таких же, как я, "домашних", сняли с довольствия, и теперь я каждый  месяц приношу домой компенсацию - "сухой паек". Довольно увесистый рюкзак со всяческими продуктами - тушенкой, кусками сахара, крупой, комбижиром. О, что это за комбижир! Когда мать готовит что-нибудь на нем - такой запах разносится!  Я доволен - есть от меня посильная помощь!
   Рабочие дни  текут по единому распорядку. Подъем в шесть тридцать, небольшая разминка, завтрак на скорую руку - и в путь. Как мать ни ругается, да поешь ты, мол, нормально, но ничего из этого не получается. Полуспящий организм пищи еще не просит. За калиткой - папироску в зубы, и вот он, завтрак. Курить я стал пока тайно, но вполне сознательно. Во-первых, мать просила, чтобы  не курил хотя бы пока закончу  школу. Сейчас школа уже в прошлом. Но не это главное, а то, что ни с того, ни с сего я вдруг  потолстел и в училище стали называть меня хлебной будкой. Вполне оправданно - будки, в которых на лошадях развозят по магазинам хлеб, по размерам внушительные. И решил я начать курить. Да и вообще, я уже взрослый, самостоятельный человек, даже при часах. С этим делом мне повезло - я их нашел, когда с Сашкой Полушиным шел вечером домой. Они лежали в дорожной пыли, Сашка их не заметил, чуть не наступил. А я увидел, поднял, послушал - идут! Как ахал, как охал Сашка! Теперь на занятиях мне нет покоя - со всех сторон толкают то в бок, то в спину - сколько там до перерыва осталось? Благодаря этим часам точно знаю, сколько времени занимает каждый этап  пути в училище. Первый этап - от калитки до трамвая на Соцгороде - 20 минут, второй на трамвае до улицы Ленина - 25 минут, третий до училища - 20 минут. Плюс-минус две-три минуты. Итого 65 минут.  И каждая минута не просто впустую пролетает, она чем-то заполнена увиденным услышанным, продуманным. И в каждой минуте есть смысл.
Еще не так давно, где-то до 1953 года, между Бурщицкой и Соцгородом был пустырь, и люди сажали там огороды. Поздней осенью и холодной зимой гонял здесь злой ветер из края в край ажурные шары курая,  сгоняя их к деревянным решетчатым щитам вдоль железной дороги на Долгинцево. Бывало, мать с отцом во дворе радовались, когда жарким летом приходил дождь и Соцгорода становилось не видно - значит, льет хорошо. Теперь его со двора  не увидишь - прямо вдоль булыжной днепропетровской дороги как-то быстро и незаметно выросли дома. Позже их назовут Сталинками, и не одно поколение людей будет жить в них, и даже через много лет они будут пользоваться повышенным спросом. Строили их не поодиночку, а сразу целыми кварталами, так за ними и остались названия - кварталы. Девяносто пятый, девяносто шестой, девяносто седьмой. Ни один дом не похож на другой, теперь они единым ансамблем выстроились в ряд - новенькие, с точеной оградой балконов, с лепными цветными украшениями на стенах и крышах. Каждый раз я, пройдя девяносто пятый квартал, оглядываюсь и любуюсь этим пейзажем растущего города. А дальше, в сторону Долгинцево, за курганом с крестовым знаком на вершине, виднеются дома какой-то Собственной базы, они тоже недавно появились. И вообще, строек вокруг полным полно. Даже вот, к примеру, сейчас дойду я до Соцгорода - там прямо рядом с трамвайной остановкой новый Дворец культуры металлургов. С мощными колоннами в два ряда, на стенах фасада - босоногая украинка с бандурой и глядящий вдаль металлург. В этом, совсем новом дворце культуры, два года назад был вечер встречи десятиклассников. Я ходил по залам, и восхищению моему не было предела. Само собой вспомнилось школьное стихотворение:
       Цветут сады не для господ, они для нас цветут,
       И во дворце не граф живет, а школьники живут.
   А ДК коксохимзавода? Он тоже тут недалеко, тоже недавно построен, тоже шикарный дворец. А ДК строителей на первом участке? И это только в пределах маршрута. А сколько вокруг еще! На Дзержинке, например, кинотеатр "Родина". Два зала, эстрада в просторном фойе, буфет - красота! Кривой Рог на глазах меняется, и я рад этому. И отец сколько раз с гордостью говорил: "Наше Криворожье!". Я с неприязнью вспоминаю Аркадия, этого "соседа через дорогу навприсядки", новоявленного стилягу на толстом каучуке - и где только достал!- за то что тот как-то сказал:
   - Удирать надо из этой дыры.
   - Какой дыры?
   - Да из рога этого. Кривого.
   Ах ты ж гад паршивый! Говорить ему ничего не стал, просто исключил его из числа своих знакомых.
   И вот - кольцо трамвая первого маршрута, конец первого этапа пути в училище, начало второго. Справа - конечная остановка "челночного" трамвая "Дзержинка-Соцгород". Утро, пассажиров не много, как иногда бывает в часы пик. Или когда футбол на Дзержинке - там на стадионе "Горняк" проходят самые главные матчи города. Тогда не только в трамвае- на подножках места нету. Едут, висят, за что там держатся - неизвестно, но ни одного случая не было, чтобы кто-то упал. Едут и радуются. Во-первых - что едут, во-вторых - бесплатно, и в-третъих - с ветерком. Некоторые даже на "колбасе" устраиваются.
  Маршрут свой я знаю до мелочей. Первая остановка- трамвайное кольцо. Вторая -справа  ДК « Металлург», слева-улица Революционная, центр Соцгорода. Следующая - Парк Хмельницкого с ажурными воротами на входе и статуями  парня с гранатой и девушки с теннисиной ракеткой. За воротами - аллейка с цветами до белеющего вдали дома пионеров. Недалеко от входа - разрушенный во время войны летний театр, его все никак не восстанавливают. Аллеи парка спускаются вниз, и туда лежит дальнейший маршрут трамвая - между двух заводских ставков, до Третьего участка. Здесь направо проложена  еще одна трамвайная линия - до коксохима. Здесь же выходит много людей, работающих на "Криворожстали". Следующая остановка - станция Червоная. Справа за забором - хлебозавод, снабжающий большую часть Кривого Рога хлебом, булками, бубликами и всякими другими печеными лакомствами. На фронтоне - крупные рельефные буквы МПП УССР. И сюда водили нас, десятиклассников. И вспоминаются мне огромные чаны и механические лапы, мешающие в них тесто, и трубы, из которых на конвейер вышлепываются одинаковые порции теста, и печь, из которой появляются ровненькие ряды булочек. Люди в белых халатах, везде вкусный запах. Мне все тут понравилось, но работать сюда я бы, конечно, не пошел. Не моя стихия.
   После Червоной - пятнадцатая школа. Сама школа расположена за домами справа, с остановки не видно. В этой школе учились подпольщики группы Николая Решетняка, они похоронены в Комсомольском парке - это недалеко от  "ремеслухи".  Далее - Первый участок, вотчина строителей "Криворожетали". Их общежития, Дворец культуры, корпуса ремесленного училища №10 - строительного. Здесь в трамвай садится Жора Грабчак по кличке Стропила за его рост, и ехать с ним дальше становится веселее.
    Трампарк. Название само говорит о себе - здесь, за оградой, трамваи отдыхают, ремонтируются, а то и вообще прекращают свое существование. Отъездились. Отсюда протянулся и новый трамвайный маршрут - на ЮГОК и НКГОК.
Где-то там, где эти ГОКи, был пионерский лагерь, в котором не одно лето отдыхал я. Ходил на экскурсии, купался в речке, рвал шелестящие цветы бессмертники. Теперь там все, конечно, разрыто. А жаль. Стоит ли железная руда уничтоженного природного богатства?
    После трампарка - Улица Дж. Лондона - так гласит остановочная табличка. Интересно, какое отношение он имеет к Кривому Рогу? Далее - Широковская с огромными, сваренными из труб буквами на крыше павильона. Поворот направо - и трамвай катится вниз до остановки Школьная. Слева - Черногорка. Иван Щербак хвалился, что он с хлопцами из Дзержинки ходил сюда драться против здешних пацанов. Но он, конечно, как всегда, врет, вечно хочет показать себя героем, который всех побеждает.
    Далее вниз - и вот завод Красный Металлист. Здесь только литейное производство, да и на завод он не очень-то похож - сараи какие-то.
Следующая остановка - Хлебозавод. На сотню метров разносится  аромат свежеиспеченного хлеба.
    И вот наконец - улица Ленина. Конец второго, двадцатипятиминутного этапа пути, более приятного, чем первый и третий. Потому, что в трамвае.  Стой себе, или даже сиди как пан, когда свободно. Ты сидишь, отдыхаешь, а за тебя трудится этот прекрасный громыхающий вид транспорта, перемещая твой драгоценный организм с одного места в другое. Я до сих пор точно не знаю, должны ли мы, ремесленники, платить эти несчастные три копейки за проезд. Обычно кондуктора проходят мимо, даже не глядя на нас. Может, тоже не знают точно и не хотят связываться? Жора Грабчак объясняет это по-своему: мол, мы люди государственные, и нас должны возить бесплатно.   "РУ!"- тыча пальцем в пряжку ремня, ржет подвыпивший дядя.  И расшифровывает: «Решил Удавиться!». Конечно, это он по пьяни.
И вот - последний, третий этап пути. По улице Первомайской, на качающийся мост через Ингулец, далее - улица Коммунистическая, и вот оно, ремесленное училище номер двадцать. Возле учебного корпуса толкутся молодые люди в черных, перетянутых ремнем шинелях, форменных фуражках, мои друзья-товарищи. Есть еще время пообщаться до начала занятий.


                8

   Обстановка в механическом цеху на втором курсе уже не та, как год назад. Не ходит Николай Федорович от станка к станку, не стоит подолгу возле кого-нибудь. Он, с утра раздав задания, большей частью сидит на кафедре за своим столом, решает какие-то задачи, а то и вовсе куда-то уходит. Я стою у станка, все  внимание- на зажатой в патроне вращающейся детали, в которую вгрызается резец, снимая с нее вьющуюся спиралью стружку. А стружка, между прочим, тоже важная штука. Вот она, шелестя и удлиняясь, опускается вниз и в конце концов падает в поддон. Хорошо! Резец заточен правильно. Но нужно быть настороже - случается, она начинает наматываться на вращающуюся деталь. Остановись и сними ее проволочным крючком! Случается, что она становится цветной - сходит с резца малиновая, а, охлаждаясь, синеет. Проверь резец, может, его надо подзаточить. Или бери масленку с эмульсией и поливай горячую деталь, охлаждай ее. Ничего, если в лицо тебе брызнет немного. Бывает, резец не срезает, а скалывает с детали кусочки стали. Они большей частью сыпятся вниз, но иногда достается и токарю - падают на него. И приходится тогда ему буквально плясать, стряхивая с себя прилипшие горячие кусочки металла, которые оставляют обожженный след - почему-то чаще всего на шее. Есть, конечно, на некоторых станках защитный экран, но мало кто им пользуется - стекло на нем не очень прозрачное.
   В цеху стоит равномерный гул, каждый выполняет данное мастером задание, склонясь к станку. Глаза принимают информацию с "переднего края", где происходит контакт резца с металлом, передают ее в "мозговой центр", оттуда идет команда к исполнительным органам - рукам, и они четко выполняют эту команду - вращают маховички суппорта в нужном направлении. С "переднего края" поступает доклад: все нормально, операция проведена правильно, деталь все больше принимает очертания, изображенное на чертеже. Тогда левая рука - на рукоятку выключения вращения, стоп-машина, замер штангенциркулем, принятие дальнейшего решения. Иногда, если у кого-то возникает вопрос, он останавливает станок и с чертежом идет к мастеру. Небольшая консультация - и снова на место. Редко, очень редко Николай Федорович подходит к станку, становится рядом с учеником, наблюдает за работой и что-то подсказывает. Второй курс - учеба с пользой для дела. Мы уже получаем заказы с завода на изготовление нужных им деталей. В основном это крепеж - гайки, болты, шайбы. Интересная штука - чтобы резьба болта получилась чистой, без срывов, поверхность прутка можно смазать обычным съедобным салом. И резьба получается хорошей, и запах приятный. Николай Федорович, улыбаясь, рассказал про это. Мол, у хорошего токаря в тумбочке всегда есть кусочек сала. Мы и этому учимся!
Звучит звонок - конец рабочего дня. Но уходить не торопись, убери станок. Чтобы аж блестел. За время работы и масло где-то подтекло, и шлифованные поверхности "ласточкиных хвостов", и направляющие станины загрязнились, в поддоне - масло и стружка. Все убери, все вычисти, все смажь! Чтобы завтра ты стал к абсолютно чистому станку.
   - Станок - это не куча железа, это целый организм. Как ты к нему будешь относиться, так и он тебе ответит,- часто говорит Николай Федорович. -Хочешь стать хорошим токарем - ухаживай за ним как за девушкой. Уважай его.




                9

   В последние месяцы учебы началась производственная практика, и ребята видеться стали реже. Формовщики-литейщики  в училище появлялись только в дни теоретических занятий, практику они  проходили на КМЗ.  Токарей и слесарей распределили по разным цехам на «Коммунисте» . Меня направили в третий механический. Мастер встретил меня радушно, поводил по цеху, потом провел инструктаж по технике безопасности и указал на станок ДИП-200: "Вот твой конь. Осваивай". ДИП-200! Серьезная машина! Но поначалу мне предложили  простое задание - изготовление штырей. Привозила  подсобная Верка тачку заготовок - порубанных на гильотине стальных прутков, с грохотом выгружала у станка. Нужно было проточить их, снять фаску и леркой нарезать резьбу - с одной и другой стороны. Только и всего. Оплата за эту работу копеечная,  и никому не хочется получить наряд на нее. Я понял – я для  всех как палочка-выручалочка. Ну и пусть, значит, людям, да и цеху, приношу пользу. И старался,  Верка только и знала, что привозила мне в тачке заготовки и увозила готовые штыри. "Осторожно!- бросал я ей вслед - Не повреди резьбу!". Исподволь ловил одобрительные взгляды рабочих, да и мастер был доволен. А вскоре он "подбросил" и более ответственную, а, значит, и более "калымную" работу - изготовление ступиц. Совсем другое дело! Это уже работа как минимум четвертого разряда. Легированная сталь, проточка и расточка, внутренняя канавка, точность - по скобе и пробке, высокая чистота. Почти всю партию этих ступиц изготовил я, а вот на последней "поймал гаву" - пробка с трудом, но входила внутрь своей непроходной стороной. Контролер Марья Николаевна, покачав головой и сочувственно глядя из-под очков, отправила эту ступицу в брак.
   В апреле я получил тему выпускной дипломной работы - разработать технологический процесс изготовления цангового патрона. И практически изготовить его. Пролистал чертежи. Работа интересная, четвертого, а, может, и пятого разряда. Сверловки, сопрягаемые резьбы и конуса,  конус Морзе, накатка. Может, Николай Федорович хочет представить меня на пятый разряд? Но главное – надо сделать все как положено. А там как решит комиссия.
   Перед обедом все группы собираются за училищными цехами. Покурить, поговорить, посмеяться, а иногда и похвастаться предметами собственного изготовления.






                10

   Формовщики-литейщики - как отдельное государство. Расписание занятий у них свое, видеться с ними часто не приходится. Ну а практика у них вообще в разных местах, они даже в группе, наверное, не часто встречаются.
Иван с Петром, загадочно улыбаясь, извлекли откуда-то газетный сверток, стали разворачивать.
   - Ребя, смотри сюда. Только тихо.
В руках у них - три штуки бело-серых отливки. Кастеты!
   - Собственная формовка, собственная отливка!- гордо сияют их лица. Все собрались в кучу, с интересом рассматривая творение Ивана и Петра.Это не то, что крейцмейсели слесарей и даже не шаровые опоры токарей! Многие и в глаза такое не видели. И еще интересно потому, что, говорят, за эти штучки по головке не погладят. А я... Я такой же, как все. Попросил, взял в руки, примерил. И вдруг мне страстно захотелось и себе иметь такую штучку. Зачем? Да просто так! Иметь, чтобы иметь! И нашло на меня искушение, я знал – меня уважают, со мной считаются. Воспользовался  этим, попросил - и мне не отказали. А потом я ехал в трамвае, и мне казалось, что я уже совсем не тот, кем был до этого, я стал как-то весомей, значительней. Вот если вдруг мне придется драться - за правое дело,конечно,- я нещадно буду избивать бандитов этим кастетом. О как я им наподдаю!
Не подозревал я, что разум у меня уже отключился, а нахлынувшие чувства не совсем мои собственные, что, возможно, их подбрасывает  вот эта выпрошенная белосерая штучка в кармане, А, может, и человечество подпадает под власть им самим изготовленного оружия.
   Эйфория прошла уже дома, когда передо мной  встал вопрос - а где хранить этот кастет? Родителям показывать, конечно, нельзя - не поймут. Они все время боятся-  как бы их дети не влезли в какое-нибудь нехорошее дело. А и правда ,  зачем я его выпросил? С иронией вспоминаю свои недавние трамвайные мечтания, как я кого-то буду бить. А если не я, а меня будут? Всякое ведь бывает. Как Вовку Хому в парке на танцах, под пение пластинки "Мишка, Мишка, где твоя улыбка".  Били, свалили на пол и, не давая встать, лупили ногами по бокам, по спине, по голове, пока на крики и истошный вереск девчонок не прибежала милиция и спасла Вовку. Что, помог бы Вовке какой-то кастет?
   Спрятал я его в ящике письменного стола, в дальнем углу, среди вороха бумаг. Пусть просто лежит. Не выбрасывать же!
   А вскоре была буря. Сестра в поисках своей бумажки обнаружила его и, напуганная, показала матери.
   - Да я не выдержу, я умру, если узнаю, что мой сын вступил в какую-нибудь банду,- плакала она, не в силах остановиться, и напрасны были мои уверения, что никуда я не вступил, а кастет этот – просто так, интересно было, вот и выпросил. Говорил я, конечно, правду, но то, что это действительно правда, знал только я один. Отец тоже смотрел сурово, не ругался, но тень недоверия пробегала по его лицу. Мне это было хуже всего, ведь с отцом у меня было полное взаимопонимание. Очень тяжело осознавать, что это доверие может пошатнуться.
   Кастет лежал на столе.
   - Что ты теперь с ним думаешь делать?- спросил отец.
   - Да ничего. Не нужен он мне. Хотите - выброшу.
   - Хорошо. А куда выбросишь?
   –Да хоть в уборную…
   - Ну…пожалуй, именно там ему место. 
   С каким облегчением исполнил  я этот приговор!
   - Вот так, впредь сначала подумай перед тем, как что-то сделать.
   И было в этих словах уже свое, знакомое, как заключительные аккорды отцовского наставления, после которого устанавливаются мир и доверие. И все вздохнули облегченно.

                11

   - Ребя, смотрите!
По улице на мощном автомобиле, похожем на американский студобеккер с прицепом, везли ракету. Я сразу узнал, что это она, не единожды приходилось видеть на картинках. Корпус ее возвышался над бортами автомобиля, хвостовая часть располагалась на прицепе, а в конце ее выступали плоскости стабилизатора. Межконтинентальная баллистическая!  О ней в последнее время так много говорят по радио! Так вот она какая! Впереди ракеты громыхал гусеницами бронетранспортер, сзади - зеленый военный автомобиль. Ясное дело - транспортное прикрытие. В кузове - солдаты с автоматами.
   Все стояли, разинув рты, даже курить забыли. Был день теории, и вот повезло - в перерыве увидеть такое. Да, ракета - это вам не пушка! Вон она какая! Только... Почему ее везут в открытую, даже чехлом не прикрыли? Может, макет какой? Но нет, солдаты же ее сопровождают!
    Не так далеко время, когда и мне в армию. Недавно принесли повестку из военкомата. Два дня пробыл я там, прошел медкомиссию, прослушал несколько лекций, получил первое предармейское звание - призывник. Только в армию мне, наверное, не так скоро - после училища дают бронь на два года. Это не очень хорошо, ведь тогда мне будет уже двадцать, а мои сверстники станут уже старослужащими. Но все это пока впереди, что там будет – посмотрим.
    В школе у нас был такой предмет – военное дело. Что дала нам эта наука? Трудно сказать. Ну разве вот ту знаменитую песенку:
        Летят перелетные птицы
        Сорока, ворона и гусь- поют девятиклассники, как бы между прочим делая ударение на последнем слове. Нам необходимо чтобы в песне было слово "гусь". Так мы прозвали своего нового военрука.
   Наверное, бывают такие люди, которым судьбой предписано своим внешним видом раскрыть себя. И если о них складывается какое-то мгновенное впечатление, чаще всего оно оказывается правильным. Так и с этим военруком. Высокий, худой, длинношеий, с вытянутым узким носом, он вошел в класс, и, не глядя ни на кого, пошел к столу. И не дошел еще он до него, как в оценивающей тишине класса раздалось тихое, но внятное: "Гусь". По партам пробежал смешок, тишина закончилась, знакомство состоялось.
   «Гусь» учил как защищаться от атомной бомбы. Как раз разразилась холодная война, мы с американцами попеременку трясли друг у друга под носом то атомной, то водородной бомбой, обзывали друг друга поджигателями войны и всерьез готовились повоевать. Наверное, оно и случилось бы, если бы наши правители были уверены, что лично их бомба не заденет. Но так как дело новое, не очень изученное, то такой уверенности у них не было, и продолжали они воевать по-холодному. И гнать миллиарды на то, чтобы поуверенней поднести противнику кукиш. Но боялись, что кто-то все же сорвется и станет горячо. В новых домах, школах, учреждениях стали строить бомбоубежища и изучать, что же это такое - атомная бомба и как от нее спасаться.
   «Гусь» говорил, что атомная бомба- оружие хоть и страшное, но в панику бросаться нечего. Если вдруг повезет и сразу не сгоришь - все, почти нормально. Осколками не убьет. Ну а взрывная волна - она и в обычном оружии была. Только послабее.
   Главное- не паниковать.

     Послесловие.
   Когда через некоторое время мне, бравому солдату, прошедшему полный курс науки о защите от оружия массового поражения, вдруг пришлось реально оказаться свидетелем ядерного взрыва, вся премудрость, вложенная в мою молодую голову, могла исчезнуть вместе с головой. И головами находящихся здесь же друзей-однокашников. Все стояли как статуи, вцепившись глазами в это разгорающееся огненное солнце, принимая в себя все его возможные вредности. И лишь когда вспышка начала угасать, все стали тревожно-вопросительно смотреть друг на друга - а, может, надо было упасть на землю? Или хотя бы закрыть глаза руками?
На счастье - взрыв был в стратосфере. Просто Капустин Яр испытывал очередное, в то время одно из последних ядерных устройств. Богом данная защита - толстый слой воздуха - поглотила извлеченные человеком из черного ядра сатанинские напасти. Для всех это так и осталось в памяти - в яркий солнечный день вдруг брызнуло ослепительное сияние, тени метнулись в другую сторону, темный асфальт стал ярко-белым. И стояли молодые защитники Отечества, ощутив свое бессилие, беспомощность и мизерность в этом мире.


                12

   Училище дорогое! Ремеслуха ты моя! Я стою на ступеньках Дворца культуры завода "Коммунист"- сюда я вместе с Женькой Москалевым два раза в неделю хожу на занятия в драмкружок. Мне бы домой сейчас, но что-то на меня нашло, такое, непонятное, что не хочется никуда торопиться. Я как бы заново вижу трехэтажное здание своего училища, слева - учебный корпус, справа- Богдана Хмельницкого с поднятой булавой, все, что ежедневно отмечал краем глаза, пробегая мимо. А сейчас все это предстало  единой картиной, а откуда-то из подсознания выплыло почти видимое ощущение прошедшего времени. Два года! Они - уже в прошлом, пока совсем недалеко,  рядом, только руку протяни...
   Июль пятьдесят восьмого. Скоро выпуск, Все уже решилось - меня затребовал к себе завод "Коммунист", и через пару недель я войду туда полноправным рабочим, даже не побывав в положенном после окончания училища отпуске. Мне уже восемнадцать, значит - полный рабочий день, три смены, включая ночную. Все как и должно быть. Но это - будущее, а сейчас...
   Я потихоньку иду по улице вдоль ограды Комсомольского парка с литыми звездами на каждой ее секции. Вот и этот качающийся мост через Ингулец, где два года назад встретилась  мне та неласковая тетя. Тогда было утро, я спешил по возможности первым подать документы. А, увидев во дворе училища десятка полтора-два таких же, как я, пришедших раньше  парней, очень им не обрадовался. Ведь в случае конкурса это - будущие мои конкуренты, соперники. Хотя, возможно, кто-то из них - и будущие  друзья.
   Девятая группа. Токари по металлу. Двадцать шесть человек, совершенно разных, не знакомых вначале, за два года ставших единым коллективом. Что нас объединило? Молодость, кипучая энергия, стремление выйти на самостоятельный путь, уверенность в правильности его выбора? Хотя не у всех одинаково. Вот, например, Вовка Чайковский . Говорит, что он здесь потерял два года жизни. Он, наш постоянный запевала . "Шла с ученья третья рота...",  все подхватывают, поют дружно, с удовольствием. Может, для Вовки действительно бы лучше пойти учиться куда-нибудь по певческой части, но что помешает ему сделать это потом? Зато - уже имеешь специальность на всякий случай. И вспоминаются  мне мои друзья-товарищи...
Венька Афанасьев. Отличный пацан. Почему мы не стали близкими друзьями? Потому, что живем в разных концах города, он на МОПРе, а я на Дзержинке? Ну и что? Теперь я сожалею, что по моей вине Венька не стал старостой группы на втором курсе - какой-то заскок был у меня в голове, что протолкнул  на эту должность Жору Грабчака. И хотя вскоре понял, что ошибся, дело было сделано. Венька - спокойный, справедливый, тоже поступивший в училище после десятого класса, несомненно один из лучших в группе.
   Бойко Валентин. Небольшого роста, живой, везде успевающий не упускающий случая подшутить над кем-то. Интересная штука - в десятом классе со мной учился Федько Валентин. Так в придачу к тому, что у них фамилии созвучные, Федько-Бойко, и имена одинаковые, и роста одного, они и в поступках своих походили друг на друга.. Тут что, какой-то закон, типа физиономики имеет место?
Борис Волошин. Отличник. Неотразимый парень. Бабник. Но он не при чем - девки сами к нему липнут. А он смеется.  Приехал из  Черкасс, и надо же было ему ехать в такую даль, чтобы соблазнять наших криворожских дивчат! Мы не в обиде - на нас хватит, но в самом деле, бывает же, что природа дает одному гору всего, а другим ничего. Но общаться с ним приятно, он простой, "свой в доску" пацан.
Аркадий Тиунов. Как и Москалев, он из Белоруссии. Это надо же, насколько популярное Криворожское РУ №20, что в него едут учиться из дальних далей! По Тиунову и Москалеву у меня впечатление одно: белорусы - народ хороший и с ними приятно иметь дело.
   Сашка Полушин. Рыжий - дальше некуда, но яростно не терпящий, когда его так называют. Обижается - вплоть до драки. Однажды я все же решился подшутить над ним, но так, чуть-чуть, не напрямую, а как бы косвенно. Нарисовал на доске мелом несколько человечков и подписал: "союз рыжих". Всем известен такой рассказ про Шерлока Холмса. Саше тут обижаться вроде не на что. Но в самом верху доски  мелкими буковками написал "Саша Полушин" и стрелочкой указал на одного человечка. Ох что было! Сашка, весь красный, бегал по классу, сжав кулаки: "Кто нарисовал? Кто нарисовал?". Улыбки у всех мигом погасли. Пришлось мне принимать меры - я уже пожалел, что затеял эту шутку. Я резко вытер доску и сам громко стал ругать Полушина за то, что злится неизвестно за что. И это помогло. Тот попытался что-то сказать, слова у него не выговаривались, потом изобразил виноватую улыбку и выдавил: "Прошу вас, не надо больше этого." Этого больше не было. В летние каникулы он устроился работать в заезжий цирк униформистом. Что это такое, он объяснил просто: мальчик на побегушках. Цирк тогда стоял в Комсомольском парке, недалеко от входа, и каждый день из его радио звучало: "Красную розочку, красную розочку я тебе дарь-ю!". Именно там, возле цирка, случилось - услышал я громкий, грязный, многоэтажный мат в исполнении  женщины. Я остановился.  Как же так?  Женщина-это же воплощение красоты, нежности... И плохо мне было - разочарование, огорчение, недоумение ... И померкло, затянулось темной пеленой прекрасное видение женщины - цветка-недотроги.
   Петя Соколов. Он тоже подрабатывал, кому-то из родственников помогал на рынке что-то продавать. Что - никто толком не знал, но частенько в его адрес раздавалась песенка "Вижу в сумерках я на базаре тебя"- на мотив известной пластинки "Вечерком за окном". Смеялись все, смеялся и Петя Соколов. Он и сам не прочь был придумать что-нибудь о ком-нибудь. Главным "хитом" стала его припевка на мотив известной мелодии "Инес".  "Козина смерть, козина смерть"- о противном завуче училища Петре Васильевиче. Его, неулыбчивого и худого, элементарно не любили. На втором курсе пришел новый, вроде ничего.
   Валерка Плотников, староста на первом курсе. Ему семнадцать, а выглядит на все двадцать пять. Что у него там за неисправность в здоровье, но бриться ему приходится ежедневно, и все равно не бывает моложе. Бедняга! Сколько ж ему надо лезвий!
   Синченко Вовка. Этот никакой. Имеет ли свое мнение - неизвестно. Скажи ему белое - улыбнется и скажет "да". Черное - та же улыбка и то же "да". Заработал обидную кличку "струп", но и на нее  реагировал с улыбкой, не обижался. И в конце концов вообще остался без клички. Но токарное дело освоил прекрасно. Заточит резец, поставит на станок - и он у него аж поет, никакой переточки не требуется. Не в пример многим другим.
   Витька Ефимов. И с чего он так приклеился ко мне - не понятно. Сам представительный, с задатками вожака, уважаемый всеми, а со мной - как младший товарищ. Пару раз даже домой ко мне приезжал - надоело, говорит, в общаге. Я не против, но почему такое? Ведь мне самому есть чему поучиться у Витьки.
Титаренко Ленька. Толстячок-кабанчик. Так-то оно так, но хлебной будкой назвали меня, а не Леньку. Вовка Иноземцев, тоже с Дзержинки, Колька Лесной, Жора Рязанов - по внешнему виду на сто процентов армянин, а фамилия русская. Да и вообще все ребята как ребята. Хотя... Было когда-то, как раз два года назад. Тогда их, только недавно поступивших первокурсников, которые пожелали жить в училищном общежитии, поселили в палатках во дворе училища. Временно - в их комнатах еще шел ремонт. А второй курс жил в корпусе. Я не видел - рассказывали. Двое-трое второкурсников вечерами выходили к палаткам "на охоту". Проверяли, что у кого есть, что понравилось отбирали, кто возражал – били. Или издевались - ставили на дорожку ботинок и заставляли свою жертву подползать к нему на четвереньках и гавкать. Наверное, достойные сыновья своих отцов. У первокурсников  коллектив тогда еще не сложился, все были вроде поодиночку, вот и терпели, сжав зубы. Да, было в училище такое, но не оно ведь виновато, что попали туда эти уроды. Жаловаться никто не ходил, негожее это дело – жаловаться. Не можешь дать сдачи – терпи. Пока не наберешься силы или ума изменить положение в свою пользу. А жаловаться кому? Мастеру?


                13

   Николай Федорович - отличный человек. Молчаливый, неторопливый, он всегда с группой. Ненавязчив, вмешивается только при необходимости. Нам его временами жалко - у него жена дура. Приревновала его к кастелянше Ожеговой и не нашла ничего лучшего как прийти в училище и на глазах у всех устроить ей громкий скандал, а вдобавок - вцепиться в волосы. Писк такой позорный стоял, вереск. Эх, женщины, слабые нежные существа, что же вы вытворяете! Все уверены, что Николай Федорович не при чем, он с Ожеговой встречается только по работе, когда токарям нужно сварить эмульсию для станков, да проверяет обеспечение учеников необходимым имуществом. И не его вина, что она в свои сорок с хвостиком выглядит весьма неплохо. Кстати, не в пример этой дуре - жене Николая Федоровича. Которому хорошенько досталось от начальника училища Мороза Владимира Петровича за то, что не может воспитать жену. Мол, а как же ты тогда воспитываешь своих учеников. Ну прямо как в армии. А ученики...
   ...Как-то я прогулял подряд два дня, не явился на занятия. Надеялся - не заметят. Заметили. Тогда на Дзержинке  Одесская киностудия снимала фильм "Смена начинается в шесть". Можно было немного подработать - сняться в массовке. Я решил рискнуть, двадцать пять рублей не лишние, это не так уж мало - бутылка водки стоит двадцать один двадцать, килограмм шахматного печенья - четырнадцать рублей. Да и не в деньгах даже дело, а сняться в самом настоящем кино, а потом увидеть себя на экране - это же такое великое событие! Вот я и решился. Откуда-то об этом узнали в училище, и завуч Корнеев Петр Васильевич вызвал к себе Николая Федоровича, что уж там говорил ему - кто знает, и заявил, что он отстраняет меня от занятий пока я не приведу родителей. Николай Федорович, насупившись, передал это мне и добавил: " А что ты хотел? Заработал - отвечай!".  Не хотелось мне, чтобы отец или мать расстраивались и время тратили на не близкую поездку. Уговорил друга, Вовку Румянцева, чтобы тот, будто как старший брат, явился вместо них. Получилось. Вовке такая затея даже понравилась, он, улыбаясь, сразу согласился. И все тогда было нормально, даже лучше, чем хотелось - вместо завуча, его почему-то на месте не было, Вовку принял воспитатель Иван Михайлович. Только вот Вовка - он, когда вышел из кабинета, вместо того, чтобы радоваться удачно проведенному хитрому мероприятию, стал ругать меня -действительно как старший брат. Будто его самого там перевоспитали. Мне даже неловко как-то стало. Вот так воспитатель Иван Михайлович!

   По названию должности понятно, чем занимается Иван Михайлович. Он вроде как воспитывает учеников училища. Проводит всяческие беседы, организовывает выпуск стенгазеты, работу художественной самодеятельности, устраивает вечера в красном уголке. Спокойный, улыбчивый, вроде как добрый - наверное, это ему по должности положено. Вечерами иногда заходит в общежитие, беседует с хлопцами на разные темы. Вроде что-то делает, вроде чем-то занят, но все равно впечатление такое, что он - как то самое знаменитое пятое колесо до воза.  Хотя, может быть, должность его и нужная. Не все ведь всё знают. О политике он совсем не говорит, этим занимается на уроках по истории КПСС преподаватель. Хотя как занимается? Читает по конспекту, что у него там написано. И вообще с историей в СССР целая история. Со школы я выпускался в 1956 году, и один из предметов на выпускных экзаменах был история КПСС, самый нежелательный  предмет. Потому, что ну никак не получается у меня говорить то, что написано в учебниках. Да и не я один такой. А тут как раз - Хрущев, двадцатый съезд КПСС, культ личности. Растерялись политики - как тут быть, что делать с учениками? Что им говорить? И - отменили экзамен по истории. К величайшему удовольствию всех без исключения десятиклассников. И до сих пор - в старых учебниках не все годится, а новые еще не появились. Как бедному преподавателю вести урок, как отвечать на вопросы, если не получены еще никакие указания ? Но все всё понимают и вопросов не задают. Мол, и не нужно нам оно. У нас своя задача.





                14

   Гудок заводской. Ежедневные привычные плывущие над городом звуки, ставшие необходимым условием жизни людской. И кажется - а как же иначе, разве может быть такое, чтобы их не было? На работу, с работы - гудок. У каждого гудка свое время, очень точное, и это хорошо для людей, часы-то далеко не у всех имеются. И слышно их везде - на улице, в доме, на огороде. Вторят им паровозные гудки, поющие заложенные в них мелодии, и глухие удары взрывов в карьерах, когда "бурки рвут"- звучит симфония большого промышленного города.
Утро. Вот раздается мощный бас- это Криворожсталь подает сигнал своим рабочим: ну-ка, быстренько ко мне, пора отпускать предыдущую смену. А вот зазвучал баритон шахты «Гигант»- подошло время шахтерам уходить вглубь земли. Тенором подает свой голос завод "Коммунист". И, словно стесняясь своих могучих собратьев, несерьезным голосом пищит ОРС станции Мудреная. У каждого свой звук, у каждого свое время.
Гудок заводской. Со всех улиц, переулков, ближних и дальних, словно ручьи после дождя, стекается в единый поток на дорогу, ведущую к заводской проходной, рабочий люд. Чтобы там, пройдя ее, вновь разделиться на отдельные ручейки, текущие к разным цехам, лабораториям, конторам. Я - малая частица этого потока. Радуюсь, что иду на свое рабочее место, равный среди равных - и ветеранов, и молодых, и ощущаю непроизвольную гордость. Токарь четвертого разряда третьего механического цеха завода "Коммунист" ! Приятно встретиться на улице с друзьями, поговорить.
   - Привет!
   - Привет!
   - Как жизнь?
   - Ничего, нормально.
   - Работаешь?
   - Работаю. На Криворожстали. Слесарь.
   Славка Саврика - он вообще немногословный.
   - Какой слесарь?
   - Монтажник.
   - О!
   - А ты как?
   - Работаю. На "Коммунисте". Токарь по металлу.
   - Молоток!
   Довольны оба. Да и разве только Славка? А Мишка Тиньков, а Валька Иванов, а Генка Макеев! Многие мои одноклассники и знакомые пошли после школы работать. А Иван Щербаков! Тот уже рабочий со стажем. Лишь только исполнилось ему шестнадцать лет - бросил школу и пошел работать помощником машиниста КУБ - канатно-ударного бурового станка . Устроил его туда сосед, дядя Коля Кувалдин. Обещал Иван, что пойдет в вечернюю школу и обязательно закончит десять классов. Но Иван есть Иван. Много чего он говорит.
   Гудит гудок. И шагаю я в свой третий механический к своему ДИП-200 – серьезному, мощному станку. В цех, где меня  приняли очень приветливо и уже намекнули, что собираются  включить меня  в комсомольско-молодежную бригаду к Николаю Шевченко. Я доволен – портрет Николая висит на заводской доске почета.
Гудит гудок.  Шагаю и я - молодой рабочий класс!