Аукцион

 — Даю сто, — говорит Тори.

Я задумываюсь минут на пять, покусываю заусенец на пальце, она смотрит на меня внимательно, ждёт. С трудом подавляю желание рассмеяться — так забавно выглядит это её серьёзное выражение лица.

 — Пусть будет сто пятьдесят. Ни тебе, ни мне.

 — Но ему не пойдут сто пятьдесят, разве не видишь? — возмущается Тори, забыв, как всегда, о том, что нам не особенно можно кричать о своём занятии на всю улицу.

 — К твоему сведению, пятьдесят лет — это не так уж и много. Некоторые за это время вообще не меняются.

Тори бурчит себе под нос что-то, в чём я слышу «некоторые никогда не меняются». Я тихонько смеюсь, обнимаю её и взлохмачиваю длинные светло-рыжие волосы:

 — Ты просто мне завидуешь.

 — Не отходи от темы, — фыркает она, — так сколько?

 — Сто пятьдесят. Последний срок.

Тори морщит нос — верный признак, что она сердится — щёлкает пальцами, внимательно вглядывается в дом, смотрящий на мир кое-как заколоченными окнами, потом нехотя кивает. Я смотрю, как доски рассыпаются в труху, открывая совершенно целые стёкла, и точно знаю, что огромная дыра на крыше ближайшие сто пятьдесят лет не будет существовать.

Мы переглядываемся и исчезаем за углом.