белый и совсем одинокий, но живой

Размажь себе по лицу эту краску. Да,именно в том тюбике,который уже недели две болтается на столе,на сине-белом полотенце в полосочку. Ты замажь себе всё: губы, твой нос с горбинкой и веки тоже. Закрась, я не хочу тебя видеть и слышать. И сиди так вечность. И не позволяй мне говорить тебе,что я тебя ненавижу,ведь я на самом деле тебя люблю. Люблю,как какой-то безумец. Я сейчас же сорвусь и уеду от тебя на чёртов Запад, подобно Сэлу Парадайзу, который так рвался к Дину - своему наилучшему дорожному другу-бродяге. Если бы ты не показала мне,как нужно смаковать каждое поэтическое словцо, то я бы никогда не сказал тебе,что каждую минуту хочу сжать тебя, стиснуть,чтобы все твои кости и мышцы заскрипели от старости и изношенности. "Будь джентльменом, не тискай воздух,а обнимай людей",- помню,мама мне в 9 лет сказала. Но я не могу этого сделать, ты в последнее время недотрога, так что замажь себе краской лицо,иначе я расплачусь, как маленький ребёнок, но всё равно не сдамся и буду искать в твоём сердце место,как Томас Шелл искал долго-долго то,что открывает ключ, который он нашёл в вазе,наверху, в кладовке. Я буду даже выть от нехватки, а потом даже смеяться, потому что я буду в дороге, природа - моё всё. Только возьми меня к себе когда-нибудь,иначе я так и не найду покой, как одинокий Лермонтовский парус. Белый и совсем одинокий, но живой.