Герои убивают людей, а я их лечил

Вспоминается эпизод из детства.  Под влиянием урока во втором классе пристаю к деду – бывшему фельдшеру, проработавшему долгие годы  в дальневосточной сельской глубинке: «Дедушка, ты – герой?» - Нет, Боря, я не герой. Герои убивают людей, а я их лечил". Отхожу от деда страшно разочарованным…

Другой эпизод – двадцатипятилетней давности.  В конце литургии, расталкивая всех локтями, рвется к кресту ветеран Отечественной войны: мол, мне везде без очереди. Его останавливает седовласый священник словами: «Эти женщины, которых ты расталкиваешь, всю войну на себе вынесли. Ты не можешь величаться перед  ними. Ты людей убивал и тебе надо каяться, а не добиваться льгот перед крестом»

Еще одно воспоминание: провожу разбор стихотворения Твардовского. «Рассказ танкиста» перед учителями начальных классов и высказываю мнение о том, что это стихотворение рано изучать во втором классе (так было в течение многих десятилетий и продолжалось еще в 90-е годы). Обращаю внимание учителей на слова: «И эту пушку, заодно с расчетом, мы вмяли в рыхлый, жирный чернозем». Мои слова вызвают бурное возмущение и обвинения…

В 1942 году Константин Симонов пишет стихотворение «Если дорог тебе твой дом», в котором много раз как заклинание повторяется призыв убивать:
"Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви…
…Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!»

«Не убий» – заповедь эта написана в сердце каждого от рожденья. Вся идеология, начиная с Каина, нацелена на то, чтобы заблокировать, заглушить ее – под разными предлогами.

 Императив «Иди, убей человека», - может вызвать внутренний протест.. . Слово «человек» поэтому заменяют на ярлык. Говорят: убей  «фашиста», «неверного», «укропа», «ватника»…

Много раз читал про то, как человек, убивший первый раз, испытывает приступ неудержимой рвоты.

Константину Симонову не довелось самому убивать на войне. Но есть в его «Дневнике писателя» за 1945 год такое  примечательное место:

"Мы пробыли в Берлине несколько дней…
…Выехав из города, еще на полдороге к штабу фронта мы сразу и услышали и увидели отчаянную стрельбу по всему горизонту трассирующими пулями и снарядами. И поняли, что война кончилась. Ничего другого это не могло значить. Я вдруг почувствовал себя плохо. Мне было стыдно перед товарищами, но все-таки в конце концов пришлось остановить «виллис» и вылезти. У меня начались какие-то спазмы в горле и пищеводе, стало рвать слюной, горечью, желчью. Не знаю отчего. Наверное, от нервной разрядки, которая выразилась таким нелепым образом. Все эти четыре года в разных обстоятельствах я очень старался быть сдержанным человеком и, кажется, действительно, был им. А здесь, в момент, когда вдруг понял, что война кончилась, что-то стряслось – нервы сдали. Товарищи не смеялись и не подшучивали, молчали».