В Париже. Рассказ

Весна выдалась затяжной, холодной, ветреной. Казалось, никогда не придёт тепло, не появится зелёная трава, не прилетят птицы. Пронизывающий ветер заставлял прохожих горбиться, а мелкий противный дождь согнал бездомных собак ближе к стенам домов, к подъездам, в надежде хоть на какое-то укрытие.

Маргарита Ивановна шла с работы так же, как все, сгорбившись, стараясь удержать зонт, от ветра постоянно выворачивающийся спицами наверх, с двумя тяжёлыми сумками, зная, что больше трёх килограммов ей поднимать нельзя по состоянию здоровья, но что делать, приходится. И она шла, мечтая о том, как придёт домой, накормит кошку, вынесет мусор и залезет в горячую ванну, а потом нальёт себе чашку обжигающего чая и тупо сядет перед телевизором, положив гудящие ноги на мягкий стул. Она говорила себе – вот ещё через дорогу перейти, потом пройти квартал – и дом. Чуть-чуть осталось. Войдя в подъезд, она облегчённо выдохнула: сосед, выходя, придержал дверь, и ей не пришлось искать ключи, стоя под дождём, потому что зонт она уже закрыла, не в силах сражаться с ним. Уже в подъезде, найдя ключи, бросив оттянувшие ей руки сумки на пол, она открыла почтовый ящик, достала газету, какие-то рекламные листки, счёт за телефон и какой-то конверт. Без очков она не могла ничего разобрать, да и сил не было. Она смяла все бумажки, засунув их в пакет, вызвала лифт и доехала до своего этажа, не выпуская ключи из рук. Предстояло ещё открыть дверь в холл, а там уж – и дверь в квартиру. Она поставила себе недавно стальную дверь, не потому, что боялась воров, вряд ли кто полез бы к ней, но из-за того, что, несмотря на охрану, по дому шастали вечно какие-то торговцы, звонили в дверь, и она всегда открывала.

 Последний раз, когда ей позвонили и она открыла, в квартиру впёрлась какая-то цыганка, торговавшая покрывалами, наглая, с бегающими тупыми глазами, обшаривающими всё вокруг. После этого дверь она и сменила, в результате каждый раз, открывая её тремя ключами, она злилась, торопясь, царапала себе руки, чуть не плача, вваливалась в дом. Так было и на этот раз. Со стоном ввалившись в квартиру, она бросила сумки и сразу стала раздеваться. Ей очень хотелось помыть руки, после магазинов и сумок они были липкие, грязные, гудели почти так же, как и ноги. Кошка уже сидела у двери, встречая её, пока Маргарита Ивановна отпирала замки, она мяукала под дверью, как бы торопя хозяйку.

Наконец, раздевшись, вымыв руки, накормив кошку и вынеся мусор, она занялась сумками. Часть положила в холодильник, часть оставила на столе – колбасу и хлеб -, есть-то надо хоть что-то, разложила бумажки из ящика. Чтобы разобраться с ними, надо надеть очки. Она это сделала, три листовки, не читая, выбросила в мусорное ведро, подумав, что сначала надо было их выбросить, а потом выносить мусор, в сторону отложила газету и счёт и занялась письмом.
Поскольку она много лет работала в школе, то и письма она получала чаще всего от своих учеников. Многие из них разъехались, жили за границей, но нет-нет да и вспоминали свою учительницу. Каждое письмо радовало Маргариту Ивановну, она была одинока, к одиночеству давно привыкла, жизнь её текла однообразно, и получение письма становилось событием.

Но на этот раз письмо было какое-то странное, вернее, оно было от незнакомого человека, из незнакомого города - из Челябинска. Господи, наверно, ошибся почтальон! Такое бывало не раз, одинаковые дома, отличающиеся только номером корпуса, который не все писали на конверте, были проблемой для почты. Но фамилия и инициалы были её, Маргариты Ивановны, поэтому она аккуратно разрезала ножничками одну из сторон письма и достала листок.

«Здравствуй, Рита! Ты, наверное, удивишься, получив моё письмо. Не знаю, вспомнишь ли меня. Мы вместе учились в институте, только я была в третьей группе. Я Валя Гостева. По окончании института я вернулась в свой родной город, живу здесь, работаю в школе. Помнишь ли ты нашего однокурсника Мишу Ушакова? Ну, конечно, помнишь, вы же с ним встречались. Извини, что я затрагиваю такую тему, но прошло много лет, я не знаю, замужем ли ты, как сложилась твоя судьба, но меня недавно разыскал Ушаков. Ты ведь знаешь, что он уехал жить за границу, во Францию. Так вот, он разыскал меня по «Одноклассникам», мы стали переписываться по электронной почте, и он попросил разыскать тебя. В Интернете ты не фигурируешь, я нашла твой адрес у нашего преподавателя, Андрея Борисовича, вернее, у его вдовы. Я знаю, что ты с ним общалась, вплоть до его смерти, он консультировал тебя по поводу диссертации, кстати, поздравляю, пусть и с опозданием на десять лет. Короче говоря, напиши мне, могу ли я дать твой адрес и телефон Ушакову или нет. Ну и уж если нас опять судьба свела, хотелось бы узнать, как ты живёшь, чем занимаешься, а то вся информация из третьих рук. У меня всё хорошо, дочь учится на первом курсе института, сын уже закончил, работает.
Буду ждать твоего ответа, можно по электронной почте.
Валя.»

Вот такое письмо. Маргарита Ивановна долго сидела, перечитывая письмо из прошлого, из той жизни, о которой она забыла. Забыла не потому, что упорно изгоняла из памяти свою молодость, а потому, что жизнь заставила. Столько всего было, что прошлое: студенческие беззаботные годы, выезды на картошку, КВНы, влюблённости - давно утрамбованы и похоронены под слоем ежедневной тяжёлой рутины на работе, неудачным замужеством и мучительным разводом, постоянной борьбой за выживание. Надо было помогать родителям, их болезни, их уход заслонил всё хорошее, что было когда-то в жизни. Да и смена власти, которую родители так и не смогли принять, оптимизма не прибавила. Маргарита Ивановна вспомнила, как она стояла в очереди за макаронами – какой же это был год – девяносто второй, кажется, очередь стояла на улице, обвиваясь вокруг магазина, как змея. В её юности такие очереди стояли в Манеж на выставку Глазунова, в Музей изобразительных искусств на Мону Лизу, и стоять в них было не тяжело, а весело, а теперь вот за макаронами. Но как же родители обрадовались этим макаронам! Маргарита Ивановна давно не плакала, а теперь вот письмо всё разбередило. Странно, что первые мысли и воспоминания были не о нём, не о Мишке. Может, она так глубоко запрятала их, чтобы сберечь свою психику? Знала, что если будет вспоминать о нём, то жизнь покажется невыносимой? Ей и не хотелось вспоминать, а письмо напомнило о нём.

Она познакомилась с ним ещё на вступительных экзаменах. Красавец парень, балагур, уверенный в том, что без проблем поступит в пединститут, нравился всем без исключения. Все только удивлялись, что ему делать в педе. Конечно, это стопроцентное поступление, но он мог выбрать любой институт. Оказалось, что его родители педагоги, их мечтой было создание династии, поэтому Мишка и пошёл в пед, зная, что работать потом будет, где захочет, несмотря на распределение. А пока не хотел ссориться с предками. Отец видел его в будущем по меньшей мере профессором. А Рите, когда она познакомилась с ним в толпе, стоящей в ожидании, когда пригласят в аудиторию писать сочинение, он показался чуть ли не будущим артистом – так он был красив, разговорчив, остроумен, обаятелен. Половина девчонок сразу же влюбилась в него, а другая половина скрывала это. Рита относилась ко второй половине. Она считала, что шансов у неё нет и поэтому не хотела даже надеяться. Семья у Риты была строгая, родители – инженеры, очень образованные, интеллигентные, были против её поступления в педагогический, а она мечтала, как войдёт в класс, как будет учить детей. Что ж, её мечта сбылась. Уже тогда в её облике было что-то от учительницы: строгая одежда (просто семья жила скромно, денег на наряды не было), минимум косметики (мама запрещала). Рита и не могла подумать, что её серьёзность, застенчивость, скромность могут привлечь такого, как Мишка.

А он сразу выделил её из сотни самых разнообразных по красоте и характеру девушек. После зачисления, когда она стояла в толпе у списков с фамилиями поступивших, не веря своим глазам, всё смотрела и смотрела на свою фамилию, он выдернул её за руку и сказал:
- Поздравляю! Да я и не сомневался, что ты поступишь. Подумаешь – пятнадцать человек на место! Ерунда! Но предлагаю отметить походом в музей. Ты была в музее Толстого?

И они пошли пешком через парк, смеялись над мраморной фигуркой маленького Ленина: «Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой..», шли по Комсомольскому проспекту, зашли в церковь Николы в Хамовниках, потом пошли в усадьбу Льва Толстого и долго молча слушали ход старинных швейцарских часов в столовой. Потом вышли с террасы в сад и окунулись в прошлый век – век гармонии, истины и любви. Она влюбилась в него в тот же день, а он.. она не знала. Он относился к ней по-дружески, и если бы она узнала, что он встречается ещё с кем-то, то не удивилась бы. Не удивилась, но расстроилась бы. Несмотря на встречи, прогулки, разговоры, она не считала себя равной ему. Она была его недостойна. Он очень много читал, даже больше, чем она, они соревновались в том, кто больше знает наизусть стихов того или иного поэта, и даже изредка побеждала она. Однажды она сразила его тем, как много сонетов Шекспира она помнит. Она читала ему свой любимый сонет:

Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена.

Он сначала даже и не понял, что это Шекспир, а она гордилась тем, что переплюнула самого Ушакова, который считался лучшим знатоком зарубежной литературы на курсе.

Их отношения казались чисто дружескими: они ходили в Третьяковку, бродили по набережным Москвы-реки, любили бывать в Замоскворечье. Правда, иногда её раздражало какое-то высокомерие, иногда проскакивавшее у Михаила, но это высокомерие никогда не касалось её лично. Отношения были прекрасные. Он дал ей читать роман «Мастер и Маргарита», и в шутку называл её «моя Марго». Он знал многие места романа наизусть, и она любила слушать, как он цитирует Булгакова.
«Да, Булгаков!», - вслух сказала Маргарита Ивановна. Последнее время она часто говорила сама с собой, иногда она ловила себя на том, что идёт по улице, что-то шепчет себе под нос и даже жестикулирует. Вот и на этот раз она заставила себя замолчать и отогнать от себя воспоминания, стала заниматься домашними делами, но над тетрадями нет-нет да и задумывалась о том, как быстро пролетело время, началась другая жизнь, в которую она не вписалась. Спасала только работа, требующая полной самоотдачи, и сознание того, что она выполняет свой долг.
В ту ночь она долго не могла заснуть, пила лекарства, заснула на рассвете, а проснулась в панике: вся покрытая липким потом, с дико бьющимся сердцем, с сознанием, что она умирает, что жизнь прожита бездарно, бесплодно, что это не её жизнь, она была рождена не для одиночества, а для любви, семьи, детей и внуков, ну почему, почему же она одна?
«Вот так начинается климакс», - шутила она про себя, но на сердце было муторно весь день.

Через неделю она решилась ответить на письмо. Хоть она и не являлась, как это требовалось на всех педсоветах и совещаниях, продвинутым пользователем, всё же письмо по электронной почте послать могла – ученики научили. Она написала Вале такое же сдержанное письмо, как и та ей, но сообщила, что будет не против, если Ушаков ей напишет.
Вот так и завязалась переписка с Ушаковым, полная радостных открытий по поводу друг друга, воспоминаний об институте, сокурсниках, преподавателях, давшая ей надежду на встречу.

Маргарита Ивановна даже помолодела, ей все в школе говорили, что она стала выглядеть на десять лет моложе: она сделала новую причёску, покрасила волосы, сделала в салоне красоты маникюр, чего она не делала со студенческих лет. В общем, она переживала вторую молодость. Да и весна наконец-то началась: бурная, с сильными ветрами, грозами, с жаркой погодой. За первую майскую неделю всё зазеленело, оглушительно запели птицы, несмотря на шум машин, людскую суету и плохую экологию. Рано утром выйдя из дому, вскоре после майских праздников, Маргарита Ивановна вдруг поняла, что уже почти лето, она вздохнула полной грудью, ощутила себя вдруг молодой девчонкой, которой хочется жить, любить, надеяться на будущее счастье. Весь день её не покидало ощущение радости и чего-то нового, что вошло в её жизнь. Вечером, ложась спать, после телефонного разговора с Ушаковым, она почувствовала, что ей хочется съездить во Францию и встретиться с Мишкой, тем более что он с первого дня их общения настоятельно звал её приехать.

Она никогда не была за границей, у неё не было даже загранпаспорта, она думала, что он ей никогда не понадобится. Во время поголовного нашествия на Турцию и Египет она одна, как ей казалось, сидела летом в Москве, ходила в театры, не уехавшие на гастроли, гуляла по паркам, много читала, как всегда, готовилась к новому учебному году, изредка выезжая на дачу к подруге.

Этим летом она решила съездить в Париж. В начале июня она получила загранпаспорт, пошла в турбюро недалеко от своего дома, обговорила все нюансы своей поездки и оплатила тур. Она сделала всё не так, как советовал ей Мишка: он убеждал её остановиться у него (он жил под Парижем), не заказывать экскурсий, потому что сам намеревался возить её на машине по Франции. Но Маргарита Ивановна, жившая по принципу: надейся на лучшее, но готовься к худшему, решила сделать по-своему. Ну пропадут заказанные ею экскурсии, да и Бог с ними, а вдруг всё пойдёт не так, как запланировал Ушаков, вдруг что-нибудь случится, а она не знает языка, нет, уж лучше с сопровождающим, с экскурсиями, с гостиницей!

Перед поездкой, сама себя не узнавая, она ходила по магазинам, чтобы купить что-то красивое, в чём будет не стыдно ходить по Парижу. Раньше для неё посещение магазина было мучением. Надо что-то мерить, подбирать, ей всегда всё не нравилось, а то, что нравилось, было не по карману. В этот раз она получала удовольствие, примеряя одежду, глядя на себя в зеркало, думая о том, как она в этом будет гулять по Монмартру, Латинскому кварталу, по площади Согласия, по Елисейским Полям. Правда, в какие-то моменты ей казалось это сказкой, самой не верилось, как она, женщина под пятьдесят, едет впервые одна за границу, чтобы встретиться со своей первой любовью? Бред какой-то!

В день отъезда у неё поднялось давление на нервной почве, она хотела остаться, но единственная подруга, сохранившаяся со школьных лет, которой была доверена самая большая ценность – кошка - и которая провожала Маргариту Ивановну, подбадривала её, как могла, напирая на то, сколько денег потрачено, кроме того, напоминала, что её ждут с нетерпением. Этот аргумент был решающим. Уже сидя в самолёте и успокоившись, она стала вспоминать, как много-много лет тому назад, в другой реальности, Ушаков спросил её:
- Марго, а ты меня вообще любишь?
Она онемела от этого неожиданного вопроса и молча смотрела на него, а он засмеялся, обнял её и сказал:
- Ну, лет через пятьдесят ты ответишь мне.

А через две недели, когда у кого-то с курса была вечеринка в общаге по поводу дня рождения, она, весёлая, неотразимая, как она считала, случайно открыла дверь в чью-то комнату и прямо перед своим носом увидела Ушакова, обнимающего её подругу и цитирующего:

Любовь - над бурей поднятый маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане,
Любовь – звезда, которою моряк
Определяет место в океане.

Любовь – не кукла жалкая в руках
У времени, стирающего розы
На пламенных устах и на щеках
И не страшны ей времени угрозы!

Одна его рука лежала на груди Ленки, а другая на талии. Ох, не вовремя Маргарита открыла эту дверь. Они увидели её, на лице Ушакова появилось такое жалкое выражение, что Маргарита сделала шаг назад, плотно закрыла дверь, и, как будто её понесло потоком, помчалась на улицу. Она слышала, как он ей что-то кричал, даже бежал за ней, но она не могла остановиться. Она добежала до церкви Николы в Хамовниках, встала там в дверях и долго плакала, чтобы избавиться от боли, терзающей её сердце.

В кошмарных снах ей часто снилось, как она закрывает дверь, снилась именно дверь, этот шаг назад, который она сделала, чтобы вырваться из того ужаса, охватившего её при виде Мишки.
После этого она больше не видела Ушакова. Они разъехались на практику в пионерские лагеря, а осенью она узнала, что Ушаков перевёлся в МГУ.
А теперь она едет в Париж. К нему. Интересно, что он скажет, увидев её:
- Как ты хорошо выглядишь!
Или:
- Боже, как ты изменилась!
Она посылала ему по мылу, как говорили её ученики, свои фотографии, а он ответил коротко:
-Фотографии замечательные!
Непонятно было, что ему понравилось – она или мастерство фотографа. Маргарита Ивановна не стала уточнять.

К концу полёта ей стало казаться, что всё происходит не с ней, а с кем-то другим, и стало как-то проще. Она устала от полёта, от расселения в гостинице, хорошо, что в номере она была одна. Маргарита очень устала, но, не дав себе отдохнуть, она вышла на улицу и пошла, как ей показалось, к центру Парижа. День, когда она прилетела в Париж, был праздником, 14 июля, поэтому она не очень удивилась, увидев в ярко-голубом ликующем небе сначала самолёты, делающие замысловатые фигуры в воздухе, а затем парашютистов, приземлившихся, как она предположила, в районе Монмартра. Париж встретил её так радостно, празднично, волшебно, что она забыла, зачем приехала, поддавшись магии города, его неземной красоте, солнцу, которое не жалело здесь своего тепла, цветам, стоящим всюду: на столиках уличных кафе, на подоконниках и просто на земле.

Она дошла до фонтана Невинных, вспомнила фильм про Анжелику, в котором подземный ход из дома Пейрака выходил на кладбище, именно на то место, где она находилась. По карте, взятой из Москвы, Маргарита Ивановна пыталась сориентироваться, сколько ещё до площади Конкорд. Но само место ей очень понравилось, она походила там, посмотрела на заросли мимоз, которые цвели ярко-розовыми соцветиями, вспомнила ещё один французский роман, «Чрево Парижа» Золя, здесь был потом, после кладбища, рынок, теперь сделали подземный торговый центр. Маргарита Ивановна давно хотела есть и пить, она решила преодолеть свою застенчивость и посидеть в кафе. Проблем с кафе не было, она быстро нашла подходящее, села и задумалась, глядя на сияющую голубизну неба. Подошедшему официанту она по-русски сказала:
- Капуччино и круассан, пожалуйста!
Он прекрасно её понял, принес моментально заказ, она медленно, с удовольствием, всё съела и выпила, и когда расплачивалась, дала хорошие чаевые и сказала:
- Мерси!
С удивлением она услышала ответ официанта:
- Спасибо! – с ударением на последнем слоге.
Она вышла из кафе и пошла опять вперёд, туда, где был праздник, где толпилась разноязыкая нарядная толпа, чувствуя себя так, как будто вернулась на родину, где очень давно не была.

Она как во сне дошла до площади Согласия, посидела на соседнем бульваре, посмотрела, как рядом на скамейке какое-то французское семейство с тремя детьми, видимо, после гуляния по городу, закусывало какими-то деликатесами, Маргариту Ивановну удивило, что воду они наливали в бутылку из колонки в парке. Рядом стоял какой-то красивый павильон, вокруг него были разбиты клумбы, и опять росли цветы – такие, каких Маргарита Ивановна никогда и не видела. Стало темнеть, и она так же, пешком, отправилась в обратный путь, с тем же удивлением рассматривая дома, улицы, людей, слушая такую красивую, но непонятную ей речь. Придя в номер, она только и успела сполоснуться под душем и броситься в постель.
 Она спала крепко, без сновидений и кошмаров, и проснулась тогда, когда через открытый балкон стали проникать звуки улицы, буднего дня, забот и трудов. Только утром она вспомнила про Ушакова, что обещала позвонить ему, когда приедет. «Успеется», - подумала она и пошла на встречу со своей группой и экскурсоводом. Она по-прежнему ходила по Парижу пешком, на второй день ей уже казалось, что она стала немного понимать расположение улиц, а ещё через день она стала ориентироваться в этом сумасшедшем городе, созданном для таких, как она. Сначала она посещала все экскурсии, потом отважилась бродить одна, как в первый день. Девушка-портье, немного владевшая русским, советовала ей, где дешевле пообедать, как лучше добраться до того или иного музея. Маргарита не узнавала сама себя – откуда в ней взялась эта смелость, уверенность, почему она в незнакомом городе ничего не боится, ходит одна, как ходила по Москве в молодости.

В один из дождливых вечеров, когда весь Париж был покрыт серой туманной дымкой, превратившей его в город-призрак, она вышла из своей гостиницы, прошла до Монмартра, который в этот час был пустынным: туристы, испугавшись дождя, разбежались по своим норам. Она немного постояла у особняка Далиды, прошлась вдоль виноградника, а когда поднялась к собору, её уже не было видно в серой мгле. Парижский туман поглотил её, она растворилась в нём без остатка, она стала его частью, каплей, молекулой. Она так и не вернулась в гостиницу, не забрала свои вещи, не позвонила Ушакову, а кошка её осталась жить у подруги.
2014 г.