Возвращение блудливого сына

... вот день и прошел. Что же, если ночью никто не подсядет, так вдвоем и доедем…

Да, шесть лет почти. Один в горах, совсем один. Сложил из камней дом в диком саду, вода рядом, горный поток, отличная охота, воздух. Жизнь в раю, короче, сплошная радость.

Иногда тосковал, но это позже. А вы представьте себе: душная ночь, небо – слой сажи, вокруг костра тени пляшут, на хребтах шакалы музицируют, и главное, некуда деться. В доме еще тяжелей: свечи колышатся, на фигурах – желтые отсветы, кажется, вот оживут. Тут затоскуешь, хоть сам на четвереньки и шакалам подвывай!

Как я туда попал – долгая история. Дело в том, что я с детства считал себя исключительной личностью, и старался быть первым всюду. У мальчишек ведь просто: поотчаянней, да понаглей. Однажды лет в десять, помню залез по водосточной трубе на пятнадцатый этаж, и хоть бы что! До сих пор удивляюсь, как труба не оторвалась. Только радость была: вот, мол, какой я герой! А в классе пятом раз выкинул я номер с учительницей – решил проверить, какие у нее трусики. Молодая была, такая здоровая! Мы хоть дети, а тоже чувствовали, наверное, что-то. Короче, пролез я под партами к ее столу, глядь – перед глазами колени, как ядра, тяжелая артиллерия, а между ними – тьма. Я не долго думая, головой туда – шасть. Она как взвизгнет, и разом на стол. Вся в пятнах, говорить не может, только воздух глотает: «Ч-что... ч-что?» А я невозмутимо ей эдак ручку протягиваю, вот, говорю, укатилась, догонял.
Потом серьезней стало. Сверстники начали взрослеть, познавать всякого рода запретные шалости, а я одно, знай только физику штудировал. Даже учителя поражались. Но зато в университет я как по маслу проскочил, мне тогда чуть ли не лавры Нобелевского лауреата грезились. Между прочим, при той усидчивости я и в самом деле мог, наверное, неплохим физиком стать. А может, и не мог. Никто не знает. Во всяком случае не стал. Не суждено, значит, было.

Приключилось со мной на летних каникулах одно удивительное событие. Случилось это в Ташкенте. Там у нас жили родственники, и я у них после целины отдыхал. Жара, пылища, так что я целыми днями торчал на пляже, да и тут с книгой. Приходил с утречка пораньше, устраивался где-нибудь в теньке под оливой, с головой в микромир на весь день. Изредка разве что в воду окунешься и опять за науку.

И вот собрался я в очередной раз в воду, отложил книгу, встал и вдруг вижу – Она. Идет прямо навстречу, рослая, стройная. Тело влажное, только что из воды и аж золотится на солнце. Купальник бикини, на бедрах – бабочка в полете, а бюст высокий и тоже всего две лодочки – соски скрыть. При этом осанка – кувшин на голову ставь, капли не прольет; волосы черные на прямой пробор и до ключиц, солнечный блик на них, как обруч, а надо лбом как бы вершина арки и оттуда глаза – длинные зеленые. Я оцепенел. Очнулся, наконец, вижу: она стоит передо мной, чуть не вплотную, и улыбается. Ну как может такая девушка улыбаться? Улыбается, как королева ребенку и ждет: а что же дальше будет? Ну мне первое, что в голову пришло: «Холодная вода?» – спрашиваю, а сам чувствую, голос у меня скрипучий, прерывистый, как будто ржавое железо трется. А Она спокойно: «Нет, – отвечает, – не очень». И тембр у Нее глубокий низкий, ласкающий, меня тут напрочь доконало – спазма. Я рот раскрыл, а слов нет, глотку, как колодец крышкой, захлопнуло. Покраснел я и мимо Нее, как из рогатки в реку, там я и очнулся. Вот так, думаю, да! Сам каланча, фигура, как шимпанзе, носом хоть орехи коли и так на успех шансов ноль-десятых, а тут выступил, на тебе! Все теперь кончено, теперь вся любовь. Бегемот! Стыдно было смертельно. Сижу в воде – вылезать боюсь. И вдруг меня будто изнутри подтолкнуло, чувствую, ушла.

Я прыжком через пляж, в одежду и за Ней. Даже книгу забыл. Весь день по городу метался. Асфальт мягкий, листья на каштанах от пыли, как пересохшие языки, и витрины белым горят, а мне нипочем. Кафе, магазины – все, кажется, обегал – нигде.

Целый месяц я искал Ее. С утра до вечера. И все время у меня было такое ощущение, что я Ее вот-вот встречу вот за этим углом, за следующим, вон, казалось, Она, впереди, а пробегаешь полчаса, оказывается, что ошибка. Автобус проехал… Ну точно в окошке Ее лицо! Раза два я даже пытался автобус догнать, пол остановки кое-как выдерживал, а дальше скорости не хватало – из виду упускал. Короче, одни неудачи. Но тяжелее всего вечером было. Прохлада опускалась на улицы, начинают парочки высыпать, а у меня ревность: что как думаю встречу Ее с мужчиной? А не встречу, еще хуже, вдруг Она в это время с каким-нибудь мужиком развлекается? Попадись она тогда мне действительно с кем-нибудь, так я б, наверное, его при людях зашиб – злой был.

Я как темнело – в кабак. Выбрал я там одну кафешку в парке на берегу, ивы вокруг. Я пристраивался где-нибудь в уголке и начинал потихоньку пиво сосать. Все мысли в том, что я Ее встречу, у меня ни малейших сомнений не было! А вот как заставить Ее сразу полюбить себя – это да, это вопрос. Но я и тут в успехе не сомневался. А как выпьешь кружек пять, так уж совсем море по колено. Добавишь еще три – и в сон клонит. Как-никак рабочий день двенадцать часов без перерыва. Хорошо родственники без предрассудков попались. Я уходил – они еще спали, приходил – тоже спали, не докучали. Считали, раз студент, пусть перебесится. Так я Ее и не нашел.
 
В Москву вернулся – тоска, безысходность, будто туман и вечный дождь моросит. Учебу я забросил, знакомые меня раздражали, шлялся целыми днями по пустым переулкам, ни одной мысли в голове. Родители мне на обед рубль выдавали, да еще иногда на всякие мелочи. Так я эти деньги экономил… Набреду на какую-нибудь забегаловку, выпью стакан вина и дальше. А потом начал вроде потихоньку «того» – грезил наяву. Мерещилось, как я встречу Ее, как Она станет моей женой, как мы комнатушку снимем где-нибудь в мансарде и обязательно без удобств, как я снова возьмусь за учебу, как в конце концов великим ученым стану, как у нас тогда удобства появятся, и всякая тому подобная дребедень. До того дошло, что снова в поиски бросился, верил почему-то, что Она из Москвы. За прохожими опять кидался и за автобусами бегал. Бывало к какому-нибудь переулку подходишь, дыхание сперло, шаги считаешь, уверен – Она вот-вот из-за угла появится. Короче, все признаки шизофрении. Родители целыми днями: «Что с тобой, да что с тобой?» А я раздраженный: «Устал, устал!», мол, отстаньте только. Приду домой сразу в постель, чтобы поменьше разговоров. До рассвета погрезишь, а там часик-другой соснешь и опять все сначала. Зеленым стал. Приятели тоже заметили. Решили обо мне заботу проявить.

Как-то собрались мы в одной компании (я уж даже не помню, по какому поводу) так они мне подругу привели. Эдакую помпушечку с водянистыми глазками. Я было попробовал от нее отделаться, а она, как жучок к свитеру, – не отцепишь. Ну а тут вино, музыка, лирический полумрак – она уж мне стала казаться чуть не родной. Я даже хотел было исповедаться перед ней, только вот не успел. Она меня пальчиками за ушко потянула, встала –на цыпочки и шепотом: «Пойдем, – говорит, – отсюда». Куда, я не понял. А она уж меня в коридор вытаскивает. Только дверь прикрылась, она на меня, как на кролика, всем телом вжалась, трется, плечи мои пригнула и взасос. Не успел я очухаться, а мы уж в спальне стоим. Расстегнула она мою рубашку, ладони к телу прижала, а меня так дрожь и бьет, что делать – не представляю. А она вдруг оттолкнулась: «ТЫ, – говорит, – меня не любишь, уйди!» Но тут уже, видать, у меня инстинкты взыграли, я ее схватил. «Нет, – говорю, – люблю». А она скривилась, упирается: «Ну так быстрей же, – шепчет, – раздень меня».
Утром просыпаюсь – я один. Так я эту помпушечку больше никогда и не видел. Но зато с тех нор она частенько стала меня в грезах и даже без бикини посещать. Или во сне, бывало, выплывет из теплого озерца, вокруг кущи, ивы свисают, она подлетит ко мне по воздуху, вся трепещет, а в последний момент – бултых в воду, а затем превратится в какого-нибудь бобра с утиной рожей. Днем в голове одни сексуальные мотивы. Кончилось тем, что меня каждая вторая женщина возбуждала. Я и в спорт, и в учебу пытался залезть – пустой номер! Начал знакомства завязывать – сексграмота, так сказать. Ничего, способным оказался. Но как я мучился после! Мне к ним прикоснуться было отвратительно. Одевается какая-нибудь, всовывает ноги в трусики, a смотрю – грудь, как выстиранная, или зад ниже колеи свисает. Какой-нибудь прыщик на спине, щербинка на зубе, что-нибудь находилось в каждой. И хуже всего вот что. Только уйдет, в памяти каждый раз пляж, солнце и Она, стройная, золотистая, а еще песок, матовая зелень ив. Уткнешься в подушку, рот наволочкой забьешь, а надбровья, как будто иглы, буравят. И главное, назавтра опять все заново.
Летом я, ясное дело, опять в Ташкент. Первые два дня носился, как актеры в старом кино, искал, а потом как обрезало, целыми днями лежал на диване и не двигался. Родственники что спросят – угу, да угу, только к еде выползал, да и то не всегда. Вот они и придумали отправить меня со своими знакомыми в горы развеяться.

Не знаю, сумеете ли вы меня понять, но я там ожил. Как пойманная рыба – все уже надежды потеряны, валяется в траве и даже хвостом не бьет, а тут ее вдруг в воду бросают. Вот так и я.

Помню, вошли мы в ущелье, оно все вымазано солнцем, воздух слюдяной, дрожит, поток бушует, водоворотит, а над ним в брызгах радуга, над желтыми холмами громады бурых скал, как стены. Мне тогда эти скалы показались огромными натруженными ладонями, словно я очутился на этих ладонях и все мне уж теперь нипочем. Я физически ощутил, будто у меня поры расширились и в них вместе с воздухом покой хлынул. Таким я вдруг рассудительным стал. Зачем, думаю, мучиться?! Ну нет Ее, нет! Так не умирать жe мне. Еще по меньшей мере двадцать лет впереди, полнокровной жизни, так неужто я за эти двадцать лет никого красивей Ее не встречу? Встречу! Не могу не встретить! Теорию вероятности все как-нибудь учили. Да в конце концов антропологический тип, у каждого двойники толпами по свету гуляют. А вокруг посмотреть, такие девушки подрастают! Лет десять, и они любой «Мисс мира» фору дадут. А я еще мужчиной буду в соку. Так что живи, дурак, наслаждайся! Вдали ледовые пики, как мятый станиоль в солнце, на скалах козлы резвятся, водопад искрится, цветы! Одним словом, рай, земля обетованная.

Вернулся в Москву, из меня жизнь, как из брандспойта. Театр, кино, выпивки, книги – все пожирал, как с голодухи. Шалопай, бездельник! Года через два все уж и забыли, каким я был научным мальчиком. И я тоже забыл. Кой черт стремиться к чему-то, если и так хорошо. Ее нет, вот беда! Но это уже другое дело. Ее я ни на минуту не забывал. Наоборот, я во всем, что бы ни делал, пытался Ее найти, вернее найти то ощущение, какое я испытал тогда на пляже в Ташкенте. Да, в каждой женщине, которые у меня были, я пытался обрести Ее. Я искал от совершенства к уродству, от невинности к пороку, и все напрасно. Тоска по Ней была во мне, как рана, так вроде ничего, а заденешь вдруг болью взовьется! Временами даже думал: пас – игра закончена.

Ну вот так потихоньку вытянул я кое-как Университет, начал работать. Через несколько лет глядь: сверстники мои потихоньку – в гору полезли, на ноги начали вставать: циники женились, тугодумы защищались – один я по-прежнему шалопай. Хорошо еще люди добряки – не могут человека в беде бросить, особенно если их не просит никто. Доброжелателей у меня развелось, как мух над помойкой: лентяй, решили, значит, талант. Вот только воспитывать его некому. Вот и взялись. Только в коридор выйдешь, цигарку перекурить, так как тут – эдакий респектабельный пузырек: «О чем, – говорит, – старина думаешь? Кандидатскую тебе надо творить. С твоими способностями! Потратишь год другой, на ноги встанешь. У меня тоже диссертация – не школьное сочинение...» – и понеслась телега по бездорожью о том, с какими он муками диссертацию рожал и как я с него пример брать должен. Или, скажем, в столовой, какая-нибудь мадам в три обхвата цап-царап: «Ну как? Не женился еще? Пора уже на ноги становиться. Погулял и хватит. У меня вот..» – и пошло тебе молоточками по мозгам, пока она всех родственников не вспомнит, которые у нее за последние лет двести не переженились. И главное – всюду одно. Встретишь приятеля: «Не защитился? А чего? Пора, старик, на ноги становиться, пора! Диссертация – это все». «Не женился? А чего? Пора, старик, на ноги становиться, пора! Семья – это все». Видели меня с подругой: «Это твоя невеста?» – спрашивали. Заставали в библиотеке : «Диссертацию пишешь?» Хоть на стену лезь.

С родителями тоже горе. Я их чтобы не нервировать, подругам домашний телефон не давал, а тут звонит мне как-то машинистка с работы и несколько раз нарывается прямо на стариков. Вот отец мне как-то за завтраком и говорит:«Тебе опять эта девушка звонила, просила передать, что очень хочет тебя видеть». – «Угу!» – говорю. Мама тут как тут, ловит с лету: «Она производит очень приятное впечатление». Папа тоже не отстает: «Видно, неглупая девочка». – «Умница», – съязвил я. А они свое: «Дай бог, говорят, чтоб у тебя все было хорошо». А у этой машинистки, между прочим, уже трое внуков подрастают, бывают же такие бабушки с молодым голосом.

В сущности я их понимал. Да и сам я хотел того же. Только я хотел не просто жену, a Ее; диссертацию писать не ради диссертации, а ради Нее, и детей я хотел от Нее, и все что угодно для Нее. Но попробуй, поди докажи это кому-нибудь – упекут. В желтые столбы – одна дорога. В то время я только и жил одной надеждой – встречу Ее. И представьте, встретил. Недаром говорят, дуракам везет.

Возвращаюсь я осенью как-то с работы, час пик, толпища, все несутся, как угорелые, туда – сюда, в очередищах ругаются. Я смотрю, женщина впереди идет себе не спеша, одной рукой сумочку на ремне через плечо придерживает, другой – волосы с лица убирает. Сзади – с иголочки: белый плащ, черные лаковые сапоги, спина прямая – балерина, да и только. Я нацелился и за ней, как танк. Обогнул, обернулся и чуть у меня внутри все внутренности не рассыпались – Она! Даже волосы на прямой пробор и аркой на плечи спускаются.
Но уж теперь я себя мигом в руки взял, она и удивиться не успела.
– Добрый вечер, – говорю.
 Она губы сжала, как будто меня и нет вовсе.
 – Вы меня не узнаете?
– Слушайте, – усмехнулась, – неужели вы не могли бы найти более оригинального способа?
Во тут я ей и выдал, мол, виделись в Ташкенте, девять лет назад.
– Не помню, – говорит, и все.
– А я, – говорю, – помню. На пляже, я еще тогда от вас позорно сбежал. – Смотрю, зеленые глаза сузились, вглядывается.
–Так это были вы? Удивительно! Впрочем, мир тесен. Странно, что вы меня узнали.
– У меня хорошая память.
– По-моему отличная. Вы были очень смешным, я сейчас ясно вспомнила. Вы таким и остались?
– Увы, – вздохнул я, – даже не вырос.
Пригласил я ее в кафе – согласилась. В гардеробе сняла плащ – фигура! В шерстяном платьице затянута, словно этих лет и не было. Правда, за столом присмотрелся: под глазами мелкая сетка и синева, особенно не заметно, но уже уход нужен, как-никак годы.
Сели мы за отдельный столик, выпили немного, замечаю – кольцо на пальце.
– А муж, – спрашиваю, – сердиться не будет?
– Муж? – достала из сумочки пачку сигарет, газовую зажигалку и затянулась. – Он, – говорит, – вчера уехал в командировку.
Так, думаю, один – ноль.
– И вы, – говорю, – одна с крошкой сыном в опустевшей квартире.
– Психолог. – Усмехнулась и из углка рта дым струйкой пошел. – Только не с сыном, а с дочкой, к тому же дочка у бабушки и я решила устроить себе отпуск.
Тут уж вижу поддавки начались. Тяну дальше свою веревочку.
– Первый день вы счастливы, второй – легкая грусть, а к концу недели изнываете от тоски по мужу?
– Да нет, – острием ногтя стукнула по сигарете, стряхнула, – это уже прошло.
– Муж бука и занят работой больше, чем семьей?
– Мой муж очень хороший человек, и... Ну, в общем, это не тема...
– Вы его любите?
– Во всяком случае любила. Он прекрасный отец, муж, и мне грех желать лучшего. Давайте о чем-нибудь другом? Расскажите себе, у вас есть семья, кем вы работаете?
– Я физик, семьи нет.
– А почему? Не нашелся достойный объект или неудачная любовь?
– И то и другое, – говорю. – Интересно, что вы меня вспомнили.
– А вы были довольно забавны. К тому же такую фигуру трудно не заметить. Но откровенно говоря, мне хотелось с вами познакомиться.
Как все просто: «Хотелось с вами познакомиться».
И сейчас сидел бы я, возможно, в каком-нибудь старинном зале, где-нибудь в Эдинбурге на международном конгрессе в статусе большого ученого, при очках и во фраке, а мои родители умильно прогуливали по двору пару колясочек. Но опять же, кто знает, все могло быть и иначе.

Во всяком случае, я дождался своего: вот Она, передо мной, моя! Я наверняка знал, что она станет моей. Я уже предвкушал ликование. Теперь я им всем докажу, я сигану так, что все доброжелатели разлетятся, как вороны от выстрела, только держись

А пока мы сидели в кафе, пили мускат и танцевали, плотно прижимаясь. Я узнал, что она инженер, что работа у нее такая жe, как у всех, и что через месяц нам одновременно предстоит отпуск. Я уже даже почти убедил ее провести его вдвоем.

Вышли мы оттуда в полночь. Взяли такси. У ее дома я такси отпустил. Вошли в подъезд – уголок для влюбленных, тусклая лампочка, непристойности на стенах и мусоропровод дышит. Она обернулась, может быть, хотела попрощаться, кто знает, и тут я притянул ее к себе. Вот тут и случилось самое ужасное. Я наконец целовал Ее, Мечту! Ту, которую искал в других, с которой сравнивал всех! Я приник к Ее рту, к ее губам, прохладным, сладким еще от вина. И что же? Обычный поцелуй. Я почти был убежден, что она изменяла мужу. Секс по Стриту в ящике стола, аккуратный график под бумагами и каждую ночь, как всегда. Режим любви. Я впервые в жизни ощутил, что целую чужую жену, чужую женщину, вообще чужую.

Я сказал ей, что мне надо домой, оставил листок с телефоном, чмокнул в щечку на прощание и смылся. Возможно, она и звонила, а, возможно, и нет, кто знает. Дело в том, что последнюю цифру я изменил. Я проиграл. Хотя кто знает, может быть и выиграл. Я пропустил между пальцев огромную гору песка – любовь, и не осталось ничего. Самообман сзади и никаких надежд впереди. Осталось только самому раствориться среди доброжелателей. А вот этого я не мог. Не мог я себя публично распять.

Короче, наврал родителям, что в Сибири организуется перспективный институт, и в горы. В те самые – ладони великана. Продал книги, шмотки, всякое барахло, так что деньжат набралось. Соль, спички, патроны, а больше мне особенно ничего не было надо. Первые два года я наслаждался жизнью. Сложил дом из камней, много охотился, стал сухим, как корень. Потом досуг появился, навалились воспоминания, случалось, что иногда и ностальгия накатит.
Однажды произошла со мной любопытная история. Готовил я себе как-то на костре ужин. Тепло было, темно уже, мясо шкворчит, а я сижу на камне и то подбрасываю в огонь дрова, то ножом мясо тыкаю – на готовность. И вот как-то само собой застрял у меня кусок дерева в одной руке, нож – в другой, я начал строгать. Мясо сгорело, костер уж почти потух, но я все-таки вырезал женскую фигуру. Вышло вроде ничего, даже не ожидал от себя, а потом лег спать и то ли в ту же ночь сон приснился, то ли из памяти выплыло будто я еще в детском саду пробовал в изокружке заниматься. К первым опытам, ясное дело, только родители без сарказма относились, а у меня самолюбие: кто-то из сверстников ухмыльнулся, кто-то не восхитился, вот я и бросил всякие художества. Так и не знаю, было ли это на самом дели или нет.

А на следующее утро опять вырезать потянуло. Будто болезнь разом свалила. С тех пор редкий день не резал. Пробовал все: маски, крохотные фигурки, большие композиции. Сделал себе кровать: мужчина и женщина спят спиной друг к другу. Их сны неспокойны, но у каждого свой. Между ними спал я сам. Вырубил стол – мужчина и женщина сплетены в страсти, в их лицах ничего человеческого, ни любви, нежности – одна только звериная страсть. На спине мужчины я ел. По углам расставил стариков, старух, кожа с них свисает, ноги подламываются, а в глазах злорадство тлеет и от маразма губы слюнявые. Их я приспособил под вешалки. Охоту забросил, ел как попало, в шкурах повсюду стружка набилась, а я только знай, вырезаю. Днем, кого хочу, того и вырежу, но ночью при свечах… Тени дрожат, стол колышится, старики по углам шепчутся и кровать – ждешь вот-вот проснется. Да при этом еще маски на стенах гримасы корчат.

И вот как раз недавно, в начале весны возвращаюсь я из селения – продукты брал, меня там за геолога принимали, так что особенно не расспрашивали. Вот возвращаюсь, настроение – муть. День еще был серый, скалы влажные, на снегу повсюду прогалины и деревья голые, как спутанная проволока. Дом мой сырой, перекошенный, внутри полумрак, неуютно. И вдруг я словно впервые свои шедевры увидел. До чего ж убого! Они потрескались, отовсюду углы торчат, следы топора… Может и годны они лишь на дрова, думаю. Страшно стало. И так мне захотелось, чтобы их скорей хоть один живой человек увидел, будто я панацею изобрел, а лечить некого, пропаду и она со мной. И ведь главное, еще вчера у меня в мыслях ничего подобного не было. Причем вера есть. Пусть даже они дрова, у меня одно желание – резать. Мне кажется, у меня мозг теперь – на кончиках пальцев. Вот оно как вышло. В общем, открылось мне что-то такое в то утро, чего я раньше не понимал.

Короче, утром собрал я свои вещицы, оставил записку – мало ли кто набредет, и вот позвольте представиться, ваш попутчик.