Вендетта до востребования

«Вендетта до востребования»

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
А. С. Пушкин

Глава 1. «Начало игры»
Эта история началась в 1988 году в славном морском городе Владивостоке. Впрочем, там всё и произошло, и за пределы этого города история не вышла.
Очаровательная и безбашенная девушка, едва ли окончившая институт, вышла замуж за сомнительного молодого человека, которому было почти тридцать. О связи его с криминальным миром девушка могла только догадываться. Ведь для неё он был, прежде всего, сильным и мужественным защитником, каменной стеной, человеком, способным защитить от всех опасностей мира.
Спустя семь месяцев в 1989 году у них родилась очаровательная девочка с огромными голубыми глазами. Дело было в июне. Было ещё по-весеннему прохладно, но солнце уже радовало, и хотелось пить эту жизнь жадными глотками, будто воду из горного источника.
Вадим забирал свою супругу и дочь из роддома на белой «Волге», украшенной яркими лентами и воздушными шариками. Специально по такому случаю был приглашён фотограф одном из лучших в городе фотоателье.
- Ну, чего ты копаешься? – прикрикивал на него Вадим. – Давай, снимай уже.
Фотограф то и дело что-то крутил на своём новеньком «Зените», подстраивал вспышку. Он понимал, какая высокая ответственность на нём лежала.
- Внимание! – воскликнул он, и счастливые молодые родители на мгновение замерли. Фотограф сделал кадры около роддома. Молодые родители по очереди держали на руках пока ещё мало что понимающую кроху.
Молодая семья Дарины и Вадима Железняк после фотосессии около роддома поехали домой. А домом для них служила просторная трёхкомнатная квартира, где Вадим жил со своими родителями, когда те были живы. Волею судьбы у новорожденной не было ни бабушек, ни дедушек.
Фотограф сделал несколько кадров в уютной домашней обстановке, а на следующие сутки уже принёс готовые фотографии.
- Вот, это тебе за отличную работу! – Вадим выдал изрядно смущённому фотографу приличный по тем временам гонорар. – Мы ещё в ателье к тебе зайдём, когда подрастём немного, - и подмигнул.
- Буду рад видеть вас у нас, - взволнованным голосом ответил фотограф, сжимая в руке заветные денежные купюры. Он рассчитывал получить гораздо меньше. Однако заказчик расщёдрился. А, впрочем, счастливые люди всегда довольно щедры, будь то свадьба, юбилей или, как сейчас, рождение ребёнка.
Дверь закрылась. Молодые родители остались наедине со своим маленьким счастьем.
- Дарина, а как мы её назовём?
- А чего тут думать? Машенькой… Мария Вадимовна будет… - выговорила Дарина и перевела взгляд с крохи на мужа.
- Ну, какая ещё Мария? – чертыхнулся молодой отец.
- Дарья, Наталья… А что тебе не нравится?.. У, какой же ты привереда, Вадик!..
- Как же тебя звать, доченька? – Вадим наклонился над кроваткой, в которой лежала малышка.
- Яна… - в задумчивости произнесла Дарина. Как озарение. – Яночка…
- Сильная духом, непоколебимая, яркая… Значит, Яна Вадимовна. Ну, тогда так тебя и запишем. Ты не против?
Девочка на младенческом языке согласие. На следующий день Вадим отправился в ЗАГС, где и зарегистрировал Яну Вадимовну Железняк.

***
2010 год. Июль.
Через приоткрытое окно дул свежий утренний ветерок, попеременно поднимая и опуская занавеску. Было уже светло, но времени на часах было ещё мало.
Супруги Железняк уже не спали.
Вадим думал о чём-то, но нежный запах волос супруги то и дело сбивал, не давая сосредоточиться. Дарина лежала рядом, совсем близко, опираясь головой о его крепкое плечо. Тонкие пальчики теребили махровое покрывало. Дарина вспоминала своё прошлое, и было немножечко грустно, что время так быстро шло, будто вода сквозь пальцы. Ведь, казалось, ещё вчера они подбирали имя для дочки, а сегодня она, студентка, уже учит их жизни. Яна выросла таким же кактусом, каким была её мать, но почему-то была слишком правильной, до тошноты.
- Вадь, Вадик, - первой нарушила предутреннюю тишину женщина. – А ты помнишь, как забирал нас из роддома?
- Ага, - пробубнил мужчина. – Надо было с молодых ногтей эту егозу ремнём воспитывать, а то ишь сколько смелости поперёк родителей идти!.. Ты другая была, когда я женился на тебе! – заметил Вадим.
- Какая другая? Ну, что ты такое говоришь?.. Просто нельзя с детьми слишком строго. Вадь, ты ведь знаешь, я не хочу повторять ошибки моих родителей… Вадь, а, может, я с тобой другой стала? – Дарина привстала и опёрлась руками на грудь мужа. Её глаза вопросительно глядели на него, и в них до сих пор горел огонёк юности.
- Ну, ладно. Ладно, ты права. А я – счастливый человек. Мне с тобой очень повезло, - Вадим обхватил супругу за талию и уронил её на себя.
- Вадь, ну, что ты делаешь? – рассмеялась Дарина.
- Хочу поцеловать тебя, а ты далеко, - с этими словами мужчина поцеловал супругу.
Дарина выскользнула, ловко отвоевав своё право на свободу.
- А о чём ты сейчас думаешь? – спросила она у мужа.
- Ерунда. Не бери в голову, - небрежно ответил Вадим.
Часы показывали восемь утра. Заиграли первые солнечные лучики.
В задумчивости Дарина провела рукой по левой, потом по правой щеке супруга.
- Ты бы побрился, что ли…
Вадим рассмеялся. Что бы Дарина не говорила, в любой ситуации она продолжала быть очень обаятельной.
- Прямо сейчас?
- Угу, - иронично хмыкнула женщина. – То, что сегодня выходной, не даёт тебе право…
- Понял, - перебил супругу мужчина. – Сейчас исправим, - бросил на любимую тёплый взгляд, накинул халат и пошёл в ванную комнату.
Было прохладно. Сквозняки, рождённые открытыми настежь окнами, резво щекотали щиколотки.
По дороге в ванную комнату и за бритьём Вадим вспомнил события почти двадцатидвухлетней давности…
Вадим и Дарина лежали в постели, прижавшись друг к другу. Вадим выкуривал сигарету.
Где-то у соседей голосом Виктора Цоя и солистов группы «Кино» надрывался магнитофон:
Видели ночь,
Гуляли всю ночь до утра…
- Дай-ка мне, - Дарина потянулась за его сигаретой.
- Моя любимая женщина не должна курить, - выговорил мужчина и поцеловал обнажённое плечо Дарины.
- А с чего ты взял, что я – твоя? – хохотнула Дарина и выразительно посмотрела на Вадима.
- Потому что сейчас ты со мной. И я тебя никуда теперь не отпущу.
- Да ты что!.. – сыронизировала женщина и едва не вырвала сигарету из его цепких пальцев. Но Вадим смог увернуться от атаки и сломал сигарету. Потом он приподнялся и достал с тумбочки какую-то миниатюрную коробочку и вручил её Дарине.
- Выходи за меня замуж.
Сердце Дарины в волнении сжалось, руки задрожали.
- Ты… ты шутишь? – выдавила она из себя.
- Нет.
- Вадь, я знаю тебя без году неделя…
- Не разбивай моё сердце, - мужчина глядел на Дарину с какой-то щенячьей надеждой, и только сейчас она поняла, насколько искренни его чувства.
- А я думала, что ты только ради этого всё делал… - во внезапно образовавшейся тишине её голос прозвучал слишком растеряно.
- Прости…
- Не извиняйся… Просто дай мне немного времени.
- Да, конечно…
Трогательные воспоминания разбередили душу убеждённого циника, и он едва не порезался. Признаться, в этом мире его трогала только любовь супруги и детей.

***
Яна открыла глаза и с радостью поняла, что день наступил. Эта ночь была ужасной. После вчерашней ходьбы по городу жутко болели ноги и голова, но сейчас боль ощущалась не так сильно.
Девушка присела на кровати. Младший брат с улыбкой смотрел на неё.
- А, ну, отвернись немедленно! – строго выговорила Яна.
- И не подумаю!.. Чего это я там у тебя не видел?.. – хихикнул парень.
Яна бы с радостью его треснула, если бы братишка от рождения не страдал от повышенного мозгового давления. Родители пылинки с него сдували, а он радовался и продолжал чудить, позоря их на каждом шагу.
Яна схватила свои вещи и пошла в ванную комнату.
Пахло пеной для бритья. Значит, отец уже не спит. И мама, наверное, тоже.
Девушка быстро надела топ, бриджи, свернула ночную рубашку и вернулась к себе.
- Ты куда так рано? – поинтересовался Миша.
- Не твоё дело.
- А чего невежливая такая?
- Слушай, вот спишь? Ну, и спи дальше, - Яна выразительно взглянула на брата и направилась на кухню.
«Значит, родители у себя», - сделала она вывод, не обнаружив никаких следов утреннего приёма пищи.
Странные чувства девушка испытывала по отношению к своим родителям. С одной стороны она их бесконечно любила, как любят дети своих родителей, с другой – иногда ей было противно, что у неё именно такие родители. Какие такие? Отец, который постоянно что-то не договаривает, мать, которая организовала в гостиной дважды в неделю так называемые вечера для элиты и первых эстетов города, как она сама говорила. От всего этого Яне претило. Приходили люди, которые делали вид, что они умные и тонкие, но на деле они курили сигареты, играли в карты, потягивали коньяк и, казалось, даже крутили интриги за спиной друг у друга.
Яна сварила себе кофе и сделала пару бутербродов с сыром.
- Яна, а чего ты так рано? – Вадим не ожидал увидеть на кухне дочь в столь ранний час.
- У меня сегодня куча дел. Позволю себе встречный вопрос: как прошёл утренний моцион?
- Ты кому хамишь? – голос мужчины задрожал от негодования.
- Я просто выросла, папа. А вот двери в спальню вам лучше плотнее закрывать, а то Мишка когда-нибудь снимет вас на видео. Поверь мне, у него на это ума точно хватит.
Вадима на мгновение замкнуло. Этого мгновения Яне хватило, чтобы ретироваться.
- Видала, как язычок-то заточить успела? И у кого научилась?.. – всё не мог успокоиться мужчина.
- Вадь, она, правда, выросла. Ну, что ты хотел? Девочке двадцать один год. Ты вспомни, ведь я такой точно была. Хм, и осталась, - Дарина медленно вошла на кухню и присела на колени к супругу.
- Лучше бы она пацаном была, - с горечью выговорил Вадим и хлопнул ладонью по столу. Своего младшего сына он любил, но переживал, что парень родился с непростым недугом. В школе он был освобождён от физической культуры, но вот в жизни частенько приходилось бегать. Раз не рассчитает собственные силы, и поминай, как звали. Это ли наследник? А ведь Яна была абсолютно здорова, но ведь девчонка – что с неё взять?!
- Вадь, никто не виноват, что так вышло. Люди с более опасными недугами живут… Так судьба распорядилась.
- Хреново она распорядилась. Дебилов, вон, куча – быки здоровые! А наш…
- Сердце побереги, Вадь, - Дарина обняла супруга за руку.

***
1994 год. Апрель, шестнадцатое.
- Папочка, а завтра что будет? – спросила у отца большеглазая и очень любознательная Яночка.
- Завтра будет ещё один выходной, а потом ты опять пойдёшь в садик к своим подругам и друзьям, - ответил Вадим. – И вы будете играть, да?
- Будем. У нас там, в уголке, есть много-много куколок. Воспитательницы туда не пускают, если ты себя плохо ведёшь, – с важным видом заметила малышка.
- Но ты ведь себя хорошо ведёшь, правда?
- Правда, папочка. Я у вас с мамочкой – молодец.
Отец и дочь вошли на кухню. Солнце слабо светило, и оттого помещение казалось каким-то грустным и серым. Было прохладно, и, казалось, в воздухе повисла какая-то тревога.
Дарина сидела на стуле, чуть опустив глаза. У неё было замученное лицо.
- Мамочка, а почему ты такая грустная? – девочка прижалась к матери. – Это из-за братика?
- Дарина, тебе нехорошо?
- Мне кажется, что он сегодня родится... Вадь, отвези меня в больницу, - слабым голосом выговорила женщина и, переведя взгляд на дочь, добавила. – Яночка, ты ведь умеешь уже одеваться, да?
- Умею… Мам, а тебе, правда, нехорошо? – обеспокоенная малышка повторила вопрос отца.
- Яночка, иди, одевайся. Папа меня в больницу сейчас повезёт. Ты ведь не останешься одна дома?
- Хорошо, мамочка. Я сейчас оденусь, - испуганная девочка поспешила к себе и оделась довольно быстро.
Едва машина тронулась от дома, где жила молодая семья, как у Дарины начались схватки. Интуиция её не обманула. До роддома ехали в пробках. Вадим нервничал. Когда приехали, Вадим устроил настоящий скандал – найти врача оказалось не так просто. Именно в этой ситуации Дарина поняла, насколько любит её супруг.
Холод коридоров, нервные и несколько циничные взгляды медсестёр, запах лекарств и крови, а ещё вкус солёных слёз на губах. Невыносимая боль, от которой мутилось сознание, минуты, которые казались часами, и вот он – долгожданный крик сына. Но крик был похож на горький плач, и женщина чувствовала, что ничего хорошего это не предвещает. Не обмануло материнское сердце.
Врачи долго не решались говорить вспыльчивому супругу Дарины, что мальчик не совсем здоров. И всё же перед выпиской сказали. Вопреки их ожиданиям Вадим не разнёс роддом в пух и прах, а крепко задумался. С тех пор мужчина иногда тайком от жены плакал. Он чувствовал, что его сын расплачивается за его грехи…
- Это вам Янка успела настроение испортить? – Михаил вошёл на кухню и застал родителей с печатью грусти на лицах. – Эй, вы чего, а?
- Всё в порядке, Миша. Ты на море собираешься?
- Может быть… Ещё не решил. А вы? Мам, вам бы с отцом тоже не мешало проветриться, - парень подмигнул родителям, затем налил себе стакан сока.
Родители ничего не ответили. Михаил опустошил стакан и был таков.
Улица встретила его тёплыми солнечными лучиками и прохладным ветерком. Парень загадал, что если сегодня всё пройдёт удачно, то скоро сможет купить себе новый мобильник. Он надеялся, что риск будет оправданным, и крупная рыбёшка сразу попадётся на крючок. Миша был щипачом.

***
Тремя сутками ранее.
Вечер медленно опускался на город. Майор юстиции Андрей Савицкий мысленно уже готовился к возвращению домой. Несмотря на то, что он жил совсем один, и что порой ему было грустно, а свой дом – всё же гораздо лучше, чем казенный прокуренный «Winston»-ом и страдающий от круглогодичной сырости кабинет, где ежедневно приходится видеть лиц из криминального мира.
Настойчивый стук в дверь.
- Да-да, войдите, - с лёгкой досадой выговорил он. Такие поздние визиты, как правило, ничего хорошего не предвещают.
В кабинете появилась молодая женщина. Ей было тридцать с небольшим лет. У неё было грустное строгое лицо. Тёмные волосы были подобраны в тугой хвост.
- Здравствуйте, - зазвучал чуть грубоватый голос гостьи. – Товарищ майор, мне ваши коллеги сказали, что я могу к вам обратиться.
- Вы присаживайтесь. Присаживайтесь… Простите, вы…?
- Светлана Васильевна. Мягкович.
- Светлана Васильевна, присаживайтесь. По какому вы делу?
- Погиб мой муж, - выговорила женщина. По её напряжённому лицу Савицкий понял, что ей непросто держать себя в руках.
- Простите… Светлана Васильевна, вы считаете, что это было убийство?
- Да. Я так считаю... Более того, я знаю, кто это сделал.
- Светлана Васильевна, простите, а что заставило вас сделать такие выводы? – майор решил вести разговор конструктивно, хотя сказывалась усталость. Но работа есть работа.
Прежде чем ответить, женщина сделала продолжительную паузу.
- Пропало…
- Так, а что вы хотите этим сказать? – следователь подался немного вперёд. Вечерняя дремота стала понемногу выветриваться.
- У нас пропала одна очень ценная вещь… Об этом я узнала, когда моего мужа уже не стало… Случайно обнаружила.
- Какая связь?
- Эта вещь очень дорого стоит. А тот, кого я считаю убийцей, нуждался в деньгах.
- Ну, он ведь мог просто украсть эту вещь. Почему вы считаете, что этот человек должен был при этом убить вашего мужа?
- Я не знаю… Просто мне кажется, что таких совпадений случайных не бывает.
- А что это за вещь, простите?
- Морская сабля… Знаете, мой покойный супруг был тренером в частной спортивной школе «Атлетика». Фехтование. Наследственный фактор определил его профессию, можно сказать. Эта сабля в семье моего мужа передавалось из поколения в поколение... Мы не хранили её на виду... У антикваров эта сабля может стоить не меньше полумиллиона рублей.
«Пропала сабля. Дорогая вещь. Полмиллиона рублей… Возможный убийца решил убить свидетеля, который видел, как сабля была украдена. Подстраховался…», - рассуждал про себя Савицкий.
- Значит, Светлана Васильевна, вы связываете смерть вашего супруга и похищение из вашего дома сабли? Я вас правильно понял?
- Правильно… Только почему вы ничего не записываете? Я хочу, чтобы виновный в смерти моего мужа был наказан, - сухо и безапелляционно выговорила Светлана.
- Светлана Васильевна, чтобы мы работали по данному делу, вам необходимо составить заявление по форме, - майор пошарил рукой по заваленному столу, нашёл образец. – Вот.
- А что писать?
- Пишите всё, что только что мне сообщили. И мы обязательно во всём разберёмся, - без тени пафоса произнёс майор. Ему очень хотелось домой, и в тоже время ему было очень жаль несчастную вдову, от которой ясно ощущался запах слёз, погребальных венков и сырой земли Морского кладбища.
Женщина писала медленно. Минуты будто растягивались на часы. По её лицу пробегали желваки, отчего казалось, что каждым написанным словом она будто выносит всё более и более суровый приговор виновному, по её мнению, в смерти её супруга.
- Светлана Васильевна, простите. Я, наверное, сразу должен был вас спросить.
- О чём? – не отрываясь от заявления, спросила Мягкович.
- Вы не боитесь?
Вдова подняла глаза на следователя.
- Мне нечего больше бояться. И терять мне тоже нечего, - в тишине кабинета в преддверии ночи её голос прозвучал особенно холодно, но более от отчаяния, чем от бессердечности.
- А ваши дети?
- Я не боюсь, товарищ майор. Я устала бояться…
По глазам вдовы Савицкий понял, что на самом деле она боится, но какое-то странное, малопонятное ему, мужчине, чувство, двигало этой отчаянной женщиной.

***
Семья Железняк полным составом собралась вечером на кухне, чтобы поужинать.
Единственная лампочка слабо освещала небольшое помещение, придавая тёплую матовость всем предметам. Из приоткрытого окна дул свежий ветерок. Пахло пирожками с капустой, апельсиновым соком, только что выкуренными Вадимом сигаретами и потом, который исходил от футболки только что появившегося в кругу семьи Михаила.
- Мам, откуда у Мишки столько денег? Ты знаешь, откуда у него столько денег? Я за всё время стипендий столько не получала, сколько у него есть. Это вы с отцом ему даёте? – вопрос Яны был провокацией. Она знала, откуда что берётся, но хотелось вывести братца на чистую воду, хотелось спасти его от самого себя.
- Это я смог заработать, - с петушиной гордостью заявил парень.
- Обманываешь, - Яна направила свой могучий взгляд на Мишку.
- Я не виноват, что у меня такая завистливая сестра.
- Вы хотя бы за ужином можете вести себя мирно? – Дарина строго обратилась к детям. Иногда ей казалось, что им обоим по пять-восемь лет.
- Заткнули рты! Оба! – прикрикнул на дочь и на сына глава семьи. – Янка – девчонка, но ты-то, Миш, умней должен быть.
- Закрыли тему. Мне надоело, что вы ругаетесь из-за ерунды, - с нажимом выговорила женщина.
- Ничего себе ерунда, мам? Он же ворует деньги! Если он сейчас этим занимается, то дальше что будет? Мам, скажи мне, что будет дальше? – Яна подалась вперёд в ожидании хоть какого-то ответа.
- Голос на мать не повышай, - Вадим с упрёком посмотрел на дочь. Эта её извечная нравоучительность безумно его утомляла. Так и хотелось иногда пройтись ремнём вдоль спины этой хамки.
- Значит, вы потакаете ему, да? – Яне хотелось плакать, кричать, но, к сожалению, это никак не повлияет на ситуацию. Его родители воспитали будущего, хотя почему будущего, настоящего преступника, и не хотят признавать этого. Поэтому во всём виновата она, потому что правильная.
- Яна, успокойся… - Дарина коснулась руки дочери, но та сорвалась с места и покинула кухню.
- Тоже мне, добропорядочная гражданка РФ, - хохотнул Михаил. – Как вчера на свет родилась.
- Миш, ну, правда, заканчивай, давай со всем этим. А то попадёшься ещё. Ты же у нас с отцом талантливый парень, - Дарина задорно подмигнула сыну. Как мать она переживала, что всё это рано или поздно может очень плохо кончиться. Ни раз она уже пыталась повлиять на ситуацию, но пока ни один подход не помогал. Это было её большой материнской болью.
- Мне адреналина не хватает, мама. Мне надоело, что вы меня оберегаете, что пылинки с меня сдуваете, что я как тепличное растение… Я не могу так!.. – Михаил выразительно прошагал по кухне и замер у выхода. – Я сегодня буду спать в гостиной. Боюсь, как бы эта фурия меня сегодня ночью не придушила…
Супруги остались наедине.
- Ты считаешь, что я не права?
- Да вы все мне уже надоели! Права – не права, - недовольно буркнул Вадим. – Пусть своей головой живёт. Не маленький.
- Ему нельзя в тюрьму, - с напором выговорила Дарина. – Вадь, ему бы чем-нибудь более спокойным заняться. Я тебе уже говорила. При его болезни… - сердце опять неприятно защемило. – Ты же понимаешь, чем ему это всё может грозить…
Сердце Вадима забилось воробышком, которого поймал дворовый кот. Болезнь сына была его личной отцовской драмой.
Несколько настойчивых звонков. По ту сторону двери ощущалось нетерпение и явно недобрые намерения.
- Вадь, ты подумай. Хорошо? Я прошу тебя, – Дарина направилась к дверям. – Кто?
- Откройте, милиция, - послышалось, будто из другого мира.
Женщина дрожащими пальцами стала открывать замки. Больше всего она боялась, что сейчас у неё заберут сына.
В квартиру ввалились три неотёсанных парня в милицейской форме и один бравый майор, одетый по гражданке. Он всех ощущался жуткий запах недорогих сигарет.
Майор извлёк из кармана джинсового жилета удостоверение.
- Майор Савицкий. Здравствуйте. Добрый вечер перестаёт быть добрым. Простите за цинизм. Мне нужен Вадим Олегович Железняк. А вы…?
- Жена.
«Хм, вот так встреча!..» - подумал следователь и повернул голову на звук – лёгкое шарканье домашних тапок о паркет в прихожей.
- Это я. Простите, чем обязан? – Вадим шёл с гордо поднятой головой, точно император, осознающий, что его репутация sine fibula esse.
- Майор Савицкий. Вадим Олегович, вы задержаны по подозрению в убийстве Мягковича Григория Александровича.
- Товарищ майор, что значит по подозрению в убийстве? Гриша погиб. Это был несчастный случай. Почему вдруг убийство?
- Правоохранительным органам стали известны новые обстоятельства дела. И эти обстоятельства, Вадим Олегович, не в вашу пользу.
- Вам есть, что мне предъявить? Что-то конкретное? Или вы будете, товарищ майор, прикрываться правоохранительными органами?
Зелёные оперативники дёрнулись, но Савицкий успел на них шикнуть, прежде чем что-то произошло.
- Есть. Поэтому прошу проехать со мной в отделение.
- Так предъявляйте, - Вадим театрально взмахнул руками. Ему было неудобно перед супругой. Впервые попался на крючок. И у неё глазах.
- Вадим Олегович, вы сами пройдёте до машины или мне сказать ребятам, чтобы они показали вам дорогу?
Вадим надел ботинки, накинул джинсовую куртку и покинул квартиру. Пришлось отказаться от прощального взгляда в сторону супруги. Пусть думает, что это ненадолго.
Несколько секунд, и Дарина оставалась в прихожей совсем одна. Случилось то, чего она боялась много лет. Боялась тайно, никогда не показывала виду, и всё же случилось. Но парадокс ситуации в том, что Дарина была и рада этому – возможности впервые в жизни подумать и понять, соответствует ли её нынешний статус тому, о котором она мечтала в юности, имеет ли она нынче то, о чём мечтала, да и о чём она мечтала, чего хотела? Вадим стал её всем тогда, в 1988. И с той поры она уже не думала, что, поддавшись горячности, потеряла что-то очень важное – то, без чего настоящая жизнь казалась ей старым пошлым анекдотом или дешёвой трагикомедией. И всё же надо было жить как-то и делать что-то.
- Мам, это кто сейчас приходил? – в прихожей появилась Яна. Интуиция подсказывала ей, что что-то в их мирной обители сместилось, треснул какой-то очень важный кирпичик.
- Это за отцом приходили.
- Менты? – следом за сестрой в прихожей появился Миша. – Я из окна их бобик видел.
- Нашего отца подозревают в убийстве, - ответила Дарина.
- Ну, всё! Пиши-пропало! Нету у нас больше папки, - со знанием дела начал парень. То ли он не понимал всю серьёзность ситуации, то ли не хотел понимать, то ли ему было вообще глубоко наплевать на всех и вся, кроме себя любимого. – Закатают его менты под самое не могу...
- А я ведь говорила вам: хватит с огнём играть! – задрожал голос Яны. Ей овладевало отчаяние. – Но вам же адреналина не хватает!.. И тебя так закатают, если не кончишь по чужим карманам шнырять.
- Много ты понимаешь! – огрызнулся Мишка. – У меня ремесло чистое. Я мокрухой не занимаюсь. Ну, сшибаю рублики, подумаешь!.. А что там батя мутит – я не знаю. Моё дело – сторона… Подставить его могли. Сильных всегда подставляют… Мам, ну, чего ты молчишь?
- Я думаю, что там во всём разберутся. Идите спать. Поздно уже.
- Детское время! – рассмеялся Мишка. – Ма, а, может, нам тебя сосватать какому-нибудь крутому перцу? Ведь если батю посадят, значит, он – не крутой. А ты у нас королева! Мам, тебе мужик нужен. Ты ведь у нас ого-го какая!..
- Ты чего несёшь? – шикнула на брата Яна, хотя руки чесались накостылять ему по первое число за такие пошлые намёки. – Как у тебя язык-то поворачивается…?
- Я, конечно, понимаю, что ты уже взрослый, но уж будь любезен – постарайся держать себя в руках, - с нажимом выговорила Дарина, выразительно посмотрела на сына и ушла к себе. Слова Миши её оскорбили. Приходится признавать, что система её воспитания даёт сбои.
Дети переглянулись и вернулись в свою комнату. Каждый остался при своём.
Дарина опустилась на кровать. В комнате витал запах одеколона, которым пользовался Вадим. Едва уловимый, он вдруг напомнил женщине о событиях двухмесячной давности.
Дарина сидела у кровати сына. У него были адские головные боли. Решил помочь родителям с ремонтом и стал красить потолок. И тут сосуды дали о себе знать.
- Сейчас… сейчас всё хорошо будет… - шептал Миша, держась за голову обеими руками.
- Мишенька, выпей лекарство, - проговорила мать. Голос её дрожал. Больнее всего было оттого, что она ничем не может помочь сыну. – Врач сказал, что нельзя пропускать.
- Да. Да, хорошо.
Вадим осторожно вытянул за руку супругу в другую комнату:
- Дарина, я нашёл врача, который сможет сделать Мише операцию. У него золотые руки, врач от Бога.
- Вадь, а деньги? Сколько это стоит?
- Деньги будут. Ты не переживай. Я решу эту проблему раз и навсегда.

***
Холодная камера, старые провонявшиеся перегаром шконки, каменный пол… Не пришла ещё цивилизация в КПЗ. Всё по-старому было. Волчьи взгляды, лисьи повадки, собачий слух – настоящий зоопарк, одним словом.
Вадим вспоминал, как полчаса назад его шмонали, как последнего зэка в присутствии понятых – двух пацанов с улицы, отморозков. Эти гниды прыщавые смотрели на него с какой-то непонятной жалостью, мол, ты же взрослый дядька, как же тебя повязали-то, а? И хотелось провалиться под землю, только бы не позор этот. И мужчина старался гордо держаться, будто всё под контролем, будто это ошибка, и его вот-вот отпустят. Грустно, досадно, но выйти из ситуации на данном этапе нельзя.
А сейчас Вадим лежал на нижнем этаже шконки и глядел на серую, облупленную стенку, представляя, сколько людей лежали на этом месте до него, и что думали они все об одном: «Поскорей бы выйти!».
- Железняк! На выход!
- С вещами?
- Ага, щас! Размечтался! Майор с тобой говорить хочет, - выговорил юный, но уже не в меру напыщенный младший лейтенант, решивший зайти за подозреваемым самолично.
Конвоир щёлкнул замками, и дверь камеры отворилась.
- Железняк, вперёд! Особое приглашение нужно?
Вадим с достоинством вышел.
- Руки!..
Наручники со скрежетом защёлкнулись. Мужчина решил не вступать в продолжительные дискуссии с зелёным ментом, который был откровенно смешон в своих попытках казаться важным.
- Товарищ майор, подследственный Железняк на допрос доставлен!
Конвоир расстегнул наручники.
- Свободен, - выговорил Савицкий, и конвоир покинул кабинет.
- Товарищ майор, младший лейтенант Воробьёв. Разрешите идти?
- Идите, младший лейтенант Воробьёв. Когда потребуетесь, я вас вызову.
- Есть! – и Воробьёв покинул кабинет майора Савицкого.
- Слушай, товарищ майор, а он и, правда, Воробьёв, - рассмеялся Железняк, потом картинно замахал руками. – Простите.
Савицкий не знал, с чего начать, поэтому откашлялся и вцепился взглядом в подследственного.
- Чего?
- Вопросы здесь я буду задавать.
- А, пордон-пордон! – снова рассмеялся Вадим.
Поведение подследственного начинало откровенно раздражать майора. Или не поведение?
- Так, расскажите, пожалуйста, что произошло в день, когда Григорий Мягкович погиб?
- Товарищ майор, - вздохнул Железняк. – Я уже всё сказал. Когда всё случилось, я уже давал показания. И прежде чем задавать мне вопросы, ознакомьтесь с актом о несчастном случае.
- С актом я знаком. Мне бы хотелось это услышать от вас ещё раз. С подробностями.
- Знаете, товарищ майор, по-моему, наша милиция родная от нечего делать готова воду в ступе толочь.
- Это не ваше дело. Мне показания нужны.
Железняк тяжело вздохнул. Он понимал, что от него ждёт Савицкий, поэтому решил помотать тому нервы.
- А как же адвокат, товарищ майор? Я без него вам и слова не скажу. Вы, товарищ начальник, права не имеете требовать от меня показаний без адвоката.
- У вас свой есть или государственным воспользуетесь? – для про-формы спросил следователь. Не такого полёта этот Железняк, чтобы своего адвоката иметь.
- Обижаете, товарищ майор. Откуда у меня свой? Я – честный гражданин.
Савицкий заёрзал на месте. Он звонил, было, и договаривался с адвокатом Барашиным, тот сказал, что будет через полчаса. Вроде и время подгадал, а не было его. Расшаркиваться с этим самоуверенным хлыщём ему не хотелось. Возникла томительная пауза. 
- Ну, так что? Будет мне государственный адвокат? – ехидно усмехнувшись, выговорил Железняк.
- Будет, - сохраняя спокойствие, ответил следователь.
И вот счастье, в момент которого хочется расцеловать весь мир – зазвонил телефон.
- Савицкий. Да, пусть пройдёт ко мне, - и телефонная трубка легла на своё привычное место.
Через пару минут в кабинете появился человек лет тридцати с грустными голубыми глазами и тёмными аккуратно подстриженными волосами.
- Ну, что ж, Вадим Олегович, знакомьтесь. Это ваш адвокат – Барашин Алексей Анатольевич.
Мужчины как-то неловко пожали друг другу руки. Барашин присел на свободный стул.
- Тогда приступим. Вадим Олегович, я вас слушаю. Расскажите ещё раз, как всё произошло.
«Ну, что ж – твоя взяла…» - подумал с досадой Железняк и начал повествование:
- Гриша, как вы, наверное, уже знаете, был потомком офицеров морского флота. Владение оружием у него в крови. Но его судьба так сложилась, что пойти на военную службу ему никак не случилось. Зато стал спортсменом. В фехтовании.
- Гражданин Железняк, давайте без лирических вступлений. К сути.
Майор Савицкий не рассчитывал на искренность. Он был уверен, что с этим товарищем придётся попотеть, но, кто знает, быть может, и этот тёртый калач вдруг оступится на первом же допросе?..
- А я итак краток, гражданин начальник. Гриша спортсменом был. И в этом его суть. И в это утро он пошёл на снаряды. Знаете, товарищ майор, чтобы чему-то научить молодое поколение, нужно самому быть примером, себя в узде держать… Что я могу сказать? Когда мы пришли, Гриша лежал на полу в зале со снарядами в луже крови… Мы пульс проверили, а потом скорую вызвали. Увезли… Да вы сами всё знаете, товарищ майор. Чего вы от меня ещё хотите? Зачем задержали? И почему вы считаете, что я каким-то образом могу быть к этому причастен? Ересь!..
«Вывернуться пытается, - подумал Савицкий. – Понимает, что крепко влип и всё равно пытается вывернуться. Быть может, время тянет. Только для чего?»
- Я понимаю, что начальству детской частной спортивной школы не хочется попасть в криминальные сводки. Я понимаю их стремления сохранить свою репутацию во что бы то ни стало. И ваши стремления я тоже понимаю. Но давайте будем честны друг перед другом, гражданин Железняк. Ведь у вас семья, так?
- Так.
- У вас супруга, дети. Так?
- Так.
- Извините, товарищ майор, - робко заговорил Барашин. – Мне кажется, вы давите на моего подзащитного.
- Простите, товарищ адвокат. В данный момент я занимаюсь своей работой. А вы своей занимайтесь. Угу?
Барашин был ещё малоопытным адвокатом, поэтому всё пытался найти что-то, чтобы зацепиться и хоть как-то проявить свою компетенцию. Или это только первое впечатление, а на самом деле он совсем другой?..
Вадим пристально смотрел на следователя и пытался понять, к чему он клонит, на какую тропинку хочет его вывести. Захотелось курить.
- Товарищ майор, разрешите? – Железняк кивнул на лежащую на столе пачку «Winston».
- Что?
- Курить. Можно?
Савицкий не сразу кивнул. Что ни говори, а вопрос подследственного был весьма некстати и сбил с толку. Пока Вадим прикуривал, майор всё же сосредоточился и продолжил.
- Так вот. У покойного Григория Мягковича была супруга и трое детей: два мальчика и девочка. Теперь они остались без главы семьи, без поддержки и опоры. Светлана Васильевна, конечно, старается держать себя в руках, но смерть супруга заметно её подкосила. Итак, я подошёл к своему главному вопросу: вы ведь хорошо знали эту семью, так?
- Насколько может знать коллега по работе. А Светлана тихой всегда была, а после смерти Гриши будто чёрт в ней проснулся. В тихом омуте, знаете ли…
Савицкий постарался сделать вид, будто его совсем не интересовало то, что сейчас произнёс Вадим.
- Вы знали семью Мягкович и, собственно, Григория настолько, что он впускал вас в свой дом как родственника, доверял, ключи даже, кажется, давал... Чем же вы заслужили столько доверия?
- Не знаю. Если бы он был жив, но наверняка бы вам дал ответ, - цинично выговорил Железняк.
Барашин молча переводил взгляд с подзащитного на следователя и обратно.
- Да, - в тон подследственному произнёс майор. – Ещё бы он, наверное, сказал, для чего вам нужна была морская сабля его прапрадеда, и куда вы её в конечном счёте могли деть. А то, знаете, Светлана до сих пор гадает, как это ловко из квартиры увели столь ценную вещь, о местоположении которой знала только она и Григорий. Что скажете? Быть может, вам Григорий сам эту саблю отдал? В долг? Или подарил от доброты душевной?
«Вот гнида! Зажимает, как таракана в углу, - с горючей ненавистью подумал Вадим. Даже сигареты не помогали. – Тьфу! Табак ментовский!..».
- Нет, не говорил. Он, знаете, скрытный был, себе на уме. Я думаю, что Светлана его боялась, что, не дай Бог, пришибёт, и не будешь знать, за что.
«Похоже, сейчас от него всё равно ничего не добиться», - подумал следователь и решил отпустить подследственного в камеру. Пущай посидит, подумает.
Попутно Савицкий решил опросить свидетелей – коллег по частной спортивной школе, в которой работал и в которой погиб Григорий Мягкович.

***
Вечер по капле перетекал в ночь. Дарина сидела на кровати, прикрывшись покрывалом. Лёгкий свет излучал лиловый ночник, купленный каких-то полтора месяца назад. Пахло подогретым лавандовым маслом.
Ни страха, ни тревог, ни отчаяния. Сердце немного пощемило, и всё. И ощущение странное. Каменная стена дала трещину. Но и чёрт с ней, мы сами за себя постоять сумеем – зубки с самого детства остренькие.
А была ли любовь? Если была, то куда делась, почему исчезла, убежала куда-то, скрылась из поля зрения?.. Нет, здесь кажется, другое – привычка. Любовь была, появились дети… А, может быть, не было? Может быть, ей только казалось, что любовь есть, потому что дети маленькие, потому что материнские чувства, потому что нужно сильное мужское плечо?.. Но дети выросли, а он и она до сих пор вместе. Почему? Привычка. Привычка видеть друг друга каждый день, привычка ложиться спать и просыпаться рядом с ним, привычка быть женщиной, богиней, страстной любовницей – и всё для человека, с которым прожита добрая половина жизни.
А что сейчас? Зачем этот случай? Для чего и для кого? Чтобы понять, что от былых чувств осталась только привычка?.. А дети выросли, и, значит, понять всё должны и принять. Но, может статься, что привычка это только для неё, но не для него. И что тогда?
«Ерунда… Да-да, ерунда, пустое, - думала Дарина. – «Никто никому ничего не должен, потому что никто никому не принадлежит» - так, кажется, у Коэльо?..»
Странное ощущение, когда вдруг понимаешь, что и без своего мужчины, с кем жила столько лет душа в душу, можешь многое и главное, что сможешь без него, сможешь без его любви, ласк и прочего… Странно и страшно… А где же любовь? Какая женщина, если она без любви? Без любви женщины нет… Дети – в них вся её любовь. И пусть они уже почти взрослые, в них её кровь, плоть и сердце – в них и любовь…
Дарина выключила ночник. Через пару мгновений сон принял её в свои тёплые объятия.

***
Яна ворочалась во сне, переворачивалась с одного бока на другой, ложилась то на живот, то на спину, однако сознание отказывалось отходить в царство Морфея. И на то были веские причины.
В этом году она опять прошла в двадцатку лучших студентов вуза, где училась, стала снова потанинским стипендиатом, но на Летнюю школу не попала. Да Бог с ней, со школой этой. В двадцатке был парень, которого она уже год как любила. Себе в этом она признаться не могла, потому что считала, что любовь – это что-то такое слишком высокое, и что скорей всего это просто страсть. И всё же каждый раз, когда она его видела, по спине пробегали мурашки, сердце замирало, а голос застревал где-то в связках. Она так и ни разу с ним ни о чём не поговорила – даже на пустячные темы. Он был совсем рядом и в тоже время очень далеко, как будто из другого мира: необыкновенный, удивительный, и всё же заговорить с ним она не решалась.
Однокурсницы её одна за другой выходили замуж, а Яна продолжала молчать и держать в себе это необыкновенное чувство. Ей казалось, что у такого парня обязательно есть девушка, что они счастливы, и что она в этой ситуации скорей всего выглядит как наивная дурочка, которая тайно на что-то рассчитывает.
В эту ночь он снова ей снился. По её щекам текли слёзы, и она не могла успокоить себя. Она ненавидела себя за свою робость, за свою нерешительность и за глупость: вырвать из сердца нет сил, но и думать о нём дальше невозможно. Замкнутый круг. Но ведь должен же быть где-то хоть какой-нибудь выход?!..

***
На утро Дарина решилась поговорить с дочерью. Надо, надо расставить точки над «i». Довольно делать вид, что всё в порядке, потому что уже давно не всё в порядке.
Туманное прохладное утро. Но солнечные лучики пробиваются на сером небе. Значит, будет жаркий день. А ещё роса на траве.
Этот утренний туман был и в головах жителей города. И как-то не хотелось вставать из тёплой постели, вставать на холодный от сквозняков пол, кутаться в покрывало и топать в ванную комнату, чтобы умыться и почистить зубы и вступить в новый день достойно.
Однако у Дарины с пробуждением никогда не было особых проблем – закалка ещё с раннего детства. Подъём, зарядка, душ, и «Здравствуй, прекрасный и чудесный мир! А вот и я!». Жёсткое воспитание советских интеллигентов, учёных наложило сильный отпечаток на Дарину, несмотря на её буйное желание быть иной, чем родители.
Яна после долгой внутренней борьбы с собой всё-таки встала. Сон кончился, а пустое валяние в постели нагоняло на неё неимоверную тоску и убивало в ней всякие силы жить. Пробуждению способствовал и запах омлета. Девушка направилась в ванную комнату. Сегодня здесь пахло энергичным апельсиновым гелем для душа. Яна открыла кран с холодной водой, набрала немного в руки и прыснула в лицо. Клетки кожи в первое мгновение, было, взбунтовались, но очень быстро бунт перешёл в приятное оживление и даже наслаждение ситуацией.
Когда девушка вошла на кухню, мать раскладывала омлет по тарелкам. Четвёртую тарелку пришлось вернуть в стол в связи с отсутствием главы семьи.
- Доброе утро, - выговорила Дарина, пытаясь разгадать сегодняшнее настроение уже совсем взрослой дочери. – А Миша спит ещё?
- Дрыхнет, мам, как цуцик. Без задних ног. Как бы ему на нарах спать не пришлось в ближайшее время. А то он у нас парень нежный… - на зевке выговорила Яна.
- Яна, ну, зачем ты так? – Дарина строго посмотрела на дочь. – Почему ты такая…?
- Какая, мам? Ты, наверное, хотела сказать, жестокая… - девушка вздохнула. – Прости, мам… Прости, но я устала. Я от жизни такой устала. Отец дров наломает, а нам потом скрываться чёрт знает где, - с болью в голосе произнесла Яна. – Ты, думаешь, я не помню, а я всё помню. И перестрелки, и кровь, и как ты раны отцу перевязывала, как мы из дому уходили неизвестно насколько, как лишний раз вздохнуть боялись… Люди вырастают, но продолжают играть в страшные игры и всё ради того, чтобы потешить своё эго. В конце концов, это невозможно, мам… Я устала… Прости, я хочу жить нормальной жизнью, как мои ровесники, которым нечего бояться, потому что их родители не связаны с криминалом…
Дарина вздохнула. Чувства дочери были ей понятны, и от этого горько и тяжко становилось на душе. Надо что-то отвечать, а на язык приходит банальное.
- Яночка, отец защищает нас, как может, он любит нас и никому не даст в обиду.
На лице девушки появился скепсис.
- Понимаешь, мы уже так глубоко в этом, что никуда не деться. Не всё можно изменить так, как хочется, увы, не всё.
- Прикажешь мириться?..
- Если хочешь кого-то обвинить во всём, то обвини меня.
Яна выразительно взглянула на мать. Уж чего-чего, а такой фразы от неё она не ожидала.
- Жизнь, Яночка, сложная штука, и пусть у тебя всё будет гораздо лучше, чем у меня.
И Дарину такая жизнь не вполне устраивала. Когда она выходила замуж за Вадима, то представляла себе всё несколько иначе (ведь Вадим совсем не виноват, что не оправдал её ожиданий). Избранный путь оказался не таким прекрасным, как она себе его представляла. И не сказать, что жизнь прожита зря, но она прожита как-то бездарно, что ли.
Повисла напряжённая пауза.
- Мама, а почему ты позволила отцу воспитать Мишку вором?.. Почему ты не помешала ему, почему не настояла на своём?..
Дарине нечего было ответить.
- Ты же всё время говоришь, что я очень похожа на тебя, но почему тогда ты ведёшь себя так, будто тебе наплевать и на меня, и на Мишку?.. – взгляд Яны был острее самой заточенной бритвы. В нём слилась и боль, и отчаяние, и горячее желание всё-таки что-то изменить.
- Родители воспитали меня в стрости. Они вели себя так, будто заранее знали, что для меня будет лучше, никогда не спрашивали меня ни о чём, а вели за руку, толкали, когда нужно было. Пока они были живы, они планировали всю мою жизнь по часам… - с какой-то отрешённостью начала Дарина. Всколыхнувшиеся воспоминания выдавливали из глаз слёзы, но ни одна из них так и не прошла заветный путь по щеке хозяйки. – Я всё время старалась поступить против их воли, всё время хотела своим умом жить. И уже тогда я решила, что никогда не буду навязывать своё мнение своим детям, что свой путь они должны будут выбрать сами… - неожиданно Дарина замолчала и опустила глаза. Только сейчас она действительно очень чётко почувствовала, что находится в болоте, из которого уже никак не выбраться, и что тянет за собой детей… А ведь её родители никогда бы не позволили себе того, чтобы подвергать её жизнь опасности. А она позволила – дурной головой много лет назад – неважно, как, главное – факт свершился, и ничего не вернуть, а партию не переиграть. – Да, я – плохая мать, но я люблю вас... Прости, я не знаю, как мне быть хорошей… - прошептала Дарина и обняла дочь, крепко-крепко, а из глаз всё-таки потекли слёзы.
Яна почувствовала родное тепло, стук сердца и знакомый с детства запах мамы – такой едва уловимый и передаваемый, отдающий уютом, нежностью, добром и светом и ещё защитой от внешнего мира.
- Так почему же, мамочка, жизнь так складывается? – Яна обратила к матери свои большие заплаканные глаза, такие же голубые и бездонные, как и у самого близкого и родного ей человека.

***
День упрямо клонило к вечеру. Суббота. По традиции в этот день у Дарины собирались её друзья. Дарина не хуже своей дочери понимала, что все они – порочные люди, а если проще – преступники, но, как говорится, назвался груздем, так полезай в кузовок. Вот уже десять лет как Дарина собирала в своём доме этих людей.
А всё началось ещё раньше – когда родился Миша. Врачи поставили ему неутешительный диагноз и сообщили, что малыш должен быть под присмотром одного из родителей. Поскольку Вадим не мог бросить работу, с сыном сидела Дарина. Из переводчика-синхрониста, обычно сопровождающего иностранных лиц в городе, либо за границей, она превратилась в переводчика текстов, в основном, новой зарубежной литературы. Сначала она переводила только с английского, потом изучила французский, немецкий, испанский и итальянский. Но заниматься тупым монотонным переводом ей было скучно. Бойкая натура Дарины требовала выплеска эмоций, общения, праздников. Так родилась идея проводить салоны, как было модно в девятнадцатом веке. Дело оставалось за малым – собрать людей. Кто бы мог подумать, что на первый взгляд благородная затея обратится в пошлый балаган и станет вредной привычкой, увы, уже не приносящей удовольствия.
А как найти в городе людей с приличным достатком, которым бы эти встречи были бы также интересны, как и ей? К слову сказать, родители Дарины – интеллигенты, эрудиты, и дочь старались воспитывать в таком же духе. Поэтому не долго думая, Дарина отправилась в театр, в филармонию, в галереи… Опытный глаз помог ей, и теперь в её доме по субботам бывают разные и интересные люди. Не меняются только четверо: картёжник, альфонс, наводчица и хакерша. У каждого из них есть свой интерес в знакомстве с Дариной. Впрочем, это уже немного другая история. Об этом чуть позже.
Круглый стол был накрыт белой скатертью. На нём лежала колода карт и ждала своего часа. Потёртые от времени и частого использования, с взлохмаченными углами короли, дамы, тузы и прочие были, как и прежде, верны своей хозяйке. Много лет назад картёжным премудростям Дарину научили играть дворовые мальчишки, как и играть на гитаре, и петь песни популярных тогда рок-исполнителей.
Итак, стол с картами будто место священнодействия, алтарь, где сегодня будут принесены новые жертвы. Над столом изящная люстра. У окна стол с угощениями: коньяк, вино, конфеты, ароматные пончики, канапэ. Там же несколько пепельниц.
Пурпурно-шоколадные шторы задёрнуты, свет включён. Настенные часы показывают без десяти шесть.
Хозяйка была одета в классическом стиле: чёрное платье, слегка прикрывающее колени и вместе с тем чуть обнажающее плечи, длинные чёрные бусы и туфли на каблучках в тон. Светлые волосы были убраны в причёску а-ля Коко Шанель и придавали особый шарм всему образу.
В прихожей появилась первая гостья – зеленоглазая и рыжеволосая женщина с наивным взглядом и по-детски поджатыми губками. Она была в платье цвета зелёнки. Тонкие бретельки и чёрная вуаль свидетельствовали о тонкой душевной организации этой особы.
- Душечка! Здравствуй, дорогая.
Женщины обнялись, будто давно не виделись.
- Дарина, я слышала, мужа твоего … задержали, - вкрадчиво начала Регина Рубан, она же Душечка. – Но ты не переживай. Я уверена, что его скоро отпустят, - заулыбалась она и снова обняла подругу.
- А я не переживаю. Ну, ты проходи… Как дела?
- Думаю, что скоро хорошо всё будет, - выговорила Душечка и поджала губки. – Скоро у меня будет достаточно денег, чтобы нанять хорошего адвоката и отсудить Ванечку у этого изверга, - глаза её едва не заслезились.
- У тебя всё получится, - Дарина постаралась вселить в подругу уверенность. – Если что, ты всегда можешь рассчитывать на меня.
Дарина была старше Душечки всего на полгода, но часто случалось, что ей приходилось быть для неё в роли матери или очень старшей сестры.
- Тук-тук, а вот и я, - в гостиную вошёл высокий, атлетически сложенный мужчина с шевелюрой Аполлона. – Я не первый?.. Жаль.
Тимофей подошёл к Дарине.
- А этот скромный дар Флоры я хочу вручить хранительнице сего очага, приюта для одиноких душ и безумно жаждущих игры.
- А вот без высокопарности уже никак нельзя? – с лёгким раздражением и тенью кокетства спросила Дарина.
- Не умею, - иронично хмыкнул мужчина и пожал плечами. Это был Тимофей Деркач, игрок со стажем, а попросту шулер.
- А мне понравилось… - призналась Душечка и засияла.
- Тимош, ты с Марка пример бери, а то так и останешься Валетом. Тебе бы в короли выходить пора.
Едва это выговорила Дарина, как на пороге гостиной появились Марк и Агата, альфонс и хакерша. Он был холёным, смазливым, мужчиной с обложки, но почему-то он отказывал юным прелестницам и ублажал исключительно дам в возрасте. Почему? На первых нужно было тратиться, а вторые платили ему сами.
Агата же была женщиной иного толка – напротив, слишком самостоятельной, слишком активной, но старалась ничем не выдавать свою силу. Жестковатая и мужиковатая от природы, она предпочитала брюки и более деловой стиль, нежели её подруги, но, тем не менее, была очень элегантна.
- Дарина, кто сегодня играет? – спросила Агата.
- Банкир Виталий Семёнович Вялый, коммерсант Станислав Малодушкин, топ-менеджер Алла Греховец.
- Чувствую, неплохой улов сегодня будет, - сгримасничал Тимофей. – Марк, ты сыграй нам на скрипочке что-нибудь эдакое: чтобы душа сначала развернулась, а потом завернулась.
- Выруби Попандопуло, Тимофей. Шутить будем, когда гости денежкой поделятся. А сейчас твой одесский юмор мимо кассы.
- Я ж одессит, Даринка, а это значит,
Что не страшны мене ни горе, ни беда…  - запел Тимофей и сделал оборот вокруг собственной оси, чем привёл Душечку в полный восторг.
- Короче, Лемешев, сначала дело, потом кураж, – серьёзно выговорила Дарина. Её тон не допускал никаких возражений.
- Ладно, начальница. Как скажешь, - сдался Тимофей и всё же решил закончить спичем. – А ты, Ромео, всё-таки сыграй нам чего-нибудь. За тобой вакансия музыканта числится.
Марк хохотнул.
- Всенепременно, сударь, но не сию минуту. Обождать придётся, - и бросил взгляд на Дарину. Женщина сосредоточенно тасовала карты.

***
Игра началась. За столом сидело пятеро: апатичный скряга, напыщенный и самоуверенный франт, потасканная жизнью, но ещё молодившаяся женщина, улыбчивый Тимофей и полная достоинства Дарина. И понеслась!.. Карты шелестели и щёлкали, из глаз играющих сыпали искры азарта. Включившийся механизм напоминал гоночную машину – море эмоций, страсти, драйва! Кто бы мог подумать, что такое возможно в небольшой гостиной одной из квартир Владивостока, где будни казались серыми, банальными, и вот только иногда по вечерам здесь было настоящее пекло!.. Короли, дамы, валеты и прочие, красное и чёрное, крести и буби, пики и червы… От каждого следующего хода голова кружилась всё больше и больше, наступало опьянение – даже у простых наблюдателей.
Дарина и Тимофей ловко вели бой. Не напрягаясь, они взяли верх над всеми тремя. Вялый решил больше деньгами не сорить, а вот франт и женщина решили в следующий раз взять реванш. Жаль, они не знали, с кем имеют дело. Фиаско было предопределено.
- Вы были просто великолепны! – Душечка восторженно захлопала в ладоши. – Развели – ни дать, ни взять.
- Тимоша и меня сегодня поразил, - призналась Дарина. – Я ведь давно тебе говорю, что мог бы королём уже быть.
- Ну, скромняжка я. Меня всё устраивает. Король должен быть один. Ну, или королева – и это ты, - протянул Деркач. Слукавил. Всё же давно он хотел узнать секреты игры Дарины, давно хотел самолично срывать куши. Играл-то он и сам, конечно, неплохо, даже очень хорошо, но хотелось большего, росло его стремление к совершенству, к высшему мастерству владения картами.
- Не захваливай меня. Это лишне.
- Ну, почему? – Тимофей приблизился к Дарине и заглянул в её огромные голубые глаза. И как женщина Дарина ему очень нравилась: загадочная, неприступная… - Ты заслуживаешь самых высоких комплиментов. А теперь пусть наш Ромео чего-нибудь сыграет, - Деркач подмигнул Марку.
- Давай-давай, Марк, - легонько толкнула его в бок Агата.
Шведкин нехотя открыл футляр и достал скрипку. Она стала оружием массового поражения дамских сердец. Марк активно использовал своё музыкальное образование на профессиональном поприще.
Через пару мгновений комната наполнилась чудными звуками. Это был «Романс» Свиридова из цикла «Метель» по одноимённой повести Пушкина.
- Извини, Марк, а повеселее что-нибудь можно? – осторожно спросил Тимофей после первого же провода темы.
Не успел Шведкин что-либо сообразить, как в соседней комнате, то бишь в детской, загремело:
С гранатою  в кармане, с чекой в руке.
Мне чайки здесь запели на знакомом языке.
 «Миша!..» - подумала Дарина.
- Дарин, это что…? – с претензией поинтересовался Марк, сжимая в руках милую сердцу скрипку.
Уходим, уходим, уходим!
Наступят времена почище!
Песню эту знали все присутствующие, но в атмосфере томного вечера она была совсем некстати.
- Простите, господа. Минутку, - Дарина поспешила в комнату к сыну.
Яна шлёпала по клавишам компьютера, Миша сидел на своей койке и наслаждался любимой песней группы «Мумий Тролль».
- Миша, я же просила… - мать строго посмотрела на сына.
- Мам, а тебе не кажется, что ты итак изрядно лишаешь меня личного пространства? – в его интонациях отчётливо звучали нотки негодования.
- Миша, выключи, пожалуйста, музыку.
Никакой реакции.
- Мам, ну, неужели ты не понимаешь, что это бесполезно? – решила вмешаться Яна. Она, не долго думая, встала, подошла к музыкальному центру и выключила его. – Вот так.
- Ну, и что ты сделала? – Миша бросил злобный взгляд на сестру.
- Маму надо слушать, Миш, - выговорила Яна и вернулась на свою исходную позицию.
- Ага. Как же! – надулся парень.
- Миш, извини, но сейчас так надо, - Дарина виновато смотрела на сына.
- Мам, да что ты извиняешься перед ним? Миш, ну, неужели тебе не стыдно?
- Пойду, я, - женщина спешно покинула комнату.
- Придурок! – в сердцах выговорила девушка.
- Сама дура, - обиженно буркнул Миша. – Отца вон посадили, а мама продолжает со своими благородными друзьями развлекаться. Как будто по фигу на отца.
- Много ты понимаешь, - с негодованием выговорила Яна.

***
Немного коньяка, сигареты, и мозги прочистились. В голове стал сооружаться план действий. Казалось, все обстоятельства благоприятствуют тому, чтобы давно задуманное было исполнено.
Вернувшись домой, Агата ещё выкурила пару-тройку сигарет. Теперь всё точно было решено. Сколько времени понадобится? Немного, на самом деле. Обстоятельства удачные, а её сила убеждения велика. Да и просто всё. Всё слишком просто.
О чём речь? Наверное, в первую очередь о личных взаимоотношениях Агаты с Дариной. Познакомились они шесть лет назад. Дарина увидела в ней сильную личность, очень интересную, под стать себе. Агата же ещё тогда поставила перед собой цель – занять место Дарины. Нет, они несколько не претендовала на статус королевы. Агата была хакершей. Она работала как программист и попутно воровала с банковских счетов доверчивых вкладчиков. Деньги исчезали незаметно, и никому так и не удалось её вычислить.
Агата претендовала на место женщины Вадима Железняка, известного в узких кругах как Ферум. Она завидовала Дарине, хотя старалась этого не показывать. Она дружила с ней, улыбалась ей, дарила подарки по праздникам, но за пазухой носила камень, и вот настал момент, когда она может удачно его запустить.
- Мам, уже поздно. Ты спать будешь? – заботливо спросил сын Агаты, Игорь. Парень был копией своего отца, что вызывало у женщины жуткое раздражение.
- Буду. У меня дела ещё.
- Мам, ну, сильно долго не сиди. Для здоровья вредно.
- Сама знаю. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Игорь ушёл, а Агата, мечтательно откинувшись на спинку кресла, снова закурила.
«Тимоша точно будет «за». И с Душечкой проблем быть не должно… А Вадим? Поверит ли?.. Он, чёрт ревнивый, но кто его знает?..» - задумалась Колесина. И всё-таки план ей нравился. Продумав ещё раз ходы, Агата потушила сигарету и отправилась спать.

***
- Тимоша, любезный друг мой Валет, догадываешься, зачем я тебе позвонила? – растягивая интригу, как жевательную резинку, выговорила Агата. Она сидела в уютном пабе и вдыхала аромат горячего кофе. Утро было прохладным, и поэтому кофе было приятным началом дня.
- Ни капли, дорогая Агата. А что? Что-то случилось?
- Подходи в «Republic» во «Fresh plaza» - узнаешь, - рассмеялась Колесина.
- Интригуешь. Ладно, скоро буду.
Деркач прибыл на место через полчаса. Что-то ему подсказывало, что Агата хочет ему сообщить что-то весьма и весьма дельное. На выгоду у Тимофея было природное чутьё.
- А ты быстро. На вертолёте, что ли? – пошутила женщина.
- Ну, можно и так считать. Давай, выкладывай. Я весь в нетерпении!.. – мужчина энергично потёр руки.
- Поешь сначала. Голодный, наверное.
- Пустяки. Я голоден до того, что ты мне хочешь сказать.
Агата сделала глоток кофе. Это была вторая заказанная чашка. Тимофей взволнованно отхлебнул морс и с досадой подумал, что надо было взять пива.
- Цели у нас с тобой, я думаю, общие. Вот и совместим приятное с полезным, - Колесина закурила.
Тимофей внимательно смотрел на Агату, пытаясь понять, к чему она клонит. Догадывался он, конечно, но хотел, чтобы она сама всё озвучила.
Женщина смахнула пепел с сигареты и продолжила.
- Дарину хочешь?
- В каком смысле? – опешил Деркач.
- Во всех сразу, Тимоша, во всех сразу.
Мужчина сделал глоток морса и задумался.
- Я же говорила, что тебе бы поесть сначала… Значит, слушай сюда. Дарина твоя теперь – бери и пользуйся.
- А она-то сама об этом знает? – усмехнулся Тимофей.
- А ты сам-то как думаешь? – Агата вцепилась взглядом в него, будто удав, потом сделала ещё затяжку. – Тебе бы манеры Ромео, она бы быстро твоей стала.
- Тогда почему ты к нему не обратилась?
- Потому что у него своих баб хватает, да без прока. А тебе с неё двойная выгода. Так что бери и не спрашивай. Только поделикатнее, Тимош. Строптивая она, сам знаешь.
- Это, конечно… - мужчина почесал затылок. – А тебе с этого такая выгода?
- А тебя это не касается.
- А если мне интересно, - Тимофей подался вперёд.
- Подумай об этом на досуге, без меня, а потом скажешь, что надумал, - отчеканила Агата, затушила сигарету и покинула зал паба.
Деркач рассмеялся, потому что понял, зачем Агата затеяла всю эту игру. Впрочем, почему бы и нет, если и у него есть выгода, хотя риски... Да, риски и у Агаты есть и, судя по всему, повыше, чем у него. Однако, как известно, кто не рискует, тот не выигрывает. Допив свой морс, Тимофей отправился думать, как будет покорять сердце прекрасной королевы.

***
Поздний вечер сентября 1988 года. Вадим прогуливался по одной улиц. Как его туда занесла нелёгкая одному Богу известно. Этот день у мужчины выдался насыщенным, и хотелось немного расслабиться.
- Молчи, сучка, а то прирежу.
В полутьме подворотен Вадим увидел, как какой-то мужчина сжимает в руках хрупкую женскую фигуру. Девушка не пытается закричать, в глазах её какое-то странное смирение.
Ледяное лезвие ножа приставлено к горлу.
Второй мужчина роется в сумочке.
- Нет у неё ни хрена. Может мы её это…? – вожделенно хихикнул он.
Ни тени страха в лице девушки.
Вадим решил вмешаться в происходящее. Он ловко, по-кошачьи подошёл и оглушил второго. От неожиданности первый выронил нож. Недолго думая, Вадим расцепил руки первого, крепко шмякнул ему в нос и разбил его тем самым. В который раз пригодилась спортивная закалка и навыки освоенных в своё время восточных единоборств.
- Сука!.. – прожёвывая кровавые сопли, буркнул владелец ножа. Он был похож на шакала, готового вот-вот вцепиться клыками в обидчика. Но Вадим опередил его и сильно ударил по челюсти, потом в живот и контрольный пинок по пятой точке. Тем временем второй пришёл в себя и хотел, было, отомстить за товарища, но получил нехилый удар по причинному месту, завыл и свалился на землю.
- Я тебя найду, сука!.. – шипел первый. – Я тебя как курицу прирежу, гнида!..
Вадим осторожно взял за руку девушку.
- Вы в порядке?
- Да. Спасибо, - с некоторым безразличием выговорила девушка. – Вам не стоило вмешиваться. Ерунда… - на глазах блестели слезинки.
- Они вас чуть не убили.
- Ну, и что. А мне всё равно незачем жить, - выговорила пострадавшая и расплакалась, уткнув нос в грудь нежданного спасителя. От него разило потом, но ей было всё равно. Сейчас ей почти всё было абсолютно безразлично.
- Ну, что вы такое говорите…
Слёзы катились из её глаз нескончаемым потоком.
- Давайте я провожу вас до дома. Где вы живёте?
- Вот там, - девушка указала пальцем на ближайший дом.
- Ну, пойдёмте, пойдёмте… Вам нужно будет обязательно выпить горячего сладкого чая и принять душ. Как вас зовут? Меня – Вадим.
- Дарина… - сквозь всхлипы выговорила девушка.
- Очень красивое имя.
Они вошли в подъезд. При свете лампочек Вадим увидел, что Дарина была очень красива, и сердце его ёкнуло.
- Давайте я до квартиры вас провожу? Вас, наверное, родные уже потеряли?
Невинный вопрос, однако, вызвал у девушки новые потоки слёз.
- Нет у меня никого… Нету…
- Простите…
Небольшая двухкомнатная квартира встретила хозяйку приветливым шуршанием стрелок на часах.
- Проходите. Вам нельзя сейчас возвращаться. Они вас убьют.
- Я мужчина и смогу за себя постоять. Не стоит переживать.
На глаза Вадима попались две фотографии с чёрной ленточкой.
- Простите… а?
- Это мои родители. Их убили. Их … на кухне… - девушка снова стала всхлипывать. Её затрясло в беззвучных рыданиях. – Все знают, кто, но доказательств нет… - ей непросто было держать себя в руках. – Простите. Простите, пожалуйста…
Теперь, в светлой прихожей Дарина начинала узнавать Вадима. И Вадим её тоже. Год-полтора назад он безуспешно ухаживал за ней, дарил цветы и прочие подарки, оказывал различные знаки внимания, а в ответ лишь холодность и надменность. Сейчас Дарина была заметно надломлена, обижена, в отчаянии и всё же спокойна.
- Они должны ответить за смерть моих родителей.
- Они за это ответят, - поклялся Вадим и покинул квартиру Дарины. С того дня прошло не больше недели, и убийцы были задержаны. Вадим нашёл способ вывести на них милицию, хотя, признаться, чесались руки придушить каждого из них.
Вадим смог доказать девушке, что способен стать для неё каменной стеной, надёжной защитой и опорой. Он мужественно ждал её заветного «да» и дождался…
Как же давно это было, как будто целую вечность назад, и как же глупо, что она сейчас дома, а он здесь – в этом хлеву, пытается доказать, что он – честный гражданин, ну, или почти честный.

***
Жара, суматоха, стук трамвайных колёс, запах пота и перегара. Утомлённые лица пассажиров говорят об их невнимательности и рассеянности в час, когда солнце в зените. И только один парень ловок и внимателен, как никогда, потому что именно от этих его качеств зависит исход сегодняшней вылазки.
Мишка присматривается к людям. Толкучка ему на руку. Вот слева стоит важный господин в солнечных очках. Из кармана заманчиво торчит портмоне. Какая неожиданно лёгкая добыча!..
Парень приближается к господину. Вот его пальцы уже ухватили заветный портмоне, но… Вдруг какой-то неприятный стальной холод в боку. Мишка инстинктивно отдёргивает руку. Что-то влажное и липкое. А ещё жуткая ноющая боль… Важный господин направил свой солнечные очки прямо на него. В его руке нож, и выражение лица угрожающе надменное, губы растянуты в ухмылке.
Трамвай останавливается, и открываются двери. Мишка со всех ног бежит, куда глядят глаза. Превозмогая жуткую боль в боку, он старается скрыться с места преступления – подальше, чтобы этот странный человек не догнал его.
«Тебе нельзя бегать» - звоном в ушах чей-то голос. Этот звон как будто сдавливает его изнутри, и кажется, что голову вот-вот расплющит, что она вот-вот лопнет от напряжения.
Мишка забегает в какие-то кусты, падает обессилено, хватаясь за голову. А солнце тем временем поджаривает кровоточащую рану.
- Мама, мама, умереть хочу… - еле слышно бормочет он. – Я умереть хочу…
Дикие боли сводили его с ума. Он давно не боялся смерти, а видел её как избавление от своих телесных и духовных мучений. Он ненавидел родителей за то, что те дали ему жизнь, ТАКУЮ жизнь, он ненавидел их за жалость к нему и любил за их бесконечное терпение.
Солнце нещадно пекло даже в тени. Мишка потерял сознание. Он мечтал о смерти как о спасении, но остался жив.
Врачи скорой помощи увидели мать и сына сразу. Они сейчас очень напоминали скульптурную группу Микеланджело под названием «Пьета». Парень покоился на руках у матери.
- Мишенька, сыночек, Мишенька… - шептала женщина, поглаживая сына по его мягким волосам. Какое-то чудо или провидение, что в этот страшный и, вероятно, фатальный момент, она случайно оказалась рядом.

***
- Организм у него сильный, молодой. Быстро на поправку пойдёт. Вы не переживайте, - поспешил уверить Дарину лечащий врач Миши Станислав Дровник.
- Мне уже шестнадцать лет говорят «не переживайте»…
- Дарина Евгеньевна, это излечимо. Это не СПИД и не рак.
-…если есть деньги.
- Простите за цинизм, Дарина Евгеньевна, но это всё отговорки. Если эта проблема вас так волнует, то деньги найти можно. Есть много способов. Хотя, конечно, проще сидеть и жаловаться, что нет денег… Простите, - на этом доктор раскланялся и удалился.
Яна сидела рядом с матерью, не зная, что сказать. Слова врача её задели, но была в них и доля истины.
Сделав не более десяти шагов от палаты Михаила Железняка, доктор остановился. Заходил ведь в палату совсем для другой цели, но разговор повернулся не в то русло. Надо вернуться.
- Простите ещё раз. Я по поводу ранения вашего сына. В милицию заявлять будете? Я как врач обязан…
- Ещё бы знать, на кого, - хмыкнула Яна. Она-то точно знала, за что брату досталось.
- Пока не надо никуда заявлять. Мы ведь не знаем, что случилось. Когда Миша придёт в себя… - женщина тяжело вздохнула. – Не сейчас доктор. Не сейчас…
- Как знаете.
Едва врач покинул палату, как Яна заговорила:
- Мам, ты ведь понимаешь всё, да?
- Что?
- Я знаю, что ты понимаешь. Просто признавать этого не хочешь… А если бы тебя случайно рядом не оказалось?..
- Не надо, Яна. Я прошу тебя, - взмолилась Дарина. Голос её дрожал.
- Нет, это я тебя прошу, мам… Надо что-то с этим делать.
Миша зашевелился, будто перед пробуждением, но глаза не открыл. Веки казались тяжёлыми, да и не хотелось никого видеть. Он знал, что рядом мать и сестра, но организм сейчас отказывался от каких-либо контактов с внешним миром.
- Миша… - взволнованно прошептала Дарина и взяла сына за руку.
- Не надо, мам. Пусть спит лучше.
Минут через десять они вышли из палаты. Дарина обессилено рухнула на стоящую в коридоре банкетку и закрыла лицо руками. Яна присела рядом. Мысли девушки хаотично кружили в голове, и поэтому она решила помолчать. Да и для матери так будет лучше. Иногда молчание помогает гораздо больше, чем слова.
Через минуту Дарина достала из сумочки мобильный и набрала номер. Сначала были гудки, и вот в трубке послышался голос майора.
- Майор Савицкий. Я вас слушаю.
- Здравствуйте, - взяв себя в руки, начала женщина. – Товарищ майор, вас беспокоит Дарина Железняк, супруга задержанного Вадима Железняка.
- Да, здравствуйте, - отработанный годами деловой тон.
- Товарищ майор, скажите, когда отпустят моего супруга?
- Если в течение ближайших семнадцати часов не будет прямых доказательств его вины для ареста, то уже завтра он будет дома. А если будут…
- Значит, вы его задерживали, не имея на руках никаких доказательств?
- Да, но я имел основание – заявление пострадавшей стороны. Возбуждено уголовное дело, ведётся сбор материалов. А вы хотели бы сообщить что-то следствию?
- Нет. Я хотела бы увидеть мужа… Это возможно?
- Нет. До ареста я не имею права разрешить вам встречу…
Дарина думала что-то возразить, но слова путали в связках, скользили по ним, и ничего путного не вышло.
- Извините, уважаемая. У меня работа. Всего хорошего, - и повесил трубку. Признаться, он никак не хотел обидеть женщину, но вышло как-то грубовато, и Савицкому было досадно за это. А, быть может, не только за это?.. Впрочем, нужно было работать, действительно нужно было работать дальше.

***
1987 год.
Евгений Фёдорович стоял на балконе и с грустью смотрел на улицу.
Молодые люди в кожаных куртках с гитарами наперевес и с бутылками спиртного, в босоногом прошлом завсегдатаи детской комнаты милиции. А, между тем, в их компании его дочь, отличница, гордость школы, гордость университета.
        Мама – Анархия,
        Папа – стакан портвейна.
Довольно веселую шутку
Сыграли с солдатом ребята:
Раскрасили красным и синим,
Заставляли ругаться матом.
        Мама – Анархия,
        Папа – стакан портвейна.
- Нина, ты это видела? – спросил мужчина у супруги.
Женщина вошла на балкон и с горечью покачала головой.
- Делать что-то надо с нашей девочкой. До добра это не доведёт.
Спустя полчаса.
- Дарина, ты понимаешь, кто они, и кто ты? – начал Евгений Фёдорович.
- Вообще мы все люди, папа.
- Люди… - Евгений Фёдорович стал мерить комнату широкими шагами, чтобы унять нервы и не нагрубить дочери, хотя она того вполне заслуживала своим поведением. – Они – потерянное поколение. Они всю жизнь будут петь, танцевать и не работать. И тебя на самое дно жизни тащить. А ты!.. Ты же наша дочь! Ты же дочь двух кандидатов наук, светлая голова. И куда ты лезешь? И зачем, Дарина? – спокойный и размеренный тон отца раздражал девушку ещё больше. Уж лучше бы накричал и отстал. – Ты им нужна как игрушка, как развлечение. Никто из них не станет тебя защищать, никто тебе не поможет в беде. Потому что они любят развлекаться. Они не знают, что такое трудовая жизнь.
- Не знаешь, папа, не говори, - недовольно буркнула Дарина.
- А я знаю, что говорю. Я счастья хочу родной дочери, и чтобы у неё всё в этой жизни сложилось.
- А у меня итак всё сложится. Если, конечно, вы не будете мешать мне строить мою жизнь. Я итак слишком много делаю так, как хотите вы.
- И ты хочешь сказать, что ты жалеешь о том, кем стала благодаря нам с матерью? – мужчина, наконец, успокоился и присел напротив дочери. Сейчас он смотрел ей прямо в глаза и пытался понять, отчего она такая неуправляемая.
- Я жалею о том, что променяла часть своего личного времени, которое могла потратить на что-то более полезное для меня ЛИЧНО. Ты слышишь, папа: ЛИЧНО! Потому что вы с мамой стараетесь жить за меня, вместо меня, моей жизнью, а не своей. У вас нет своей жизни, и вы хотите, чтобы у меня её не было. Вы лишаете меня индивидуальности… Когда вам это надоест, наконец? – взгляд Дарины был полон отчаяния, негодования, боли и усталости. – Я больше не могу так… - и из глаз хлынули слёзы.
- Ну… Ну… Ну, не надо плакать, Даринушка, - отец приобнял дочь и сам едва не заплакал вместе с ней. – Мы же очень любим тебя. Мы желаем тебе самого лучшего…
Дарина подскочила на месте.
- Тогда оставьте меня в покое! – крикнула она не своим голосом. – Оставьте в покое!!! – и поспешила в свою комнату.

***
Следователь Савицкий сидел за своим столом и чувствовал, как по спине текут струи пота, неприятные такие, прохладные, и временами от неловких движений впитываются в рубашку. А из окна дует приятный свежий и тёплый ветерок, будто манит на улицу, уговаривает отвлечься от дел насущных и заставляет предаться счастью бытия. Но нельзя. Надо сидеть, надо работать, надо… Да-да, опять это надоедливое «надо»! И так всю жизнь. Ну, да, а что ему ещё остаётся, если семьи нет? Только работа. И не сметь о чём-то мечтать! Зачем?.. Служи во благо общества, товарищ майор, сиди в сыром и душном помещении над протоколами, рапортами и прочей макулатурой.
В настоящее время старший следователь Савицкий вёл допрос свидетелей – коллег так нелепо погибшего Григория Мягковича. Пока зацепиться было не за что. А, между тем, часики тикали, и оставалось всё меньше и меньше времени, чтобы найти факты и прижать Железняка к стенке. Да, ладно бы, если бы только он один был. Так ведь попутно ещё дела имеются, и как бы новых не появилось.
- Значит, вы утверждаете, что на этих же снарядах занимались дети?
- Да, - ответил Кирилл Мосин, коллега Вадима и Григория.
- То есть в принципе могло так случиться, что на месте Григория Мягковича мог оказаться ребёнок?
- Да, - пришлось признать Кириллу. – Но вообще-то мы всегда проверяем надёжность снарядов, чтобы гарантировать детям безопасность. А канат – он редко используется…
- И поэтому ваш покойный коллега пренебрёг мерами собственной безопасности…
Мосин неуверенно пожал плечами, а Савицкий сделал себе пометочку на полях «переговорить с инженером по технике безопасности».
- А, может быть, вы что-то необычное заметили?
- Необычное?
- Ну, о чём я вас не спросил, но что ещё случилось незадолго до происшествия? Может быть, кто-то подзадоривал Мягковича, шутил нехорошо или намекал на что-то? Вспомните, пожалуйста. Это может быть очень важно.
Мужчина задумался. По его лицу скользнула тень, и Савицкий это заметил.
- Вы что-то вспомнили?
- Нет. Нет-нет, ничего.
- Точно?
- Точно.
- А, может быть, вы боитесь кого-то и поэтому не хотите мне говорить?
Свидетель увёл взгляд в сторону, как-то неуверенно пожал плечами.
- Да, нет. Что вы.
- Как знаете. Но ваши показания помогут наказать человека, который причастен к смерти вашего коллеги.
Мосин замешкался.
- Давайте, таким образом с вами поступим: если вы вдруг что-то вспомните, позвоните мне, - майор написал на небольшом листочке бумаги своё полное имя и телефоны. – Вот, держите.
Свидетель ушёл.
Десять, а, может быть, пятнадцать минут приятного одиночества. Андрей откинул голову назад и закрыл глаза. По телу разлилась нега, блаженство. Но вот мечта о душе так и осталась мечтой – душ будет только вечером дома. А сейчас нужно набраться мужества и пережить оставшийся отрезок рабочего дня.
Свидетели по делу Железняка поражали Савицкого своей скованностью, неуверенностью, каким-то почти животным страхом. Понятно, откуда ноги растут – начальство, которому не нужно проблем. Хм, да и когда, в какое-такое время начальство позволяло своим подчинённым выносить сор из избы? Не было этого никогда. Круговая порука. Оговорочка по Гоголю. А, между тем, времени до освобождения Железняка остаётся всё меньше и меньше.
Стук в дверь, и на пороге появляется она – вдова Светлана Мягкович.
- Здравствуйте, товарищ майор, - голос всё такой же, и поступь, и взгляд.
- Здравствуйте. Светлана Васильевна, вы хотели бы внести дополнения в ваши показания?
- Нет, - отрезала женщина. – Я хочу узнать, задержали ли вы ЕГО?
- Задержали.
- И посадили? – с нажимом выговорила женщина, отчего голос её задребезжал, как натянутая струна.
- Светлана Васильевна, дело в том, что в настоящее время ведётся следствие.
Мягкович с непониманием посмотрела на следователя:
- Что, значит, ведётся следствие?
- Расследования, в результате которого появятся прямые факты, доказывающие вину Вадима Железняка. Поскольку только ваши показания не могут для суда являться основанием для заключения подозреваемого Железняка В. О. под стражу на какой-либо срок, потому что они косвенные.
- Тогда собирайте прямые доказательства, - с некоторой претензией выговорила вдова.
- Чем я и занимаюсь. По закону, если через шестнадцать часов у меня не будет хотя бы одного стопроцентного доказательства вины Железняка, то я вынужден буду его отпустить.
- Так чего вы сидите? – Мягкович была в возмущении. – Работайте, ищите, я не знаю!..
- А я работаю. Я уже опросил свидетелей, но пока никто ничего интересного мне не рассказал. То ли боятся, то ли ещё что-то. Я не могу на них давить. У них семьи, дети, они все рискуют, в конце концов. Что я могу сделать?
- Придумайте что-нибудь. Этот человек не должен выйти на свободу… потому что тогда я его убью, и вам придётся посадить меня, - по глазам Светланы нетрудно было догадаться, что она не шутит.

***
Пока Дарина и Яна грустили в палате Миши, пока следователь Савицкий пытался безуспешно найти хоть какой-то факт, чтобы арестовать Железняка, Агата довольно успешно продолжала претворять свой план в действие. Для этого она пригласила к себе домой Регину, больше известную как Душечка.
- Какой у тебя чудный кофе, Агата! – с восторгом выговорила Душечка, сделав первый глоток из миниатюрной чашки. – Ты здорово умеешь варить кофе!
- Пустяки, - решила немного поскромничать Колесина. Это нужно было для дела. – Кофе, знаешь, это как личный друг любого программиста. С ним по жизни, дорогая, только с ним.
Они сидели в комнате Агаты. Кровать, одинокий шкаф в углу перед выходом на балкон и стол в другом углу, на котором стоял новенький ЖК-монитор и клавиатура с мышкой. Колонки, модем, МФУ и системный блок были также на своих привычных местах. И ничего лишнего. Вообще, надо отметить, что комната свидетельствовала о педантичности своей хозяйки, о её рационализме и рассудительности.
- Ты молодец, Агата. Мне очень не хватает твоей уверенности в себе, в своих силах. Я плачу иногда по пустякам… - Душечка сделала ещё глоток и опустила глаза. – Ну, вот сказала, и так грустно стало.
- А нам нельзя грустить, дорогая. Потому что надо уметь бороться за своё счастье. Хочешь, научу?
Душечка посмотрела на Агату, точно та предлагала ей исполнить её заветное желание. Регина кивнула.
- Только пообещай мне, что не будешь сейчас устраивать сырость, причитать и прочее. Обещаешь?
Ха, со стороны вполне могло создаться впечатление, будто Колесина для Регины не старшая подруга, а воспитательница или мать.
- Я постараюсь, - Душечка сделала глубокий вдох и выдох, потом посмотрела на Агату.
- Тимофей…
Сердце Регины напряглось, сжалось и стало клокотать. И тут Колесина поняла, что попала в точку, а, значит, можно идти дальше.
- Дарина с ним флиртует. Ты, конечно, и предположить этого не могла, но я за ними давно наблюдаю.
Душечка испуганно захлопала глазами.
- Ты что-то путаешь... Дарина замужем...
- Ну, да. Но мужа-то сейчас нет рядом. Вот она решила немного поразвлекаться с Тимошей, - Агата выбрала немного небрежный тон. Эту шахматную партию она просчитала заранее. Она уже точно знала, что будет говорить Душечка. Слишком уж предсказуема эта чувствительная особа.
- Не может этого быть… - Регина занервничала.
- Всё бывает в этом грешном мире. К сожалению…
Душечка продолжала отрицательно качать головой. Агата боролась тем временем с приступами смеха, которые вызывала у неё детская непосредственность Регины.
- Ты знаешь, я сама этого не ожидала и долго не верила… - продолжила нить игры Колесина, а сама думала: «Боже, что я несу?». И только желание достигнуть цели заставляло её играть дальше.
- Но Дарина – она ведь хорошая, она добрая и она меня никогда не обманывала. Я давно её знаю… - всё ещё отказывалась верить Душечка.
- Я тоже давно. И, к сожалению, не с лучшей стороны. Как выяснилось.
- Агата, а ты уверена?
- Я ж тебе говорю, дорогая, флиртует и не стесняется. Но, как я тебе уже обещала, я помогу тебе поставить её на место.
- Правда, поможешь? – Регина с надеждой посмотрела на Агату. Сейчас она верила ей совершенно.
Колесина коротко кивнула.
- А что делать нужно?
- На войне как на войне. Поэтому делай с Дариной, что посчитаешь нужным. Если, конечно, посчитаешь нужным… - последняя фраза была неким отступлением, чтобы в случае чего Душечка не перевела на неё стрелки. Разумный ход. – В любом случае знай, что я в этой истории на твоей стороне, дорогая.
- Спасибо, - расцвела Регина, ещё не подозревая, какую игру затеяла эта страшная женщина.

***
Ужасная боль в боку. А перед глазами серый потолок. И противный запах лекарств сводит с ума.
Мишка лежал и напряжённо думал. От долгого лежания тело жутко болело. Хотелось пошевелиться, но любая попутка отдавала острой болью в то место, по которому давеча прошёлся чей-то остро заточенный нож.
Парень снова попытался размять мышцы. На этот раз получилось лучше, но боль не отступала и разливалась ядом по всему телу. Тогда он сделал третью попытку, не рассчитал силу и потерял сознание.
«Я ещё жив? – подумал Мишка, когда снова пришёл в себя. – Жив… Лучше бы умер… Лучше бы этот дурацкий шов разошёлся, и я умер от потери крови…»
Рана гноилась, и вонь в палате была не только от лекарств, но и от неё. Медсестра, правда, сменила недавно бинты, но толку мало.
Парень снова стал проваливаться в сон. Это мучительное состояние беспомощности бесило его, и смерть он звал как избавление от ада земного. Скорей, скорей туда!..
Когда день подошёл к вечеру, Мишка снова проснулся и на этот раз почувствовал в себе силы. Их хватило, чтобы он смог присесть на кровать. После долгого лежания мышцы ответили ему благодарностью, и приятная волна прошла по всему телу.
Проклятая рана – она будто разрубила его тело на две самостоятельные части. Она ощущалась настолько чётко, будто сама была новым, доселе неведомым органом. Жаль, его нельзя было ампутировать вместе с болью, которую она в себе концентрировала.
Миша сал искать глазами средство избавления от жизни. Но ничего не было, как назло.
Жизнь... Зачем она нужна? Вообще, что такое жизнь? То есть что такое настоящая жизнь?.. Наверное, это когда делаешь то, что хочется, когда свободен от всяческих «нельзя», когда тебя понимают…
Жизни как таковой у Миши, по его понятиям, не было. С детства родители оберегали его от жизни, сдували с него пылинки. Это было существование. Когда его ровесники играли в догонялки, Миша копался в песочнице с девочками, пока его друзья играли в футбол, он в задумчивости сидел дома и рисовал или читал книги о приключениях, и самому хотелось куда-то пойти, что-то такое совершить. Но все его попытки жить полной жизнью подавлялись, даже осуждались.
«Тебе нельзя», - эта фраза сопровождала Мишу всю его жизнь… Да не было никакой жизни! Только иллюзия. И зачем, спрашивается, ценить такую иллюзию? За что ценить эту футлярную жизнь под гиперопекой? Пытаешься вырваться, пытаешь вдохнуть, наконец, воздух полной грудью, а тебе не дают, тебе наступают на грудь, всё время делая вид, будто заботятся… потому что ты не такой, как все, потому что ты болен, а значит, не имеешь права жить так, как тебе хочется.
Вот бинт… Хорошо. Замечательно, что медсестра его забыла. И койка удобная… Миша взял бинт, размотал его и привязал конец к железной перекладине койки, что была над головой, потом обмотал бинтом шею.
Дело оставалось за малым – удачно упасть с койки, чтобы петля сработала наверняка. Ну, вот и точка выбрана… Простите, если сможете. Мне надо уйти…
- Ну, как у нас здесь дела? – в палату вошёл доктор и тут же кинулся к Мише, подхватил его и не дал затянуться петле.
Миша с остервенением взглянул на него.
- Да что ж ты делаешь? – не своим голосом воскликнул Дровник. – Что ж ты делаешь?.. Жить надоело?.. – мышцы на его лице задрожали, судорога прошла по всему телу. И холодный пот от осознания того, что только что могло бы случиться, зайди он секундой позже. Страх смешался со злостью. Мужчина еле сдерживал себя, чтобы не начать истерику.
- Зачем вы это сделали?
Доктор мерил шагами палату и молчал. Он успокаивался.
- Ну на фига вы меня спасли? – Миша повысил голос. Будь он сильнее, встал бы и ударил этого доктора головой об стенку.
Смерив палату ещё дважды, доктор Станислав Дровник приблизился к Мише и выговорил:
- Потому что ты дурак... Или дурак я. Наверное, надо было позволить тебе отправиться к праотцам.
- И что теперь?
- Живи, - мужчина развернулся, чтобы уйти, но парень его окликнул:
- А если я не хочу? Если мне нафиг такая жизнь?.. – в его голосе была и боль, и отчаяние, и ожесточённость, и никакого смирения со злым роком, уготованным судьбой. Слёзы удерживались в глазах силой воли, но с каждым мгновением это было всё сложнее и сложнее. – Да разве вы понимаете? Я больной! У меня с рождения с головой не в порядке, - жёсткая самоирония, сарказм, прогнившая от времени боль. – Вам не понять этого…
- А ты бы не о себе, а о матери лучше бы думал. Она тебя под сердцем носила, от токсикоза мучилась, когда рожала, мучилась. А ты о себе думаешь, о своих переживаниях. Эгоист…
Станиславу было очень жаль парня, он понимал его, потому что сам был таким болезненным ребёнком, потому что много лет назад похоронил сына, умершего от порока сердца. Но сейчас он ясно понимал, что если пожалеть Мишу, он только укрепится в своём решении уйти в мир иной.
- Это родители мои эгоисты. Одного ребёночка им мало показалось, они второго решили родить. Да вышло, что второй бракованным оказался… - горечь разлилась по всему телу Миши, ещё больней, чем от первых попыток присесть на кровати. Казалось, всё тело горит огнём, щипит, и это сводит с ума.
- А ты перестань себя жалеть, - мужчина резко схватил парня за руку и сжал её. – Может быть, тогда станет легче… Попробуй, будь мужчиной, а не сопливой тряпкой, - и также резко отпустил и ушёл, как будто и не случилось ничего.
А Миша задумался. Боль стала перекипать и превращаться во что-то другое. Она не ушла. Она вряд ли уйдёт. Просто форма станет иной…

***
1988 год.
Было лето. И был вечер. Лёгкий тёплый ветерок волновал кровь. Они были молоды и любили друг друга. И в эту ночь они снова были рядом. Он шептал ей на ушко нежные слова, прижимал её к сердцу и мечтал о том, чтобы так было всегда. Она улыбалась, звонко смеялась, шутила и хотела, чтобы этот человек стал её единственным на всю жизнь.
Они не могли уснуть из-за любви, заставившей сплетаться их тела. Шелест листвы за окном и звук изредка проезжающих мимо машин сопровождали влюблённых в эти сладкие мгновения, заставлял подобно листам вздрагивать в неге.
- Мне холодно, - прошептала девушка. – Закрой форточку.
Парень, быстро накинув рубашку, подскочил к окну и исполнил просьбу любимой.
- Теперь ты не замерзнешь. Я тебя буду согревать. Я всегда буду рядом с тобой… - он был исполнен нежности.
- Ты хороший… - в её глазах отражался свет луны и счастье.
- Я никогда раньше не думал, что ты можешь быть такой, как сейчас. Ты – чудо…
- Не говори больше ничего. Не надо, - попросила она. Голос её дрогнул. Она обняла его за плечи и стала целовать.
Тихое «Люблю…» парило по комнате, не сводя с влюблённых взгляда. Оно будто оберегало их от всего постороннего и лишнего, что может помешать им в эти волнительные минуты. Тихое «Люблю…» эфиром заполнило комнату. И всё равно, что будет там дальше. Главное, что есть сейчас.

Глава 2. «Развязка»
Время шло, и вот Савицкий уже понимал, что придётся отпустить Железняка, потому что фактов нет, то есть они есть, но никто не хочет их выдавать. Люди хотят жить – это естественно, люди боятся – это правда. Но зазвонил телефон – его мобильный телефон.
- Здравствуйте, товарищ майор. Это Кирилл Мосин вас беспокоит…
- Да, я слушаю. А вы…?
- Я – коллега покойного Григория Мягковича.
Следователь вытянулся в струнку, напрягся, ибо почувствовал, что сейчас, пожалуй, самая важная минута в этом уголовном деле. Откуда-то внутри появились силы.
- Говорите, я внимательно вас слушаю.
- Я сейчас подойду к вам. Я готов дать показания…
Майор услышал, что голос свидетеля подрагивал. Было ясно, как день, что Мосин решился на это на свой страх и риск, что он делает это исключительно ради справедливости, ради памяти Григория. И в этот миг служитель Фемиды преисполнился к нему уважением и благодарностью в высшей степени этого слова.
- Спасибо. Я жду вас.
Хотел сказать «я тронут», но сдержался. Всё-таки при исполнении. А ведь по-человечески и правда тронут.
- За неделю до случившегося я случайно услышал разговор Железняка по телефону с кем-то, - начал Кирилл.
- И о чём он говорил? Что вас так насторожило, что вы решили, что это может быть как-то связано с тем несчастным случаем?
И Мосин рассказал всё, что знал.
…Полутёмная раздевалка со шкафами для сменной одежды. Вадим стоит в полуоборота к выходу, почти спиной. Кирилл стоит у дверей, но его не видно. Он хотел зайти, чтобы достать из своего шкафчика деньги, но остановился, услышав голос Вадима.
- Не переживайте. Скоро его не станет. Я вам обещаю… Да, я всё для этого сделаю… Да кто подкопается? Некому. Уж тут всё будет шито-крыто…  Скоро, уже скоро… - неприятный хохот. – Вы узнаете об этом первыми… Да Гришка предсказуемый, как понос после слабительного. Осечки не будет.
Железняк выключил мобильный и выговорил в пустоту:
- Извини, Гриш. Ничего личного. Все мы смертны. Кто-то раньше, кто-то позже…
Савицкий быстро всё зафиксировал и запустил дело в ход. Теперь арест, а дальше будет легче. И всё благодаря Кириллу Мосину, удивительному человеку, каких сейчас почти не осталось.

***
Вадим сидел в камере и всё думал. А что ему ещё оставалось делать?
«Суки!.. Суки! Суки!» – кипело внутри. Впервые в жизни он понимал, что теперь лох – это он. Ну, как же он мог попасть на эту удочку, как же его так скоро спеленали? Сейчас надежда одна на Барашина. Этот малый оказался его знакомым, который ему много чем по жизни обязан, а, значит, и вытащить из этого дерьма обязан.
- Задержанный Железняк! – раздался в абсолютной тишине нудный голос молодого стажёра.
Вадим подошёл к дверям камеры и увидел в приоткрытое окошечко наглую морду стажёра Воробьёва.
- Чего? На выход?
- Ага! Щас! Размечтался! – хохотнул Воробьёв. – Тут такая тема: короче суд будет. У товарища майора на тебя факты появились. Так что морально готовься. Адвоката твоего уже вызвали. Я предупредил. Через двадцать минут за тобой конвоир придёт.
Стажёр ушёл, довольный собой.
«Чёрт!.. С-суки!.. Ч-чё-орт!.. – Железняк стал метаться по камере, как дикий зверь по клетке, пытаясь выпустить пар и не придти в отчаяние раньше времени. Через пять минут вернулся рассудок. – Так: кто? Ведь всё чисто сработано. Где косяк?..».
Вадим опустился на пол и прижался спиной к холодной стене. Он стал отматывать время назад, по шагам пытаясь восстановить цепь событий до смерти Мягковича. Надо было найти прореху, тогда будет ясно, как вести себя сейчас. И отматывать придётся далеко.
«А, ч-чёрт!» - вздрогнул мужчина. Перед глазами то и дело возникал образ любимой супруги, её глаза в то мгновение, когда пришёл следователь и забрал его сюда. Её глаза… Чёрт возьми, нет ничего дороже этих прекрасных глаз!.. И нет никого родней и ближе её и детей, которых она ему подарила, ему, недостойному, так глупо попавшемуся в лапы правосудия.
- Железняк, на выход! – крикнул конвоир. – Руки за спину!
А что было дальше? Да просто всё. Майор Савицкий отчеканил судье своё ходатайство об избрании в отношении задержанного Железняка меры пресечения в виде ареста, потом на шикарном юридическом языке объяснил, для чего это нужно – чтобы подозреваемый Железняк не смог влиять на свидетелей и вдову и далее в том же духе.
Вадим сверлил взглядом Барашина. Тот только виновато пожимал плечами, несколько раз попытался протестовать, но оба раза его протест был отклонён. В итоге следователь добился своего, и Вадим был арестован.
«Рано радуешься, - думал Железняк. – Рано… Это только промежуточная победа…».
И всё же было какое-то ощущение того, что не просто так всё это странное стечение обстоятельств, что будто кто-то всё это специально затеял, чтобы провести какую-то свою игру.

***
Вечер вторника, но стол не накрыт, на нём не лежат карты, и нет приятных закусок на отдельном столике. Дарина отменила вечер, наверное, впервые за много лет. Причины были вескими. Мужа арестовали, а сын в больнице. Последние дни изрядно вымотали женщину, и если бы не дочь, то она бы, вероятно, сошла с ума. Ведь душу ко всему прочему терзали переживания морального толка.
- Мам, а я Мишке ещё бумаги принесла и ручек, - Яна решила отвлечь мать от тяжёлых раздумий. Они были такими тяжёлыми, что, глядя на неё, девушке становилось как-то совсем не по себе. – Жалко, что он в художке не доучился. Он же у нас большой художник.
- Мой дедушка, ваш прадед, художником был. Такие картины удивительные писал… - с ностальгией выговорила Дарина.
- А сейчас где эти картины? – осторожно спросила девушка.
- Кажется, в фондах музея. Или в архиве.
- Вот бы посмотреть… - мечтательно выговорила Яна.
Тёплую беседу матери и дочери прервал звонок в дверь. Обе переглянулись и подумали, кто бы это мог быть.
Дарина пошла открывать.
- Душечка…?
На пороге стояла Регина. На этот раз она была в более скромном платье.
- Дариночка… - и женщина крепко-крепко обняла подругу. В эту минуту всё то, что говорила ей Агата, отошло на второй план. – Милая моя, как ты?
- Нормально, Регина. Всё в порядке, - Дарина постаралась сделать бодрое лицо, но вышло неубедительно. Тихий голос, скованные движения, опущенные глаза. – Пойдём в гостиную.
Увидев мать в компании одной из подруг, Яна выговорила:
- Мама, я у себя буду.
- Как Мишенька?
- Поправляется.
Женщины присели на тот самый диван, где ещё минуту назад шёл совсем другой разговор, но тоже касающийся Миши.
- Как себя чувствует?
- Уже намного лучше.
Рубан тяжело вздохнула.
- Господи, ну, как же это плохо, когда с нашими детьми такое случается… - она чуть не заплакала.
- Душечка, ну, не надо так. Я же говорю, что всё уже нормально.
- Но ведь могло не быть, Дарин?
- Могло, - Дарина резко увела взгляд. Да, она знала, что большая часть вины за случившееся лежит именно на ней.
- Прости… Прости-прости, Дариночка, - спохватилась Регина и обняла подругу. – Тебе итак сейчас нелегко, а тут ещё я со своей моралью.
Дарина решила промолчать в ответ. Конечно, ей было приятно, что среди её знакомых есть такой чуткий и понимающий человек. Но с другой стороны эта поддержка только бередила раны.
- Мама, - послышался голос Яны. Девушка стояла на пороге гостиной. – Тут к тебе пришли…
Агата и Тимофей неторопливым шагом вошли в гостиную. Сегодня они, как и Регина, были одеты непривычно просто.
Яна удалилась.
- Тимош, я же говорила, что сегодня…
- Я помню. Я не за этим. Дарина, ты скажи, может быть, что-то надо? Мы поможем, - начал игру Деркач.
- Спасибо, но пока не надо.
Тимофей опустился на диван рядом с Дариной, Агата – рядом с Региной.
- Ты какая-то сегодня бледная… Дарина, с тобой всё в порядке? Ты здорова? – Тимофей осторожно коснулся её подбородка и заглянул в лицо.
- Да, я же сказала, что всё в порядке, - дёрнулась Дарина.
Регина напряглась и вцепилась взглядом в разворачивающуюся ситуацию. Агата еле сдерживала улыбку.
- А, по-моему, ты себя обманываешь… За мужа беспокоишься, за детей. А когда о себе подумаешь? – Тимофей заботливо погладил Дарину по руке, стараясь вложить в тот жест как можно больше поддержки, сочувствия, теплоты.
- Не сейчас, - она хотела ответить грубее, но вышло вяло. Всё-таки Валету удалось достичь своей цели.
Душечка нервно заёрзала. Из глаз полетели искры, но она старалась себя сдерживать.
- Дарина, хватит с огнём играть. О себе надо заботится. Здоровье – это не шутки. Я же вижу, что ты устала.
Жест Тимофея становился всё более и более навязчивым, и эффект – всё более и более заметным. Регина кипятилась, а Дарина сдавала позиции.
- Дарина, ты ж не железная, чтобы постоянно держать себя в руках и казаться сильной. Зачем и для кого?.. Ни к чему это, - подлила масло в огонь Агата, решив, что пора и ей вставить своё веское слово, чтобы не быть в роли стороннего наблюдателя, что всё-таки, согласитесь, подозрительно.
- И я о том же, - подхватил Деркач.
Мгновение, и Дарина опустила голову на плечо Тимофея. Тот дружески её обнял, но этого было вполне достаточно, чтобы Регина дошла до нужной кондиции.
- Ты прав. Я действительно устала, - Дарина чуть прикрыла глаза, а тем временем ловкие пальцы Тимоши занимались обманом зрения. Со стороны могло показаться, что он нежничает с женщиной, ласкает её. Даже Агате на миг так показалось, но уже в следующий миг она поняла, что брат Валет её раскусил и играет комедию не только перед Дариной, но и перед Региной.
Колесина подмигнула Рубан и выговорила:
- Мы с Душечкой отлучимся на минуту.
Женщины вышли в прихожую.
Регина заплакала от досады.
- Видела? – холодно спросила Агата.
- Да… - тихо всхлипывала Душечка, давясь горькими слезами.
- Теперь веришь?
Рубан кивнула.
- А дальше как?..
- Твоё дело, - безразлично выговорила Колесина и развернулась, чтобы вернуться в гостиную.
- Агата, я туда не пойду, - всхлипывала Душечка. – Я не хочу… Агата, я придушу её, понимаешь?.. – и снова слёзы.
- Домой иди. Я скажу, что тебе позвонили по делам, и тебе пришлось уйти.
- Спасибо… Спасибо тебе. Ну, я пошла.
- Аривидерчи!..

***
Светлана сидела на диване, пожав под себя ноги, и вспоминала события последних месяцев жизни супруга. Она пыталась вспомнить что-то, чему не придала поначалу никакого значения. Увы, пока зацепиться было не за что. Эмоции выбрасывали совсем не туда. Женщина вспомнила знакомство с Григорием, первый поцелуй, свадьбу, рождение детей. Младшей – дочурке – было всего 4 года. Успела ли она запомнить отца? Успела ли почувствовать его любовь так, чтобы через годы рассказывать об этом своим детям?..
Из глаз снова брызнуло и потекло по лицу, размякшему и изжаренному от слёз.
Нет, всё это не то. Нужно попытаться отмотать время назад и вспомнить в подробностях те дни, которые предшествовали гибели мужа. Что там было?..
Память, ну, что же ты опять играешь в прятки?..
И тут какая-то неведомая сила заставила Светлану одеться. Она вышла из дома и пошла, куда вели её ноги. Как в тумане, как во сне – женщина всё брела, брела куда-то. Когда очнулась, оказалось, что стоит на коленях в церкви у иконы Богородицы.
Она не чувствует ног, она не чувствует никакой боли, и сердце понемногу успокаивается.
Звуков в церкви было мало. Только странное ощущение вечности. В эту вечность ушёл её муж, её Гриша, с которым они прожили двенадцать лет.
Светлана повернула голову направо, потом налево. От икон веяло какой-то тихой божественной мудростью, спокойствием и смирением. Трещали горящие свечи и источали дурманящий и оглушающий запах, от которого приятно кружилась голова.
Женщина вспомнила, как последний раз в жизни видела супруга. И странным было это ощущение – вдруг понять, что сейчас его закопают в сырую землю, и уже больше никогда не увидишь его, никогда. Только на фото и в памяти. И ещё во сне иногда…
Это было совсем недавно. Очень свежие воспоминания, от которых дома она выплакала все слёзы. Но сейчас в церкви как-то всё отошло на второй план: и страх от внезапной утраты, и ненависть к лживым коллегам, и отчаяние. Здесь, в церкви, незримой божественной энергией, казалось, душа Светланы была очищена от всей грязи и смрада последних дней. Ушло всё лишнее, что так её тяготило, от чего душа болела и маялась. И пришло важное: ни к чему ковыряться в памяти, ни к чему бередить душу. Придёт время, и Господь расставит всё по местам. А сейчас он даёт силы преодолеть очередное испытание. Ни к чему мучить себя. Дети – о них заботиться надо. И пусть они видят сильную мать и растут с доброй памятью об отце.

***
1987 год.
Нина боялась за дочь. Дарина всегда рвалась к приключениям, к ярким эмоциям, к активной жизни, полной опасностей. Нина переживала, что однажды это может очень плохо закончиться.
- Дарина, - едва дочь вошла в гостиную, женщина тут же отложила в сторону книгу.
- Чего, мам? – остановилась девушка. Она вошла в гостиную, только чтобы взять том «Большой Советской энциклопедии» для подготовки к семинару.
- Присядь. Мне нужно кое о чём с тобой поговорить? – Нина заговорщически подалась вперёд.
- Мам, мне заниматься нужно.
- Дариночка, я хочу с тобой поговорить, пока не пришёл отец. По-женски.
Дарина нехотя присела на диван рядом с матерью.
- И о чём ты хотела поговорить?
Нина внимательно посмотрела на дочь, думая, с чего лучше начать.
- У тебя есть молодой человек?
- В каком смысле? – опешила Дарина.
- Я имею в виду, есть у тебя человек, которого ты любишь, с кем ты хотела бы построить в будущем семью?
Девушка несколько секунд пыталась осознать, для чего мать решила начать с ней такую странную беседу, и главное – почему так вдруг? Хотя, конечно, вроде давно пора, но всё равно как-то неожиданно это произошло.
- Я не знаю.
- Дарин, отец прав. Тебе нужен настоящий мужчина, который сможет тебя защитить, - Нина провела рукой по пушистым светлым волосам дочери.
- Я и сама могу за себя постоять.
- Это да, - решила не вступать в конфликт Нина. – Вот только и о будущем нужно подумать. Ведь придёт время тебе создавать свою семью, делать нас с отцом бабушкой и дедушкой. Ты знаешь, как я уже жду того времени, когда буду нянчиться с внуками. Докторская у меня почти готова. Через год защищать буду…
- Мам, я не знаю… - ещё больше смешалась Дарина.
- Ну, ты же понимаешь, что твои друзья – никто из них не сможет стать твоим спутником жизни?
- А к чему это ты клонишь? – дёрнулась девушка, уязвлённая замечанием матери.
- В нашем подъезде живёт замечательный парень. Он из прекрасной семьи. Воспитание, манеры… Я ему очень доверяю.
- Это со второго этажа, что ли?
- Да. Он очень хороший человек, он надёжный и сможет тебя защитить. Я ему доверяю.
- Зануда! – буркнула Дарина и готова была уйти, но Нина её остановила.
- Не торопись с выводами. Лучше присмотрись к нему, пообщайся. Только не отталкивай.
- Давай я уж как-нибудь сама решу, как мне и к кому относиться, - не выдержала Дарина и повысила голос. Чтобы не грубить дальше и не ссориться с матерью, девушка поспешила уйти к себе.

***
«Кажется, пора», - решила Агата, сбросила с сигареты пепел, затушила её и отправилась «в гости» к Вадиму.
Были, конечно, и волнения, и переживания, но она знала, что это недобрые советчики, и старалась их гнать подальше. Ведь только уверенность в себе, чуткость к собеседнику и острый ум способны претворять мечту в реальность.
Вадим был подавлен – это мог определить даже самый плохой психолог. И всё же он старался держаться бодро. В нём ещё была надежда на положительный для себя исход. И вместе с тем она мешалась с раздражением в отношении адвоката Барашина, который столько обещал, но по сути ничего не делал. Чтобы лучше понять то, что он сейчас чувствовал, давайте немного отстранимся от этой ситуации и вернёмся в тот день, когда его арестовали.
- Как ты допустил это? – строго спросил Барашина Вадим.
- Вадим Олегович, я только адвокат. Я – не Господь Бог, который всё знает и всё видит, - промямлил юрист.
- Ты должен был предусмотреть все варианты, а не сидеть у себя в офисе и жрать дармовой кофе, - Железняк затушил сигарету и погрузился в себя.
Барашин замешкался, не зная, пора ли ему делать ноги или лучше ещё посидеть и подождать.
- А что мне теперь делать? – робко спросил он.
Вадим медленно поднял взгляд на адвоката, очень тяжёлый взгляд, который давил и заставлял сжаться в комок, чтобы занимать как можно меньше места в пространстве.
- Сам подумай.
- Вадим Олегович, что мне сейчас делать? – испуганный голосом залепетал Барашин.
- Вытаскивать меня из этого дерьма. Ты всё знаешь, поэтому делай, что должен.
- А если…
- Не может быть никаких «если», - перебил его Вадим. Его взгляд леденил душу.
Барашин облизнул пересохшие от страха губы.
- Иди, пока я тебя не придушил.
Железняк тайно надеялся на сообразительность Барашина. Если одна сторона ситуации теперь стала ясна, то другая по-прежнему была в тени. И ничего нельзя было сделать, никак нельзя было прояснить. Потому что это было болото, в котором он увяз. И не дай Бог, пострадает его семья…
Агата присела напротив Вадима. Тот курил и, казалось, визит Колесиной не очень его удивил. Или, по крайней мере, он не был тем, что может взволновать его в данный момент жизни.
- Помощь нужна? – вдруг спросила женщина, прикурив сигарету.
Мужчина резко поднял на неё глаза.
«Угадала», - улыбнулась про себя Агата.
- Поглумиться пришла?
- А можно? – усмехнулась Колесина. – Вообще-то я к тебе по делу.
- По какому ещё делу? – Вадим выразительно раскинул руки, указывая на своё незавидное положение. – Пришла она…
- Помочь могу. Если надо, конечно, - ненавязчиво начала Агата. – Жене-то твоей на тебя наплевать. Она и не думает тебе помогать, - и, сделав крепкую затяжку, выдохнула густой клубок дыма.
- А это не её дело – мне помогать, - Железняк смахнул пепел с сигареты.
- А что тогда её дело? С другими мужиками в постели кувыркаться? – сиронизировала Колесина и снова сделала затяжку. Попутно она следила за реакцией Вадима. Тот промолчал, но было очевидно, что сказанное его сильно зацепило. – Ты скажи, если что-то надо. А то, знаешь, на твоего Барашина надежды мало. Не верю я этому прохвосту.
- И чем ты хочешь помочь? – чуть подался вперёд мужчина.
- Денежные переводы интересуют?.. Могу устроить, - Агата игриво подмигнула.
Железняк сделал затяжку и выговорил:
- Не надо.
- Почему?
- Как бы хуже не было.
- Ну, как знаешь, Вадим. Моё дело предложить, - Колесина демонстративно взяла клатч и собралась, было, уходить.
- Я не отказываюсь. Но это пока…
Агата понимающе кивнула. Значит, ей нужно будет придти ещё раз. А, может быть, и два. Пока Железняк не созреет и не решит принять её помощь. А вот сегодняшний её визит добавил ей баллы в его глазах и опустил Дарину. Вадим был очень ревнив.

***
Штрих, ещё один, закорючка, прямая, точка, снова штрихи. Чёрная гелевая ручка энергично плясала по листу бумаги, оставляя на нём странные сюжеты. А, впрочем, почему странные? В этом возрасте многие парни зачитываются фантастикой, вот только не каждый рисует героев и фантастических чудовищ.
Миша старательно, с ювелирной аккуратностью вырисовывал даже самые мелкие детали. Это его успокаивало.
Мать и сестра вошли в палату. На противный скрип открывшейся двери Миша резко поднял взгляд и оторвался от рисования.
- Значит, отца не выпустили, - тут же сделал вывод.
- Он просто не смог придти, - брякнула Яна первое, что попало на язык.
- Врёшь. Зачем? – Миша с осуждением посмотрел на сестру.
- Он арестован, Миша, - Дарина решила признаться. Она была у мужа на следующий день после ареста. Его грустные глаза, уставшее лицо… Он старался казаться сильным и уверял, что всё будет хорошо. А она стояла и не знала, что сказать ему. Он ни разу не вспомнил, за что его задержали и арестовали. И Дарина чувствовала, что он действительно виновен в смерти Мягковича. Тогда что значит его «всё будет хорошо»?.. Дарина была потеряна в этой ситуации. Муж-убийца… Да нет, это как будто не о нём, и вся эта история с арестом – страшный сон, который скоро закончится.
- Значит, отец, правда, кого-то убил?
- Я не знаю, Миша. Не знаю, - осторожно выговорила Дарина и присела на стул рядом с кроватью сына. Она не хотела об этом думать, каждый раз одёргивая мысль, будто руку от очень горячего чайника.
Миша всё понял, но на этот раз промолчал.
- Как ты? – вновь вступила в разговор Яна. – Не сильно тебя тут уколами мучают?
- Ерунда, - отмахнулся Миша. – Мне не больно. Мне выздоравливать надо и поскорей отсюда.
- Миш, тебе долечиться нужно, - взволнованно выговорила Дарина и коснулась руки сына. Это забота и беспокойство мгновенно передалось Мише, и ему стало как-то неловко, не себе и, наверное, даже стыдно перед матерью.
- Всё равно не стоит мне здесь задерживаться. Я лучше дома лечиться буду.
- Доктору виднее.
- Мам, доктор этот… - парень жутко скривил лицо.
- Какой же ты у меня ещё маленький, - рассмеялась Дарина и обняла сына. Тонкий запах её духов стал заполнять лёгкие. Как уже почти взрослому Мише не нравились эти телячьи нежности. Но сейчас, в этот самый момент, было в них что-то такое особенное, за что он не стал огрызать на мать, а даже растрогался.
Минут через пятнадцать-двадцать Миша снова остался один. Только ручка и листок бумаги, лежащие рядом на тумбе, манили его в мир творчества, но…
- Можно…? – на пороге палаты стоял доктор Станислав Дровник.
- А у меня разве есть выбор? – иронично спросил Мишка.
Дровник вошёл и занял то место, где ещё недавно была мать пациента.
- Я хочу с тобой серьёзно поговорить.
- Говорите, а я послушаю, - хмыкнул парень.
- Михаил, не дури. Ты же взрослый человек. Я к тебе как мужчина к мужчине. Понимаешь?
- Понимаю, - кивнул Мишка. – Чего ж тут не понять. Говорите.
- Я ведь догадываюсь, за что тебя порезали.
Мишка, было, встрепенулся, чтобы возразить, но доктор не дал ему вставить слова.
- И не говори, что на нож упал или случайно себя полоснул. У меня опыт жизненный. Я, по хорошему, должен был в милицию сообщить… Не сообщил.
- И что вы хотите этим сказать?
- Да ничего, Михаил, - вздохнул Станислав и продолжил. – Я просто хочу, чтобы ты подумал. О себе, о жизни. Я не буду тебе прописные истины озвучивать. Сам понимаю, что они тебе уже оскомину набили.
Мужчина говорил как-то просто и понятно, без морали, по-человечески, и поэтому Миша с охотой его слушал.
- Придёт время – сам всё поймёшь. Жизнь-то ведь она совсем короткая…
Парень вопросительно посмотрел на доктора.
- Я сыновей потерял, жену потерял.. дураком вроде никогда не был да и как умный не слыл… Но вышло так, что теперь я один. Вот так вот вышло… У тебя замечательная мать и удивительная сестра. Береги их.
Дровник ушёл, заронив в душу Мишки кое-какие зёрна. Конечно, чтобы они взошли, должно пройти время. А пока он всё тот же, каким его вырастили родители.

***
1998 год.
Пустырь в районе мыса Артур. Слышен шум моря, и его солёный воздух так и лезет в лёгкие, и во рту появляется вкус прибрежных камней и морской травы.
Две машины чёрного и серого цвета подъехали почти одновременно. Из них вышли четверо в длинных пальто и двое в кожаных куртках. На многих красовались чёрные очки.
Две группы мужчин стояли друг напротив друга со смурными лицами. Радоваться было нечему. Лёгкий ветерок запаха крови касался их грубых небритых щёк. Кто-то курил.
Из серой машины доносилась довольно весёлая музыка – песня популярной тогда поп-группы «Комбинация»:
Бухгалтер, милый мой бухгалтер.
Вот он какой, такой простой бухгалтер…
- Заглохни, - шикнул Ферум и резко взглянул на молодого человека, стоявшего около той машины.
- А? – дёрнулся парень.
Ферум ловко вынул пистолет из кобуры и пальнул куда-то вверх.
- Я дважды повторять не буду.
Спустя мгновение на пустыре образовалась тишина, нарушаемая только звуками моря.
- Мы всё сделаем, Ферум, - выговорил мужчина из серой машины. Очки его томно поблескивали на солнце, как и голова, лишённая волос.
- Вот общак, - Вадим протянул мужчине чемодан. – Здесь часть. Этого должно хватить.
Лысый взял чемодан, положил его на холодные камни и приоткрыл.
- Емеля, какого чёрта? Ветер, - буркнул Ферум.
- Деньги счёт любят, - хихикнул лысый.
- Деньги уже я посчитал. Этого на всё хватит. Место на кладбище, гроб, венки, поминки, памятник. Памятник из габбро заказывай. Дизайнеру хорошо заплати… Да там ещё Милене останется. Успокоить её надо.
- Успокоить – успокоим. Не вопрос. Волчак меня просил о Милене заботиться в случае чего. Как чувствовал…
- Значит, так тому и быть, - хмыкнул Ферум. Емеля ему не то чтобы не нравился. Он просто считал, что Емеля не достоин быть преемником Волчака, не достоин.

***
- Товарищ майор, разрешите? – Воробьёв постучался в дверь и тут же вошёл.
- Проходи, Сереж. Ты по делу или…? – Савицкий, признаться, был рад появлению своего стажёра. Текущие дела за полдня довели буквально до тошноты, и надо было отвлечься, чтобы не вырвало.
- Не знаю. Наверное, и так, и так, - пожал плечами Воробьёв и присел напротив. – Товарищ майор, я думаю, вам это будет полезно узнать.
Савицкий с прищуром посмотрел на своего подопечного cтажёра.
- Ну, выкладывай тогда.
Сергей не ожидал, что дело пойдёт как по маслу, и в первые мгновения смешался.
- Странная семейка эти Железняки, - начал жевать Воробьёв, подавляя в себе сарказм, желчность, язвительность и прочие неприятные на вкус чувства. – Муж-то у нас сидит, а вот жена…
- Что: жена? – Савицкий взволнованно подался вперёд.
- … того … жена. Тоже…
- Что: тоже?
- Промышляет, - Сергей старался вложить в свою речь как можно больше важности и в тоже время старался быть несколько небрежным, как было принято у настоящих профи, но получалось из рук вон плохо.
Андрей внимательно смотрел на стажёра.
- Аферистка она, - почему-то прошептал Воробьёв. Он чувствовал, что ведёт себя как пацан, но ничего не мог с собой поделать. – Людей честных на деньги разводит. Картёжница. При ней шулер и всякие тёмные личности.
- Откуда информация?
- Как откуда? Всё проверено. Соседа моего она трижды спеленала как младенца. А представляете, товарищ майор, сколько людей она уже вот так же обчистила?
Савицкий задумался.
- И как давно она этим занимается, ты не знаешь?
- Говорят люди, лет восемь, не меньше… Да, не важно, как давно. Важно, что это до сих пор продолжается. И надо что-то с этим делать.
Пауза повисла в воздухе противным обертоном. Сергей ждал реакции. Лицо товарища майора принимало странные выражения. Трудно молодому и неопытному Воробьёву было понять, о чём сейчас размышлял его начальник. А любопытство его съедало, ой, как съедало!..
- Серёж, если я правильно понял, ты считаешь, что эта информация будет полезна для дела об убийстве Григория Мягковича? Ты считаешь, что факт убийства и незаконная деятельность гражданки Железняк каким-то образом связаны?
- Товарищ майор, я не знаю, как считать. Но мне кажется, что это может иметь какое-то отношение, что нельзя исключать этот вариант. А почему это может быть – решать вам.
- Серёжа, а ты сам-то когда начнёшь головой работать? Ведь и самому однажды придётся принимать решения, - сейчас Савицкий был очень похож на учителя по математике, который хочет подсказать двоечнику у доски правильный ответ, а тот не может или не хочет его понимать.
- Не знаю я, товарищ майор. Моё дело было вам рассказать то, что я знаю. А поможет это делу или нет… - парень пожал плечами.
- Ладно, - вздохнул Савицкий. – Я проверю твою информацию, а ты пока подумай, как в этом деле можно воспользоваться ловлей на живца. Потом с тобой поговорим об этом.
- Разрешите идти, товарищ майор? – приподнялся Сергей.
- Разрешаю.
Воробьёв ушёл.
- Промышляет… - повторил Савицкий словечко своего подопечного и нервно хохотнул, потом достал сигарету, зажигалку и закурил.

***
1994 год.
Вадим открыл бутылку воды, полил на нож, потом завернул его в тряпку и сунул в карман кожаной куртки, полил на руки. От пробирающего до костей холода мышцы сводила жуткая судорога.
«Теперь домой», - подумал Вадим и тут же вспомнил про нож. Нужно было избавиться от него. В приключенческих книгах, которые он читал в детстве, от оружия преступления избавлялись, закапывая его.
Вадим ткнул его в землю – твердая, мёрзлая, глубоко её не вскопаешь. Значит, нужно избавиться от ножа как-то иначе.
«Ч-чёрт!..» - тяжело вздохнул Железняк. Меньше всего ему сейчас хотелось думать об этом. Хотелось просто по-человечески домой, к семье.
Можно было бы утопить, но ведь море ещё покрыто льдом. Подумал-подумал и решил идти домой так. Сутки ничего не изменят, а там видно будет.
Приехал домой. Яночка ещё в садике. Дарина занимается переводами, чтобы не скучать во время декретного отпуска. Она переводит какую-то детскую книжку.
- Как ты себя чувствуешь? Не устала? – Вадим обнимает супругу за плечи и целует в щёчку. – Может, отдохнёшь?
- Ещё немного, и отдохну, - улыбается Дарина. Она рада, что муж, наконец, дома, но нужно довести предложение до точки.
Мужчина присел на соседний стул и с нежностью стал любоваться на неё, удивительно красивую и самую лучшую женщину на свете.
- Ну, вот и всё, - Дарина с радостью отодвинула в сторону все бумаги.
Вадим подошёл к супруге, присел и обнял её, прижавшись к животику.
- Как мы поживаем?
- Хорошо, - ответила Дарина и просияла.
Ответил и будущий сын четы Железняк, легонько толкнув маму ножкой.
Супруги рассмеялись.
- Мой маленький…
Вадим поглаживал супругу по животику и думал, что только сегодня вот этими руками он убил человека. Эти руки, бывшие ещё некоторое время назад в крови, теперь обнимают эту удивительную женщину.
А Дарина не знала об этом. И не должна была знать. Ребёнок появится через месяц, и надо сделать всё, чтобы она не узнала. А менты точно его не возьмут. Следы он умел заметать великолепно. А в данном случае всё вышло даже слишком удачно. Да, впрочем, Вадим не собирался убивать, просто так вышло – другого выхода не было… Мотивы? Нет, за мотивы его не посадят, улик нет, и, значит, он чист.

***
Tombe la neige.
Tu ne viendras pas ce soir
Tombe la neige.
Et mon coeur s’habille de noir.
В квартире семьи Железняк играла волшебная французская музыка, Эдит Пиаф и Шарля Азнавура сменила «Ностальгия» Джо Да Сена. В такт музыке развевался тюль в гостиной, и подрагивала скатерть на круглом столе.
В лёгком шёлковом платье и фетром на плечах на диване полусидя-полулёжа находилась Дарина. В её руках был изящный мундштук с сигаретой. Изредка она делала затяжки и всё думала, думала, думала о чём-то. Ленивое настроение мешало работать над очередным художественным текстом, который в срочном порядке нужно было перевести.
Листы на столе под ноутбуком ворчали под порывами ветра. Работа двигалась, но как-то в этот раз медленнее. Летом вообще плохо работается.
Звонок в дверь разрушил идиллическое настроение. Дарина медленно приподнялась с дивана и пошла открывать.
- Кто?
- Майор Савицкий.
Дарина сделала лёгкую затяжку и щёлкнула замком. Дверь открылась.
- Здравствуйте, товарищ майор. Ну, что вам ещё надо? – женщина чуть подалась вперёд, что придало её интонациям небрежность с оттенком хамства.
- Может быть, вы меня впустите для начала? – никак не отреагировал следователь.
Женщина покачала головой и впустила нежданного гостя.
- Ну, теперь говорите, зачем явились? – с напором начала Дарина, едва за Савицким захлопнулась дверь.
Мужчина хохотнул.
- Следователь, уважаемая, здесь я.
- Может быть, вы и меня арестовать хотите? – сиронизировала Дарина и виртуозно закрутила в пальцах мундштук. – Тогда арестовывайте, в чем же дело стало?!..
Повисла пауза.
- Ладно. Проходите.
Через мгновение они оказались в гостиной. Женщина заняла исходную позицию на диване. Савицкий скромно присел на стул напротив. С минуту они молчали, глядя друг на друга.
- Я вас слушаю, - Дарина облокотилась на диван, выказывая тем самым своё пренебрежение визитёру.
«Хамка… Позёрша… Хотя вполне имеет на это право. А ты чего хотел, Савицкий? Чтобы она на шею тебе бросилась?.. Она тебя ненавидит. Ничего не изменилось» - подумал Савицкий.
- Жалобы на вас имеются, гражданка Железняк. Простите, как вас по имени отчеству? – майор решил говорить с ней в той же манере, в которой она стала себя вести.
- Дарина Евгеньевна.
«Что ему надо от меня?.. Хватило же наглости припереться сюда без предупреждения. Думал, я его тут жду?.. Сволочь! Ненавижу…» - подумала Дарина.
- Дарина Евгеньевна, жалуются на вас люди, и, как вы понимаете, следственные органы не могут не среагировать. Чем ответите?
- А на что жалуются? – женщина нагнулась к журнальному столику, на котором стояла пепельница, и сбросила истлевшую часть сигареты. Хотелось со всей дури стукнуть его этим мундштуком по голове и прогнать к чёртовой матери. Что он о себе возомнил?..
- Говорят, у вас тут притон. Карты. Азартные игры, Дарина Евгеньевна. Как не хорошо-о, - протянул Савицкий. Хотелось расшевелить её, завести и довести до точки кипения. Он давно хотел откровенного разговора, хотел расставить все точки над «i», но судьба разбросала их, и только сейчас снова свела. Вот только для чего – одному Богу известно. – Простых людей обманываете. Как можно?
Дарина рассмеялась. В своих кривляниях Андрей был смешон и жалок одновременно. Тогда не смог защитить её родителей, теперь на мужа протокол пишет и при этом ещё пытается делать вид, будто он – ангел воплоти.
- Сами виноваты, товарищ майор. Они сами сюда приходили, сами за стол играть садились. Я никого и никогда не заставляла… Простые люди, говорите? А чего же эти простые люди не отдавали себе отчёта, когда в это ввязывались?.. Головой думать нужно, а потом играть. Если играли, значит, было, на что, и, значит, не такие они уж и простые. Что мне ещё сказать?
- Дайте слово, что больше таких жалоб не будет, - майор состроил совершенно невинное выражение лица. И ему она верила когда-то, а он её предал… Ужасный человек.
- Иначе что? Вы говорите, говорите.
- Дарина Евгеньевна, я свято верю в вашу разумность.
- С такими вещами как разумность и понимание в наше время лучше быть атеистом.
- И всё же я верю…
- Ну, тогда верьте. Ваше право… У вас ко мне всё?
- Да.
- Тогда я закрою за вами дверь, - Дарина встала и пошла в прихожую. Майору ничего не оставалось, как последовать туда же. Тем более, что аргументов у него не было.
Савицкий через пару минут оказался на улице.
Как изменилась. Хотя вроде бы та же категоричность, та же прямолинейность, острый язычок. Сильная, будто львица, готовая броситься на защиту своих детёнышей. Она повзрослела, стала женщиной и матерью, она стала мудрее, и всё же в глубине её души засела странная тянущая боль. На ней как будто маска. Она устроила сейчас театр абсурда. Что с ней стало за эти годы, и чья в этом вина?

***
Ноябрь. 1993 год.
В тишине наступившей ночи было слышно мерное шуршание секундной стрелки. Круг, ещё круг, и так до бесконечности, и уже непонятно, где конец одно круга и начало другого. Это раздражает, как падающие из крана капли воды.
Дарина переворачивается с бока на бок, но сон не идёт. Вадима всё нет и нет. Ну, вот, она опять нервничает…
Прошла минута. Потом ещё одна. И ещё. И снова. И каждая как свинцовая пуля.
Звон ключей в замке.
Дарина приподнялась и направилась в прихожую.
- Ты чего так поздно? – взволнованно спросила женщина, чуть поёжившись от повеявшего из-за дверей холода.
- Собирайся. И Яну буди и одевай, - коротко выговорил Вадим и поспешил на кухню.
- Зачем?.. Что случилось, Вадь? Я не понимаю… - Дарина пошла за ним.
Вадим резко развернулся к супруге и отчеканил:
- Собирайся и собирай дочь. Возьми только самое нужное. Всё поняла? – тон его не допускал ни возражений, ни вопросов, а бегающие и нервно блестящие глаза свидетельствовали о том, что если она помедлит, то может случиться что-то страшное. И поэтому Дарина поспешила в детскую и начала одевать ещё спящую дочь, которой было четыре годика.
- Мамотька, а сто, узэ утла? – сквозь сон спросила девочка. – Ната отиваца?
- Надо, малыш, надо. Так папа сказал.
Тем временем Вадим извлёк из-под стола пистолет, проверил магазин и сунул его в карман.
Через пятнадцать минут семья Железняк уже находилась в машине. Вадим за рулём, Дарина на заднем сидении с Яной. Малышка дремала.
- Может быть, хотя бы сейчас ты мне объяснишь, что случилось? – спросила Дарина, едва они отъехали от дома. – И куда мы едем?
- Какая разница куда? Главное – подальше отсюда.
- Вадик, скажи мне правду. Что случилось?
А за окном машины проносилась непроглядная ночь с обнажёнными деревьями, уснувшими домами и светом ночных фонарей, окутавшего город ледяным шёлком.
- Нам уехать надо. День-два… Потом вернёмся.
Но этот ответ не удовлетворил женщину.
- Вадя…
Её настойчивость резала глаз самой острой бритвой. Надо было ответить, чтобы были силы ехать дальше.
- Да чёрт один из наших накосячил, мы за него вписались… Ерунда в общем, но те ребята нервными оказались… Лучше подстраховаться.
Дарине стало как-то не по себе. Внутри всё похолодело, и сердце стало стучать в ритм фразе: «Только бы ничего не случилось… Только бы ничего не случилось…».
Вадим вывел машину на главную улицу города – Светланскую.
«Не должны стрельбу начать. Не должны… Тут ментов полно. Погоня будет. Им же не выгодно… Не должны стрелять. Ну, не должны!..» - думал Вадим. Хвост за собой он обнаружил минуты две-три назад, но супруге говорить не стал. Он верил в лучшее, но сердце сейчас стучало как колёса самого скорого поезда, и адреналин застилал мозг, пытаясь его отключить.
- Вадик, ты помнишь, что нас уже четверо? – почему-то выговорила Дарина. Наверное, это была защитная реакция. – Ещё две-три недельки, и он шевелиться начнёт, - улыбнулась она. Так хотелось в эти страшные минуты думать о чём-то хорошем.
Испарина выступила на лбу Вадима, из глаз чуть не брызнули слёзы. Он чувствовал, он понимал, какой опасности подвергает в данный момент беременную жену и маленькую дочь.
«Только бы палить не начали! Только бы не начали!» - Вадим стал молить Бога, в которого не верил. Сейчас он балансировал на грани страха и агрессии.
Первый выстрел скользнул справа от машины – предупреждающий. Однако кодекс чести!..
- Ч-чёрт! – воскликнул Вадим.
- Мамотька… - Яна проснулась и крепко прижалась к матери. – Мамотька-мамотька, это сто?..
- Всё хорошо, малыш. Не бойся. Я с тобой, - Дарина стала успокаивать дочь, гладить её по спинке.
Вторая пуля ударила в багажник. Вадим нажал на газ. Яна плакала и сильней прижималась к матери.
- Мамотька, я боюсь. Мамотька, я боюсь…
- С-суки! – он гнал, что было возможности. На заднем сиденье была его четырёхлетняя дочь и любимая супруга, которая носила под сердцем их второго ребёнка.
И снова выстрел. Пуля пролетела в пятнадцати сантиметрах от головы Дарины, разбив заднее стекло. Женщина вскрикнула и пригнулась, закрыв собой дочь и сбросив с её пальтишка осколки.
- Там покрывало. Накройтесь им! – крикнул Вадим, пожалев, что раньше не сказал ей об этом.
Дарина быстро исполнила его требование.
Дальше стрельба шла очередями. Из-под покрывала женщина видела, как Вадим стреляет в ответ.
Один из выстрелов, и Вадим сдавлено всхлипнул, как зверь, и выстрелил в ответ. Судя по всему, попал в шину, потому что машина резко взвизгнула и затормозила.
Минут через пять они завернули в тёмный переулок. Яна по-прежнему плакала и прижималась к матери. Дарина целовала её в щечки, в макушку, приговаривая:
- Всё хорошо, солнышко. Всё хорошо. Больше нечего бояться. Всё хорошо. Не надо плакать. Мама с тобой. Мама рядом. Не надо бояться. Всё хорошо. Всё хорошо, моя девочка.
Тем временем Вадим пытался найти фонарик. Раненое плечо ныло.
Вот он. С его помощью он быстро нашёл аптечку.
Дарина, успокоив дочь, вышла из машины и отряхнула покрывало от осколков, накрыла им Яну и открыла переднюю дверь машины.
- Давай перевяжу.
Вадим извиняющимся взглядом посмотрел на неё.
- Снимай куртку. Надо обработать рану.
К счастью, оказалось, что пуля задела совсем чуть-чуть и прошла навылет, а, значит, не требуется хирургического вмешательства.

***
Андрей сегодня возвращался домой необычно рано. Солнце ещё светило, и жизнь вокруг била ключом. Только ему было грустно. Каждый раз, когда он проходил через двор дома, где жил, на него всегда нападала тоска, нападала и душила. Это была тоска о зря прожитых годах. Ну, не то, чтобы зря, но годам, прожитым в одиночестве, без любви. Да и было ли это жизнью? Это было существование.
Много лет назад он по глупости потерял свою любовь, не смог её удержать, не смог за неё побороться. Потом была Чечня. Кровь и боль, грязь и ад. В Чечне Андрей получил серьёзную травму – сустав собирали по осколкам, как в ювелирной мастерской. Потому он до сих пор хромал. Была у него в то время любовь. Сердобольная медсестричка пожалела и замуж за него вышла. Двух лет не прожили – не выдержала девушка. Развелись. И с той поры он один как перст.
Мужчина сделал ещё шаг и столкнулся с малышом, который резво ездил на своём трёхколёсном велосипеде по двору. Малыш поднял головку вверх и увидел большого дядю.
- Ой…
- Здравствуй. А тебя как зовут? – Андрей решил присесть на корточки, чтобы быть на уровне с мальчиком.
- Вова, - ответил малыш. – Дядя, я больсэ так не буду. Я обесяю, - постарался заверить взрослого дядю мальчик.
- Вова, я тебе верю. Ты не переживай. Только обещай мне, что будешь более внимательным. Обещаешь?
- Обесяю!.. А вы моей мамотьке не ласказэте?
- Нет, что ты. Если ты обещаешь, я никому ничего не расскажу.
- Тесна?
- Честно, Вов.
- Пасиба. А я обесяю, сто буду асталознее ездить.
- Молодец, - Андрей чуть взъерошил волнистые светлые волосы малыша и пошёл дальше.
Вот это жизнь. Ни семьи, ни детей. А ведь так мечтал об этом, так хотел. Не вышло. Ничего не вышло.
На полянке стоял деревянный стол с двумя скамьями друг напротив друга. За ним сидели старики и играли в домино.
«Наверное, и я так скоро буду играть…» - с грустью подумал Савицкий.
За столом сидел старик Матвей Петрович. Все знали, что у него нет семьи, все его жалели, а он держался гордо, не раскисал. Андрей понимал, что не сможет вот так же гордо держаться, потому что слаб душой, несмотря на то, что офицер.
На глаза стали наворачиваться слёзы. Как жить дальше? Стоит ли пытаться найти ту единственную, которая сделает его счастливым мужем и отцом, или лучше смириться?..
Савицкий медленно стал подниматься по ступенькам. Душный подъезд, где в стены въелся запах старости и безысходности, слёз, отчаяния, боли и немного любви. Была в его жизнь сильная любовь. Но он упустил её.

***
Сентябрь. 1988 год.
Дарина вошла на этаж, достала ключ и собралась, было, открыть дверь, но та распахнулась сама. Девушка вздрогнула. Что это значит? По спине пробежал неприятный холодок.
- Мам?.. Пап?.. – она вошла в комнату.
Тишина.
- Эй, вы где?
Дарина вошла на кухню и медленно стала сползать по стеночке. По телу прошла судорога, потом ещё и ещё. Ей стало дурно до тошноты. В голове зашумело. На глазах стали выступать слёзы. Хотелось кричать, но голоса не было.
На полу лежали её родители. В лужи почерневшей крови они казались ещё более бледными. Недалеко от них лежал связанный Андрей. У него был разбит нос и, кажется, сознание было помутнённым. Видимо, его сильно ударили или даже оглушили чем-то. Андрей смотрел на Дарину виноватым взглядом, и слёзы катились из его глаз.
«Это из-за него… - решила девушка. – Из-за него!..»
Дарину забило в истерике… Она не помнила, как вызвала скорую и милицию, как всё оформили, что она отвечала. Всё было точно в каком-то страшном дурном сне. И хотелось, чтобы он кончился как можно раньше. Но это продолжалось, потому что это было явью.
Морг, циничные речи патологоанатомов, хохоток оперов, запах спирта, перегара и противного больничного гноя, безжизненные лица родителей, навеки сомкнутые уста и закрытые глаза… Два гроба, куча венков, толпа людей с жалеющими взглядами. Но пройдёт день-два-неделя-месяц, и никто уже не вспомнит, что у двух кандидатов наук дочь осталась сиротой. Да, взрослая девушка, сама со всем справится. Зачем помогать?.. А сейчас они изображают сострадание…
Эти гробы Дарине и сейчас иногда снятся, и волна стыда начинает душить. И, кажется, что не стало их потому, что она не достаточно сильно их любила…

***
Ещё один день начинался для майора юстиции Андрея Савицкого. Прохладное утро раздражало. Привычные кофе и сигарета заставили крутиться шестерёнки в голове. Но мысли всё равно были спутаны.
- Разрешите, товарищ майор… - Сергей вошёл в кабинет начальника и тут же вручил ему папку. – Вот.
Савицкий быстро пролистал бумаги, поднял глаза на стажёра.
- Молодец. Быстро.
Повисла пауза. Воробьёв не мог понять, действительно ли товарищ майор доволен его оперативностью, либо это ирония.
- Товарищ майор, а вы с гражданкой Железняк общались?.. Ну, то, что я вам рассказывал…
- Серёжа, я не обязан перед тобой отчитываться о своих действиях, - резко проговорил майор. – Ты дал мне информацию, а как я буду её использовать, тебя это не касается. Усёк?
- Так точно. Извините… - смешался Воробьёв. Хотя ему было неприятно быть у майора на побегушках. Хотелось уже давно заняться реальным делом, по-настоящему. И Сергей сделал для этого первые шаги, о которых сейчас умолчал.
- На сегодня свободен, - Савицкий закрыл папку. Его взгляд выталкивал стажёра из кабинета. Настроение было не к чёрту. И, конечно же, он не заметил шального огонька в глазах Сергея. – До завтра. Завтра в десять.
Воробьёв только кивнул и быстро вышел. Тем более ему нужно было морально подготовиться к первому рабочему дню. Сергей по своей разработке проекта оперативных мероприятий устроился в частную детскую спортивную школу «Атлетика» тренером по стрельбе. Было и ещё кое-что, о чём Сергей решил умолчать. А что? Если майор мужик умный, должен сам обо всём догадаться.

***
Яна каждый день уходила гулять. Когда на Набережную, когда ездила на Санаторную или на Садгород. И каждый раз одна. Ей нравилось слушать шум волн, редкие крики чаек, шелест свежей листвы. Горячий солёный воздух попадал в лёгкие и наполнял всё тело невероятным ощущение свободы. В такие минуты думается гораздо легче, чем в душной квартире.
Яна сидела на Набережной, на ступеньках, уходящих в море. Босоножки стояли рядом с сумочкой. Её ступни ласкала холодная морская вода. С утра она ещё не успела нагреться.
Яна склонила голову и грустно смотрела на волны.
Рядом на ступеньки присел ещё кто-то. Девушка сразу это почувствовала, но поворачивать голову не стала.
- Когда я был маленький, и мне было грустно, я бросал в воду камешки, - послышался мужской голос, а через мгновение в воду один за одним полетели камешки. И каждый из них, ударяясь о ребристую от волн водную поверхность, создавал брызги. – Оп! Оп! Вот так!..
Яна не выдержала и взглянула на сидящего рядом. Он так заразительно смеялся.
- А, может, теперь вы? – парень широко улыбнулся девушке и положил в её маленькую ручку несколько камешков, только что подобранных неподалёку. – Ну, давайте!..
Яна неловко запустила первый камешек. На душе стало будто чуточку легче и веселее. Потом она запустила в воду второй, потом третий. Настроение подымалось пропорционально количеству камешков, попавших в море благодаря ей.
- А ещё настроение отлично поднимает мороженое, - подмигнул Яне молодой человек.
- А я не люблю мороженое.
- А карусели?
- И карусели.
- А что же вы любите?
- Природу.
- Тогда здесь не очень удачное место для отдыха. Слишком много людей, - сделал вывод парень.
- Да, - выговорила Яна и опустила глаза.
Повисла пауза. Секунды три, а, может, и целых пять говорило только море.
- Меня Сергей зовут.
- Яна.
«На контакт пошла – это хорошо, - подумал про себя Воробьёв. – Хорошо, что она красивая. Значит, это будет не только полезно, но и приятно».
Да-да, Сергей Воробьёв, стажёр следователя Андрея Савицкого, решил узнать правду о Вадиме Железняке ещё и из уст его дочери, а заодно и приударить за ней. Конечно, никаких серьёзных намерений. Добиться близких отношений, а потом расстаться с ней под каким-нибудь предлогом. Тем более опыт таких прожектов имеется.
- Яна, может, погуляем? Погода сегодня хорошая, - ненавязчиво предложил Сергей.
- Давай, - девушка надела босоножки, взяла сумочку, и они пошли в сторону Спортивной гавани. С моря доносились крики чаек, а из киосков, что были по правую руку, пахло поп-корном, беляшами и прочей вредной для здоровья ерундой. Когда они вышли к океанариуму, к ароматическому букету вредностей прибавился запах шашлыка.
Маленькие дети катались на машинках и ели сахарную вату, молодые люди громко смеялись и пили пиво. Тут же проходили и пары элегантного возраста, увлечённые друг другом и будто не замечавшие царивший бедлам.
Громко играла музыка. Это было что-то позитивное, энергичное, но с совершенно бессмысленным текстом. Впрочем, текст почти никто и никогда не слушает, а только трясёт холёным телом в ритм, и не более того.
Не проронив ни слова, парень и девушка дошли до спортивного комплекса «Олимпиец». Это было большое здание из красного кирпича, и Яне, когда она была маленькой, всегда казалось, что это какой-то завод.
- Яна, а ты когда-нибудь отдыхала на «Жемчужине»? – спросил вдруг Сергей.
- Нет, а это где? – оживилась Яна. Неожиданный вопрос подействовал на неё будто брызги холодной воды на едва ли проснувшегося человека.
- На Шаморе. Там камни такие шикарные!.. Удивительное место! Я там каждое лето отдыхаю… Людей там не много, как на пляжах Шаморы. Зато камни, море… Они такие ребристые – это от приливов. Сейчас покажу.
Воробьёв достал телефон и открыл папку с фотоснимками.
- Вот, смотри, - он специально увеличил картинку, чтобы было видно фактуру камня.
- Ух ты! – Яна была поражена.
Сергей показал ей ещё несколько снимков. Яна смотрела и всё думала о том, что же лучше: синица в руке или журавль в небе? Совершенно ясно, что этому Сергею она понравилась – Яна чувствовала это каждой своей клеточкой. Но с другой стороны девушка горячо любила совершенно другого человека, который … который сейчас просто был где-то в другом месте.

***
1987 год.
На дворе стоял март-месяц. Да, кажется, это был март. Они не спеша шли, держась за руки. Деревья стояли обнажёнными. Было прохладно. Лёгкий прозрачный ветерок развевал по ветру светлые волосы Дарины. Она улыбалась и была самой счастливой на свете.
Андрей не отрывал взгляда от своей любимой.
Под ногами хлюпал талый снег. Земля, ещё сонная и мёрзлая, напитывалась талой водой и казалась немыслимо мягкой. Светило солнышко, и земля будто потела в то время, как деревья дрожали. Им было зябко. Молодым тоже было зябко, поэтому через каждые десять шагов они прижимались друг к другу.
Весна рвалась в лёгкие, и хотелось нежности и любви. Тёплые лучи солнца, лёгкий ветерок, талый снег под ногами, пение птиц и запах пробуждающейся природы, встречающей утро жизни.
Расцветала и любовь двух молодых людей, понемногу начинали распускаться бутоны их чувств и, казалось, что впереди вся жизнь – счастливая, яркая, бесконечная.
Андрей помнил, как всё начиналось, как робкими шагами сбывалась его многолетняя мечта, и соседская дочь из семьи интеллигентов, девушка безбашенная стала с ним общаться, а потом полюбила его также сильно, как любил её он. Андрей помнил эту прогулку по весеннему парку, эти тёплые объятия в сырой и в то же время такой пронзительно нежной атмосфере ещё тихого парка, не проснувшегося после продолжительной зимы. Дарина тогда пыталась согреть дыханием замёрзшие пальчики, а он снял с себя шарф и обмотал её изящные кисти. Они долго сидели на скамеечке и мечтали о далёком будущем, которому не суждено было сбыться. Но тогда они верили в его реальность. Они хотели пожениться, родить троих детей, стать большими профессионалами в своих областях. Они верили, что их семья будет самой крепкой и самой дружной, и что они будут жить очень долго и умрут в один день. Они много хотели, но ничего не вышло, и всё, сказанное тогда на скамейке, ушло в далёкое прошлое, о котором уже вряд ли кто-то вспомнит. Да и зачем вспоминать? Что было, то прошло, и вряд ли повторится…

***
Вадим слушал Регину вполуха. Слова её казались такими знакомыми и такими чужими. Он слушал её скорей от скуки, нежели потому, что она говорила. Потом она ушла. В итоге оба остались удовлетворены тет-а-тетом. Душечке показалось, что её рассказ произвёл на мужчину сильное впечатление, что он был озадачен и поражён. Вадим был рад, что она, наконец, ушла, и кончилось это глупое бабье нытьё. Регина – ребёнок, но говорит она ровно то, что ещё недавно говорила Агата. А Агата – баба умная, хоть и стерва. И совершенно ясно, что есть в обоих этих визитах какая-то связь, какой-то подвох. Регине могло показаться… А, может, Агата на этом сыграть решила?..
Довольная собой Регина шла по улице.
- Душечка, здравствуй, - увидев подругу, Дарина заулыбалась.
Душечка скривила личико и по-детски пролепетала:
- Здравствуй. А я у твоего мужа была. Он всё-всё теперь про тебя знает, - хихикнула и поспешила удалиться, оставив Дарину в полном недоумении.
«Неужели придётся воспользоваться помощью Колесиной?..» - эта мысль колола сознание мужчины, будто ёжик для мытья посуды.
От размышлений Вадима оторвал противный голос, возвещавший о том, что пришла супруга. Мужчина под конвоем направился в специальное помещение, где был сегодня совсем недавно.
Дарина стояла, не решаясь присесть за стол. На ней было лёгкое платье, почти прозрачное. Сквозь нежно-голубую ткань он ясно видел белый лиф. Вадим не решался посмотреть ей в глаза. Но вот она подошла ближе. И ещё ближе. А Регина только что говорила, что она ему изменяет, что она спит с другим мужчиной, что она – плохая жена… И так странно было вспоминать эти обвинения, когда Дарина стояла совсем рядом. Да, он ревнив, но сейчас он не то, чтобы не верил в это, но готов был ей всё простить, только бы его освободили и отпустили к супруге, к любимой женщине, к матери его детей. И пусть это правда, но он чувствовал себя перед ней в сотни, в тысячи раз грешнее.
- Мишу … скоро выпишут… - сказала она и прижалась к нему всем телом.
Вадим обнял её. Руки его дрожали от волнения. Эта встреча казалась ему чудом, волшебством. Он не понимал, почему. Хотелось сейчас признаться ей во всём, встать на колени, покаяться, но зачем? Она такая солнечная, такая совершенная, и ни к чему сейчас изливать душу, источать свою душевную грязь перед той, что подарила ему столько добра и принимает его таким, какой он есть. Да, не время сейчас.
- Это хорошо… Я по нему скучаю, - выговорил мужчина, и внутри снова задребезжала струна. Хотел помочь сыну, но повёл себя как полнейший лох, и отсюда уже никак не поможет.
- Он зайдёт к тебе, когда его выпишут, - тихо проговорила женщина.
У обоих глаза застила слёзная пелена, но они тщательно старались скрывать это друг от друга.
Вадим запустил кисть в её волосы и стал жадно целовать.
«У меня самая лучшая жена… Самая лучшая…» - думал мужчина. Только вдали от дома под балластом грехов и мучимый разъедающей кислотой совести понимаешь, насколько любишь самых родных и близких людей, настолько готов простить им всё.

***
Спустя неделю.
Едва Сергей вышел от Савицкого, как зазвонил его мобильный.
- Ну, блин, только ушёл! Ну, что ещё? – недовольно забормотал про себя Воробьёв.
Однако на мобильном отразился совсем незнакомый номер. Парень замешкался.
- И кто же ты такой?
И Сергей взял трубку.
- Да.
- Здравствуй, Сергей.
- Здрасте, - опешил Воробьёв. – А вы кто? И откуда знаете, как меня зовут?
- Неважно. Главное, что я знаю, чего ты хочешь, и могу тебе в этом помочь.
- Не понял…
- Завтра приезжай на Коммунаров. Поднимайся к крематорию. На площадке перед ним будет стоять чёрный Land Cruiser. У тебя есть возможность поправить своё материальное положение и социальный статус. Я думаю, тебе не стоит отказываться.
- Угрожаете?
- Нет. Советую. Ты мне симпатичен, парень. Большое будущее тебя ждёт, если глупить не будешь… Жду тебя завтра в указанном месте в десять утра. Одного.
- А почему я должен вам верить?
- Проверь счёт своего мобильного телефона… До завтра, Сергей.
Короткие гудки.
По телу пробежал холодок, оставив за собой мурашки. Мурашки вызвали беспокойство. Пальцы задрожали. И всё же парень вызвал меню баланса телефона. Он не сразу понял, что появившиеся цифры – это действительно те деньги, что теперь были у него на телефоне. По его скромным подсчётам этих средств хватит на несколько лет вперёд, даже если ни в чём себе не отказывать.
- Меня купили… - вдруг осенило Воробьёва. Его едва не забило в конвульсиях. – Меня купили… - и страшно, и горько. Идти завтра надо. Потому что этот человек найдёт его, и может случиться что-то нехорошее. Интуиция била тревогу…
Всю ночь Сергей не мог уснуть. Только под утро задремал, и то ненадолго. Кофе взбодрило, но мороз выворачивал её тело в судорогах. Или это не мороз, а страх неизвестности?..
Сергей приехал и поднялся на указанное незнакомцем место. Почему-то в голове звучала услышанная когда-то в далёком детстве ария из оперы «Евгений Онегин»: «Что день грядущий мне готовит…». Чёрт! Как не вовремя!..
Вот и чёрный Land Cruiser. Воробьёв замедлил шаги и замер. Через мгновение из машины вышел мужчина в деловом костюме и чёрный очках. Лучи восходящего солнца скользили по его лысине и придавали всему образу мистичность. Он был похож на Зевса-громовержца, спустившегося с небес. В который раз Сергей порадовался, что прислушался к голосу разума и приехал. С такими, как этот человек, лучше не спорить.
Оставим их наедине, ибо разговор слишком конфиденциальный. По секрету могу сказать лишь то, что Олег Емельянов, а в криминальном мире Емеля, предложил Воробьёву сделку. Были у него свои корыстные цели. А как иначе?..

***
И вот уже середина августа. Лето на исходе… Чувствуется стремительное приближение осени. И пусть она наступит только в середине сентября, но первые её вестники осторожно напоминают жителям города, чтобы те были на чеку.
Вадим продолжал молчать, поэтому для майора до сих пор оставалось загадкой: как был организован несчастный случай, повлёкший за собой смерть Мягковича Г. А. По правде говоря, Савицкому иногда казалось, что в данной ситуации обвинение в убийстве – явный перегиб, и что это действительно несчастный случай. Но показания Мосина… Всё-таки информация важная. Да и поведение Железняка не оставляет никаких сомнений, что он способствовал этому несчастному случаю.
Чтобы разобраться в ситуации, следователь в очередной раз направил стопы в частную спортивную школу, чтобы ещё раз осмотреть спортзал, оценить все предлагаемые обстоятельства, способствовавшие гибели Мягковича. Ведь могло же следствие что-то упустить из виду, чему-то не придать значение. В конце концов, майору важно было проверить на прочность свою собственную профпригодность. Всё-таки годы идут, и глаз мог замылиться, в конце концов, он мог просто устать и сдать. Тем более … тем более, что мог предположить, что судьба решится вот так вот столкнуть его и её?..
Частная спортивная школа «Атлетика» находилась в пригороде в небольшом трёхэтажном здании, великолепно оборудованном практически по последнему слову техники. Собственник школы – бывший спортсмен, ратовал за то, чтобы мальчишки и девчонки с молодых ногтей занимались спортом, развивались физически. Для самых маленьких в школе была секция активного физического развития, где одним из тренеров был Кирилл Мосин. Кроме того в спортивной школе были секции по лёгкой атлетике, гимнастике, стрельбе, фехтованию и различным видам боевых искусств.
«Атлетика» за пятнадцать лет своего существования успела снискать славу солидного учреждения, куда обеспеченные родители готовы были отдавать своих детей. Поэтому история гибели Григория Мягковича стала для школы испытанием.
Савицкий вошёл в зал. Сотрудники частной спортивной школы ему не мешали. Каждый из них понимал важность происходящего.
«Так вот этот зал. Канат. Высота от пола до потолка 6 метров, - подумал Андрей. – Вопрос – до какой высоты успел залезть Мягкович, прежде чем упал?.. Железняк и другие, все, как один, говорят, что Мягкович был очень спортивным человеком и сам по утрам упражнялся на различных снарядах. По утрам – это до прихода в школу детей, это раз. Канат использовался для детей крайне редко – это два. Получается, что убийца исключал возможность случайной гибели ребёнка… Что ж, гражданин Железняк, похвально-похвально, - горько усмехнулся Савицкий и продолжил мерить спортивный зал шагами. – Инженер по технике безопасности утверждает, что канат надёжно крепился, и вероятность ослабления крепления могла наступить только, если кто-то самостоятельно его ослабил. С другой стороны в медицинской карточке Мягковича указано, что его вес был 94 кг. Иными словами, товарищи эксперты намекают, что погибший сам нарушил технику безопасности, поскольку снаряды были более предназначены для детей, чей вес не более 70 кг… Тупик. Мягкович должен был это понимать. Будучи неглупым человеком, он наверняка должен был проверить крепление заранее, а раскручивать его самостоятельно с риском для жизни – это абсурд. Не могло этого быть… Так, а если физика? Мягкович и не предполагал, что упадёт. И маты не стал стелить рядом. И при падении не успел сгруппироваться, потому что не ожидал этого, был уверен… Ускорение свободного падения равно 9,8 м/с. По заключениям экспертов, он забрался более чем на 3 метра в высоту. Тогда получается, примерно треть секунды…» - Савицкий представил, какой силы был удар при падении… Страшно, жутко…
А впрочем, для чего все эти расчеты? Они никакой практической задачи не решают и не помогут ответить на самый важный сейчас вопрос: КАК можно было всего этого добиться? КАК можно было собрать все обстоятельства воедино?
Наблюдая за работой тренеров, проводящих сейчас разминку с мальчишками, которым было от 5 до 15 лет, Савицкий с горечью думал о том, какая же всё-таки хрупкая вещь – человеческая жизнь, и как она может оборваться по одному щелчку ловких пальцев.
Какую же голову нужно иметь, чтобы так ловко свести все необходимые обстоятельства воедино? Ведь Мягкович мог в этот день отказаться от упражнений на канате. Он мог вообще заболеть или остаться дома с детьми, и тогда погиб бы кто-то другой.
Мужчина собрался покинуть зал, чтобы пообщаться со сторожем – вот, кого он упустил из виду. А ведь этот человек может знать что-то, что можно будет предъявить потом суду. Чутьё подсказывало старшему следователю, что он на пути к разгадке.
Как могло всё произойти: Железняк точно знал, что Мягкович придёт. Почему точно знал? Потому что наверняка была между ними какая-то договорённость. Железняк мог что-то пообещать Мягковичу, что-то очень важное для него. Договорились встретиться утром в школе. Мягкович пришёл пораньше. Железняка не было. Мягкович решил размяться на снарядах, чтобы и проснуться, и скоротать время в ожидании старшего коллеги.
А что было до этого? Ведь как-то же крепление каната было ослаблено… И снова от печки – Железняк является тренером по самбо. А это что? Ловкость, абсолютное владение собственным телом. Но с другой стороны ему было бы проще подменить саблю с игровой на настоящую, и кто-то из учеников Мягковича убил бы его… Или ранил. Нет. Это более хлопотно, ненадёжно, а нужно было бить наверняка.
Другие снаряды – только травмировать могут, но не убить. А организация убийства за пределами школы молниеносно вызвала бы подозрения. Пистолет, нож – не подходит. Машины у Мягковича не было. Убивать чужими руками… Нет, не то это всё, не то. Поэтому канат… Как-то нелепо это, и всё же... надёжно, как ни странно.
А кому тогда он звонил?.. А если звонил, тогда очевидно, что Железняк только исполнитель. А кто заказчик? У кого Железняк на крючке? От кого он может зависеть?.. Если у Железняка сын болен, то заказчик мог сыграть на этом.
Размышляя таким образом, следователь Савицкий не заметил, как приблизился к тренерской. Из неё были слышны голоса тех, у кого был сейчас перерыв в тренировках. Майор решил постоять и послушать у дверей. В неформальных беседах между собой свидетели часто говорят ту правду, которую боятся озвучить следствию.
- Как, говоришь, тебя зовут? – послышался грубый голос.
- Сергей. Сергей Воробьёв.
- Ха, прямо как из кино: «Бонд. Джеймс Бонд», - хохотнул мужчина.
«Воробьёв? Чёрт! Что он здесь делает?» - Савицкий постучался в двери тренерской, открыл и вошёл.
- Прошу прощения, уважаемые.
- Ничего страшного, товарищ майор.
- А у вас, простите…?
- Обед. Летучка. Можем быть чем-нибудь полезны?
- Нет, спасибо, - выговорил Савицкий, обнаружив в компании тренеров частной спортивной школы своего подопечного.
- Тогда мы с вашего позволения покинем помещение. Пора нам, товарищ майор, - тренера по очереди вышли из кабинета. Старший закрыл его на ключ.
Молодой тренер замешкался. Это был Воробьёв. Как строгому отцу, коим он себя чувствовал по отношению к своему стажёру, майору хотелось вставить ему по первое число. Но он не стал этого делать, а осторожно, чтобы никто не заметил, тихо проговорил: «Завтра поговорим».
Дабы не утомлять моего читателя утомительными описаниями дальнейших действий Савицкого, обращусь сразу к их разговору на следующие сутки.
- Ты понимаешь, что натворил? – Савицкий нещадно сверлил взглядом своего подопечного. – Ты поставил под угрозу ход операции. Опера внедрили своего человека – по твоему проекту. И всё бы полетело к чертям собачьим, если бы я тебя не увидел…
Завтра… Нет, сегодня!... Ты заберёшь документы и уйдёшь оттуда. И не спорь. Потому что кто-то из оперов тебя там увидит, нянчиться с тобой не будет. Всем влетит. И мне в первую очередь. Ты усёк, что от тебя сейчас требуется?
- Так точно, товарищ майор, - выговорил Сергей. Он и не думал спорить. Поскольку свою основную миссию выполнил, то можно расслабиться. – Товарищ майор, разрешите обратиться?
- Попробуй, - Савицкий, наконец, присел за стол и закурил.
- Я свидетелей нашёл. Они скоро придут давать показания.
- Хм, нашёл, говоришь? – следователь скептически усмехнулся. – И как же ты их нашёл?
- Дедуктивный метод и немного удачи, товарищ майор, - с гордостью выговорил Воробьёв. – Они придут скоро… А… Разрешите идти?
Савицкий думал как-то разговорить парня, добиться от него полной раскладки, но кроме дела Железняка были и другие.
- Иди. К понедельнику лично мне напишешь рапорт о проделанной работе… Свободен.
Сергей сию секунду испарился.
«Неужели он умнее меня оказался?..» - задумался майор, выпуская очередной причудливый клубок дыма. Не знал и не мог предположить, что на свидетелей Воробьёву указал тот человек, который стоит за Вадимом, за организацией несчастного случая – тот человек, которого никто никогда не найдёт и не посадит.

***
Дарина отправила детей на природу – в парк отдыха «Ривьера-Лагуна» на Санаторную. Миша взял с собой принадлежности для рисования. «Пусть отдохнут», - решила Дарина. Тем более доктор посоветовал при выписке больше бывать на природе, у моря, и там, где много зелёных насаждений.
Сама же Дарина осталась дома с намерением провести генеральную уборку. Когда грязное бельё было собрано и загружено в стиральную машинку, женщина принялась за влажную уборку. Но как это обычно бывает, звонок в дверь заставил отвлечься.
- Кто? – спросила она, отставив швабру в сторону.
- Старший следователь Савицкий, - послышался мужской голос за дверью. В другой раз она бы не стала открывать, но сейчас Дарина ощутила в себе какие-то странные силы, и решила выплеснуть энергию.
Дверь была открыта.
- Здравствуйте.
- Ага, - хмыкнула она, иронично сверля взглядом гостя. – Здрасте-здрасте. Чего изволите, товарищ майор?
- Может, пустите в квартиру, а то…
- Ага. Я пущу, а вы тут у меня натопчите, натопчите. Пол только что вымытый. Или мне его после вас мыть придётся? – женщина упёрла руки в боки.
- Я вымою, Дарина Евгеньевна, если вас это так волнует, - парировал Савицкий.
- Ну, тогда проходите, - женщина с силой захлопнула дверь и приготовилась к нападению. – А вы пришли для чего? Не по мою ли душу? Или, может быть, кто-то из детей моих чего натворил?
- Да, нет. Я не за этим, - смущённо и вместе с тем несколько раздражённо выговорил следователь.
- Да вы меня удивляете, уважаемый! Ворвались в дом, натоптали и ещё и толком объяснить не можете, зачем пришли!.. Если вы по поводу показаний, то я не буду давать показания, потому что не знаю ничего! А если вы… - Дарина всё нагнетала, нагнетала, махала руками, кричала, возмущалась и, наконец, выдохлась. Только ненавидящий взгляд сохранил свою остроту.
- Дарина, может быть, уже на «ты» перейдёшь? – совершенно спокойным ровным тоном начал монолог Савицкий. – Ты ведь всё это хочешь Андрею сказать, а не товарищу майору. Андрею ведь тебе есть гораздо больше, чего предъявить. Я готов всё выслушать. Но только не скрывайся, пожалуйста, за этим безличным выканьем.
Несколько секунд Дарина стояла, оглушённая неожиданным поворотом разговора. Вот это наглость! Нахлынуло волной всё то, что было много лет назад. Но почему-то на язык лезло всё плохое. Неприятные воспоминания лезли, как черти из всех углов, и душу будто то и дело обдавало кипятком.
- Хорошо. Как знаешь, - голос Дарины стал тише и погрубел. Она на мгновение отвернулась, потом вдруг резко вцепилась в ворот его рубашки. – Я тебя ненавижу... Ты меня слышишь? Я тебя не-на-ви-жу. За мужа, который по твоей милости сейчас в кутузке парится, за родителей, которых ты защитить не смог… - на глазах появилась слёзная пелена, и голос дрогнул. – Мама тебе так доверяла, так верила в тебя… - всхлип, и слёзы хлынули, обжигая лицо. - …считала тебя надёжным… а ты… Как ты мог?..
- Дарина, я… - начал Андрей, совсем растерявшийся от столь эмоционального монолога женщины.
- Да, ты не мог, тебя ударили, у вашей доблестной милиции не хватало чего-то там… Я это всё уже слышала!.. Но это всё отговорки!.. Хотел бы – смог. Вадим – смог. А такие, как ты, только языком чешут… - Дарина остановилась, выдохнула, утёрла кулачком слёзы. Её раскрасневшееся лицо напомнило Савицкому о том, что она тогда пережила и о чём сейчас говорила. – Ты зачем пришёл? – как ни в чём не бывало, спросила Дарина, уже без злости, без ненависти. Она выплеснула эмоции и успокоилась.
- У меня полно свидетельских показаний против твоего мужа. Дело сегодня передано в прокуратуру. Будет суд.
По глазам женщины Андрей видел, что информация принята к сведению. Пользуясь тем, что Дарина успокоилась после эмоционального выплеска и пришла в относительно адекватное состояние, мужчина решил объясниться по поводу горьких событий далёкого 1988-го.
- Дарин, тогда меня сильно ударили по голове. Я пошёл открывать дверь… Убийц я видел не более двух секунд, потом меня отключили… Дарина, я не мог их запомнить… - для Андрея эта история была почти таким же болезненным воспоминанием, как и для самой Дарины. – Когда я пришёл в сознание, их уже не было… Я был связан. Я пытался освободиться и что-то сделать, но ужасно кружилась голова, и меня постоянно вырубало… А потом пришла ты… Дарина, я не говорил тебе, но у меня тогда было сильное сотрясение… Впрочем, сейчас это совсем неважно. Я понимаю, что моё признание не вернёт твоих родителей и не решит ничего, но я хочу, чтобы ты знала, что я не мог тогда ничего сделать… Не мог… К сожалению…
Дарина всё смотрела на него и смотрела. Взгляд её менялся. Казалось, какая-то неведомая сила заставила её иначе взглянуть на ситуацию. И стало страшно: за что она его тогда оттолкнула? Из-за собственной дурости, просто потому, что была потребность кого-то ненавидеть за смерть родителей, потребность кого-то в этом обвинить, направить свою боль – ту, боль, которая душила и днём и ночью, не давая покоя.
- Ты извини меня, но ведь если бы Вадим ничем таким не занимался, то вряд ли бы попал на скамью подсудимых. Ты его знаешь больше двадцати лет и понимаешь, что я имею в виду. Я просто выполняю свою работу. И если ты считаешь, что я виноват перед тобой в чём-то, твоё право не прощать меня… - Савицкий бросил несколько взглядов по сторонам, дав Дарине время на осмысление только что сказанного им, и добавил. – Мне больше нечего тебе сказать.
Сердце женщины дрогнуло, во рту пересохло. Дарина закивала головой, потом опустила глаза.
- Мне есть… Заходи, когда считаешь нужным… - только и выговорила женщина. По её глазам Андрей понял, что железного занавеса больше нет, что стена непонимания разрушена.


Глава 3. «Продолжение следует…»

***
Яна и Сергей сидели в парке Минного городка на скамье. Ярко светило солнце, но на душе у девушки было совсем невесело. Отца посадят – это она знала точно. Другой вопрос – на сколько лет. «Посадят» – какое странное нелепое слово. Её отец, этот грубоватый в быту мужчина, но такой заботливый, такой трогательный в мелочах. Яна сейчас вспоминала, как он катал её на шее, как вместе с ней ходил по магазинам, тщательно выбирая новорожденному Мише ползуночки, пинеточки и пелёнки. И как жутко звучит слово «посадят», как будто не про него, а про кого-то другого. Её отец – убийца… Нет, он не способен.
Грустные мысли, а тут ещё Сергей так нежно обнимает за плечи и прислоняется щекой к затылку. Наверное, любит. Да. И вот берёт за подбородок и поворачивает лицо к себе, целует в губы, не стесняясь проходящих  рядом стариков и детей.
«Кажется, и мне теперь всё равно… Даже если ОН увидит… - с горечью думала Яна. – Потому что ЕМУ всё равно, потому что ОН ничего не знает…».
И хочется на эти мгновения забыться, подчиниться страсти этого другого, но не выходит. Девочки говорили, что такое любовь, но здесь её точно нет.
Первые в её жизни поцелуи, противные поцелуи, от которых хочется сплёвывать, потому что к этому человеку она ничего не чувствует, совсем ничего. И от самой себя гадко, потому что она принимает, но не может дать что-то взамен.
- Пойдём, прогуляемся, - предлагает парень. Он держит себя петухом. Из кармана небрежно торчит новенький айфон.
- Пойдём, - соглашается Яна. Нет настроения, определённо нет.
Он берёт её за руку. Ещё одно неприятное ощущение – рука как будто зудит, как он её держит, но вырвать как-то неловко.
После небольшой прогулки они приходят домой к Сергею.
Кухня.
- У меня есть сок. Какой будешь: клубничный или апельсиновый?
- Апельсиновый.
Он достаёт пачку апельсинового сока, ставит на стол, достаёт стаканы и наполняет их соком.
На кухне прохладно. Солнце сюда почти не попадает. Взгляд невольно падает на микроволновую печь, которая появилась тут недавно. Отчего она так мозолит глаз?..
Девушка пьёт сок и понимает, что готова убежать отсюда как можно дальше, куда глядят глаза. Ведь сидеть напротив него, видеть его глаза, держать в руках его кружку… - всё невыносимо, всё…
- Яна, а я тебе показывал плюшевого медведя, которого я решил сестрёнке подарить? У неё скоро День Рожденья…
- Нет.
- Пошли, покажу.
И Яне ничего не остаётся, как последовать за Сергеем.
Далее следуют восхищения в адрес замечательного подарка. И вот, когда они кончаются, наступает тревожный момент. Их было уже шесть, а, может быть, восемь… И убежать сейчас хочется ещё больше.
- Яна… - Сергей касается её плеч, потом целует. И вот Яна уже не сидит, а лежит на диване. На мгновение он отрывается от её сладких губ и игриво пытается расстегнуть кофточку. – Я тебя очень люблю.
Девушка перехватывает его руку. Ощущение, как будто внезапно попадаешь под ледяной душ – и захватывает дух, и невозможно дышать, и страшно, и злость на весь мир и на себя. Бежать, бежать отсюда куда подальше.
- Нет.
- Почему?
- Потому что.
- Почему потому что?
- Я не хочу.
- Ты меня обижаешь…
И опять внутри эта неприятность от того, что она не чувствует к этому человеку ничего. А лишаться чести просто потому, что давно пора – глупость.
- Извини. Но мне пора.
- Ты всегда так говоришь и убегаешь…
- По-моему, я тебе уже объяснила всё. Мне домой надо.
- Может быть, ты у меня переночуешь?
- Ну, знаешь что, это уже совсем наглость!
- Извини, котёнок, - Сергей состроил щенячью мордашку. Конечно, придётся простить. Но внутри борются два противоположных чувства – жалость и ненависть. И что с этим делать?..

***
Вечер. Кухня. Свет. От ветерка чуть колыхается тюль.
Мужчина и женщина сидят за столом. На столе две чашки кофе и ваза с конфетами.
Мужчина делает глоток, задумчиво смотрит на женщину, затем медленно отводит взгляд.
- Вадима посадят?
- Не знаю, - неуверенно жмёт плечами Савицкий. – От меня уже ничего не зависит… Прокурор, судья – это их компетенция. А я собрал факты и передал их выше.
- То есть его могут посадить, а могут и не посадить? – в задумчивости выговорила Дарина. Даже зная, что Вадим виноват, ей всё равно не хотелось, чтобы его посадили. Он был здоров, но вот сердце с годами шалить стало.
- Барашину, чтобы его вытащить, нужно мир перевернуть. Единственное, чем можно крыть, так это справкой о недееспособности и свидетельскими показаниями, подтверждающими суть справки. Поэтому максимум, что сможет сделать Барашин, так уменьшить срок.
Женщина понимающе закивала.
- Я тебе вот, что скажу, Дарина, ты сына береги, чтобы он во что-нибудь не вляпался. С его здоровьем… Прости… Ну, нельзя допустить, чтобы Миша пошёл дорогой отца. У него должно быть другое будущее, другая судьба. Ты – мать. Ты должна это понимать.
- Я понимаю. Я всё сделаю… Я… - Дарина утвердительно закивала головой.
С того момента, как Савицкий передал дело Вадима Железняка в суд, его всё сильнее и сильнее одолевали сомнения. Казалось бы, следователю что: сдал дело и свободен. Но нет. Что-то не нравилось ему в этом деле. Как-то слишком складно новые свидетели показания давали, были спокойны и уверены. Все, в отличии от Кирилла Мосина, который первым решился. Расспрашивать Воробьёва о том, как он нашёл свидетелей, Савицкий не стал. В рапорте от юного стажёра всё было также складно прописано. Всё-таки парень не пальцем делан, если как минимум бумаги умеет грамотно оформлять и свидетелей искать. А ты, товарищ майор, чего стоишь ты? Стареешь, теряешь сноровку? Юнец тебя сделал, а ты не можешь наступить на горло собственному эго и признать это?..
И всё вроде бы хорошо, если бы не одно «но»: заказчик убийства Григория Мягковича так и не найден, и сабля не найдена. Не доглядел ты где-то, товарищ майор, не доработал. Быть может, этот самый заказчик вот сейчас ещё чьи-то жизни ломает. А ты, майор, сидишь и пьёшь себе спокойно кофе…
- Меня не оставляет чувство, что я сделал не всё, что мог, как будто что-то пропустил. Я не нашёл заказчика…
- Ты сделал всё, что мог. Увы, мы не всесильны. А дальше всё рассудит время. Не загоняй себя, Андрей.
- Может пострадать много хороших людей…
- Андрей, ты прежде всего человек. Не надо рисковать жизнью. Справедливость – это хорошо, но она не стоит твоей жизни…
- Прости меня…
Андрею было как-то неловко прощаться на такой грустной ноте, и всё же было уже поздно, и пора было домой. Он приподнялся.
- Уходишь?.. – спросила женщина и тут же спохватилась и ответила себе сама. – Да, ведь поздно уже.
Они медленно направились в прихожую. Ему не хотелось уходить, ей не хотелось отпускать, и всё же вот прихожая.
- Спасибо за кофе. И за конфеты… Гонцам за плохие вести голову отрубали, а ты ко мне такое гостеприимство проявила.
- Пустяки, Андрей. Мне было несложно. А новости не бывают плохими или хорошими. Есть факты, а плохими или хорошими их делает наше отношение к ним.
Дарина открыла дверь. Она отпускала его, будто отрывала от сердца. Он уходил, и чем дальше был от неё, тем сильнее она ощущала, что не хочет оставаться сегодня одна.
- Доброй ночи.
- Доброй.
Всё…
Ушёл.
Дарина вернулась на кухню, где ещё пахло его одеколоном. По её лицу бродила странная чуть безумная улыбка. Её первая любовь, первый мужчина… Ах, ей казалось, что тогда в 1988 году всё умерло, но оно живо. Оно до сих пор живо, а это, значит, что добрую половину своей жизни она занималась самообманом. Вадим попался под руку, и она использовала его, чтобы забыть Андрея, придумала себе эту любовь. А что же теперь, когда всё стало так предельно ясно? Остаться верной Вадиму и сохранить достоинство или забыть гордость, предать любящего человека и обрести когда-то утраченное по собственной глупости счастье?..
Яна вошла на кухню и в первое мгновение не узнала мать. Такой её девушка ещё никогда не видела: перекошенное лицо, слёзы. Яна даже забыла, зачем пришла на кухню. Она хотела, было, присесть рядом, приобнять, но внутренний голос подсказывал ей, что не стоит – мать должна побыть одна. И Яна удалилась.
«А ведь они не знают ничего… Никто не знает… Да и какое сейчас это имеет значение?..»

***
В эту ночь в квартире семьи Железняк сна не было. У каждого был свой повод не спать. Дарина пыталась собраться с мыслями и решить, как жить дальше. Яна всё думала о том, что сейчас происходит с матерью, и как ей можно помочь. О себе девушка старалась не думать – знала, что бесперспективно всё равно. Мишка тоже не спал. Он хотел встать раньше всех, чтобы ему никто не помешал уйти. Ему нужно было прогуляться одному. В итоге результат неспания принёс ожидаемые плоды только Мишке.
Яна застала мать на кухне. Она сидела отрешённо, чуть облокотившись на спинку стула. Светлый шёлковый халатик придавал ей какую-то особенную беззащитность. Взгляд женщины был обращён куда-то вверх, а в руке была сигарета. Курила она очень редко, когда на душе было совсем погано.
- Ма-ам…? – Яна переступила порог, прошла и присела рядом, но Дарина никак не среагировала на появление дочери. – Мама…?
Женщина выпустила изо рта клубок дыма, кашлянула и повернула голову к Яне.
- Не спишь?
- Не спится…. Ты зачем куришь?
- Да, я знаю, что это вредно, но жить вообще вредно.… А почему у тебя глаза красные? – Дарина подалась вперёд и с беспокойством уставилась на дочь.
- А разве красные?
- Да.… И, кажется, я знаю, в чём дело.
- И в чём же? – спросила Яна. Она не хотела сейчас говорить о себе, но мать не оставляла ей выбора.
- Моя дочь безответно влюблена, а я заметила это только сейчас.
Яна поняла, что рассекречена, смущённо пожала плечами.
- Это ерунда, мам, - девушка присела рядом с матерью. – Пройдёт. А вот то, что с тобой происходит…
- Это неважно, - перебила она дочь. – Расскажи мне всё, как есть. Я не хочу, чтобы ты наступила на те же грабли, что и я. Ты должна быть счастливее меня.
Яна покачала головой и неохотно поведала матери историю своих чувств к Игорю, случайную встречу с Сергеем и так далее.
- Мама, я не знаю, как мне быть…
Как же эта история напоминала Дарине её историю. Как долго она присматривалась к Андрею, как полюбила его, как боялась признаться в чувствах, как они стали общаться, и как глупо они разошлись. Разошлись из-за того, что она посчитала Андрея виновным в смерти своих родителей.
«Ты не смог их защитить! Ты был дома, когда пришли убийцы, и ничего не сделал! А мама в тебя верила!.. Я не хочу иметь ничего общего с таким ненадёжным человеком, как ты!» - говорила Дарина ему. Она не хотела слышать его оправданий. Да, его сильно ударили по голове, оглушили, но он всё равно должен был что-то сделать, чтобы защитить её родителей. И потом он не мог наказать убийц. И кто знает, как долго бы искали их, если бы не Вадим. И в благодарность за это Дарина стала его женщиной. Она готова была быть его любовницей, но Железняк сделал ей предложение, и она приняла его, хотя продолжала любить Андрея. И сейчас она курила потому, что понимала, что любит Андрея, и потому что Вадим в ней нуждается, и потому что невозможно разорваться между тем и другим чувством.
- Не предавай свою любовь… - с грустью выговорила Дарина.
Яна посмотрела в лицо матери и, кажется, начала понимать, что к чему.
- Мама, расскажи… Я…
- Не сейчас. Не сейчас…
- Ты его…
- Потом, Яна, потом, - женщина снова перебила дочь. Голос её задрожал. Она снова сделала затяжку.
Девушке оставалось только догадываться, что скрывает от неё мать. Соображения были, но это только соображения, от которых сердце сводит судорогой.
- Мам, а это что?
На столе лежали мужские часы. Их вчера снял Андрей и забыл. А она и не заметила.
- Это следователя часы.
- Мам, а почему вы друг к другу на «ты» обращались? Я всё слышала. Я понимаю, кажется…
Дарина опустила глаза. А впрочем, уже всё равно.
- Мама, тебе надо к нему сходить, - с нажимом выговорила Яна.
Женщина покачала головой.
- Я говорю, тебе НАДО к нему сходить. Ты меня слышишь? Обязательно. Сегодня.
- А Миша? А отец?
- Сходи, мам. А там всё ясно будет.
Лёгкая улыбка появилась на лице Дарины. Ей так хотелось верить в лучшее. И она была счастлива, что у неё есть такая чуткая дочь.

***
- Товарищ майор, к вам тут гражданка Железняк. Пустить?.. Проходите, - дежурный лениво выписал Дарине пропуск и дал зелёный свет.
Женщина робко постучала в дверь и вошла.
- Здравствуй, Андрей.
- Здравствуй. Проходи. Не ожидал, что придёшь. Что-то случилось?..
Дарина извлекла из сумочки часы.
- Вот. Ты вчера оставил.
Савицкий взял часы, внимательно посмотрел на них: «И как же я мог их забыть?!»
- Спасибо. А я думал, что потерял их.
- А ты забыл…
- Дарина, да ты присаживайся. В ногах правды нет.
Дарина опустила на стул.
- Что-нибудь слышно?
- Нет, пока ничего, - Андрей покрутил в руках часы и надел их на руку.
Пауза.
- Я боялась, что не застану тебя здесь. Ведь поздно уже.
- А я сегодня тут ночевать буду. Уже предупредил всех. Кое-какие документы перевести нужно. Словарями запасся, - Савицкий выразительно кивнул на три толстеньких книги карманного формата.
- Ты же знаешь английский.
- А это не с английского, это с французского. «PROMT» заглох, поэтому придётся вручную переводить, - и майор продемонстрировал листы с текстом.
- А почему сам? Разве вы не пользуетесь услугами специалистов? – вскинула брови Дарина.
- Это слишком конфиденциальная информация, чтобы доверять её гражданским лицам.
- А я могу тебе помочь?
Андрей задумался.
- Можно? – Дарина кивнула на текст.
- Ну.… Давай.
Женщина прочла начало текста, после чего было решено, что товарищ майор включит компьютер и будет печатать под диктовку, чтобы сохранить дословное содержание. Так и сделали. На всё про всё ушло где-то в районе часа.
- Что бы я без тебя делал… - с благодарностью улыбнулся Савицкий. – Спасибо.
- Пожалуйста, товарищ майор. Обращайтесь, если что. Ну, я пойду, наверное? – вопрос вырвался сам. Как вчера ей не хотелось отпускать его, так сегодня ей не хотелось уходить.
- А я останусь работать, опять делать то, что нужно, а не то, что хочется. Я никогда не умел делать то, что мне хочется, - выговорил Андрей, сам не зная, почему он это говорит.
- Делать, что хочется, значит, жить сердцем, - осторожно начала Дарина. – Жить сердцем и слушать его, доверять ему. И при этом нужно уметь отключать ум, - она говорила, и ей казалось, что она сапожник без сапог. Было обидно до слёз. – В молодости нам кажется, что мы живём сердцем, когда делаем то, что хочется. А на самом деле это всё тоже ум, потому что аргументы. У сердца нет аргументов. Поэтому когда что-то хочешь, потому что хочешь, это и значит «как велит сердце».
- А если уже поздно?.. – Андрей осторожно, с волнением взглянул Дарине в глаза.
- Поздно не бывает никогда… - неожиданно для себя сказала женщина. Вдруг она ясно поняла, что больше не может сдерживать чувства, и что вот-вот переступит запретную черту.
Волшебный запах летнего вечера действовал как дурман, пьянящий, будоражащий. И на Андрея сейчас глядела не Дарина Железняк, а Дарина Коваленко, не жена и мать, а юная и горячая девушка. И он не заметил, как коснулся её губ, как стал целовать её и дышать запахом её нежной кожи. Она улыбалась, как много лет назад.
Он взял её на руки и опустил на небольшой диванчик, предусмотренный в кабинете для ночёвок. Дверь запер, свет выключил. В темноте её глаза блестели по-особенному.
Вот он – совсем рядом, ничуть не изменился. Только шрамы, следы ранений в далёкой Чечне.
Ветерок, шмыгнувший в кабинет через форточку, придавал текущему моменту особую волнительность. И вот они снова вместе, рядом. Одно дыханье на двоих, и счастье.
«Пускай это ненадолго, пускай только на эту ночь, но я счастлива!.. Господи, если ты есть, помоги мне удержать это счастье или накажи за то, что я впервые в жизни послушала своё сердце...» - думала Дарина.
«Как я мог потерять её тогда? Как я мог позволить ей уйти?.. А сейчас…. Пускай ненадолго это. Ведь она замужем, но…. Будь, что будет...» - думал Андрей и продолжал целовать её бархатистую кожу.
Люблю… Просто люблю…

***
Едва стало светать, Андрей проснулся. Сработал рефлекс рано вставать.
Дарина ещё сладко спала. Ангельское выражение не могло ни вызвать умиление. Такая беззащитная и прекрасная.
Андрей вспомнил, что точно также было всё 22 года назад. И также стоял на дворе август. С вечера было томительно жарко, а утром был вот точно такой же туман и сырость. И она спала с таким же выражением лица, с лёгкой улыбкой. И покрывало точно так же выдавало её хрупкую фигурку и с нежностью обнимало её грудь. Слегка всклоченные волосы. Волшебный запах любви…
Савицкий присел на диване и подумал, как на этот раз будет незаметно выводить Дарину из кабинета и далее. Если в тот раз ему грозил серьёзный нагоняй от начальства, то в этот дело может повернуться ещё хуже – тем более что Дарина – супруга того, кого скоро посадят в тюрьму. Надо было что-то придумать. Но думать мешали эмоции и чувства. Вот как выглядит упущенное счастье.
Дарина потянулась и приоткрыла глаза. И она понимала, что вот-вот им предстоит навсегда расстаться, чтобы больше никогда не быть вместе. Только на суде. А потом пути снова разойдутся, как и 22 года назад. Эта ночь – милый урывок счастья, который будет храниться в самом укромном уголочке сердца до последнего вздоха.
Дарина, прикрываясь покрывалом, присела рядом с Андреем. Помолчали. На душе было как-то странно – счастье вперемежку с горечью. А на пересохших от сна губах так и застыло «Люблю…».
- Надо… - с болью в голосе выговорил мужчина. – Так надо, - и виновато опустил глаза.
- Я не уйду… - не своим голосом произнесла женщина. Его давило от подступивших слёз. – Я не хочу уходить, - и прижалась к нему. – Прости, Андрюша… - и всё же слёзы, горячие слёзы потекли из глаз Дарины и прямо по обнажённой груди Андрея. – Прости меня, пожалуйста.… Андрюшенька, милый… - и слёзы нескончаемым потоком хлынули.
- Не плачь, - Андрей смахнул с её лица горючую жидкость и посмотрел в глаза. – Ты ни в чём не виновата. Это я не стал за тебя бороться, опустил руки.… Не надо винить себя…
Дарина ещё крепче прижалась к любимому мужчине.
- Ты ведь один…. Один ты из-за меня… - в наступившей паузе были слышны тяжёлые всхлипы женщины. – Я никуда не уйду, ты слышишь? Потому что я люблю тебя... – и снова слёзы.
- И я тебя люблю… - Андрей не удержался и коснулся её солёных губ. – Но мы не можем быть вместе...
- Я понимаю, - кивнула женщина. – Но я не хочу, чтобы так было!.. Мама была права, а я... Ты не виноват, а я… - Дарина сдавленно всхлипнула. – Ну, почему нельзя ничего изменить, Господи?..
- Дарина, нехорошо будет, если тебя увидят здесь, - выдавил Андрей. Кому-то нужно было взять верх над ситуацией, и мужчина решил, что это должен быть он.
Дарина сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и согласно закивала.
- Почему же так случилось, Андрюша? – уже спокойным голосом спросила женщина. Она всё ещё верила, что чудо возможно.
- У Господа на каждого свои планы. Наверное, он хотел, чтобы у тебя были именно такие дети и именно такой муж.

***
- Ч-чёрт!.. – процедил сквозь зубы Вадим, чтобы не закричать, и со всего маху ударил кулаком о перекладину шконки. На миг острая физическая боль, пронзившее иглой всё тело, заглушила боль душевную. Мужчина взвыл, как подстреленный одинокий волк, и стал растирать ушибленный кулак.
Руки. Он никогда раньше не обращал внимания на свои руки, не придавал значения их форме и структуре. Выполняют свою функцию, и ладно.
А теперь есть время. И есть ситуация. Правда, руки стали другими, нежели были ещё двадцать лет назад. Теперь на них страшно выпученные ярко-голубые, почти синие вены, грубые как кирпичи мозоли, на пальцах колотушки, а на тыльной стороне первые пигментные пятна приближающейся старости.
Но это всё ерунда. Этими руками он воровал, лишал жизни людей... Хотя к чему эти деликатности? Он убивал, и руки эти были в крови. Ими же он считал грязные деньги, чёртов общак, из-за которого столько раз рисковал своей семьёй и который не принёс ему ничего, кроме разочарований и шрамов. И этими же руками Вадим обнимал любимую супругу в минуты счастливой близости, ими же он нянчил детей и приводил в порядок могилы родителей.
Как мог?.. Мог.
Железняк понимал, что его посадят, и неважно, насколько. Важно только то, что семья его останется без защиты, на каждого из них будут показывать пальцем как на родственника убийцы. Он не хотел, но искалечил их жизни. Ведь сына мечтал спасти, поверил Емельянову и его людям, достал для них эту проклятую морскую саблю Мягковича, организовал несчастный случай и попался.… Думать было надо, мозгами шевелить, другие пути изыскивать. И правда, что на чужом несчастье счастья своего не построишь. Не будет теперь Мише никакой операции.… И всё из-за этих рук и из-за дурной головы дурного отца.
Емельянов оказался очень умным, очень грамотным стратегом, легко обвёл вокруг пальца Железняка, сыграл на отцовских чувствах, на болезни сына. Схема была проста: Вадим заговаривает зубы Мягковичу, забирает у него саблю для якобы реставрации, Вадим передаёт саблю ему, Емельянову. А дальше оставалось ждать, пока красавица и умница Светлана обнаружит, что сабля пропала, и пойдёт в милицию. Свидетели были подкуплены. Ну, как подкуплены? Им просто нужно было пойти в милицию и рассказать всё, как было, без риска для собственной жизни и жизни своих родных и близких. Емельянов не боялся, что Железняк его сдаст: «Жену и детей ты сможешь спрятать от кого угодно, только не от меня».
Минут пять Вадим сидел, ни о чём не думая. По телу разливалась полынная горечь, но сознание было на удивление свободным и чистым. И в него пришла свежая, как утренняя роса, мысль. Теперь его больше ничего не тяготило. Ничего…

***
Зал суда, холодный от осени и строгих взглядов присутствующих. Вот его жена, грустная и немного бледная. Кажется, всю ночь не спала. Яна кивает носом и, кажется, дрожит, как осиновый лист. В глазах Миши беспокойство. Фигуры их скованы, будто крепко стянуты рукавами смирительных рубашек. Они подавлены, в их взглядах неверие и неприятие ситуации и всё же они с ним, а не против него. Они его любят, несмотря ни на что.
В зале свидетели – те, кто помог ему подстроить несчастный случай. Но они все свидетели, а не соучастники, и обратного никто не докажет.
Светлана с детьми. Но какая-то она другая сегодня. Эмоции и чувства она расплескала в борьбе. Пока шло следствие, она горела, а теперь будто одни угольки остались. Удовлетворения от предстоящего суда она не испытывала. Ведь Григория всё равно уже ничего не вернёт. Да, и можно было не бороться за то, чтобы Железняк был наказан. Ах, как же глупо было то неистовое и неуправляемое желание мести!..
Мосин сидел рядом с вдовой и был похож на комок нервов. Странные переживания и сомнения одолевали его.
В зале появились судья и прокурор. И только после этого, как судья, а это была женщина, присела, Вадим заметил в глубине зала Олега Емельянова. На его лице была загадочная полуулыбка Джоконды. Конечно, он как гроссмейстер шикарно довёл эту партию до конца и пришёл поглядеть на эффектный финал. Был бы Волчак жив, голыми руками порвал бы этого Чикатиллу.
Шло заседание суда. Люди задавали вопросы, отвечали на вопросы, говорили что-то. Губы Вадима тоже шевелились, но как-то это было машинально – он отвечал на вопросы и никак не пытался выкрутиться, однако вины не признавал за собой. Шло нечто формальное, какое-то странное выматывающее нервы и вынимающее душу представление. Исход был известен всем, но доиграть его нужно было, согласно канонам.
Вадиму дали последнее слово. Он не стал оправдываться. То, что он сказал, заставило дрогнуть сердца многих присутствующих – он стал просить прощенья у супруги.
- Дарина, прости… - прошептал он. – Прости меня, если сможешь… Прости…
Дарина не могла говорить. Она боялась заплакать. Поэтому она только быстро закивала.
- Прощаешь?
Утвердительные кивки.
- Да, - тихо ответила женщина.
Во время перерыва Дарина вышла в коридор. Голова кружилась после душного помещения. Яна открыла форточку. Дарина тяжело дышала.
Со вчерашнего вечера у неё болело сердце. Давление было пониженным, и даже убойная доза кофе не помогала.
- Мам, может, я сбегаю в аптеку? – предложила Яна, опасливо поглядывая на мать.
- Не надо. Со мной всё нормально, - Дарина понемногу приходила в себя и считала всю эту суету какой-то глупой и никому не нужной. Когда люди желают скрыть свои истинные чувства, свою острую боль, они переносят своё внимание на какие-то ничего не значащие детали, на пустое. И это даёт иллюзию того, что боль скоро пройдёт, и всё хорошо закончится.
- Дарина, ты как? – к стоящим у окна медленно приближался следователь. – С тобой всё в порядке? Ты бледная…
- Товарищ майор, а вы как думаете? – встал на дыбы Миша, преградив путь к матери.
- Ничего страшного, Андрей, - женщина старалась казаться бодрой, чтобы убедить Савицкого в ненужности этой суеты, в ненужности этой дани этикету.
- А не пошли бы вы…! – вскинулся парень. Нервы его были обнажены. Он готов был кинуться на мужчину и совершить преступление. Он прекрасно понимал, что сейчас чувствует его мать.
- Миша, не надо.
- Мам, я всё же схожу в аптеку, - и Яна направилась к выходу. Она была рада хотя бы ненадолго покинуть это страшное место и не просто так, а с пользой для матери.
- Я с тобой, - бросив жёсткий взгляд на следователя, Миша гордо удалился. Он презирал этого служителя Фемиды.
- Андрей, отойди от меня…
Но Андрей стоял рядом.
- Андрей, я прошу тебя, отойди от меня.
- Почему?
- Потому что я прошу тебя, - её голос стал жёстким.
- Ты чего-то боишься? Дарина…
- Отойди…. Отойди, Андрей.
- Чего ты боишься?
- Андрей, могут подумать, что я решила засадить собственного мужа… - на глазах женщины появились слёзы. Она боялась, что люди сейчас не так всё поймут, а это двойная боль, тройная. Да, она не любит мужа, которого сейчас судят, но он для неё очень важен, душа за него болит. А тут осуждающие взгляды, хищные взгляды, хладнокровно ищущие жертву, чтобы растерзать, растоптать, унизить. Времена гладиаторов в Колизее прошли, а люди по-прежнему жаждут крови и мяса, чужой боли и страданий.
- С чего ты взяла, что кто-то так подумает?
Дарина не ответила, только с разочарованием развернулась к окну.
- Дарина… - мужчина коснулся её плеча. Ему хотелось успокоить её, обнять, прижать к груди, но этого сейчас делать нельзя. Слишком жестоко судьба посмеялась над ними…  Нельзя…
- Андрей, уйди. Я прошу тебя…. Уйди, пожалуйста… Я итак не могу смотреть ему в глаза…. Как будто предаю его, как будто специально это всё… - всхлипнула женщина. Нервы были на пределе.
- Дарина…
- Я прошу тебя, уйди. Уйди, Бога ради!.. – подступивший к горлу ком задавил слова и едва не порвал связки. Немалых усилий ей стоило сдерживать рыдания. Во рту была вяжущая горечь.
А в это время Вадим вспоминал, как спас Дарину от хулиганов и как потом воспользовался её ссорой с её молодым человеком. Он взял её тёпленькую, пока она не одумалась и не помирилась с ним. Быть может, если бы не он, то с тем мужчиной она была бы намного счастливее. И он знал, кто это был…

***
- …и приговаривается к пятнадцати годам лишения свободы в колонии строгого режима.
Пятнадцать лет для пятидесятилетнего мужчины это почти наверняка означало пожизненное.
Барашин виновато взглянул на своего подзащитного, но на этот раз не нашёл в его лице и тени упрёка. Зато Емельянов ему весело подмигивал. Когда-то Барашин был его шестёркой. Хотя почему был? Есть. Бизнесмен в своё время оплачивал его обучение в университете. После его окончания приходилось вот уже семь лет отрабатывать, прикрывая толстые задницы одних и беспомощно разводя руками и засаживая других.
На телефон адвоката пришло sms-сообщение: «Молодец. Я тобой горжусь».
А потом в Вадима вцепился конвой. Его повели.
- Прости… - выговорил он.
Какое-то странное чувство заставило Савицкого пойти за конвоем.
Услышав быстрые шаги, Вадим обернулся.
Следователь не знал, что ответить на этот взгляд.
- Береги  её, - выговорил Железняк. – Береги…
- Что? – Савицкий думал, что ему послышалось, но Вадим повторил:
- Береги Дарину… и детей…. Иди к ним.
И Андрей пошёл.
Дарина и Яна выходили из зала. Хотелось поскорее на свежий воздух и домой, подальше от этого логова стервятников, чтобы никто не видел их разбитости и подавленности.
Миша на мгновение задержался. До его сознания ещё не дошло, что только что его отца посадили в тюрьму на пятнадцать лет за убийство.
Савицкий обогнал мать и дочь. Они остановились. Андрей не знал, что им сказать, но хотелось их как-то поддержать. Да, глупо! Следователь, накопал фактов, сдал дело в прокуратуру, суд отправил их родственника за решётку – а он пытается сделать вид, будто он тут не при чём. Фарс!..
- Стой! Стой!.. – послышались крики. Затем прозвучал выстрел, будто пробка от шампанского с силой выскочила из бутылки.
Савицкий метнулся в зал. Дарина и Яна медленно пошли за ним. Сердца их учащённо забились.
- Врача! Быстро! «Скорую»! – крикнул Андрей не своим голосом. – Кто стрелял? Я спрашиваю, стрелял кто?
У стенки стоял молодой конвоир. Руки его дрожали. На лице выступил холодный пот, ноги подкашивались. Он тяжело дышал, пытался что-то сказать, но губы его беззвучно шевелились. На полу перед ним валялся «Макаров» с дымящимся дулом. На мгновение Савицкому показалось, что он оглох. Заложило уши.
- Товарищ майор, «скорую» вызвали, - доложил другой конвоир.
И в этот момент мужчина понял, насколько формальными были его действия сейчас. Он уже предчувствовал нехорошее, и горечь ядом разливалась по всему телу.
Вадим лежал на полу. Рядом с ним сидел Миша с искажённым от ужаса лицом.
- Оте-ец… оте-ец… - руки парня дрожали, будто в припадке Паркинсона. Он думал, как остановить кровотечение. Из глаз текли слёзы. – Ты жи-ыви… оте-ец… Па-ап…
Мужчина ещё дышал, и глаза были открыты.
У Дарины подкосились ноги, и в голове зашумело. Казалось, сейчас она потеряет сознание. Но она вовремя ухватилась за край скамьи и рухнула на пол. Стало не хватать воздуха, будто его только что выкачали из лёгких.
На коленях Дарина доползла до супруга. Он увидел её, потом и Яну, лицо которой стало походить на фарфоровую маску.
- Пра… пра… стите… - прошептал он, и глаза его закрылись. Навсегда.
- Па-апа… Па-апа… жи-ыви-и-и… Жи-ыви-и-и…Па-апа-а… - застонал Миша. Он неловко касался трясущимися пальцами лица отца. – Жи-ыви-и!.. – зарыдал он.
Дарина крепко сжала в своих ладонях его ещё горячую руку, прижала её к своему сердцу, потом стала целовать каждый палец на руке, окропляя его слезами. Женщина чувствовала, что это конец. И «скорая» не поможет. Пуля попала прямо в сердце…
Яна сидела молча. Судорога свела мышцы, и её потряхивало. Слёзы выкатывались из глаз, будто свинцовые горошины, отчего стали лопаться сосуды.
Савицкий присел рядом и взял свободную руку Вадима.
- Пульса нет… - не сразу сказал он. Теперь ему стало ясно, что значило то самое «береги», произнесённое Вадимом в глухом коридоре.

***
Пахло сгорающими свечами и благовониями. В храме было много света. Батюшка отпевал покойного Вадима Олеговича Железняка. Коллеги по работе стояли с цветами, как и на отпевании Григория Мягковича. Дарина то плакала, то молча смотрела на мужа, ощущая на себе любопытствующие взгляды. Яна поддерживала мать за руку, хотя за эти дни она сама ужасно устала, вымоталась. Она временами поглядывала на брата. Его как будто подменили: куда-то делся его задор, ирония, шутки и азартный блеск в глазах? Миша стал другим человеком – молчал, рисовал и, кажется, очень много думал. Теперь в церкви его лицо приобрело некое сходство с лицами святых и блаженных, изображённых в нижних рядах иконостаса. В нём не было боли и страха, в нём не было отчаяния – в нём было смирение или что-то на это похожее.
А потом поехали на кладбище.
Порывы холодного осеннего ветра хлестали по щёкам членов осиротевшей семьи. Слёзы засыхали и жгли кожу. Тревожно шелестели листья. Солнца не было. Было грустно и пусто, и от звенящей тишины закладывало уши.
Гроб только что опустили в могилу. Дарина, Яна и Миша по очереди кинули по горстке земли. То же сделали коллеги Вадима.
Из глаз Дарины снова катились слёзы. Тело болело от пережитых за последнее время стрессов. Больше всего ей хотелось уснуть и не проснуться. Чтобы этот кошмар поскорей закончился. Вадима нет. Она любит Андрея. Дети ей не простят этого предательства. Да и она себе не простит.
Андрей Савицкий приехал со всеми, но долгое время держался в стороне. Он пришёл, чтобы поддержать Дарину. И вот в нерешительности он направился к ней, ещё не зная, что сказать, и, собственно, как поддержать.
- Дарина… - тихо выговорил он, и женщина подняла на него глаза – красные, с полопавшимися сосудами. От неё веяло холодом, обречённостью и безразличием.
- Зачем ты пришёл? – одними губами спросила она.
Бесцветный голос, и сухой, как эта листва под ногами. Мужчина смотрел и не верил своим глазам – за эти дни она осунулась и как будто постарела.
- Поддержать … я … - только и смог он произнести под полным немого страдания взглядом женщины.
- Уходи, Андрей.
- Я не уйду. Ты… - слова застряли в горле, как огромные куски хлеба.
- Уходи. Я не хочу тебя видеть.
Она смотрела на него открыто, без язвительности и иронии. И от этого становилось страшно.
Савицкий с минуту постоял рядом и решил уйти. А ведь и правда: что он сейчас реально может сделать? Старые и новые обстоятельства их с Дариной знакомства сложились в мощную железобетонную стену между ними. Что её может разрушить – одному Богу известно.
Андрей ушёл с кладбища. Как человек, переживший смерть родителей и боевых товарищей, он понимал, что любые сопереживания только бередят рану. Мужчина чувствовал, что Дарина под давлением внешних обстоятельств боится своей любви к нему, не может дать себе волю, поэтому и отталкивает его. Ей нужно время, а он готов ждать, сколько придётся.

***
«Идти или не идти», - думал Игорь. О смерти Вадима он узнал случайно – от знакомых Яны. Парень думал. Он уже давно любил эту девушку, но не был уверен, что его чувства взаимны, а влюблять в себя девушку, пользуясь тем, что она только что потеряла отца, верх цинизма.
За размышлениями сына застала Агата. Она только что вернулась из командировки.
- Игорь, ты чего загруженный такой? Сел, молчишь, обедом мать не накормишь… Да тут и обеда, я вижу, нет. Что-то случилось?
Игорь не ответил.
- По-моему, я спросила кого-то. Игорь, что случилось? – Агата начинала кипятиться.
- Вадима Железняка убили…
Когда до сознания Колесиной дошёл смысл только что сказанного, она почувствовала лёгкое головокружение и присела на оказавшийся рядом стул.
- После суда при попытке побега…. Сегодня похороны…
Агату накрыло волной чувств и эмоций и, ей показалось, что она вот-вот захлебнётся. Внутри всё закрутило и завертело, и на несколько секунд женщина выпала из этого мира. Когда пришла в себя, сразу же выговорила:
- Надо ехать, Игорь… Ты знаешь, где это?
- Да… - кивнул молодой человек.
- Сядешь за руль.
Через сорок минут они были уже на кладбище. Шли. Агата смотрела на надгробия и всё ещё не могла поверить, что под одним из таких будет лежать Вадим, её любимый Вадим. Как будто вырвали кусок сердца и растоптали. А рана долго будет заживать, очень долго.
Место нашли быстро. Работники службы ритуальных услуг закапывали, кидая в разрытую яму землю.
«Может, это не он?» - мелькнула в сознании последняя надежда, но взгляд тут же упал на временный памятник. На тонкой плите было фото и надпись:
«Железняк Вадим Олегович
21.03.1960-17.09.2010
Помним, любим, скорбим…»
Последняя надежда разбилась, как хрустальная ваза, на мелкие осколки. И этот странный ирреальный звон заложил Колесиной уши. Она рухнула на колени и закрыла лицо руками.
Минута, другая, третья…
Агата сделала глубокий вдох и выдохнула. Взгляд быстро нашёл Дарину. От неё только что отошёл следователь.
Внутри стало всё закипать. Ненависть к Дарине удваивалась, утраивалась. Боль стала превращаться в гнев. Сотрясаясь от нахлынувших эмоций, Агата медленно зашагала к Дарине. Листья под ногами стонали, земля качалась.
Колесина готова была кинуться на Дарину, но сил было недостаточно. Мышцы были под наркозом – вялые и бесчувственные.
- Сучка!.. – точно шавка Агата кинулась к той, которую ненавидела всей душой.
Дарина вздрогнула.
- Дрянь!.. Это ты его убила…
Тяжёлое дыхание Колесиной, и из глаз Дарины слёзы пошли с новой силой. Она не пыталась оправдаться.
- Ты убила его!.. Ты, сучка!.. Ты хотела его смерти – я знаю!.. – Агата давилась слезами, и потому голос её был груб, жёсток.
- Не говори так… - прошептала Дарина.
Яна подалась вперёд:
- Уходите, - она увидела Игоря, стоящего скромно чуть поодаль. – Вам лучше уйти, - зажатые связки исказили её звонкий голос до неузнаваемости.
- Хорошо… Хорошо-хорошо. Я уйду, - саркастически улыбаясь, Колесина закивала головой. – Но пусть сначала все узнают, что ты шлюха.
Коллеги Вадима внимательно стали наблюдать за ситуацией, будто толпа зевак за намечающейся дракой.
- Из постели в постель прыгала, никому не отказывала…. И убила его, чтобы проще было по мужикам шляться…. Шалава драная!.. Не любила его никогда, вы слышите?.. Не любила Вадима эта сучка, а только пользоваться умела.… Чтоб ты в аду горела, дрянь паршивая!..
- Немедленно уходите отсюда, - процедила сквозь зубы Яна.
- Мам, пойдём, - Игорь взял мать под локоть и виновато посмотрел на осиротевшую семью. – Извините.
Когда Колесины ушли на приличное расстояние, Яна дала волю чувствам:
- Мам, как ты столько лет могла дружить с этой … гнилой женщиной?
Дарина помолчала немного. В голове ещё отчётливо звучали фразы Агаты.
- Она действительно любила вашего отца … больше, чем я…

***
Вадим и Дарина поженились в середине октября. Дело было так. В погожий осенний денёк будущие супруги направились в ЗАГС. Сперва им назначили регистрацию на середину декабря, и это значило, что нужно ждать ещё два с половиной месяца! Да, пытались они уговорить записать их раньше, но это мероприятие оказалось делом пустым. И если бы не счастливый случай – потенциальные молодожёны позвонили и отказались явиться в ЗАГС в установленный день и час, то пришлось бы столько времени ждать. Таким образом, свадьба Вадима и Дарины состоялась спустя две недели после подачи заявления.
Дарина ещё была в трауре после смерти родителей, поэтому было решено обойтись без традиций, обрядов и прочего. Можно сказать, что свадьба была почти тайной – свидетели после разболтали.
Едва в двери постучал ноябрь, как Вадим заметил, что супруга ведёт себя несколько странно.
- Вадик, у нас ребёнок будет… - призналась Дарина.
Вадим был счастлив. Так быстро и удачно ему удалось жениться на любимой женщине, расписаться без унизительных ожиданий и зачать ребёнка. Это ли не чудо?!..
Но, как известно, много чудес и сразу не бывает. Сомнения стали медленно и нагло закрадываться в душу будущего отца, будто черти. Однажды он водил супругу в женскую консультацию. Когда она вышла из кабинета, он решил, что должен поговорить с наблюдающим её гинекологом. Обеспокоенному супругу добрая женщина-врач всё рассказала и заверила, что волноваться не о чем. Кроме того, Вадим узнал, что Дарина обманывает его со сроком на две недели. А это значит, что беременна она от того, с кем рассталась. Вадим знал этого человека. Но он решил вести себя так, будто ни о чём не догадался. Он любил эту девочку, потому что она была похожа на свою мать. Однако тогда он ещё не знал, что судьба много раз накажет его за то, что он воспользовался той ситуацией, за то, что отец Яны не знает о её существовании.

***
Через сутки после похорон к Дарине пришёл Кирилл Мосин. Неспокойно было у него на душе. Всё казалось ему, что это из-за него убили Вадима. Не дал бы он тогда показаний, выпустили бы его – был бы жив.… Да, но с другой стороны он же хотел помочь следствию, ради справедливости, помочь Светлане.… Вроде добро хотел сделать, а как будто зло вышло. Видно, нельзя делать добро, чтобы оно было добром для всех и сразу.
Яна с безразличным лицом проводила гостя к матери и удалилась в свою с Мишей комнату.
- Здравствуйте, - выговорил Мосин. Тело потряхивало в судороге.
- Кирилл?.. – Дарина не ожидала его увидеть. – Присаживайтесь, Кирилл.
- Да, нет. Спасибо. Я … ненадолго, - замялся он, стараясь поднять глаза на женщину.
- В ногах правды нет, - выговорила Железняк и в задумчивости добавила. – Нет её нигде, пожалуй. И нам только кажется, что она существует…. Хм, как феникс, который умирает и возрождается. Так, наверное? – она направила взгляд на гостя. Тот ещё больше смутился. – Простите, Кирилл. Навеяло. Вы меня не слушайте. Лучше скажите, по какому поводу пришли.
- Я…. Извините меня, - прошептал Мосин. Голос куда-то пропал и вместо него появился какой-то странный сип. Это от волнения. – Простите, пожалуйста…
Дарина задумалась.
Нервы Кирилла сдали. Колени задрожали так, что уже через мгновение он рухнул на них.
- Вам не за что передо мной извиняться… - тихо выговорила она. – И встаньте немедленно, будьте мужчиной.
Мосин медленно встал, но дрожь не проходила.
- Ведь это из-за меня… - выговорил он.
- Нет. Это не так, - перебила его Дарина. – Просто он сам решил уйти.
- Извините…
- Ни в коем случае не вините себя. Идите лучше домой, к семье. И пусть у вас всё будет хорошо.
Когда Кирилл ушёл, Дарина тут же налила себе коньяка. В голове пульсировала только что озвученная мысль «Вадим сам решил уйти». Почему она это сказала? Почему он сам решил уйти?
Женщина закуталась в плед. Когда по телу разлилась приятная теплота, она стала вспоминать тот день. Да, да-да, он ведь просил прощения не только за то, что столько лет невольно заставлял её принимать криминальную сторону своей жизни. Он просил прощенья за то, что собирался так скоро уйти. Ещё до суда он всё решил, и он бежал от конвоя специально, чтобы его застрелили. Он не хотел такого позора своей семье. И если бы он выжил, то в больнице сделал бы всё возможное, чтобы поскорей уйти в мир иной. И умирая, он просил прощенья за то, что на его похоронах и после им придётся плакать и терпеть боль утраты.
Дарина сделала ещё глоток коньяка, потом ещё один.
Вадим был удивительным человеком, а вот она – недостойной его. Потому что так и не призналась в том, что Яна – не его дочь.

***
Тимофей неторопливо брёл по осеннему городу, ощущая всем телом холодный морской воздух. Ещё сентябрь. Светит солнце. Но уже чувствуется приближение зимы. Она наступит быстро, вдруг, никого не спрашивая, и глазом моргнуть не успеешь!.. А пока есть время радоваться бабьему лету, надо радоваться.
Но Деркач думал о другом – о том, что кончается отпуск, и скоро на работу. А работал он, попросту говоря, вышибалой в одном из ночных клубов. Всякое бывало, но чаще всего Тимофею удавалось договориться с персонами non grata и избежать мордобоя. За это его и ценили.
В нагрудном кармане рубашки лежал небольшой предмет, и при каждом шаге он ритмично ударял в грудь. Это была колода карт. И было грустно, что Дарина отменила эти замечательные вечера. Колоду он всегда носил с собой как талисман. Она помогала ему при игре в казино добывать дополнительный заработок. И всё же практики с таким мастером как Дарина ему очень не хватало. Да и понятно – не до этого сейчас ей. Муж под следствием был, потом погиб, похороны… И сын не совсем здоров. Но Деркач не терял надежды на то, что однажды Дарина снова соберёт у себя великолепную пятёрку, и пойдёт игра.
Как это обычно бывает, он случайно задел плечом проходящего мимо мужчину, обернулся, чтобы что-то сказать и замер. Мужчина тоже обернулся и тоже замер. Они смотрели друг на друга и не решались заговорить, потому что не могли вспомнить, как знакомы, но то, что знакомы – в этом сомнения не было.
«Где я его видел?.. Откуда знаю?.. Нет! Не уходи, я сейчас вспомню!.. Чёрт!.. Ну, я же тебя знаю!!!» - думал Тимофей, перебирая в мозгу всех своих друзей и коллег.… И всё-таки рассудок взял верх. Он подошёл к мужчине, хлопнул его по плечу:
- Здорово, приятель! А я тебя помню!.. – энергично начал Деркач, ещё не зная, как продолжить.
- Здравствуй, Тимофей, - выговорил мужчина и тепло улыбнулся. – Столько лет не виделись…
«А сколько? – испугался Тимофей. – Сколько лет мы не виделись? – и стал искать подсказку в глазах того, кому только что пожал руку. – Ну, кто же ты, а?»
- Да, давно, - сглотнул слюну Деркач.
- Узнал?
Тимофей кивнул и беспомощно зашевелил губами, но его потуги оказались напрасными.
- Кирилл Мосин, секция по волейболу.
- Точно!.. – ударил себя по лбу Деркач и рассмеялся. – А я в памяти нашёл, да всё зацепиться не мог. Имя… Да, конечно, помню!.. Кирюха!..
Мужчины побратались.
- Ну, как ты? Чем живёшь?
- Работаю.
- А семья?
- Да, есть. Жена, двое детей… - скромно выговорил мужчина, чуть опустив глаза. Он всегда стеснялся хвастать своей замечательной семьёй.
- Здорово, - растерянно протянул Тимофей, не зная, как продолжить разговор. – Слушай, а давай телефонами обменяемся, а потом созвонимся и встретимся?
Кирилл как-то неловко пожал плечами, но всё же достал мобильный телефон. Деркач продиктовал ему свой, и Мосин сделал пропущенный вызов.
- Пересечёмся, Кирюх, - Тимофей подмигнул старому другу и пошёл. Другу? Нет, всё-таки не другу. В юности Тимофей презирал Мосина за его мягкотелость, скромность, зажатость. Это было тогда. А сейчас он ему откровенно завидовал.
Деркач обернулся, чтобы посмотреть ему вслед, и увидел рядом с ним красавицу-супругу и детей: мальчика лет десяти с открытой улыбкой и весёлыми глазами и девочку, совсем ещё куколку с задумчивым личиком и платиновыми волосами, развивающимися по ветру. Счастливая молодая семья…
А он, Тимофей Деркач, кто? Он – никто. Он работает вышибалой в вонючем ночном клубе – вот предел его карьеры. У него нет ни жены, ни детей, и никто не называет его «милым», «любимым», «дорогим» и «папочкой», «папулей». Ты не более чем брат Валет. Да. На что он потратил свою жизнь? На карты, на кутёж, на вечера у Дарины?!.. Да и Дарина тут совсем не при чём – сам пришёл, сам ввязался, сам виноват – не маленький, своя голова на плечах…. А родители? Когда ты последний раз был у них? В одном городе живёте, а ноги тебя всё не туда ведут.
«Ты проиграл свою жизнь, Тимофей. Поставил на кон и проиграл.… Быть может, есть ещё шанс на реванш, но вряд ли ты им воспользуешься…» - стучало в голове, а колода в кармане шаг за шагом ритмично ударяла в грудь.
Тимофей резким движением достал её и выбросил в ближайшую урну.

***
Она вышла замуж за нелюбимого, который любил её без меры. Её мужем стал замечательный человек – мужественный, добрый, чуткий, надёжный. Но она была к нему холодна. Она не могла заставить себя полюбить его.
Родились близнецы – два замечательных мальчика, но у одного из них был порок сердца. И она обвинила в этом его отца – того, кого не любила. Ей было страшно. Если раньше она просто была к нему холодна, то теперь стала тихо его ненавидеть.
Малыш чах на глазах. Нужна была операция, но она стоила денег, которых у молодой семьи не было. С трудом удалось устроить ребёнка в больницу. Отец его нашёл врача, но оказалось поздно. Маленький умер, не дожив до операции всего пару дней.
После похорон она собрала вещи, забрала второго сына и ушла. Через пару месяцев они развелись. Ни жены, ни сына он больше не видел. А она стала работать, много работать, обеспечивая и сына, и себя. Она встала с колен, расправила плечи и теперь шла вперёд, высоко подняв голову. И ещё она стала верить в то, что однажды станет женщиной того, кого так давно и отчаянно любила.
Да, это всё про Агату Колесину, похоронившую сына, бросившую мужа и посвятившую себя работе и идее-фикс по имени Вадим Железняк. А сейчас, когда его не стало, существование потеряло всякий смысл. Есть Игорь – её сокровище, её старший сын, но он – сын, и не сможет заменить матери любовь всей её жизни. Игорь – её гордость. И пусть он добрый, скромный и пока ещё честный, но ради не него она постарается не убить себя.
Агата курила одну за одной, запивая коньяком и солёными слезами. Воспалённые глаза смотрели в компьютер, пальцы щёлкали по клавишам, мозг пытался что-то соображать. Надо было работать.
- Мам, я баклажаны пожарил… как ты любишь… - на пороге её комнаты стоял Игорь. На нём был смешной фартук, а в руках у него была тарелка с только что приготовленным.
Агата его проигнорировала.
- Мам, я тебе баклажаны приготовил… - Игорь приблизился к матери.
Женщина оглянулась и очень тихо отчеканила:
- Только не смей меня жалеть.
- Мам, - в голосе парня появилась настойчивость. – Ты хоть бы немного поела.
- Я занята. Исчезни, - и Агата сверкнула взглядом.
Игорю пришлось удалиться – спорить с матерью сейчас бесполезно.
Глаза Агаты разрезала боль. Они слезились от продолжительной работы за компьютером, от слёз и от сигаретного дыма. А, между тем, в голове зрел план мести – она решила обнулить счета Дарины. Колесина уже сотни раз проделывала подобные операции с другими счетами, а посему это было для неё проще простого.
Без особого труда она взломала все шифры и пароли, достигла цели. Щёлк-щёлк. Перед глазами всё плыло, и пальцы сводило от напряжения. И всё же дело сделано.
Колесина откинулась на спинку стула и удовлетворённо закрыла глаза. На душе стало легче.
А через три дня за ней пришли люди из ФСБ. Агата допустила ошибки при комбинациях и засветила свой IP-адрес. Поэтому её и вычислили. Se la vi…

***
Дарина шла по улице, потерянная в этом суетном и циничном мире. Она не помнила, зачем вышла из дома, и просто шла. Яна осталась с братом. После смерти отца Миша стал очень замкнутым, очень мало говорил и стал ещё больше рисовать. Только не показывал свои рисунки, как раньше. И сердце матери от этого очень болело.
Женщина почувствовала на себе взгляд и повернула голову. Недалеко около хлебного киоска стояла Светлана. У неё был всё тот же печальный вид, но теперь, казалось, она наполнилась  какой-то необыкновенной мудростью. Дарина узнала её сразу.
С минуту они смотрели друг на друга. И так много слов было в этих взглядах. Наконец, Светлана подошла к Дарине. В её глазах Железняк заметила сострадание.
- Мужайтесь, Дарина. Потом будет легче. Это точно. Я по себе это знаю, - выговорила Мягкович.
Дарина взволнованно закивала.
- Спасибо, - прошептала она. Внутри точно кислотой обожгло.
Сейчас Железняк отлично понимала, что Светлана чувствовала в те дни, когда не стало её мужа. И отчего-то стало стыдно, и в то же время она преисполнилась уважения к ней.
Женщины присели на холодную и облезлую скамью. Мимо проходили люди с печатью безразличия на лице, раздражённые чужой мелочностью и недалёкостью. Редкие зеваки бросали липкие взгляды на ещё нестарых вдов, одиноко сидящих под кронами облысевших деревьев. Да и кто мог подумать, что они вдовы?..
- Я не скажу вам больше ничего. Банальные вещи приносят больше боли, чем повод, по которому они сказаны. Не слушайте никого.
Дарина молча кивала. Она хотела того же спокойствия и мудрости, что были у этой удивительной женщины, сидевшей рядом.
- Сходите в церковь. Это сейчас самое лучшее.
- Я схожу, - выговорила Железняк. Ей казалось, что потери сблизили её как-то со Светланой. Но это был самообман. Мягкович просто посчитала своим долгом сказать то, что сказала, и не более того.
- Мне пора…. Запомните, то, что я вам говорила. Я надеюсь, мы больше не встретимся, - Светлана поднялась со скамьи и, не оглядываясь, пошла прочь. А Дарина направилась в церковь. Она давно хотела поговорить с батюшкой о сыне.
- Что посоветуете? – спросила женщина, поведав священнослужителю непростую историю о Мише, о его недуге, что с самого рождения, и о нынешнем состоянии.
- Пускай приходит. Двери храма Божьего всегда открыты. Господь поможет ему.
- А если он … не захочет идти? – осторожно спросила Железняк.
- Человек в храм приходит, когда сердце его ведёт к Господу. Он придёт, как только будет к этому готов. Всевышний не оставляет в беде болящих и страждущих. И тебе поможет, и твоё сердце успокоит.
- Батюшка, а любовь может быть грехом?
- Любовь есть Бог. Кто любит, уже познал Господа…
Глаза батюшки светились добротой и поддержкой. Тёплота и душевность его поразили бы воображение самого искушённого мирянина, ибо было в этом что-то простое и мудрое. И у Дарины на душе стало легче. Она постояла перед иконами. Боль уходила, утекала, как остатки воды из закрытого только что крана. Запах церковных благовоний, лёгкий треск горящих свечей и возвышенные лики вселяли в неё надежду.

***
Миша сидел на койке, подобрав под себя ноги. В руках его был планшет с листами бумаги и гелевая ручка. Он снова и снова вспоминал церковь. Один за одним он рисовал теперь иконные лики – те, что запомнил. Что-то его зацепило – что именно, он не мог пока найти этому объяснения. Но внутри какой-то голос говорил ему, что там, где сейчас его отец, ему будет лучше, чем было на земле. И Миша в это верил. Но всё равно душа временами выворачивалась – смириться было непросто.
Как ни странно, но голова у него почти не болела по ночам, несмотря на то, что он давно не соблюдал режим, не занимался специальной гимнастикой и не ходил на сеансы мануальной терапии, призванной поддерживать мозговое давление в норме. А надо бы возобновить всё, чтобы мать за него не переживала.
- Мишенька… - Дарина робко заглянула в комнату, где находился сын. – Там обед готов. Ты бы поел немного…
Парень ничего не ответил. Он сосредоточенно рисовал. На этот раз из линий, точек и закорючек выходил образ Николая Угодника.
- Миш, ты поешь, пока горяченькое… Ты нормально себя чувствуешь?
- Да, мам. Всё нормально. Не переживай.
- Ты будешь кушать? – женщина взволнованно за ним наблюдала, ловила каждое изменение в его лице. Она опасалась, что стресс от смерти отца может как-то нехорошо сказаться на его здоровье.
- Да, чуть-чуть позже.
Дарина понимающе кивнула, но уходить не торопилась. Миша заметил её нерешительность и бросил на неё вопросительный взгляд: в чём дело?
Женщина медленно подошла к сыну и присела рядом. Миша успел спрятать рисунки.
- Миш, я … в церковь сегодня ходила… - Дарина говорила и не узнавала свой голос. Ей казалось, будто она наблюдает за ситуацией со стороны. – Не в той, где отца отпевали, а на Авангарде…
Парень чувствовал, как мать волнуется, как она несёт речь будто хрустальную вазу.
- Ты бы сходил туда… - женщина осеклась и поспешила поправить себя. – Не сейчас, конечно, а когда посчитаешь нужным. Там очень хороший батюшка, иконы… - Дарина вспомнила Матрону, от которой не могла отойти минут десять или пятнадцать.
- Я схожу, мам. Наверное, завтра, - не сразу ответил Миша. Тот голос внутри уже давно звал.
Дарина улыбнулась – впервые за долгое время. И сын улыбнулся ей в ответ и обнял. Наверное, только сейчас он понял, как сильно её любит и, что после смерти отца ответственность за неё и за сестру несёт он как единственный теперь мужчина в семье.
Уже много раз судьба толкала членов семьи Железняк к вере, к Господу, но каждый раз что-то мешало – какая-то пошлость, мелочность, предрассудки, быть может, даже гордыня – и Дарина запивала страх, отчаяние, боль или безысходность вином или коньяком, выкуривала пару-тройку сигарет и продолжала жить дальше. Она великолепно владела картами, была гроссмейстером в любой игре. Но жизнь оказалась сложнее, потому что у неё другие законы – человеческие. И вот сейчас чья-то сильная и уверенная рука захлопнула ту старую книгу жизни, игры в жизнь и вручила новую:
«Отче наш сущий на небеси, да святится имя Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам днеси и прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим. И не введи во искушение, избави от лукавого. Ибо есть сила и слава Твоя во имя Сына, Отца и Святаго Духа. Аминь».

***
Лето ушло. И теперь была осень – грустная пора, печальная пора. Лысеющие деревья, свистящий меж ними ветер и шуршащая листва ногами заставляли снова и снова вспоминать о том, что было когда-то и что уже никогда не повториться.
Яна без труда нашла могилу отца, вошла за оградку и присела на скамеечку. Как же погано было на душе. Правду люди говорят, что горе тяжелее переживать, когда вокруг все счастливы, и им на тебя наплевать. Однокурсница Яны скоро выходит замуж, потому что находится в интересном положении. Другие её однокурсницы собирают деньги на букет и поздравительную открытку, цинично требуя у всех и каждого вложиться в подарок. И сердце рвётся.… Да, быть может, это эгоизм, но почему так больно?..
- Я скучаю по тебе, папа… Я вспоминаю, как мы все вместе на море ходили, помнишь?.. – на глазах против воли выступают слёзы. – Мишка ещё твои сланцы всё время в песок закапывал, - Яна нервно рассмеялась. – А мама нас водой морской забрызгивала… Папочка, прости, что до внуков не дожил.… Если бы ты знал, как я люблю одного человека… - слёзы хлынули ручьём, и девушка стала промокать лицо платочком. – Прости, прости меня, пожалуйста…
Яна замолчала. Она сидела и слушала звон осеннего ветра и проникалась ощущением вечности. Какое это странное понятие – вечность. Его нельзя описать, можно только почувствовать. Это состояние, когда прошлое, настоящее и будущее будто сливаются воедино, и начинает казаться, что вся наша жизнь – это огромное прошлое, что все мы для прошлого живём, что будущие – это призрак, настоящее – мгновенно, и только прошлое вечно и незыблемо.
Её отец уже стал прошлым, как будто был он, но был другой жизнью, слишком далёкой теперь, и как будто не было той, другой жизни, а есть только эта – настоящая, которая однажды тоже уйдёт в небытие.
Человека однажды не станет, и только памятник будет напоминать о нём и фотографии, но фотографии горят и теряются, а памятник и могила … когда они станут совсем старыми, на их месте сделают перезахоронение – и потеряется та точка земли, где покоится прах когда-то жившего человека, а однажды мир и вовсе о нём забудет.
Яна всё думала и думала, и не заметила, как к ней подошёл кто-то и присел рядом. Она повернула голову и увидела рядом Игоря. Раньше бы она обрадовалась ему, но теперь ей было совершенно всё равно. Этот странный чужой человек…
- Яна,  простите мою мать, не держите на неё зла, пожалуйста… Она от переживаний такая.… Простите…
Яна всё смотрела на надгробие и думала, что ей ему ответить.
- Бог ей судья… - выговорила она. На мгновение девушке показалось, что он специально следил за ней, чтобы извиниться.
- Я к брату на могилу приходил, - точно прочитав её мысль, сказал Игорь.
Яна подняла на него изумлённый взгляд.
- Он давно умер. Ещё в раннем детстве. Он был моим младшим братом, младшим на пятнадцать минут…
Девушке удивительно было сейчас узнать, что, оказывается, у Игоря был брат, а его мать, выходит, когда-то пережила смерть своего младшего сына.
- У него было слабое сердце.… А наш отец врачом был. Мама его не смогла простить за то, что он так долго искал для брата врача…
- А ты с ним не общаешься? – осторожно спросила Яна.
- Нет. А зачем? Если он не смог моего брата спасти, то какой он отец после этого?..
- А ты не думал, что он тебя просто любит? – сердце девушки заклокотало от ощущения несправедливости. Она едва не захлебнулась в возмущениях. – И далеко не всё в нашей власти. Твой отец наверняка делал всё, что мог… Ты знаешь, что у моего брата, что ему нужна операция, но ты не знаешь, как мой отец собирал деньги на это. И не его вина, что он не успел это сделать. Несмотря ни на что, он был замечательным отцом. Поверь мне, когда его не станет, ты будешь очень жалеть о том, что не пытался найти с ним встречи, не пытался его понять. Истинную ценность мы понимаем только тогда, когда вдруг потеряем это…
Игорь задумался.
- Если хочешь, я помогу тебе его найти. Ты имя его знаешь?
- Да, конечно. Его зовут Станислав Дровник.

***
Андрей был дома в свой законный выходной. Отдохнуть бы после тяжёлой рабочей недели, но нет: в голову упрямо вбивается свинцовый гвоздь навязчивая фраза «Береги её». Она не даёт покоя, преследует его и днём, и ночью. Чего хотел Вадим? Почему он сказал ему это тогда?.. Надо бы понять до самого донышка, разобраться.
В который раз Савицкий прокручивал в памяти всё, что связывало его с Вадимом. Чтобы сказать «Береги её», а потом убежать и намерено нарваться на пулю (ведь он сделал это намерено вне всякого сомнения!), у него должны были быть веские основания. Да, он хотел оградить семью от позорного клейма родственников преступника, попавшего в колонию строгого режима. Но ведь это ерунда – вне зависимости от исхода этого отчаянного мероприятия семью он свою от клейма этого не избавил бы. Его смерть ничего в этом плане не решила. Значит, он хотел чего-то другого.
«Береги её», - Вадим не мог сказать это стороннему человеку.… Основания… нужны основания…. Как бы странно это ни звучало, но, получается, что в какой-то момент Вадим должен был понять, что между ним, Андреем Савицким, и Дариной что-то есть. Когда? В то утро после ночи, проведённой с ней – он мог почувствовать запах её духов?.. Нет! Глупо, слишком глупо. Он знал раньше. Быть может, ещё в тот самый вечер, когда был задержан. Откуда? Да мало ли?! Та же болтливая однокурсница Дарины могла рассказать. Ему же сразу рассказала о том, что Дарина его замуж выскочила на видного мужчину. Значит, и Вадиму могла рассказать о том, кого Дарина бросила. А Вадим запомнил.
Вроде бы ясно всё, да всё равно покоя нет, всё равно недосказанность какая-то, тайна в этой истории. Неужели Вадим Железняк пошёл на верную смерть только для того, чтобы его любимая Дарина обрела счастье со следователем Савицким?!.. Невероятно и непостижимо!..
Андрей оделся и пошёл к ней. Зачем и почему, он не знал. Какая-то странная сила подхватила его, точно волна, и понесла. Сердце взволнованно сжималось от неизвестности.
Дарина открыла ему дверь, ничего не спрашивая. Они прошли в комнату – ту, где стоял круглый стол, за которым когда-то шелестели карты, азартно блестели глаза игроков, и шла игра с самой судьбой. Теперь  эта комната казалась серой и скучной.
- Зачем ты здесь, Андрей? – спокойно спросила Дарина, кутаясь в плед.
- Чтобы сказать, что не оставлю тебя, буду тебе помогать, если нужно…
- Спасибо, помог уже, - горько усмехнулась женщина. – Если это всё, то уходи. Я видеть тебя не хочу и знать. Ты приносишь мне только горе… - она перешла на шёпот, и голос её стал казаться совсем глухим, как у старухи.
- Ты считаешь, что я виноват в смерти твоих близких? – осторожно спросил Савицкий.
- А я ничего, Андрей, больше не считаю. Я просто не хочу, чтобы ты был рядом, - голос её звучал тихо и почти безразлично. Однако это только прибавило мужчине решительности. Он понял, что готов идти до конца, чего бы это ему не стоило.
- Дарина…
- Уходи, Андрей, - перебила его женщина. – Так будет лучше.
- Для кого? – Савицкий подался вперёд. Он пытался в то же время заглянуть в глаза Дарины, но она их прятала.
- Для всех.
- Для всех…. Для кого – для всех? И кто решил, что так будет лучше? – Андрей поднялся со стула и прошёлся по комнате.
Женщина молчала. Савицкий подошёл к дивану, на котором она сидела, и встал на колени.
- Дарина, скажи мне, чего ты боишься?
- Ничего, - с нажимом выговорила она, готовая вот-вот вскрикнуть. – Просто я хочу, чтобы ты ушёл и больше не появлялся.
Её лицо, её глаза… и он понял, почему Дарина его прогоняет, понял, насколько можно было это понять. Он теперь видел, что она его любит, и что любила всегда, а сейчас сильнее, насколько это вообще возможно.
Савицкий присел на диван около женщины.
- Вот теперь я точно не уйду от тебя. Я однажды проявил слабость души, совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Я не хочу её повторять. Я теперь буду всегда рядом.
Дарина не знала, что ответить. Мышцы на её лице нервно подрагивали. Прогнать его она больше не могла, и находится с ним в одной комнате она тоже не могла. Противоречия мучили её. И Андрей это понимал, но помочь здесь никак не мог, ибо был одной из причин этих противоречий.
Наконец, Дарина прижалась к его груди и заплакала. Мужчина погладил её по спине.
- Всё будет хорошо. Всё будет хорошо…
Конечно, ему хотелось обрести полноценное счастье с любимой женщиной. Но он также понимал, что ничего так сразу не будет, понадобится время, много времени, но он готов был ждать сколько угодно. Ведь главное – что чувствует она, как его примут или не примут её дети.
- Андрей, - взволнованный и напряжённый голос Дарины вырвал его из размышлений. – Андрей, Яна – твоя дочь. Ты – отец моей дочери.
Свидетельницей неожиданного признания стала и сама Яна, вовремя вошёдшая в комнату…

***
Спустя полгода.
Они шли по парку. Светило солнце. Его пронзительные лучи ласкали лица идущих. Дул лёгкий ветерок. Было ещё прохладно. Снег таял, насыщая влагой уставшую от зимы землю. Кое-где местами зеленела травка.
В парке было пусто. Обнажённые деревья одиноко стояли, вскинув ветви-руки к небу, чистому, как лист бумаги, и будто молили его о чём-то.
Тишина, заполненная одиночеством и ощущением вечности – она была невесомой, лёгкой, обнимающей, точно шаль или эфир. И закладывало уши – не от холода, а от тишины.
Они шли не спеша и молчали о чём-то своём. Мужчина и женщина, чья любовь выжила, уцелела, воскресла, чтобы расцвести с новой силой. Она воскресла, чтобы повториться, чтобы жить, пока будут дышать эти двое, пока будут ходить по этой земле, пока будут биться их сердца. Судьба так распорядилась…
- Ты помнишь, мы гуляли здесь когда-то?.. – спросил Андрей, охваченный ностальгией.
- Да. Тогда здесь всё было иначе…. Я помню… - ответила Дарина и опустила глаза.
Шаги их были неторопливыми, размеренными. Им некуда было спешить. Впереди ещё полжизни, столько радостей и горечей, которые предстоит пережить вместе. А сейчас есть время, чтобы вспомнить, что было, погрустить, улыбнуться и, вернувшись в реальность, продолжить этот непростой путь под названием жизнь.
- «Ведь я тогда моложе, я лучше, кажется, была…» - задумчиво выговорила женщина и посмотрела на мужчину. Он смотрел на неё влюблёнными глазами и не замечал ничего вокруг. Тому, что она сказала, он усмехнулся. Ему было всё равно, что она стала старше, что нынче она уже не такая юная и свежая. Он любил её безоговорочно – такой, какой она была, и просто потому что чувствовал её каждой клеточкой своего тела, чувствовал, как меняется её настроение. Он стал камертоном её души. Через столько лет труда во благо безопасности жителей города он заслужил своё право на личное счастье, ибо каждый получает то, что заслужил.
Дарина прижалась к его груди. Тело свела нелепая юношеская судорога. Было стыдно за свой жуткий характер, за тот давний эгоизм, который столько боли причинил этому родному и близкому ей человеку.
- Прости меня… - прошептала Дарина.
Андрей ласково погладил её по спине.
- Вадим хотел, чтобы мы были вместе. Иначе бы он не ушёл.
- Да… Наверное…- выговорил мужчина. Он не знал, что добавить.
Позади, весело болтая, шли Яна, Игорь и Миша. Игорь держал девушку за руку, как Андрей держал за руку Дарину.
- А давайте летом после Яниной защиты и твоего поступления поедим куда-нибудь отдохнуть? Мне знакомые говорили, что в Ливадии очень хорошо.
- Давайте, - улыбнулась Яна.
- Кстати, Миша, ты куда поступать будешь? Решил уже?
- На психолога. Для духовной семинарии я слабоволен, теология мало кому пользы может принести. А психолог – по-моему, это в моих силах.
Дарина и Андрей опустились на скамью.
- Как ты думаешь, Яна когда-нибудь примет меня?
- Не знаю, - ответила женщина. – По крови она твоя, по воспитанию – Вадима. Я не знаю, что сильнее. Но тогда, помнишь, перед судом – когда мы были вместе…?
Андрей коротко кивнул.
- Она всё поняла... Это она настояла, чтобы я пришла к тебе. Мы говорили с ней о том, что нельзя предавать свою любовь, и она сказала, что я должна с тобой встретиться… Она никогда ничего не говорила против тебя. Она может не принять тебя как отца, но она никогда не сможет тебя ненавидеть. Это потому, что между вами есть тоненькие ниточки, которые зовутся кровными узами. И только тогда, когда они станут достаточно крепкими, она сможет назвать тебя отцом.
- Дарина, я должен сказать тебе кое-что…
Дарина подняла на Андрея свои большие голубые глаза.
- Я продал свою квартиру. Теперь есть деньги на операцию Миши…
 


10.02.2011-14.08.2011, редакция 27.08.2015.