Один день из жизни курсанта-первокурсника

           И начались суровые курсантские будни. Первые два месяца я поднимался вместе со своими товарищами по команде «Подъём!» в 6.00 и строился возле своей табуретки, наспех одев портки. Спал я на нижнем ярусе, поэтому добежать до личной табуретки со своим обмундированием я успевал быстрее, нежели товарищ Валерка с верхнего яруса. Иногда Валера наступал мне спросонья на голову или на плечи, натоптав на них мозоли, но со временем процедура подъёма была отработана до автоматизма (учитель-то у нас был ого-го), поэтому, тренируясь ежедневно по нескольку раз, мы всё-таки научились укладываться в 45 секунд. Портянки, естественно, мы не успевали намотать, как положено, поэтому, просто впихивали ноги в сапоги, набрасывая уставные тряпицы сверху, о чём потом очень жалели на утренней пробежке, натирая кровяные мозоли.
            Затем, наспех справив малую нужду, бежали на построение курса для отбытия на утреннюю зарядку по форме №2 (с голым торсом, но в портках, кто не знает). Не уложившиеся в отведённое на построение время группы, тренировались после отбоя. На зарядке выбегали за пределы наших казарм, в которых ранее располагался Преображенский полк, и бежали вокруг нашего расположения по улицам: Парадная, Кирочная, Радищева (неподалёку от места рождения нынешнего президента), Виленский переулок, рассматривая на бегу счастливое гражданское население, беззаботно прогуливающееся по Таврическому саду, которое с усмешкой смотрело на своих будущих защитников.
            Вдоволь набегавшись и нагуляв и без того зверский аппетит, мы забегали назад на КПП и после выполнения комплекса оздоровительных упражнений, возвращались в расположение курса. Те, кто прибегал раньше, были счастливыми обладателями свободного места возле умывальника. Наспех вычистив ротовую полость от скопившегося за ночь на зубах неуставного кариеса, и сполоснув запотевший голый торс холодной водой, бежали заправлять постели.
           Заправка постелей являлась в армии особым ритуалом. После укладки второй простыни на первую, застилалось особенным образом синее солдатское уставное одеяло с тремя тёмными полосками, которые выравнивались на всех кроватях по нитке. Но особая гордость заправки – это кантик на одеяле, который наводился при помощи табуретки и обратной стороны сапожной щётки, подушка так же отбивалась при помощи табуретки. Кто служил, тот знает! За кривую полоску на кровати, или нарушенный кантик, запросто можно было схлопотать наряд вне очереди. Вдруг война, а у тебя кантик неровный!
           После всех этих процедур, построившись на плацу перед казармой и наспех выкурив в курилке по «трубочке здоровья», строевым шагом отправлялись на завтрак. И так в нас воспитывали любовь к Родине три года, со временем несколько ослабив поводья, ибо последние два года мало кто ночевал в училище, едва вообще заправляя кровати.
           Спустя два месяца, меня и ещё трёх курсантов с нашего курса, начальство факультета определило в сборную по лёгкой атлетике, собственно говоря, то, для чего нас и брали. Нам выдали пропуска спортсменов и мы, вставая пораньше с гимном Советского Союза, одев спортивную форму, выбегали на тренировки по личному плану.
           Моя тренировка по личному плану проходила первое время по маршруту: КПП; кафе «Колобковая», рядом со ст. метро «Чернышевская»; булочная, в которой я покупал для моих голодных товарищей неуставные батоны, проносимые под широкой ветровкой; КПП. Уложиться я должен был до прибытия моих товарищей с зарядки. Хлебобулочные изделия прятали в каптёрке у суворовца Славки, пожирая их вечером в свободное от службы время. Да, голод не тётка, голод – дядька…
           Итак, мы маршировали на завтрак! Приём пищи для нас, как и команда «Отбой», действовали, как бальзам на душу. Чётко чеканя шаг по плацу, мы шли в столовую. Она представляла из себя двухэтажное здание с огромными окнами, внутри которого в больших кадушках росли уставные пальмы и какие-то растения – вполне себе приличное, на первый взгляд, заведение. Остановившись перед столовой, по команде: «В столовую, в колонну по одному, бегом (руки сгибаются в локтях, если не сгибаются, то тренируемся во время, отведённое на приём пищи), марш!», побежали в столовую занимать свои строго определённые места. Построившись возле стола, не приведи Господи, тебе сесть раньше, без команды – останешься стоять и смотреть, как твои товарищи уплетают завтрак. Выделение слюны и, собственно говоря, сам процесс поглощения пищи, начинается по команде: «К приёму пищи приступить!», почти, как у собаки Павлова. Раздаётся громкий стук ложек и в самый его разгар, следует команда: «Приём пищи закончить! Тарелки на край стола. Выходи строиться из столовой!» Всё – наелись, хорош жрать – следим за фигурой!
          Запихивая на ходу куски хлеба в карманы, мы выходили из столовой на построение, оглядываясь на недоеденные на столе пайки. Потом мы научились есть быстро, как чайки, зарабатывая гастриты и язвы желудка. Но мы были «обязаны стойко переносить тяготы и лишения воинской службы», как гласил Устав. И мы терпели, как терпели до нас, как терпели и после нас. В конце концов, мы же сами сюда пошли – нас никто силком не гнал. С этими мыслями мы зашагали на занятия. Ученье свет, а не ученье – чуть свет и на работу!
             Обучение нас военно-инженерному мастерству проходило в новом пятиэтажном учебно-лабораторном комплексе, рядом с которым находилась офицерская столовая и буфет, вход в которые нам был запрещен под страхом смертной казни. Занятия были разнообразные: помимо гражданских специальностей, которые изучали в институтах с нашим профилем, было ещё столько же, если не больше, военных дисциплин.
             Особенно нам всем нравилась высшая математика. Преподаватель был человек гражданский и, что самое главное, знавший никчёмность этого предмета, а потому закрывавший глаза на поголовный сон практически всей аудитории на его лекциях. Он и на экзаменах относился ко всем доброжелательно, разрешая списывать с тетрадок с лекциями, которые никто не конспектировал. Хороший дядька!
             Физику я тоже изучал примерно с месяц, так как мы с Вадимом приглянулись чем-то престарелой физичке и ремонтировали целый год её методкабинет, за что у нас всегда были «пятёрки». В то время, когда наши товарищи учили законы Ома и Ньютона, проводя различные опыты и сдавая лабораторные работы, мы мирно храпели в методкабинете. На первом курсе у курсанта было две хронических болезни – поспать и пожрать, на втором добавилась ещё одна  - потребность в женском обществе. Что поделаешь – основные инстинкты!
             Немецкий язык у нас преподавала тоже пожилая женщина, с манерами дамы из высшего светского общества, которая, выслушав моё немецко-английское произношение, полученное мной в школе в моём колхозе  от англо-немецкой училки, вынесла приговор:
            - Будем переучиваться.
       В процессе переобучения я стал на факультативе переводить с немецкого нужную ей техническую литературу, за что так же получал одни «пятёрки». Знала бы об этом моя школьная немка, у которой я получал почти одни «трояки»! Короче, «Гучен-чах» - как любила здороваться с нами она, намеренно, или по незнанию коверкая немецкий язык.
           Больше женщин у нас в профессорско-преподавательском персонале не было, а на старших товарищей офицеров моё обаяние или жалкий вид не действовали, так что учёба шла с переменным успехом.
После занятий у нас был обед, который представлял собой то же самое, что и завтрак, отличающийся разве что первым и вторым блюдами, да длительностью процесса поглощения пищи. Да, ещё в обед можно было набрать втихаря в карманы квадратных маленьких сухариков, предназначенных для горохового супа.
Набив желудок уставной «парашей», как мы ласково называли нашу еду, мы отправлялись в казарму для сорокаминутного переваривания пищи. Это драгоценное время мы использовали для различных тренировок, а если повезёт, то для засыпания на табуретках, особо «отличившиеся» изучали Устав.
            После переваривания обеда шагали в свою аудиторию на самоподготовку, где можно было официально поспать, изучая учебники и лекции контактным способом, уютно подложив их под голову. Закончив самоподготовку, возвращались в казарму готовиться к ужину, завернув по дороге на неопределённое время на плац для занятий по строевой подготовке.
            Нагуляв аппетит, отправлялись ужинать в столовую под уставные пальмы. Ужин и впрямь можно было смело отдавать врагу, но вряд ли он стал бы его жрать. Так и не поняв, зачем мы приходили в столовую, мы отправлялись в казарму для дальнейшего занимательного времяпрепровождения.
            Личное время до обязательного просмотра «Новостей» использовали очень занимательно: пришивали новые воротнички, учились наводить на постелях кантики, осуществляли команду «Подъём» до конца сгорания спички и много других интересных подвижных военных игр.
            Потом весь курс рассаживался на личных табуретках для просмотра новостей и ужас-шоу Александра Невзорова «600 секунд». Насмотревшись на ночь ужасов питерской жизни, строились на вечернюю поверку. «Кто не все, того накажем!»  Наш «папа» выходил перед строем и, нервно подёргивая головой, приступал к зачтению наших фамилий. Убедившись, что все дома, он давал команду «Разойтись!», что означало – «На горшок и спать!». Сходив на горшок, все занимали свои спальные места, приготовившись по команде закрыть глазки. Правда, из уставной пасти нашего командира, вместо колыбельной вырывался громкий, но такой долгожданный крик: «Отбой!» Прожит ещё один день в военном инженерном училище связи.