Мой Тольятти

Тольятти не умеет покорять сразу и навсегда. Едешь от Самары – тянутся бесконечные заправки, придорожные кафешки, фуры, унылые промзоны. Прибываешь от Сызрани: взгляд зажат холмами, а когда пространство распахивается на плотине – видишь не город - кубики по берегу, а водный простор, острова и бухточки. Дыхание перехватывает и щекотно в животе, будто взлетаешь. Я не часто въезжаю отсюда и ощущение взлета переживаю каждый раз заново. Только однажды, возвращаясь после многолетнего отсутствия, увидел что въезд на плотину перекрыт блок-постом с грузным бэтээром, развернувшим пулемет навстречу потоку машин, и угрюмыми милиционерами в бронежилетах и с "калашами" на груди, и в подступившей тревоге было не до любования просторами окрест. Ощущение невидимой нависшей беды долго не оставляло, размываясь ветрами в широких проспектах и мучительно усиливаясь в узких коридорах чиновных служб, где я бывал.

Тольятти переживал не лучшие времена (потом я понял, что "не лучшие времена" обычное для него состояние).
 
Я иногда гулял по забытым улицам. Друзья остались далеко, в других местах и временах, и город казался чужим.

…У маленького художественного салона прямо на ступеньках сидели две девушки и пели незнакомые песни (оказалось, собственные). Кто-то из прохожих останавливался, как и я, слушал и – оставался, либо шел дальше. Подруги договорились с хозяйкой салона и устроили тихий концерт, вполне сочетающийся с тихими картинами. Я внес скромную лепту в их творческий бюджет, посмотрел картины, побеседовал с хозяйкой, и вскоре провел там свой концерт, обретя хороших знакомых и потеряв ощущение чужого города.
 
У меня появились идеи и друзья, которым нравились эти идеи. Я сначала стучался в двери кабинетов, рассчитывая на поддержку. Убедился, что включить наши наработки в свои отчеты чиновник не прочь, а содействие… Спасибо, денег не требовали. Хотя иногда требовали. Государственный человек – он же на посту. Он же не зря тут.

И действительно. То один осчастливит культурологическими изысканиями, вещая, что деревенская-де культура отличается от городской пристрастием к семечкам, то другой разъясняет, мол, сносимая водонапорная башня исторической ценности не представляет, поскольку ей 50 лет, а не 200. Невдомек ему, что для появления в городе двухсотлетних зданий надо не сносить 50-летние. Теперь вот музей "Наследие" "оптимизируют"... Культурологи. М-м-мда...

– Бабушка, а кто это Степан Разин?
Троллейбус ползет по проспекту, длинному, как песня об удалом атамане и народном мстителе, и девчушка с шилом под сарафанчиком елозит на коленях у бабушки. Та украдкой осматривается и, убедившись,  что аудитория не ограничивается пытливой внучкой, выразительным голосом заботливой наставницы декламирует эпитеты – разумеется, "борец за народное счастье", "защитник бедняков", и...

– Бандит он был, – не выдержал я пафосного треска, – грабитель и убийца.

Ребенок живо оторвался от пейзажа за окном, а всполошенная сказительница, пропустив пару тактов, сорвалась на дискант:
– Никого он не убивал! Разин о простых людях заботился...
– А девушку молоденькую кто утопил? – смеюсь я. – Обещал жениться, а сам...
– Так она княжна была, – железобетонный аргумент!

Девочка смотрит на нас, как на игроков в пинг –понг.

– Понимаешь, – говорю я ей, – княжна – это принцесса. Злой мужик силой забрал принцессу от мамы с папой, наобещал с три короба, а она-то принца ждала, а потом утопил в реке, испугался, что друзья-бандиты засмеют.

– Дядя в школе плохо учился! – спасает ситуацию бабушка. – Ничего не знает,  и ему двойки ставили! Дядя-двоечник!
Девчушка с пониманием кивает и отворачивается к окну.

          Что делать, в моем городе уважают бандитов и с сомнением относятся к подвижникам: наверняка прикидываются, что бескорыстны. Разин-то, борец и защитник, а кладов по Жигулям попрятал  –эх!– немеряно. И ходят по брегам и пляжам суровые парни с миноискателями, методично прощупывая метр за метром. Но так же регулярно ходит по берегу в Порт-Поселке семья знакомых художников, убирая мусор, в одиночку противостоит энтропии. И устраивает выставки,  музыкальные вечера и фестивали в обветшалом бараке, который все норовит отжать чиновная братия.

            И пишут песни два замечательных рок-музыканта, с одним я дружен давно, с другим познакомился месяц назад. Они недолюбливают друг друга,  но порознь восполняют в моем городе нехватку песен, за которые не стыдно.

             И выпускают литературные журналы два редактора. Один, с трудом выбивая из мэрии скудные средства на бумагу и типографию, второй – вообще за свои нелегко заработанные деньги. И ежегодно фестиваль поэзии проводит, собирая серьезных литераторов Поволжья, Урала и столиц. А еще один поэт вообще не заморачивается: договаривается с библиотекой и проводит двухчасовой фестиваль "Графомания" для всех желающих. Не ищет финансирования, не надувает щеки – просто берет и делает.

               Тратят свои скудные средства, не очень долгую жизнь и большое сердце знакомые волонтеры в кошачьих и собачьих приютах, пытаясь привить моему городу толику милосердия, сделать его чуточку лучше и добрее.

              Эти люди, как в шахматных этюдах, начинают и выигрывают. Чаще проигрывают. Переживают поражение. А потом снова – начинают и...

               Я слышу от местных и приезжих, чиновников и обывателей, деятелей и созерцателей: город без истории, культуры, души, да в асфальт его закатать, да...

               Я не спорю. Не пытаюсь объяснять, что Тольятти – пространство, которое надо заполнять мыслями, творчеством, действиями. Я говорю другим, не равнодушным, способным слышать, видеть, думать и сопереживать: мой город любят, подчас трудной, мучительной любовью те, кто вкладывает в него душу, кто не ждет от него денег, привилегий и почестей, кто делает то малое, из чего складывается настоящее большое.

               Кто, называя его Ставрополем ли,Тольятти, говорит… да  просто чувствует – мой город.


Опубликовано 18 августа 2015 г. в газете "Площадь Свободы"(Тольятти) в числе 6 эссе - победителей конкурса "25 лет Площади Свободы"