Самоотвод

Меньше чем через год после избрания народным судьёй, мне, молодому специалисту, исполком Красногорского районного Совета народных депутатов города Каменска-Уральского выделил однокомнатную квартиру.
      То, что квартира была из разряда «хрущёвок» послевоенной постройки, то, что она располагалась на первом этаже, и даже то, что освободилась она после самоубийства её прежней хозяйки — одинокой старухи-алкоголички, сварившейся в ванной заживо в состоянии глубочайшего подпития, меня не смущало. Восторг и гордость, пусть и номинального, но собственника, прожившего треть своей сознательной жизни (а исполнилось мне на тот момент аж двадцать семь лет), в общежитиях, флотских казармах и кубриках, ни в какое сравнение с этими мелочами не шли.
     Ремонт, естественно, не «евро», и переезд уложились в рамки одной календарной недели. Новый, 1980 год мы с женой встречали в своей первой собственной квартире. Дом наш располагался на улице с гордым названием Алюминиевая. Улица, начинавшаяся от площади Уральского алюминиевого завода, в честь которого и была названа, пролегала через весь район города до автомобильного моста через реку Исеть — административной границы двух районов, Красногорского и Синарского.
     До самой весны мы наслаждались жизнью в отдельной квартире. Соседями по подъезду были в основном люди порядочные, работящие. Никто в друзья к молодому народному судье не набивался, знакомство было чисто шапочное — здравствуйте и до свидания. Как сейчас помню, в квартире справа на нашей лестничной площадке жила молодая рабочая семья с семилетней девочкой, бабушкой и собачкой. Дверь квартиры, что налево, была опечатана. Мне ли было не знать, что некогда здесь обитала большая и неблагополучная семья Конюховых. Глава семьи, два года назад вернувшись после очередной отсидки, в пьяном угаре убил жену, с которой прижил пятерых детей. Его появление на улице Алюминиевой ожидалось теперь не скоро. Из пятерых детей двое старших — девятнадцати и шестнадцати лет, тоже находились в местах отдалённых, осужденные за грабежи и кражи. Трое младших Конюховых, четырнадцати, двенадцати и десяти лет от роду, были определены по школам-интернатам.
     Но весной 1981 года квартира Конюховых была «распечатана» — объявились её прежние обитатели. Вначале возвратился из колонии старший сын Владимир. Он, очевидно, разучился в колонии пользоваться ключами, поскольку заключённым они по положению не предусмотрены — запирают и открывают двери служивые люди. Поэтому замок в квартиру просто выломал вместе с частью дверного косяка. Второй и наиболее часто используемой дверью стало кухонное окно, выходившее на одну сторону с окнами моей квартиры во внешний колодец периметра домов. Вскоре вслед за братом по амнистии освободилась Ольга. К лету они забрали под свою опеку из школ-интернатов младшеньких братьев.
     И началась весёлая жизнь! Сказать, что соседняя квартира стала проходным двором или притоном, — значит, было не сказать ничего…
     Милицию нам приходилось вызывать буквально каждую ночь из-за постоянных пьяных драк и скандалов, возобновлявшихся буквально сразу после отъезда милиционеров или возвращения временно задержанных.
     Чаша моего терпения переполнилась в тот день, когда я, вернувшись вечером с работы, обнаружил взломанной форточку на кухне и украденной связку вяленых окуней и чебаков, пойманных моими собственными руками в реке Исеть. Писать заявление в милицию о краже по такой мелочи не было смысла да и профессиональное положение удерживало, но своему флотскому товарищу, заместителю начальника РОВД по оперативной работе Саше Зайцеву, я всё, что наболело, высказал…
     Как результат — милиция активизировалась, и вскоре в соседней квартире наступило затишье: троих из Конюховых, достигших возраста уголовной ответственности, арестовали за всё те же кражи и грабежи, а малолетних их братьев снова определили, теперь в детский дом. 
      Мы уже о семействе Конюховых стали забывать, когда месяца через три после их ареста поступило ко мне на рассмотрение уголовное дело по обвинению группы из восьми человек, в том числе несовершеннолетних, совершивших несколько десятков краж и грабежей в нашем городе. Делом это было обычным, тем более, к тому времени в суде на меня была возложена обязанность по рассмотрению всех уголовных дел по обвинению  несовершеннолетних и всех гражданских дел, связанных со спорами о детях.    
      Среди списка обвиняемых фамилии двух братьев и сестры Конюховых как-то затерялись, и сразу я на них внимания не обратил. Но когда начал изучать уголовное дело для предания обвиняемых суду, то тут-то мои горе-соседи и всплыли.
     — Ба! Знакомые всё лица! Ну, отольются вам наши бессонные ночи! — пробилась исподволь первая мстительная мыслишка. Но к счастью моему и счастью Конюховых, дальнейшего развития эта мыслишка не получила. Возобладали совесть и то, что в те годы именовалось социалистическим правосознанием.
      Не имел я морального и юридического права рассматривать это уголовное дело! О чём и доложил тогдашнему председателю районного народного суда Анатолию Гавриловичу Шарапову, умнейшему и доброй, кристальной души человеку, которого, к сожалению, теперь уже нет в живых.
     Мой самоотвод был принят с пониманием.
     Соседская троица получила положенное ей по закону.
     Я через пару лет переехал в новую, уже двухкомнатную квартиру.
     А фамилия Конюховых ещё не один раз мелькала в милицейских оперативных сводках. Поступали и уголовные дела в отношении повзрослевших членов конюховского семейства. Но однажды заявленный самоотвод своей силы не утратил и действовал негласно и неукоснительно.