Крестьянская колонизация с запада на восток

С присоединением новых земель на западе после раздела Речи Посполитой к Российской империи начался процесс своеобразной внутренней колонизации, состоявшей в переселении крестьян из западных губерний в Центральную Россию. В основном это были крепостные крестьяне, купленные русскими помещиками в пределах Белоруссии и Украины. Нельзя сказать, что Тамбовская губерния массово заселялась западными переселенцами, однако в ней было несколько сел, населенных украинцами (малороссами). Сведения о национальной принадлежности сохранились в «Историко-статистическом описании Тамбовской епархии» за 1911 год, где указывается, к какому этносу принадлежат жители того или иного населенного пункта. Т. е. данное население использовало в общении свой национальный язык и придерживалось традиционной народной культуры (в одежде, быту и прочее). В числе таких сел указываются д. Борозда (второе название Хохлы) в приходе с. Кариан-Воронцовка Тамбовского уезда, общее количество жителей в ней 763 человека [1, с. 128]. Крупное село Большие Алабухи (3 674 жителя) и село Власовка (1 274 жителя) — оба в Борисоглебском уезде (ныне Воронежская область) [1., с. 312 - 313]. В религиозном отношении крестьяне всех указанных сел были православными. В селах Большие Алабухи и Власовка имелись свои приходские храмы, построенные на средства прихожан. Жители Алабухов и Власовки, по некоторым сведениям, были переселены из Малороссии (историческая область Поднепровья, в императорской России малороссами называли украинцев) во второй половине XVIII века графом Семеном Романовичем Воронцовым [2].
Как видно, жители данных сел сохранили свою национальную идентичность и на начало XX века еще не называли себя великороссами. В то же время их принадлежность к православной Церкви не выделяла их среди других и не приводила к созданию изолированной религиозной группы.
Существовало еще несколько сел, основанных западными выходцами, но к началу XX столетия уже утратившими свою принадлежность и связь с малой родиной. Первопоселенцами были украинские казаки в с. Панское (бывшая Панская слобода) Козловского уезда (ныне Мичуринский район) [3, с. 673], а также в с. Хитрово Тамбовского уезда (ныне Рассказовский район), где также упоминаются в документах первопоселенцы «иноземцы-черкасы» (черкасами в России называли украинских казаков). В данном случае мы видим добровольных переселенцев, перешедших на русскую службу и со временем утративших свою связь с родиной.
Укажем также еще одно село, жители которого были переселены из пределов Малороссии по воли их нового хозяина — это село Шаховка (второе название Хохлы) в Знаменском районе. Об этом краевед Н. В. Муравьев пишет так: «Шаховка впервые упоминается в 1762 году. Здесь в 88 домах жили 417 крепостных крестьян, которых генерал Иван Ларионович Воронцов переселил из Малороссии» [4, с. 127]. Память о том, кто был первопоселенцем здесь, сохранилась во втором названии этого населенного пункта — Хохлы. Статистическое описание епархии на начало XX века уже характеризует население этого села как великороссы.
Архивные материалы дают нам возможность в некоторых деталях выяснить причины, которые привели к переселению крестьян, не бывших крепостными или таковыми себя не считавших.
В апреле 1800 года в Нижнеломовском уездном суде (Нижний Ломов относился тогда к Тамбовской губернии) рассматривалось дело, присланное из Саратовского уездного правления, которое было инициировано саратовским губернским землемером коллежским советником Николаем Петровичем Лопатиным. Дело заключалось в том, что 2 мая 1799 года Лопатин случайно на одной из улиц Саратова встретил своего крепостного беглого крестьянина Михаила Иванова Полякова и тут же обратился в полицию, требуя возвращения беглого. Однако Поляков заявил, что не является крепостным Лопатина и рассказал следующую историю: он родом из г. Ковно и лет десять тому назад решил по собственному желанию уйти в Россию, однако недалеко от границ Полоцкой губернии был схвачен казаками и представлен полоцкому губернатору Михаилу Петровичу Лопатину (был Полоцким наместником с 1794 по 1796 года) [5], который был братом Николая Петровича Лопатина. Губернатор отдал Полякова своему брату в услужение, и Михаил Поляков «находился при доме в разной работе весь Великий Пост, а на Св. Пасху из ево дому не учиняя никакого преступления тайным образом ушел» [6, л. 4 об]. Интересно, как сам Поляков при первом допросе определял свою национальную принадлежность: «он литовской нации» [6, л. 3]. Однако в дальнейшем стал говорить, что он «природою поляк» [6, л. 4 об]. Возможно, сам Поляков затруднялся определить свою подлинную национальность, хотя судебные чиновники нисколько не сомневались в том, что он «поляцкой нации поляк». В дальнейшем эта путаница в показаниях Полякова, кто он: поляк или «литовской нации», и решит исход дела не в его пользу, так как этим он навел на себя подозрение, что и все его другие показания не правдивы. Но из самого дела видно, что для Полякова (прозвище, полученное в России, настоящая фамилия Ковалевский) национальная, да и религиозная, принадлежность (он был католик) его не имела большого принципиального значения, так как изначально, добровольно покинув родину, он был уверен, что в России может приобрести более высокий социальный статус, чем дома, а значит и иметь больше возможностей. Схема была проста — попасть в русский город, доказать свое изначально свободное происхождение и записаться в мещанское сословие, а там, кто знает, и в купеческое, если дела пойдут успешно.
Когда Поляков пришел в Саратов то был схвачен полицией, как не имеющий паспорта, и передан исправнику земского суда Василию Григорьевичу Горбунову, у которого жил два года, а после его смерти перешел в услужение к титулярному советнику Ивану Кузмичу Звереву, и вот здесь мечта стала осуществляться, так как Поляков-Ковалевский «по прежнему ево желанию креститься и при крещении были отцом и матерью оной Зверев и дочь ево Марья Иванова а потом просит определением ево в Саратовские мещане почему послан он был в Саратовский городской магистрат которым определен уже 6-й год и платит государственные подати и назад тому 3-й год женился он на живущей в Саратове из цыган девице Катерине Филипповой»[6, л. 5]. Но вся эта мечта была разрушена неожиданной встречей с Лопатиным. Конечно, у того были и средства, и влияние, чтобы доказать, что Поляков-Ковалевский — его крепостной. Лопатин обосновывал свои права на Полякова так «он причислен в оное (крепостное состояние. — Прим. авт.) бывшей Пензенской казенной палатою в 1792 года с прочими переведенными из белорусских губерний» [6, л. 3 об]. И из Полоцка прислали подтверждение слов Лопатина, что в 1792 г. «имеет он намерение писанные за ним по 2-й бывшей в Белоруссии ревизии Полоцкого наместничества и того же уезда д. Борсучине крестьян Федора Васильева, Ивана Иванова, Семена Говзилова доставшихся ему по купчей Полоцкого уезда помещика надворного советника Николая Николаева сына Ефимовича писанного за ним при деревне Сивошином Перевозе крестьянина Андрея Матвеева сына Козлова да того же уезда помещика Андрея Фомина сына Залынского писанного за ним при деревни Артемковича крестьянина Михаила Иванова сына Ковалевского (23 года) перевесть ево без земли Пензенского наместничества Нижнеломовской округи с. Покровское» [6, л. 8]. И все же на окончательное решение уездного суда повлияли не лопатинские аргументы, а противоречия в показаниях Полякова относительно своей национальной принадлежности: «Он Ковалевский уроженец литовской нации но удостоверению ничего не предъявил, а при том и в допросах деланные им разноречия таковые в первом показывал, что он уроженец польской, а во втором литовской нации» [6, л. 10]. Поляков-Ковалевский решением суда был возвращен своему хозяину.
В других случаях, относящихся к этому времени, как раз национальная принадлежность становилась поводом для возможного изменения своего статуса. Дело Григория Сергеева, который начиная с 1785 года добивался вольности от своего хозяина премьер-майора Михаила Петровича Губина через суд, длилось несколько лет, и за это время сам проситель уже успел умереть. Сергеев в челобитной на имя Тамбовского наместника Г. Р. Державина особо подчеркивал, что он «природою поляк» и «греческой веры» (православный) [7, л. 3]. Он объяснял, что жил в д. Волотовке за рекой Двиной и в «1773 из той деревни вывезен в Россию премьер-майором Михайлою Губиным. Им Губиным записан в подушный оклад со всем семейством и привезен в вотчину ево Шацкого уезда с. Апушку, а потом перевезен в Рязанское наместничество с. Мордово в коем жил до 1783 г. а потом обратно перевезен в с. Апушку все же сие время он Сергеев у него Губина без всякого присутственных местах подачи в желании ево о бытии у него в холопстве челобития и без показания им за собою в бывшую 4-ю ревизию указе 1781 г. июля 28 дня повелено всем таковым дать свободу и избрать род жизни» [7, л. 3]. Хозяин Сергеева был не согласен с такой постановкой вопроса и настаивал на том, что сам он и еще ряд крестьян из Белоруссии попали к нему в холопство совершенно добровольно и что сам Сергеев «назвал себя поляком ложно» [7, л. 35]. С последним можно было бы и согласиться, так как на то время национальность определялась по религиозной принадлежности, а Сергеев был «греческой веры», а значит русский (белорус). Сам Губин в доказательство своих слов представил свою челобитную от 10 декабря 1774 года, поданную в Полоцкую провинциальную канцелярию. По этой челобитной несколько белорусских крестьян с семействами, в том числе и Сергеев, все «подлинно и природою польской нации» и «греческого исповедания», прежде не бывшие ничьими крепостными, явились к Губину с тем, чтобы «вечно во крестьянстве быть» у него [7, л. 40]. Однако факт закрепления указанных крестьян Губин ничем подтвердить не смог. Тем не менее, все они, включая и семейство Сергеева, были переведены им в свое имение в с. Апушка Шацкого уезда. Причина, по которой крестьяне из Белоруссии решили переселиться в Россию, заключалась в «хлебной скудости» [7, л. 40]. Возможно, премьер-майор смог убедить белорусов, что у него им будет жить гораздо лучше, чем на родине. Как закончилось дело Сергеева, мы не знаем. Шацкий земский суд принял решение в пользу крестьянина, однако Михаил Губин подал апелляцию в департамент гражданских дел, но его заключения ни он, ни Сергеев не дождались — умерли оба. И дело продолжали уже их дети — Петр Губин и Моисей с Андреем Сергеевыми.
Другой случай свидетельствует о явном произволе местной судебной власти в сговоре с заинтересованным землевладельцем. Относится этот случай к 1796 году, когда «польской природы» Тимофей Кузнецов подал жалобу на имя Тамбовского наместника Сергея Васильевича Неклюдова, в которой объяснил, что однодворец Панкрат Сушков «неправильно присвоевании меня и братьев моих родного Данилы двоюродного Карпа Кузнецова да братьев рожденных от другого отца Поликарпа и Тимофея Чернышева со всеми семействами Борисоглебской округи с. Николаевского что на Токае» [8, л. 2]. Кузнецов не объясняет, как они оказались в Борисоглебском уезде, но можно предположить, что вполне добровольно, так же, как поляк Сергеев, переселились в Борисоглебский уезд в поисках лучшей доли. Причем с их стороны не высказывалось желание вернуться на родину — они просто хотели получить свободу и записаться в однодворцы. В уездном суде «сего 1796 года в феврале месяце на всеедной недели братья мои через соцкого высланы были в уездный суд где они пробыли до сырной недели. И в начатии оной в первые дни войдя в суд где случился быть уездный судья Шталин не объявя и не прочтя им решительного определения говорил чтоб они были довольны решением уездного суда но как они о том какое учинено решение неизвестны для чего говорили что в случае не в пользу их решения то они останутся недовольны и будут просить по апелляции где следует. Но судья Шталин выгнал их из присутствия со гневом вон потом пришед как видно по повелению его же воинская команда взяв их посадила их в тюрьму где содержав их в железе суток с четвера потом отдали владельцу нашему» [8, л. 2] (в цитатах сохраняется орфография оригинала – Прим. автора). Сушков же, по возвращении крестьян из уездного суда, заключил их под стражу и держал весь тот срок, когда можно было подать апелляцию, в результате белорусские крестьяне были закреплены за однодворцем Панкратом Сушковым. Опять-таки, как и в случае с Сергеевым, в качестве основной причины получения вольности указывалась национальная принадлежность. Кроме того легко угадывается и религиозная принадлежность к православию, так как в измерении сроков используется традиционная в крестьянской среде привязка к церковному календарю: «на всеедной недели» и «до сырной недели».
Механизм перехода в Тамбовскую губернию западных выходцев можно проследить еще по одному делу. В 1806 году добивался вольности Павел Ступин, в своем прошении он объяснял: «Покойный отец мой Афанасий Антонов сын Ступин был природою поляк и жительство имел в Польском городе Вильно, который теперь по присоединении к России стал в Литовской губернии. Назад тому лет 30 в том городе стоял на постое отец моего помещика Федора Саликова. Отец мой Афанасий Ступин по бедному своему состоянию, нанялся к сему Саликову добровольно в услужение» [9, л. 2]. Афанасий был вывезен в Россию и жил у помещика в д. Поганка Тамбовского уезда (ныне с. Малиновка Тамбовского района). Затем Саликов женил Ступина «обманом на крепостной ево девке» [9, л. 9]. Дать вольную жене Ступина помещик отказался, а после смерти Афанасия выдал его вдову второй раз замуж, а двоих детей Ступина записал в свои крепостные и отправил на жительство в с. Грибоедово Борисоглебского уезда. Сын Ступина Павел и подал это прошение в Борисоглебский уездный суд, указывая две причины получения вольности: национальную принадлежность его отца и добровольность поступления на службу к Саликову. Однако дело это в суде затянулось, и, чем закончилось, неизвестно.
В истории Михаила Светова фактор национального происхождения используется уже во втором поколении. Михаил Светов был правнуком Степана и внуком Лукьяна Световых, которые «выведены польской нации из г. Невли капитаном Александром Лукиным сыном Дуровым» [10, л. 2]. Он не отрицает своего закрепления, однако не признает факта прикрепления к разным помещикам, так как часть потомков Лукьяна Светова были записаны за Дуровым, а часть, в том числе Михаил, его отец, братья и дядья, — за помещиком Ульяном Тимофеевым, «а по какому укреплению мне, отцу моему и всем сродственникам неизвестно» [10, л. 2]. Жаловался на помещака Тимофеева и внук Александра Дурова, поручик Федор Ильич Дуров, движимым и недвижимым имуществом которого завладели помещики Ульян Тимофеев и Алексей Коробьин, в том числе и указанными крестьянами. Интересы дворянина Дурова и крестьянина Михаила Светова здесь сошлись в том, что Светова Тимофеев отдал в рекруты вместо своих собственных крестьян. И в данном случае Светов ищет вольности, вспомнив о своем польском происхождении, с целью избавиться от рекрутчины. Спор этот относится к 1809 году, и нам также неизвестно, чем он закончился.
В истории Акима Андреева Подоцкого (в крещении Андреяна Михайлова), уроженца г. Каменец-Подольский все закончилось более благополучно. В 15-летнем возрасте вывезенный «для услужения» майором Иваном Агаревым в его Рязанскую вотчину, он в 1789 году подал прошение на имя Тамбовского наместника Г. Р. Державина, добиваясь вольности. Не найдя законных оснований у Агарева для закрепления Подоцкого, Тамбовское наместническое правление решило: «Реченного поляка Михайлова с женою ево и детьми учинить вольными, а в каком роде жизни он пожелает взять сведения» [11, л. 3 - об]. В этом деле интересно еще одно обстоятельство: Подоцкий по своей религиозной принадлежности был католиком, но, оказавшись в России, «по крещении в православную веру греческого исповедания» [11, л. 1] принял имя Андреяна Михайлова.
Переселения крестьян из Западных провинций Российской империи в Тамбовскую губернию не носили массового характера и были чаще инициативой местных помещиков, стремившихся заселить свои земли. Мы имеем несколько случаев переселения малороссов (украинцев), причем в ряде случаев спустя столетие переселенцы помнили о своем происхождении и, видимо, сохраняли определенные народные традиции в быту и пользовались своим малороссийским наречием в общении друг с другом. В других случаях с течением времени память о своем происхождении стиралась, и жители данных сел полностью ассоциировали себя с местным коренным населением. По своей религиозной принадлежности жители этих сел были православными, придерживаясь всех установлений и правил Церкви.
В конце XVIII — начале XIX веков есть спорадические случаи переселения крестьян из Белоруссии и Украины, поступавших в услужение к русским офицерам, которые впоследствии разными путями закрепощали этих крестьян. Здесь был ярко выраженный мотив со стороны переселенцев — попытка изменить свой социальный статус. Причем религиозная принадлежность, как правило, не была препятствием на пути к этому статусу, для пользы дела ее легко меняли. А вот национальная принадлежность служила поводом для достижения того положения, к которому стремились. Из рассмотренных дел видно, что крестьяне — выходцы из Западных губерний, оказавшись в центральной России, не помышляли о возвращении на свою родину, став неотъемлемой частью того социума, в котором оказались.

Примечания:

1. Историко-статистическое описание Тамбовской епархии. Тамбов, 1911.
2. Село Большие Алабухи. [Электронный ресурс]. URL: http://36on.ru/dictionaries/vrn/254 (дата обращения: 30. 12. 2014) и Село Власовка. [Электронный ресурс]. URL:http://36on.ru/dictionaries/vrn/255 (дата обращения: 30. 12. 2014)
3. Канищев В. В. Панское / Тамбовская энциклопедия. Тамбов, 2004.
4. Муравьев Н. В. Из истории возникновения населенных пунктов Тамбовской области. Воронеж, 1988
5. Руководители губерний. [Электронный ресурс]. URL: http://www.hrono.ru/biograf/bio_g/gubern_d.php (дата обращения 08. 01. 2015)
6. ГАТО. Ф. 2. Оп. 22. Д. 92
7. ГАТО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 103
8. ГАТО. Ф. 2. Оп. 18. Д. 73
9. ГАТО. Ф . 2. Оп. 28. Д. 80
10. ГАТО. Ф. 2. Оп. 31. Д. 83
11. ГАТО. Ф. 2. Оп. 9. Д. 23