Катя

День начался обычно. Сегодня пятница и мне не нужно идти в студию. Там я занята четыре дня в неделю – с понедельника по четверг. Но после обеда я, все равно туда собираюсь сходить. Учебник Неменского по программе Изо для шестого класса, с которым я хотела поработать в эти выходные дома, остался в письменном столе в моем рабочем кабинете. И в половине второго, я не спеша, двинулась в сторону бывшего кирпичного завода. А что? Вместо прогулки. Я же не собиралась торчать там целый день! Книгу возьму и обратно. Я дошла до станции мимо первой школы и свернула вниз к ступенькам. Спустилась и пошла по заснеженной дорожке вдоль кирпичной заводской стены. Прошла бывшую проходную и свернула на заводской двор. Всю дорогу у меня в голове, почему-то, крутились мысли о вчерашнем инциденте с Глашей. Надо же, думаю, человек с такой фамилией – Лютиков, должен, по моему, быть мягким, нежным садоводом и любящим отцом, а не дебоширом и пьяницей. Ведь в семье четверо детей. После Глаши, там они эти три братишки идут друг за другом. Ваньке 6 лет, Толику 4 ре и Петьке 2,5 года. Да, ну и папаша у них! С этими мыслями я дошла до большого проема при входе во двор. Двинулась вперед немного и остановилась в удивлении. На небольшом холмике из битых кирпичей, присыпанных снегом, стояла переминаясь с ноги на ногу, моя бывшая подруга и одноклассница. Почему бывшая – об этом после, хотя принято считать, что бывших друзей не бывает. они или просто друзья, или вообще никто. А сейчас я удивилась порядком, увидев её здесь. Для меня это было неожиданно.
- Здравствуй! – она это произнесла даже весело.
- Здравствуй, - я остановилась.
  Катя переминалась с ноги на ногу и потирала пальцами свой красный нос.
- Долго ждешь? – спросила я.
- Не очень. Я приехала сюда на электричке, помню, что ты, как-то говорила, что в художке работаешь тут. У школы поспрашивала, мне сказали, что тут только одна художка. Я назвала твое имя и мне, тут же, показали где она и как пройти. А тебя тут уважают…
- Стараюсь! Потом, здесь люди хорошие, к тому же, школа рядом всего одна, и многие из неё ко мне ходят, потому и знают меня по имени. Ничего удивительного, город то небольшой.
- Скучаешь по Мытищам?
- Не-а!
- А я к тебе вот, приехала… просто так… Давно не виделись… и поговорить.
  Я пошла вперед, не обратив внимания на её последнюю фразу. Она двинулась за мной. Странно! Вид, какой-то у Катьки был неприглядный. Старое пальто в клетку, явно не по погоде. Сейчас уже зима, а оно демисезонное. На голове надета её бордовая шапочка, которую я ещё по школе помню, сапоги были только новые, добротные, а из-под низа ещё и юбка торчит в клетку, которую она уже лет десять не одевала. Что это с ней? Да и вида она бледного. С тех пор, как она вышла замуж за своего Володю, она ко мне больше не приходила. Он запрещал ей. Да и она не испытывала острого желания к этому, а теперь я переехала жить в другой город и постаралась забыть свои старые связи, потому что было тяжело и больно вспоминать многие события. И всё сложилось так, что не уехать я не могла. А она взяла и вдруг заявилась! Зачем? Я шла до клуба и всё думала, зачем, что тебя вынудило, Катька, ко мне вдруг приехать?
  Я не помню, о чем мы с ней говорили, пока шли нашими узкими улочками вдоль кирпичных пятиэтажек до рынка. Там мы спустились по ступенькам в овражную низину к торговым палаткам. Надо было, что-то взять к чаю. Дома-то шаром покати. Катя всё спрашивала, почему у мостка ступеньки такие шаткие? Помню лишь атмосферу этого серо-голубого дня с редкими снежинками, падающими с неба, бледно Катькино лицо.
  Вскоре мы подошли к моему дому и она, вдруг у подъезда обернулась к проезжей дороге.
- А Генрих тут ?
- С чего ты взяла? Его у меня нет.
- А мне, показалось, что он у тебя. Показалось, что он у подъезда был.
- Нет, не был.
  И я вошла в подъезд.
  Мы поднялись ко мне, разделись, я пошла на кухню и поставила чайник. Выложила на тарелку, только что купленное печенье.
  Снег за окном пошел гуще. Мелкие снежинки слились в крупные хлопья и падали сейчас отвесно вниз, то замедляясь, то набирая скорость.
  В комнате я зажгла торшер. Ну, что это будет – вечер воспоминаний или Катькина исповедь? Я всё ещё не знала, о чем мне с ней начать говорить. Она была, как-то, отстранена. По лицу гуляли тени мыслей, но явных признаков желания поделиться ими – не было. Мы сели за чай.
- Ну, рассказывай, как ты там? – спросила я.
- Да, как? Обыкновенно, - она пожала при этом плечами. – Мы с Володей поссорились немного, я пока у тетки живу в Посаде. Вон, даже одежду от меня спрятал.
  Только сейчас я заметила у неё синяки с правой стороны лица, на скуле и у виска. Мне сейчас, отчего-то, пришла на память наша столовка, где мы на перерыве между занятиями ели пончики. Я, Галка и Катя, всегда ходили туда, к Тайнинке, где у моста была небольшая забегаловка. Её и столовой называли и пончиковой. В вечерней школе, где мы учились, был один день занятий – дневной, когда мы сидели там по восемь уроков, с 9 и до 4 часов дня. Но занятия делились на два блока по четыре урока каждый. Между ними был часовой перерыв, вот мы и ходили по пончики. Один килограмм стоил тогда 1 рубль. Мы скидывались на троих и покупали кулёк теплых, пересыпанных пудрой, пузатых пончиков. Потом за стоячим столиком у окна весело обедали, запивая их горячим кофе в разовых стаканчиках, которые хозяин кафе собирал потом из урны и уносил для помывки и следующей раздачи. Это было в начале 90-х, ещё до путча. Время было ещё не коммерческое, но уже и не советское. А для нас это было ещё детство, самое начало юности. Было весело и хорошо. В школе было уютно на душе, учителя у нас золотые люди, таких я, действительно, нигде прежде в дневных школах не встречала. Я помню их до сих пор всех, по именам, и буду им всю жизнь благодарна за их доброту, отзывчивость и за их громадное трудолюбие и терпение к нам, за мудрость и профессионализм, за всё то, что они дали мне и нам всем, наконец, за то, что они дали почувствовать мне и понять, что есть на свете ещё и хорошие люди.
 Но воспоминания – это хорошо, а вот передо мной сейчас сидит Катька, реальная, настоящая, а я и не знаю о чем с ней говорить-то? Но она начала сама.
- Я у Гальки была. Работает там же, на чипсах. Больше никого не видела. К твоим зашла. Мама говорит, что вы часто созваниваетесь, а вот доехать до тебя, пока не может. Бабушку оставить не с кем.
  Я запивала печенье чаем.
- А я, так себе, - вздохнула она, – что-то, как-то у нас не ладится.
«А, когда у вас ладилось?» - хотела спросить я, но удержалась, вспоминая слова одного священника : «Слишком много на себя берёте! А люди, может, и не нуждаются в ваших добрых советах…»
  Я дальше прихлебывала из чашки.
  Вечерело, заканчивался короткий зимний день.
- Останешься у меня? Куда же ты, на ночь то поедешь?
  Катя пожала плечами.
- Нет, тетка ждет, я сказала, что ночевать приеду.
  Да, я действительно, давала ей когда-то советы. Видя хищную натуру её Володи, я боялась за Катьку и советовала ей быть от такого подальше. Но, куда там! После всех его издевательств, он ей становился всё ближе и дороже, а мы с Галкой превращались во врагов.
- А Генрих, не приезжает к тебе? – вдруг оборвала она мои мысли.
- Нет, зачем?
- Как, зачем? Ты ведь живешь теперь одна. Вы, ведь, из-за родителей разошлись.
- А мы не расходились. Мы даже и не ссорились. Просто жить так, как мы жили, было уже невозможно. А сейчас я хочу, чтобы у него была нормальная обстановка вокруг. Потом, он красивый мужчина. А я кто? Педагог-неудачник. Ты же знаешь, как у меня там, всё складывалось! Мне всегда было его жаль, в той ситуации. Может он и приехал бы, но я не хочу. Зачем? Пусть начнет новую жизнь. Может найдет кого, получше чем я, и судьба тогда у него по-другому повернется.
- Ну, не знаю!.. Он же тебя любит, он тебя всегда любил. Потом, для немца, семья – это святое!
- Знаю, что святое! Но такая семья, как у нас была, лучше не надо и вспоминать! Он, небось, сейчас в страшных снах только видит, ту нашу квартиру и жизнь в ней. Представь себе сумасшедшую тетку, которая ходит всю ночь по квартире, всё громит, да ещё орет и лезет драться. А сила у неё была неимоверная, за трёх мужиков! Это теперь она чуть присмирела, а тогда… Но, Лидка, дочь её, с ней и там тоже не справляется, после того, как её в Куделино увезли обратно в дом. Но там, все-таки, деревня, кто-нибудь, да поможет. А у нас… Вот так всю ночь и не спим, а утром вставать на работу, он ещё в такую даль едет. И так в следующую ночь, и ещё, и ещё, а потом он заболел и я тоже. Я же нормально не спала, какая тут работа? Я уволилась, он стал оставаться ночевать у себя в кабинете. Хороша жизнь? А потом, Петька зимой пьяный приезжал – это тоже святое, он мамин кузен, к тому же, этой тетушки нашей пасынок. Подолгу у нас жил.
- Да, я понимаю.
- Ничего ты не понимаешь! Это пережить надо. Я и мать, искусанные, исцарапанные все ходили, не спавшие. Потом мама стала раздражаться уже всего и Генриха тоже. Уже не могла она видеть его последнее время, и меня тоже. Да, чего теперь вспоминать? Не дали она нам жить, вот и всё! Хорошо, у него было куда уйти. Но он всё надеялся, вот-вот наладится, а оно всё хуже и хуже было… Теперь, как итог, я живу одна. На счастье, мне удалось от них уехать, а Генрих… Я хочу, чтобы и он был счастлив, потому что уверена, ему неприятны все воспоминания о нашей совместной жизни. И когда я уехала, я не сказала ему куда. Он долго не знал, где я. Но потом нашел моих родителей, они в том же городе остались где мы и жили. Позвонил мне однажды, но я его не пригласила.
- Значит, он от них уже знает, где ты?
- Знает, но что толку? Ему не нужно приезжать и начинать всё сначала не нужно. Это только в кино бывает – всё сначала, а в жизни, это путь в никуда.
- Ты уверена?
- Уверена!
  Мы пили чай.
- А я думала, он уже живет с тобой… Извини, я не знала.
- А, зачем? Ничего не надо. Не получилось, всё рассыпалось, теперь не склеить.
- Но это же не разбитая чашка, это жизнь!
- То-то, что жизнь!
- А, как работается?
- Хорошо, вот это одно единое моё утешение! Дети, ученики, их родители, учителя соседних школ, собрания, совещания, совместные выставки – всё крутится, живет и дышит!
- А, тех своих учеников, вспоминаешь?
- Вспоминаю, как же без этого!
  За столом мы сидели долго. Катя рассказывала о себе, о своей жизни с Володей. Для меня в этом не было ничего нового. Всё это было хорошо знакомо и предсказуемо. Она озиралась по сторонам, будто чего-то искала глазами. Потом спросила:
- А, где у тебя телевизор?
- А, нет его. Магнитофон есть, его слушаю, в нем радио. А больше мне ничего не нужно. Захочу – куплю, но не теперь.
  Катя. Как много лет-то прошло с первого дня нашего знакомства. Это было в вечерней школе, куда я поступила в 1988 году. Я начала занятия с 1 сентября, а в октябре пришла Катя и села со мной за одну парту. Так мы и познакомились. Ей было тогда 17 лет, работала она на фабрике по изготовлению обуви на конвейере вместе со своей мамой. Потом мама вышла на пенсию по инвалидности, а Катя осталась на том предприятии, пока мы не закончили школу. После чего вместе с ней поступили в педучилище на воспитателей детского сада. По окончании его, нас распределили в разные комбинаты, но мы и тогда продолжали встречаться. Ходили друг к другу в гости и на работу, ездили вместе в 1993 году отдыхать на юг. А потом, все резко развалилось в стране. И я, и она ушли из садов почти одновременно. Я сидела без работы, Катя занималась расклейкой объявлений. Позже, на эту работу она устроила и меня. Трудно приходилось, особенно зимой, когда клей замерзал в бутылке, заливал стеклянной массой пальцы. Руки деревенели, ноги, увязая в сугробах, не шли. А надо было, за один день обойти и заклеить весь город цветными бумажками типа «Сниму-сдам, квартиру –комнату!» Но, что делать – ходили и работали. Шли суровые безработные 90-е. Надо было выживать. Потом были всякие подработки; на газетных ларьках, в метро, на распространении билетов, в киношколе в роли кружковода, даже в гардеробной Московского кооперативного техникума сумела я поработать. У Кати было тоже самое: и ларьки, и уборщица, и гардеробщица, и вахтёр. А потом пришел из армии её младший брат Лёша, на которого она возлагала большие надежды. Но вместо помощи ей, она помогала ему. Лёша запил, стал попадать в разные истории и, наконец, за кражу, попал в тюрьму. Кате стало совсем тяжело. На руках больная мама и старенькая бабушка. И тут наша бывшая одноклассница Ольга Маслова познакомила её с Сергеем-милиционером. Они повстречались с месяц, а потом разошлись. И здесь толку не было. Когда я спрашивала Катю о причинах их разрыва, она только руками махала. Мол, не было между нами ничего общего. Теперь вот Володя…
  А снег всё сыпал и сыпал за окном. Катя сидела задумчиво напротив меня. Наклонилась вдруг низко к столу, опустила голову на руки и буквально простонала:
- Что мне делать дальше, Ольга? Как жить?
- Я тебе уже давно не советчик.
- Потеряла я себя и, боюсь, дальше терять буду. Что-то случилось, опора пропала.
- А она была у тебя, эта опора?
- Раньше, вроде, что-то было, а теперь…
- А теперь твоя опора – это тётя. Она не молодая. Заботься о ней, ухаживай, ищи работу и все наладится. А там глядишь, и Володя одумается, помиритесь. Всё будет хорошо! – закончила я ободряюще, видя, что Катю сейчас надо поддержать положительными эмоциями.
  Она и вправду ободрилась, конец нашей беседы сидела уже не такая опечаленная.
  Когда я её вышла провожать к остановке, она уже рассказывала мне, что-то веселое о Гальке Мелешкиной и о её отношениях с племянницей, нарожавшей троих детей при безработном муже. Подошел автобус. Так как до станции идти пешком по темным закоулкам – Катя решила лучше доехать на нём. Она приветливо мне махнула рукой, поднимаясь по ступенькам и, когда закрылись двери, что-то крикнула, но слышно этого уже не было.  Автобус уехал к станции, поднимая за собой тучи снежной поземки. Я медленно поплелась к дому, думая о её визите и до конца не понимая, зачем она все-таки приезжала. Так я подошла к своему подъезду, уже свернула к забору палисадника, как вдруг сзади услышала знакомый голос:
- Оля, Оленька!..
 Я обернулась. В свете дворовых фонарей на фоне падающих, светящихся снежинок, которые кружили светлым ореолом над его головой, стоял Генрих, мой муж.