Обезьяна не умеет улыбаться

                Обезьяна не умеет улыбаться
Жалобный визг какого-то пока непонятного существа привлек мое внимание во внутреннем дворе гостиницы для солдатских родителей в городе Мары, тогда еще Туркменской ССР. Я прошел через узенький коридорчик к заднему двору через открытые двери и был удивлен. Полный и рыжий с красными глазами средних лет мужчина держал на тоненькой цепочке худенькую обезьянку и что-то ей пытался втолковать. Злобное бурчание мужчины вперемешку с перегаром давал результат ровным счетом наоборот. Обезьяна была в смятении, она дергала стальную цепочку, кусала ее, ужас был виден в каждой складке обезьянней мордочки меж щетины. Приглядевшись, я заметил частично спекшуюся и свежую кровь на губах и меж зубов обезьяны, а в потных от адской жары руках «дрессировщика» была палка с давно уже сбитой с нее корой. Сердце защемило у меня от безысходной жалости к этому божьему существу.
- Вы что же делаете, мужчина! Разве так можно с животным! – вырвалось у меня.
Мужчина не в состоянии был слышать что-то стороннее и оторваться от своего привычного занятия. Поодаль стояло несколько зевак, некоторые из них получали хоть какое-то разнообразие в этой жаркой гостиничной тоске.
- Ты что, мужик, совсем охренел! – не выдерживали у меня нервы.
- Не мешайте работать… пожалста, - процедил «дрессировщик» сквозь зубы, не сбавляя хода своей «работы».
Обезьянка от боли растерянности и ужаса не понимала, чего от нее добивается это существо, от которого несло невозможным перегаром. Она запрыгивала на дерево, пытаясь спастись, и, когда «дрессировщик», дернув стальной цепочкой, скидывал ее оттуда, она начинала бегать из стороны в сторону, натягивая стальную цепочку, как струну. Малопонятными для нормального человека движениями обезьянка пыталась просить помощи у зевак, у своего хозяина… жалобно поворачивала голову к небу и завывала.
Пытаясь уйти от ударов грозной палки, обезьяна сделала несколько смешных кувырков. «Дрессировщик» повторил удары, обезьяна снова кувыркнулась. Снова и снова повторялось это действо, пока дрессировщик, наконец, не успокоился на короткое время. Обезьяна получила что-то съедобное жалкий серый кусочек. Бедное животное набросилось на еду, несмотря на то, что кровь хлестала из ее разбитых губ. Она в два счета проглотила серое вещество и на какой-то миг умоляюще посмотрела на хозяина в надежде получить еще. Но палка снова возымела свое действие, обезьяна убегала и кувыркалась до тех пор, пока не упала, обессилев вовсе.
- Ну, ты и мразь! Животное! – подбежал я и с остервенением дал пинка под мягкое место этому человекоподобному существу.
- Милицию позову… Администрацию гостиницы… заяву.., - мычал под нос здоровенный мужик.
- Чего ты к нему пристал? Он же дрессировщик! Если он не у себя дома в России, его можно пинать? – заступились за «дрессировщика» женщины из числа зевак.
Я приехал в этот забытый богом и людьми прифронтовой с Афганистаном городок, где госпитали были забиты раненными в Афгане солдатами. Брата моего тут судили за «избиение сослуживцев», если бы «сослуживцам дедам» удалось избить брата, то брата, естественно, не судили бы. По этой причине мне никак не следовало иметь какие-нибудь проблемы с советской милицией.
- Ты к нам в Грозный еще приедь, макака! – нелицеприятно отозвался я о «дрессировщике» и ушел к себе в комнату.
Судили брата военным судом и дали большой для молодого человека срок, четыре года усиленного режима. Я не мог брату ничем помочь, суд был состряпан «чтоб неповадно было другим». Я не мог найти себе места и вечерами часто прохаживался по улицам городка. Днем было под пятьдесят градусов, а вечерами становилось чуть легче. Таким образом, я случайно оказался недалеко от приезжей импровизированной цирковой палатки и решил зайти, вспомнив о случае с обезьяной. В зале было много местного народу в тюбетейках и каракулевых шапках. Вскоре представление началось, и на середину импровизированной арены вышел тот самый «дрессировщик» из гостиницы со своей обезьяной. Впрочем, обезьяна теперь была наряжена всяким цветным тряпьем, кровь с губ вытерта и можно было начинать представление. Сам «дрессировщик» слегка подвыпивший тоже был разряжен в блестящее тряпье и улыбался во всю ширь своей морды. Непременный атрибут его выступлений палка, тоже была другая – разукрашенная в разные цвета, хотя от этого она не становилась более привлекательной, по крайней мере, для бедной обезьяны. Выступление началось: обезьяна бегала взад и вперед, кувыркалась и делала всякие невообразимые трюки. Народ был в полном восторге. Звучали даже аплодисменты. «Дрессировщик» все так же широко улыбался и кланялся… улыбался и кланялся. Никто не замечал, как бедная обезьяна набрасывалась на серое вещество, которым «дрессировщик» каждый раз после удачного кувырка угощал обезьяну. Тем более никто из праздных сидящих в зале и предположить не мог, что эта разукрашенная палка может служить орудием устрашения и наказания для животного. Что именно она и заставляет обезьянку в ужасе бегать по арене, смешно кувыркаться, и, что после очередного представления, не говоря уже о репетициях с другой, более страшной палкой, это маленькое бедное существо долго зализывает раны и даже во сне делает те самые кувырки, убегая от палки, от человека. А «дрессировщик» все так же широко и демонстративно улыбался. Зрители воспринимали рожицы обезьянки тоже за проявление радости и удовольствия. Но это были гримасы ужаса, ужасной судьбы маленького божьего существа. Обезьяна не умела улыбаться.
Недолго я смог выдержать это ужасное представление и вскоре вышел из душной цирковой палатки.
01.09.2015.