Ныне и вовеки веков

      Холодная тюремная камера. Пахнет сыростью и плесенью. Высокие серые стены… Маленькое окошко почти не пропускает свет… Там в уголке сидела, подтянув ноги и обхватив руками колени, итальянка. Она была бледна, иссиня-черные волосы, некогда красивые, теперь были спутаны и больше напоминали паклю. Она была худой и измученной, и только в глазах все еще светилось мрачное упрямство.

      Это была Мефолда Гарцини, революционерка и член «Молодой Италии». Женщина явно провела в тюрьме долгое время. Об этом свидетельствовали и синяки, нанесенные во время допроса, и изорванная юбка, и ставшая серой рубашка. Что пережила она, оказавшись отрезанной от всего мира, как пыталась бороться с обстановкой, убивавшей не только тело, но и душу? Бог знает…

      Самое ужасное в заключении – мучительное, болезненное душевное состояние безвыходно и долго одиночно-заключенного узника, чувство жестокой тоски, упадок сил. Мефолда разговаривала сама с собой, расхаживала по комнате, чтобы избавится от мрачных мыслей, преследовавших ее безотвязно. Страшно… Хотелось разбить эти ненавистные стены, вырвать эту чертову решетку и оказаться вновь на свободе. Но крепки стены и толсты решетки. Все бесполезно. Нельзя вырваться из крепости.

      И тишина. Зловещая, ни с чем несравнимая тишина. Так тихо бывает только в гробу. Где-нибудь в полумраке коридора звякнут шпоры солдат, пройдет мимо камеры конвой с узником, и снова все погружается в безмолвие могилы. «Как душно… Как тяжело… Как гнетут эти стены… Как давит потолок!» - сжимая худыми нервными пальцами то, что когда-то было прекрасной алой юбкой, думала Гарцини.

      Режим, обстановка, допросы – решительно все было нацелено на то, чтобы сломать волю человека, сделать его марионеткой. Но эта маленькая хрупкая итальянка, казалось, была сделана из железа. Вот уже два месяца бился с ней комендант, сколько часов ее допрашивали, лишь бы узнать, где Джузеппе Мадзини издает свои журналы. Ее будили посреди ночи, вылив на голову ведро ледяной воды, и выгоняли во двор босиком, заставляя ходить по холодным камням. Ее могли беспрепятственно ударять. Ей грозили смертной казнью. Все тщетно. Мефолда поднимала на них измученный взор и упрямо повторяла: «Во имя Бога и народа, ныне и во веки веков!», приводя в бессильную ярость коменданта.

      С ней было невозможно спорить или разговаривать. Женщина не слушала, на вопросы не отвечала, на побои не обращала внимания. Она не плакала. Ни звука, ни стона от нее еще не услышал ни один солдат. Через месяц комендант объявил, что забирает у нее право неприкосновенности узника. Страшное наказание… Солдат Гарцини уже извела своим упрямством. Им совсем не хотелось подскакивать посреди ночи по приказу начальника караула и вести ее во двор. Теперь каждый мог ударить ее, чем солдаты и пользовались безнаказанно.

      Только вот далеко не все обращались с ней так. Алдо, солдат, приставленный к ней в качестве стражи, смотрел на нее со смесью жалости и сострадания. Он тайком приносил ей часть своего пайка, разговаривал с ней, когда в тюремных коридорах никого не было, сообщал последние новости. Мефолда сначала смотрела на него с презрением и насмешкой. Затем поинтересовалась, не является ли он революционером, и получив ответ нет, удивилась.

      Вскоре она стала относиться к нему более терпимо. Солдат спасал ее от одиночества, а уж зачем - ее не волновало. Он выполнял некоторые ее просьбы. Алдо принес ей нож, когда она об этом попросила, заставив, правда, ее поклясться, что себя она не тронет. Мефолда отколола небольшой кусок известки, покачала головой и вернула нож солдату, так и не объяснив, зачем он был ей нужен.

                ***


      Дверь скрипнула, и в камеру вошел Алдо. Гарцини подняла голову, встретилась с ним взглядом и слегка улыбнулась. Молодой человек жестом приказал ей идти за ней.

- Допрос? – поинтересовалась Мефолда, поднимаясь. И, не получив ответа, усмехнулась. – Прекрасно. Сегодня я, наконец-то, стану свободной!

      Ее провели в кабинет. Комендант Джеймс Галли был солдатом бывалым и уже видал различных упрямцев. Он прекрасно знал, как выудить информацию. Вот и теперь, поняв, что из итальянки ничего не выбить силой, он решил пойти другим путем, напоив ее вином.

      Потому когда Мефолду Гарцини завели в кабинет, на столе стояли две кружки, полные «Барбареско». С женщины сняли кандалы, Алдо был выдворен за дверь, а самой Мефолде комендант предложил присесть, указав на стул.

- Я постою.

- Нет уж, садитесь, - Джеймс Галли настойчиво указал на тот же стул. – Разговор наш будет долгим.

Гарцини села, усмехаясь. Комендант также сел, внимательно вглядываясь в ее лицо.

- Полагаю, Вы знаете, о чем мы будем говорить?

- Вот уже два месяца, как мы говорим об одном и том же, - ответила Мефолда.

- Вот и отлично. Так что же, может все же скажете мне хоть что-нибудь?

- Скажу.

      Ответ был неожиданным. Джеймс Галли подался вперед. Революционерка смотрела ему прямо в глаза и открыто ухмылялась. Но комендант молча проглотил ее безмолвную насмешку. Неужели она все же сломалась? Неужели наконец-то сдается?

- И что же Вы мне скажете?

- Все скажу, - с улыбкой проронила Мефолда. – Но прежде расскажу одну историю...

      Комендант кивнул. Пускай рассказывает. Зато потом он получит то, что так от нее добивается. Мефолда криво улыбнулась, наблюдая, как он нетерпеливо выбивает дробь по столешнице. Джеймс Галли встал, выглянул в коридор и жестом приказал Алдо зайти внутрь, чтобы был свидетель. Краем уха он уловил какой-то шорох, но когда обернулся, не заметил ничего подозрительного. Гарцини все так же сидела на стуле, только на губах ее играла странная улыбка.

- Ну так что же? – он снова сел и сделал несколько глотков вина из своей кружки.

- Знаете, я ведь когда-то была замужем, - начала свой рассказ женщина. – Мой муж был человеком богатым, но жестоким, алчным и грубым. Несколько лет назад он умер.

- Какое отношение это имеет к нашему разговору? – комендант снова сделал несколько глотков.

- Он умер внезапно, - медленно продолжала Гарцини. – Хотя отличался крепким здоровьем. Но на его кончину никто не обратил внимания. А между тем, разве может человек в расцвете лет вдруг умереть? Его убили…

- Кто?

- Я.

      Повисло молчание. Джеймс Галли смотрел на маленькую женщину перед ним и не верил своим ушам. Не верил и Алдо, замерший у двери в по стойке смирно. «Быть такого не может…».

- Я отравила его, - спокойно продолжала женщина, достав непонятно откуда взявшийся пузырек с белым порошком. – Знаете, что это такое? Самый опасный яд, который когда-либо существовал на земле. Он почти безвкусен, разве что обладает небольшой горчинкой. Я подсыпала его мужу в вино. Он и не заметил. А через несколько минут он умер.

      Комендант ударом руки выбил из ее рук пузырек. Ударившись о стену, он разбился, рассыпав порошок по полу. Мефолда рассмеялась.

- Напрасно, Галли, напрасно…

      Комендант похолодел. Он заглянул в свою кружку – на дне виделся то ли осадок, то ли яд.

- Противоядия против него не существует, - продолжала итальянка. – Смерть наступает в течении десяти минут, но яд действует уже сразу. Хватит даже одного глотка этой отравы, чтобы убить лошадь.

      Джеймс Галли вскочил, затем вдруг упал на пол. Голова закружилась. Он резко побледнел и задрожал всем телом.

- Ты отравила меня!

- Пожалуй, - согласилась Гарцини, не смотря на него. – Убивший однажды, убьет и дважды.

- Алдо, в камеру ее… И врача… - прошептал комендант, задыхаясь.

      Солдат словно во сне повиновался.

                ***


      Прошло несколько часов. Мефолда Гарцини сидела в углу и молча ждала. Наконец в камеру зашел Алдо.

- Джеймс Галли умер, - не глядя на нее, сказал он.

- Вот как… - протянула женщина задумчиво. – Я рассчитывала на другой исход дела…

- Что это за яд?

- Да не яд это вовсе, а простая известка, - Мефолда покачала головой. – Та самая, которую я отколупала ножом…

- Так Вы соврали?! – Алдо уставился на нее.

- Да.

- И про мужа солгали? Но почему же…

- Я никогда не была замужем. А комендант умер, потому что верил, что он отравлен. Вот и все, - Мефолда смотрела вверх, на окошко.

      Алдо молчал. Солдат поверить не мог, что такое возможно. Но факт налицо, ведь даже врач усомнился, что Галли отравили, да только комендант все бормотал про яд. Он умер от того, что был уверен в своей смерти? Разве это возможно? Видимо, да…

- В-Вы хоть понимаете, что Вас ждет теперь? – прошептал он.

- В лучшем случае виселица, в худшем чашка кофе с алмазной пылью, - женщина пожала плечами.

- Зачем Вы сотворили эту глупость?!

- Надеялась устроить панику и сбежать. Стать свободной.

- А теперь погибнете! – Алдо схватился за голову.

- Смерть – это тоже свобода, даруемая Вечностью, - медленно произнесла Мефолда.

- И… и не боитесь?

- Боюсь. – согласилась она, кивнув головой.

- Но не плачете ведь?

- Не плачу.

- Почему? – поинтересовался сбитый с толку молодой человек.

- А зачем? – Гарцини перевела на него свой взгляд. – Какой смысл в этом?

      В камере вновь воцарилась тишина. По коридору прошел конвой. Алдо молчал, и разглядывал черты лица стоявшей перед ним узницы. А ведь не догадаешься, что в таком хрупком теле может прятаться такая сильная душа.

- Я уверена, что Италия станет единой, - упрямо произнесла женщина. – Пускай я этого не увижу.

- Мне бы хотелось верить, что после смерти Вы будете жить снова… И что Ваши мысли не умрут… - наконец сказал солдат.

- На свете множество религий, в которых есть загробная жизнь. Но есть ли этому подтверждение? Знаешь, нет смысла выдавать желаемое за действительное. Нет никакой загробной жизни. Зато есть память. Народ будет помнить «Молодую Италию», если даже ее уничтожат под самый корень. Какой толк обманывать себя красивыми сказками? Куда ценнее оставить о себе память. Посмотреть Смерти в глаза… Оценить хрупкость и мимолетность нашей жизни… Цени эту великолепную возможность жить, Алдо… Цени ныне и во веки веков.

                ***

      Через несколько дней в камеру зашел конвой, и сержант зачитал приговор:

- … За революционные действия и убийство коменданта Джеймса Галли Мефолда Гарцини приговаривается к смертной казни через повешение…

      Женщина слушала молча, не перебивая и не умоляя о пощаде. Ее тут же вывели во двор крепости. Там уже столпились люди у эшафота. Ее возвели вверх и надели петлю на шею. Альдо, стоявший в толпе, ужаснулся ее спокойствию. «Без следствия… Без исповеди… Трибунал…» - крутились обрывочные мысли в голове солдата.

- Хотите что-нибудь сказать? – насмешливо обратился к ней сержант. – Не жалеете?

      Мефолда Гарцини подняла взгляд к небу, затянутому свинцово-серыми тучами, перевела взгляд на толпу. Ветер трепал ее волосы и разорванную юбку. На губах ее играла насмешливая улыбка.

- Не жалею! – выкрикнула она в тишину. – Во имя Бога и народа, ныне и во веки веков!