Люблю тебя, Петра творенье!

         УВОЛЬНЕНИЕ! На гражданских лиц это слово действует угнетающе, означая либо крах карьеры, либо лишение работы. На курсантов военного училища, особенно первокурсников, это слово действовало жутко волнующе, ибо означало временную свободу и выход в город из опостылевших стен казармы. «Внеочередным увольнением»  награждали за особые успехи в боевой и политической подготовке, «лишением очередного увольнения» наказывали за различные провинности, лишая возможности глотнуть свободного питерского воздуха. Некоторым, особо отличившимся в области неповиновения и непослушания, доступ к этому воздуху был перекрыт надолго. В увольнение можно было попасть по очереди только один – два раза в месяц, и вот, наконец, очередь дошла и до меня.

          Распорядок своего увольнения я составил уже давно, поэтому, пройдя осмотр в расположении казармы на предмет уставного кантика на затылке и на наличие уставных носков и трусов (можно было подумать, что я в них собирался бегать по Невскому проспекту), получив увольнительную записку с автографом начальника курса, я вышел за пределы КПП.

          Как вы думаете, что было первым пунктом моего распорядка? Правильно – пожрать! Поэтому, я пошёл в «Колобковую», в которой проходили мои утренние и вечерние спортивные тренировки.  Кафешка находилось на углу улицы Чайковского и проспекта Чернышевского, рядом со станцией метро. Интересно, что там сейчас? Наверное, кормят заморскими гамбургерами и чизбургерами, а раньше там готовили русские колобки с изюмом и творогом и другую вкусную выпечку. Это была одна из любимых забегаловок курсантов нашего училища и курсантов строительного училища имени Комарова.

         Натрамбовав уставной желудок неуставными колобками, я поспешил к выполнению второго пункта своего распорядка, а именно – посещению Эрмитажа. Нырнув в метро, я вышел на станции Невский проспект. Глянув краем глаза на Гостиный Двор, а потом на Казанский Собор, я целенаправленно шагал в направлении Дворцовой площади, отдавая всем встречным офицерам и старшим курсантам воинскую честь, как учили нас отцы-командиры. Чуть-чуть не дойдя до арки Генерального Штаба, я был остановлен военным патрулём и проверен на  наличие увольнительной записки и уставных носков. Хорошо, что хоть не стали унижать и проверять уставные трусы – не зря проверяли нас перед выходом в город, а то бы обвинили в измене Родине и посадили на гауптвахту за ношение неуставного нижнего белья. Да…

         Наконец, я приобрёл билет и зашёл в здание Эрмитажа. Говорят, что его невозможно обойти за неделю. Странно – для курсанта первого курса, ограниченного временем увольнения, нет ничего невозможного. Я пробежал Эрмитаж за два часа, особенно не разглядывая произведения искусства великих мастеров. Я рассчитывал, что более подробно произведу осмотр в последующие дни и годы. Но вот, что странно – я  за 10 лет так больше и не попал в Эрмитаж, как впрочем, и во многие другие интересные места, откладывая всё на потом, а «потом» было непредсказуемым.

         Конечно же, я был поражён красотой Эрмитажа, но скорость его осмотра объяснялась желанием посмотреть ещё что-нибудь в Питере, что находилось рядом, за моё короткое увольнение. Я вышел на Дворцовую набережную, и моему виду предстала Стрелка Васильевского острова, вид которой всегда завораживал меня. Надышавшись запахом Невы, я отправился на Невский проспект. Побродил по Казанскому Собору, послушал уличных певцов, с которыми близко познакомлюсь через два года и побываю в их шкуре вместе со своими товарищами, но это будет потом, а пока я зашёл в кинотеатр и купил билет на какой-то фильм. В ожидании сеанса, зашёл в  Катькин садик, посидеть на скамеечке, возле ног Великой императрицы.

         На улице стояла солнечная осенняя погода, которая редко радует жителей города на Неве. У моих ног беспризорные птицы мира поклёвывали наброшенные им крошки хлеба, обгадив перед приёмом пищи бронзовую голову Екатерины. Меня посещали приятно волнующие мысли о том, что я дышу воздухом, которым дышали Великие люди этого Славного города.

         По окончанию кинофильма я отправился в училище, чтобы успеть на вечернюю поверку. После отбоя долго не мог уснуть, находясь под впечатлением увиденного за день. Перед глазами мелькали увиденные в Эрмитаже при скоростном просмотре картины великих мастеров, памятники, скульптуры... И вдруг, среди этого величия, ярко проявилась хитро прищуренная физиономия вождя пролетариата, и я услышал его картавую речь, обращённую почему-то именно ко мне: «Верной дорогой идёшь, товарищ!»