Круг замкнулся. Глава 27

ГЛАВА 27

НЕСМОТРЯ НА «ИНСТАЛЛЯЦИИ» И «ПЕРФОМАНСЫ»

   — Вот уж и весна пришла, Юля! И погода-то какая!— Курилов радостно улыбнулся. Они сидели в офисе, все рабочие вопросы были решены, и до очередного собрания-летучки был еще час.
   — Да, красота — сходит снег, и вся роща усеяна прошлогодним мусором!
   — Скоро объявят субботник…
   — Понятное дело! А через месяц все будет снова белым-бело от бумаг, пакетов, пластмассовых тарелок и объедков. Это все приезжие…
   — Какие приезжие?!— не согласился Андрей.— Ты гуляешь по роще с собакой и не обратила внимания, кто там отдыхает? Сплошь наши все, местные, из окрестных домов. Получается, что сорят и потом снова приходят на то же загаженное место!
   — Смешно даже. Туда все несут в пакетах, в которые затем можно было бы сложить мусор, и сделать два шага до бака возле дома или до свалки на краю рощи…— поддержала Юлия.
   —  Но не делают!.. Поэтому и не смешно!.. А вся соль в том, что еду и выпивку они несут для себя любимых, сделать себе приятное, отдохнуть на природе. Мусор же убирать — ну, никакого удовольствия! Это ведь для других, для кого-то, кто придет на это место. Вот сам и уберет! 
   — Кто-то из известных, не помню кто, сказал, что инсталляция — это когда нагадят на площадке перед квартирой, а потом позвонят в дверь. А перфоманс — позвонят и нагадят, когда откроют. Тут же — полный «какизм» какой-то! Сами жильцы выходят и гадят у себя «перед квартирой», не убирают, и постоянно натыкаются на свое же дерьмо.
   — Да, примерно так,— согласился Курилов,— И, немного помолчав, спросил.— А много ли сейчас людей, кто мог бы выйти убраться в подъезде, возле дома, полить деревья, не говоря уже о том, чтобы посадить их?
   — Раз-два и обчелся.
   — Их нет вообще!
   — Они  есть, Андрей, просто их мало, потому мы их и не замечаем.
   — Ты у меня тоже мудрая!— улыбнулся тот.
   — У моей знакомой есть друг — поэт, такие стихи хорошие пишет! Издает раз в год небольшую книжечку тиражом в сто экземпляров. До кого дойдет его голос?!
   — Зато пустого и пошлого полно. А система образования сейчас какая стала? Иногда до смешного доходит. Пришла одна девушка устраиваться на работу. Спрашиваю у нее, где находится институт, который окончила? Так не знает! Оказа-лось, что училась через Интернет…
   — Да, виртуальное образование… Перефразируя Михаила Задорнова — «кое-какерское»,— ответила Юлия.
   — Эх, что говорить… Вот и мастерство традиционное теря-ется. Уходят люди, а передать некому… Последняя еще тра-диция осталась — делать оружие. Да и то только потому, что госзаказы. Раньше была такая поговорка: «Что бы ни делали, выходит ракета», а сейчас только ее и делают…
   — Да уж… И та падает на старте…
Несмотря на серьезность тем, во взглядах, жестах и интонациях Юли и Андрея жила взаимная нежность, которую бессильны были истребить неурядицы по работе и даже случавшиеся — не без этого — проблемы в семейной жизни и личных отношениях. Курилов посмотрел на жену и поневоле залюбовался точеной фигуркой этой женщины, родившей ему двух сыновей, но не потерявшей формы. Она была столь же привлека-тельна, как и тогда в далеких девяносто первом — девяносто втором годах.
   И как это часто бывает, в памяти всплыл  эпизод далекого по времени и очень близкого по чувствам прошлого, когда, поженившись, они жили еще в доме Андрея, ставшем их домом. Это было обычное утро рабочего дня. Он собирался на работу, а Юля, отходя от сна, еще нежилась в постели.
   — Сними рубашку, ее уже пора стирать. Да и пуговица вот оторвалась, нужно пришить.
   Она встала с постели, сняла ночную рубашку и прошла через комнату за халатом. Юля была необыкновенно хороша этой своей женской нагой красотой, какой особенно бывают красивы беременные женщины. Излучая тепло и покой хранительницы очага и новой зарождающейся жизни, она надела халат, подошла и, нежно прижавшись к нему, поцеловала.
   Шел уже седьмой месяц, как они поженились, и пятый — как Юля была беременна.
   — Спасибо тебе, милая!
   — За что?
   — За все!—  за тебя, за него,— он положил руку на ее живот, стал гладить ег о, мысленно представляя, что гладит ребенка.
  на запрокинула голову, рассыпав волосы по плечам, и потянулась к нему. Он обнял и поцеловал. Губы ее после сна были теплыми и мягкими. Целуя, он одновременно гладил ее по волосам, плечам, спине…
   — Кто у нас будет?
   — Мальчик, сын!
   — А может, я хочу дочку?
   — А я знаю, что будет сын!
   — Откуда?
   — Чувствую…— Юля счастливо взглянула на него своими глазами-озерами, в которых можно было утонуть.
   И он утонул бы. Если бы не работа. Мягко и нежно отстранив от себя, Андрей поцеловал ее напоследок и, одев поданную ему свежую и заранее выглаженную рубашку, пошел на стройку зарабатывать квартиру — уже не только для себя, но для семьи. Зарабатывать, несмотря ни на «реформу» Павлова, ни на непонятки с ГКЧП и «форосским сидением» Горбачева, ни на грядущий развал некогда великой и могучей страны, о котором не думалось. Ибо представлялось нереальным…

   Воспоминания воспоминаниями,— даже приятные,— а работа работой. Курилов попросил жену заварить кофе, как умела делать только она, а сам сел за рабочий стол, где ему лучше думалось о делах.
   Как и следовало ожидать, с сильнодействующими препаратами было не все так просто, как казалось вначале. Централизованно получать их они не могут, так как не являются бюджетной организацией. А на базе им выдвинули условие — минимальная партия закупки такая-то. Андрей прикинул, получалось, что даже если они сразу наберут оптимальные обороты, то все равно окупят эти затраты через несколько месяцев. А деньги нужны уже сейчас — платить сотрудникам и за аренду помещения, покупать бензин и другое для машин, обычные лекарства, приборы и расходные материалы. Их бы устроила еженедельная покупка небольшого количества этих сильнодействующих веществ. И, если на базе такое количество не отпускают, могли бы покупать в аптеке. Но там нужны рецепты.
   Драницкий не переставал сетовать на то, что невозможно честно заниматься делом в чиновничьих джунглях, но, встретив укоризненно-насмешливый, все понимающий взгляд Курилова, словно говоривший,— хватит, дорогой Виталий Анатольевич, говорить на общие темы, — предложил найти врача, которому можно было бы доверять и выписывать через него «липовые» рецепты. То есть рецепты-то будут настоящие, а вот получатели — «липовые».
   Андрей, вздохнув от безысходности, дал на это добро.
   Врача Драницкий нашел. Владимир Леонтьевич Дохнов — хирург 1-й городской больницы им. Ивакина согласился, за определенную мзду, выписывать такие рецепты еженедельно, естественно, пообещав, что комар носа не подточит. И работа пошла…
   На душе у Курилова повеселело. Он любил, когда вокруг что-то крутилось-вертелось и, главное, получалось. К тому же он был увлекающимся человеком,— казалось, его интересовало все. Любой человек, заглянувший в его кабинет, мог грешным делом подумать, что попал  к человеку, занимающемуся искусством, геологией,  книгоиздательством, продуктами, иконами и церковной утварью, обработкой древесины, старинными предметами домашнего обихода и многим другим. Это оттого, что комната была завешана картинами, старинными часами, на полках хранились различной расцветки и величины камни, на столах стопками лежали книги, эскизы обложек, готовые к печати макеты и стопки набранных текстов. В дальнем левом углу кабинета на отдельном шкафу и внутри него стояли  старинные иконы, везде, где только можно было, находились  антикварные вещи. Подоконники были завалены различными образцами свечей, гвоздей, рекламных проспектов по различным видам деятельности… Чего только не было в этом офисе!
   Посетитель, входя к Курилову, видел перед собой всегда жизнерадостного, улыбающегося человека с умными, добры-ми и любопытными глазами. С первых же слов человек чувствовал, что интересен хозяину кабинета как специалист и личность одновременно, что тому было важно знать, чем он живет. И первое впечатление не обманывало гостя.
   Андрей вообще проявлял внимание ко всем и всему, что его окружало. Заходя мимоходом в какой-то магазин, он долго рассматривал товары, ценники, выяснял: кто производитель и поставщик. Причем выходило не настырное, суетное и тоскливое исследование по нужде, по служебной необходимости или от нечего делать. По выражению лица Курилова, по его словам, интонациям и даже по движениям можно было сказать, что это — полет души, непосредственной и увлеченной, полет который бывает только в детстве. И еще разве вот у таких, как он, увлеченных людей. 
   Сказать, что Курилов был поэтом только дела — значит, ограничить движение его души, а ее самою заключить в нечто, подобное клетке. Он был поэтом жизни во всех ее проявлениях: в быту, спорте, отдыхе и любви,— во всех своих занятиях.
   С таким же увлечением Андрей относился и к обучению людей. Наверное, потому что сам всегда любил учиться. 
   Однажды пришел к нему сын одного знакомого, хорошо знавшего преподавательские способности Курилова, и попросил провести с ним серию уроков по искусству менедж-мента. Когда Андрей узнал, что тот работает в торговом центре, сразу же повел его в ближайший хозяйственный магазин.
   — Вот, скажи,— обратился он к Степану — так звали парня,— когда они зашли,— чего здесь не хватает на прилавках?
   Степан, молодой человек, лет двадцати пяти, высокий, но немного сутуловатый из-за постоянного сидения за компью-тером, когда единственные физические упражнения — подъем и опускание «мышки» и кручение ее колесика, стал обходить стеллажи и задумчиво рассматривать их содержимое. Закончив осмотр, он подошел к Курилову и сказал:
   — Короче, Андрей Васильевич, здесь, типа того, есть все!
   — Думаешь? А хочешь я докажу, что ты ошибаешься?
   — Интересно…
   — Вот, возьмем, например, гвозди длиной восемьдесят миллиметров. Что ты можешь сказать о них?
   — Ну, типа, что они есть и в избытке!..
   — Ошибаешься! Нет, они есть, и их много, ты прав, но не на все вкусы. Почему? Смотри, эти гвозди продаются россыпью, на вес. Есть люди, которые, положат кулек в пакет и пойдут довольные домой. Но кому-то будет неприятно колоться об острые концы, когда кулек прорвется или развернется, к тому же, гвозди будут высыпаться из него.
   — Вообще-то точно…
   — Есть такие люди, правильно? Поэтому этот товар должен продаваться и упако-ванным в коробки, например, по килограмму. Такая картонная тара будет размером где-то пятнадцать на десять сантиметров. Она уж точно не прорвется, и гвозди из нее не будут высыпаться.
   — Железно!
   — Да, но купит ли женщина килограммовую упаковку? Или кому-то такое количество их вообще не нужно. На этот случай нужно предусмотреть коробку в два раза меньшую…
   Степан с интересом и уважением смотрел на Курилова, впитывая все, что тот говорил ему.
   — Вот так-то, дорогой друг, учись, пока я жив!
   — Спасибо, Андрей Васильевич, короче, за урок!
   — А если урок,— сказал Курилов, пропуская мимо ушей неприятный ему сленг, так как не желал нарушать устано-вившийся между ними контакт,— то вот тебе задание на зав-тра. Подумай в отношении хозяйственных свечей, исходя из ассортимента этого магазина, хорошо?
   — Хорошо,— ответил Степан.
   — И еще, старайся, чтобы ассортимент товаров, необходимых и востребованных людьми, всегда был разнообразен и удобен. 
   Выйдя из магазина, они направились каждый по своим делам. Но Степана не покидало чувство, что отныне его работа перестанет быть рутинной…

   Таким Курилов был во всем — что бы ни делал, думал о людях. Вот и на личном участке земли в двадцать соток, несмотря на ворчание супруги, высадил по краям в три ряда с одной стороны — сосенки с елочками, а с другой — лиственницы и можже-вельник. А возле дома и на противоположном краю у деревни посадил березовые рощицы. Чтобы красиво было, и воздух чище, и грибы собирать людям.
 

© Шафран Яков Наумович, 2015