Свое

"Они пытались нас похоронить, но не знали, что мы семена".
                Мексиканская пословица



Семечко было до того крохотным, что его попросту никто не замечал.

Спешащие в свое вечно суетное, с нескончаемым ливнем проблем или радостей, люди, закрученные по-осеннему уже не дружелюбным ветром в заданный оборот спирали иронического мироздания, наступали на семечко, втаптывая его в мутную жижу грязи, и неслись дальше, подгоняемые тем же ветром.

Вслед за людьми снова наступали дожди; как полосная операция, вскрывали и впахивали утрамбованное брюхо, и семечко, несомое свежим потоком, выбрасывалось на берег очередной осенней лужи.

А то вдруг - кто-то из людей, такой же невнимательный и рассерженный уже непривычно кусающим теплом прошлогоднего свитера, которое тут же улетучивалось, оставляя лишь зуд озноба,  - наступив своей стопудовой ногой, поддевал семечко рельефом оспы своей подошвы и нес, заточив в тромб грязи, прямо в дом, где разувался где-то посреди, и падал в теплый вязаный плед, мягкий и уютный, разбудив полумрак комнат своим громогласным: «Ма, чаю бы!..»

«Несу, сыночек..." -  квокохчет уже 75-летняя «ма» , но не подзывает к себе свое чадушко, а, спотыкаясь о собственную палку и обжигаясь то слезой, то чаем плюс...  спешит спасать сына.
"Жену тебе надо. Помру я скоро, а тебе еще успеть можно ребеночка. 50 лет — это же для мужчины в самый раз вовремя».

«Ма!» - снова мычал сформировавшийся детина, уклоняющийся от ожидаемых мамой взрослых обязанностей, и заваливался спать.

«Не знаешь ты еще, что такое одиночество...» - вздыхала "ма", укрывая сползающее с дивана пузо сыночка.

Утро вывязывало новые лучи, накидывало на продрогший город и наблюдало.

Люди снова спешили в свое вечно неуспеваемое, и наш 50-летний герой, как лучший представитель человеческого рода, передвигая чистыми ботинками, тоже бежал на работу, обеспечивать себе кусок хлеба в "одинокой старости".

Он снова не обратил внимание, что ботинки именно чистые, а точнее — вымыты.
Разве до таких мелочей в глобальном масштабе жизни, аккумулирующейся в данной откормленной фигуре!

С вечера "ма", вымыв 45-размерные пинетки сыночка, поставила их на место, не заметив лишь крохотной мутноватой лужицы, накапавшей из какой-то из оспинок: стара, видно, в самом деле, стала, слеповата, не дотерла, не домыла чуть, и сидела наше семечко в этой лужице до самого утра.

А утром, вместе с той же подошвой, отправилось семечко в путь. Прокатилось по той же дороге и соскользнуло в ту же осеннюю грязь.

Стало даже как-то разом счастливо и свободно.

Но тут чей-то каблучок, и при этом глубоко осенней порой, ковырнул едва отдохнувшее от кошмара человеческой квартиры семечко и полетел с ним дальше — так же легко и беззаботно.

«Что? Что такое, рассказывай! - влетела в квартиру подруги, едва обтерев ноги, и, не разувшись, дирижировала  своим острым каблучком кем-то невидимым, но послушным.

«Не может быть! И что? А он что? Да ты что! - захлебывалась девушка богатством эмоций и, видимо, собственной речи.
«Да ничего! Аборт буду делать! А что? Мы же только квартиру купили! Сколько на это ушло! А обставить теперь! А ремонт! Деньжища-то какая? Ты хоть представляешь, сколько сегодня дети обходятся?  Тем более, а вдруг поймет, что не от него? Щас всякие там ДНК..."
«Ну а тот что? Что решил?»
«Ой, я тя умоляю! Решит он! Он без своей мамочки шнурки не завяжет. Бугай 50-летний. Не знаю, как мозгов хватило до начальника дослужиться. Хотя на хрена бы он мне сдался, если бы не работала под ним. А что? Начальство все-таки, думаешь, как квартирка-то достается. От моего ждать и ждать нормальной зарплаты, всё самой надо продумывать. Так что однозначно аборт, чтоб ни пузан мой старый  не пронюхал, ни сердешный благоверный, малахольный. Ни к чему мне эти сложности, тем более, когда так хорошо всё покатило».

Две подружки-"побрякушки" продолжали жаловаться на свое житье-бытье, а семечко слушало, не понимая и половины того, о чем шла  -  или выстреливала фальшивыми нотами -  речь двух накаблученных девиц.

На обратном пути хозяйка острых каблучков забежала в пару магазинов, обронила семечко на одном из подъездов и убежала.

Уборщица была добросовестная. Всё-таки Мастер Чистоты!  Вымыла все пятнышки, лужицы, плевки и  даже недоплёвки.

Вылила ведро грязи в сияющий унитаз и нажала на смыв.

В сознании семечка  пульсировало обрывками незнакомое слово А—борт, перетекающее в страшно-океаническое За-борт—ом...

Вот и закончилась откуда-то вырванная ветром жизнь, едва зародившаяся, но никем по-доброму не поднятая, не спасенная от приближающихся морозов, -  жизнь, не успевшая рассказать человечеству о себе, но столько выслушавшая и вытерпевшая от того человечества.

Так подумал бы умный и добрый читатель, да и сам автор уже занес было руку поставить здесь последнюю точку.

Но семечко чувствовало иначе. Рождая нечто новое.

Итак, начнем с начала.

Семечко было до того крохотным, что...



2015