Капитанская внучка. Путь на Восток

Вера Овчар
Капитанская внучка

На Восток

Однажды в конце марта, когда снег совсем растаял и за окном покачивались мокрые деревья и крупные капли с ветвей падали на влажную землю, в комнате было неуютно, серость проникала через единственное окно в нашей комнате, может, поэтому было особенно грустно. Наверно, эта унылая картина так контрастно отличалась от описания жизни и необыкновенных путешествий в дальние страны русского капитана Головина, что, закрыв книгу, я произнесла: «Вот бы поехать куда-нибудь…» И вдруг неожиданно получила от отца ответ: «А вы и поедете очень скоро». И даже город назвал. Название было очень странное, просто непривычное - Благовещенск. Я не сразу запомнила это слово. Меня очень удивило, что мы поедем только вместе с мамой, потому что здесь, в Куйбышеве (Самара - бывшее название, а теперь и нынешнее), маме климат не подходит, а отец приедет к нам потом. Но этого так никогда и не случилось.
Как собирались, я не помню, родители были заняты нашими сборами. И вот день отъезда настал. Помню, стояли на перроне вокзала, отец с мамой сдавали вещи в багаж, мой велосипед куда-то отвёл отец, и потом заколоченный в грубые доски велосипед тоже сдали в багажный вагон. Помню, что билеты у нас были только до Новосибирска, там у нас была пересадка. На подножке вагона отец сделал снимок девочки-подростка, но ещё в детской матроске. На обороте написал: «Прощай, Куйбышев! Прощай, папка!» Этот снимок я получила уже летом, слова меня очень удивили. Но это будет потом, а пока мы с мамой отправились в обратный путь на восток. На этот раз весь путь был короче, ведь первый, полтора года назад, был от Владивостока до Ленинграда, а теперь от Куйбышева до Благовещенска, да и был разбит на две половины.
Мне он не запомнился, разве только сильным огорчением, что маме не дали в Новосибирске билеты в купированный вагон, у неё не было справки из части, что она жена военнослужащего. Мы ехали до Благовещенска в плацкартном вагоне. Но рядом было очень много военнослужащих со своими семьями. Люди были дружелюбные и очень общительные. И мне по прошествии многих лет становится очень стыдно, что я маме выдавала глупые капризы по поводу отсутствия купе. Очень стыдно…
Я уже рассказывала о том, как мы приехали в Благовещенск, но я не рассказала, как тогда я была готова упрекнуть маму, что мне пришлось ехать в кузове грузовой машины. А мама, уставшая от стояния в очереди за билетами и пропуском для въезда в Благовещенск, от волнений из-за звонка в театр и прочих забот, свалившихся на её плечи, вздохнула с облегчением, когда вещи были уложены в кузов грузовика, и, стоя на подножке и держась за открытую дверцу кабины, сказала: «Правда, хорошо!» Мне совсем не было «хорошо» сидеть в кузове, я очень была зла на такую жизнь. Но ясно помню, какие у моей мамы были красивые голубые, небесного цвета глаза. Всегда вспоминаю эту картину со смешанным чувством восторга от родных маминых глаз и стыда за то, что не сказала ей тогда, что всё хорошо, но лучше всего на свете моя мама!
В гостинице мы прожили около двух недель, но в школу я пошла через пару дней. Посадили меня на первую парту, разлучив двух подружек, так как они очень любили разговаривать на уроках. Это были две Галки - Пирогова и Ляпустина, с ними и ещё с двумя другими девочками мне предстоит учиться до окончания школы, но в другой, уже смешанной школе, где будут учиться и мальчики. А пока заплаканная Галка Пирогова не может побороть свою досаду на новую девчонку, не хочет отвечать на её вопросы, сердито отвернулась в другую сторону. Дни летят быстро, очень скоро экзамены за шестой класс. Я училась в такое время, когда в конце каждого учебного года мы сдавали экзамены. Только в седьмом классе нам повезло - отменили четыре экзамена из восьми, среди убранных был экзамен по Конституции СССР. В том, 1953 году мы сдавали географию и как обычно - математику устную и письменную, русский устный и письменный (изложение). В билетах по русскому языку было два вопроса из раздела морфологии и синтаксиса, и третий вопрос был по литературе.
Мне нравилось в новой школе, хотя всё получилось так стремительно и необычно. Это была уже третья женская школа в моей жизни и третья школа за один учебный год, ведь я начала учебный год в ленинградской средней школе, в ноябре ходила в школу в Куйбышеве на Волге, а после майских праздников была ученицей в новой школе. Это было большое каменное здание дореволюционной постройки с входной дверью внушительных размеров. Даже пожилой швейцар в форме с золотыми галунами стоял возле двойных дверей на входе в школу. Я знала, что это была бывшая женская гимназия, но подробности про гимназию мне не были известны, а история той гимназии, конечно, весьма интересная. Современные воспитанники этой школы, что вновь зовётся гордо гимназией, конечно, знают о её славной летописи. Меня же удивляли крепкие, наверно, сделанные из дерева дуба парты, вместительные шкафы, один из которых стоял за моей последней партой и давал мне приют спрятаться с очередной книжкой от шума и гама перемены (это было уже в седьмом классе). Потом на уроке я продолжала читать эту же книгу через щель неплотно закрывавшейся крышки парты. Это был класс, где в углу висели наглядные пособия по биологии и анатомии. Впечатляли таблицы, обличающие вред и последствия ношения корсета для женского организма. На одном плакате показано было, как женская талия выглядела очень узкой, стянутой корсетом (сам корсет не был изображён), затем как выглядят смещённые внутренности в организме, как сердце, лёгкие, почки, желудок - всё сжато и передвинуто, рядом на этом же плакате такие же органы, но в нормальном положении. Особенно страшно выглядел изуродованный женский скелет, рёбра стиснуты, как пальцы на руках, если их сцепить, изображая рёбра скелета.
Но это я увижу уже на будущий год, в седьмом классе, когда характер жизнерадостной девочки, общительной и доверчивой, изменится, а вместе изменится и отношение к самой учебной и общественной жизни. А пока мне нравятся мои новые одноклассники, они не похожи на девочек ленинградской школы, таких серьёзных маленьких женщин, и не похожи на девочек из Куйбышева. Это были независимые, по-своему серьёзные и ребячливые дальневосточные дети, свободно передвигающиеся по городу и гурьбой отправляющиеся на сопки за цветами. Жизнь в маленьком городе имела свои преимущества.
Я подробно описала дома и двор, где жили работники театра. В этом дворе в каменном доме, где квартиры были в двух уровнях, так как был полуподвальный этаж, окна которого только наполовину поднимались над поверхностью земли, и высокий этаж, нам выделили одну маленькую комнатушку, где помещались две кровати-раскладушки, маленький столик и печка у входа. В этом доме было четыре входа, два входа было возле больших ворот, ведущих во двор, и два на другом конце дома. Наш вход был напротив большого белого дома, и с крыльца можно было смотреть в окна соседей как первого, так и второго этажей. Высокое крыльцо вело в деревянную пристройку, где были четыре кладовки, потом утеплённая дверь открывалась в просторный коридор. Двери в четыре квартиры были смещены во вторую половину коридора. Пространство вдоль стен до первых двух дверей было занято бочками, столами и ящиками. На столах стояли примусы и керогазы, в бочках - вода, в ящиках - картофель.
По правой стенке была только одна дверь, за ней была большая комната с двумя окнами, с печкой почти напротив двери. Там, где кончалась плита, деревянная перегородка делила комнату на две части, в светлой половине стоял большой комод между двумя окнами, две кровати - двуспальная и узкая кровать напротив друг друга, и маленькая детская кроватка. В «тёмной» половине большой стол, табуретки, вешалка вдоль деревянной перегородки смежной стены. В этом помещении жила семья электрика из театра. Хорошая семья, дружная, спокойная, никогда у них не было скандалов. Муж любил читать книги, всё свободное время он лежал с книжкой на кровати. У них было двое детей: мальчик одних со мной лет и маленькая девочка, в то время она едва ходила, всё время сидела на руках матери. Кареглазая украинка была скромна и всегда в работе по дому. То она готовила, то стирала, то вязала носки, варежки, а позднее и дамские перчатки из чёрных и белых ниток. Какие они были разные: он голубоглазый, со светлой кожей, она смуглянка с тёмными глазами, и дети унаследовали её черты. Она рассказывала, что был у них младший сын, родившийся после войны, когда муж вернулся с фронта. Они завербовались на Курилы, по дороге через Сибирь ребёнок умер. Тот мальчик был копия отца, светлый и голубоглазый… На Курилах они были недолго, подробностей я уже не помню. Знаю, что Благовещенск стал для них родным городом, их дочь и поныне живёт в нём, там же окончила медицинский институт. Сын работал машинистом тепловоза на железной дороге на станции Ерофей Павлович, потом окончил юридический институт и даже работал прокурором там же. В общем, эти люди были на протяжении многих лет нашими хорошими соседями и мамиными друзьями.
Напротив были две квартиры двухкомнатные и прямо - однокомнатная. Одна двухкомнатная была закрыта, хозяин квартиры лежал в больнице, он был тяжело болен. Кем он работал в театре, я не помню, но брат его работал заведующим цехом декораций.
В другой двухкомнатной квартире жила ещё не старая женщина, она где-то работала бухгалтером. Она была довольно высокого роста, стройная, но при ходьбе заметно припадала на одну ногу. Как-то она сама сказала, что легла спать здоровым ребёнком, а проснулась со сведённой от судороги ногой. Вот имени её не помню, очень редко она разговаривала со мной. Её дочь, с редким именем Гера, сидела дома с маленьким сыном. У мальчика была заячья губа. Отец ребёнка служил в армии, в Порт-Артуре на Квантунском полуострове. Гера иногда упоминала в разговоре имя отца своего сына, но я не помню его имени. По словам Геры, он был очень гордый, у него было два брата, жили они за углом на соседней улице, средний брат тоже служил в армии. Она тепло говорила о среднем брате. И не зря, очень скоро Юра - так его звали - стал её мужем, а племянник называл его папой. Юрий был очень высокий, светловолосый. Такой же светловолосый был его младший брат, который учился со мной в школе, но на класс младше. И такой же светловолосый родится у них с Герой сын Саша, и ребёнок будет страдать от белокровия. Но это будет только года через два, и тогда семья вскоре поменяет квартиру на другой район.
Вместо них поселится пожилая пенсионерка с дочерью и маленьким внуком. Разные люди - разные судьбы. Здесь наоборот - женщина сидела дома с внуком, а молодая мама работала бухгалтером.
А пока Гера одна воспитывает сына, мне часто слышно, как они читают вслух стихи Корнея Чуковского «Краденое солнце».
Итак, нам предоставили маленькую комнату, в ней едва умещались две раскладушки, маленький столик и печка у входа. В коридоре справа от двери в комнату висел умывальник, рядом стоял бак для воды и ящик с картошкой. Всё это отделялось лёгкой ширмой. Воду привозили во двор, и мы за неё платили, потом часто носили воду из колонки в вёдрах на коромысле. Коромысло больно давило на плечо и неприятно действовало на грудную клетку, а у нас считалось шиком двигаться с такой лёгкостью, чтобы другие думали, пустые вёдра несём.
Двор был полон детей, тут были и сверстники, и младше, и старше. Во второй половине дня вся детвора собиралась на веранде деревянного актёрского дома, позднее в палисаднике вокруг беседки, если в самой беседке мужчины играли в домино, проще, «козла» забивали. Такую шумную игру в домино часто показывают в советских фильмах.
Моё знакомство с детской публикой началось так. Я спустилась с крыльца и, видя двух девочек, одна постарше - моих лет, другая младше, стала чертить классики. Но я недолго изображала игру в классики, старшая сказала что-то на ухо младшей, та демонстративно затоптала мою разметку. А потом через день старшая девочка первая подошла ко мне и задала несколько вопросов. С ней мы сразу подружились. Наверно, она была года на два старше меня, но училась в параллельном классе. В те послевоенные годы в школе переростки были не редкостью. Это была очень необычная девочка, можно сказать - главная девочка нашего двора, и она дружила с главным, самым сильным мальчиком по кличке Богдан. Многие мальчишки после пятого класса бросали школу и нигде не учились. Позже они кончали школу ФЗО или другое ремесленное училище. В нашем дворе учился только сын наших соседей. А вот девочки учились все, правда, некоторые заканчивали только семь классов.
На нашем квартале было только два таких двора, которые объединяли несколько домов. В основном были частные дома, огороженные своим отдельным, часто высоким забором, плотная калитка закрывала маленькие дворики от посторонних глаз. А в общих дворах были большие ворота и калитка, ворота часто были открыты, и тогда весь двор был как на ладони. Наши ворота были почти всегда закрыты.
К нам часто приходили мальчишки из других дворов. Так, заметный был мальчик Пёка, Вовка Воробьёв. Он был маленького роста. Мальчишки в пятидесятые не носили шорты, но часто ходили без футболки и на спортивных соревнованиях выглядели нелепо с очень белыми ногами по сравнению с загорелыми верхними частями тела. Пёка занимался в секции бокса, в каком-то ФЗО получил специальность штукатура и однажды очень выручил мою маму. От сильных ливней отлетела штукатурка с потолка на кухне, этот мальчик принёс всё необходимое, замазал, затёр и побелил эту часть потолка очень быстро и, как оказалось потом, надёжно. Наверно, он был очень добрый мальчик, но на его предложения дружить я не могла ответить.
Но вернёмся к Аннушке, так звали главную девочку двора. Без сомнения, она оказала на меня определённое влияние, не очень благоприятное, но с ней было интересно. Это была талантливая девочка, она хорошо рисовала и красками, и тушью, много читала, хотя часто книги не для своего возраста. Однажды она дала мне старинную книгу с дореволюционными буквами «Здоровый брак и жизнь партнёров». Книга была откровением для меня. Хотя я плохо помню содержание статей, но в то время усвоила, что есть определённые ценности в организме девушек. И очень важно сохранить это для того единственного избранника в жизни. Вовремя попала мне в руки та книга.
Аннушка ходила на танцевальные вечера в Школу военных музыкантов, рассказывала о своих знакомых, обещала и меня познакомить с одним из курсантов. Даже как-то на дневном спектакле, где среди зрителей было много курсантов из этой школы, она познакомила меня с Борей Чернышёвым, у него было симпатичное смуглое лицо с родинкой на щеке, но знакомство не продолжилось, кажется, Аннушка сама заинтересовалась этим мальчиком. Потом школу сделали гражданской, мальчики стали носить серую форму, как и в любых школах, выправка исчезла, а с нею и привлекательность, они стали для нас обычными мальчишками. Ну, это чуть позже, а сейчас мы вернёмся в весну 1953 года, когда я училась в 6 классе.
Наступило лето. Я была предоставлена самой себе, жизнь двора поглотила меня. Весело нам жилось, детей много. Играли в прятки, ходили на Амур купаться. Нам повезло жить в такое время, когда вода в Амуре была чистая, когда пляжем служила вся свободная от построек береговая линия Амура. Излюбленным местом для нас был детский парк, он начинался сразу за городским парком. Качели, карусели, спортивная площадка и территория, отгороженная с трёх сторон забором, а с четвёртой - самим Амуром. На пляже была вышка для прыжков в воду, кабинки для переодевания. Берег был умеренно крутым, наверху стояли скамейки, излюбленное место для желающих полюбоваться рекой, противоположным берегом, где не было ни малейшего намёка на роскошные здания современного китайского города Хэйхэ. Низкие, ничем не примечательные дома, пустынный, словно вымерший берег. Там, на другом берегу, было тихо и очень редко замечали плавающую фигуру. Зато на нашем пляже многочисленные любители погреться под щедрым амурским солнцем распластались на мелкой гальке, и столько же плескалось возле берега. А иные красивыми сильными взмахами загорелых рук отважно достигали дальних буйков, за которыми могли быть забранными нашими пограничниками. Течение далеко сносило пловцов, и им приходилось возвращаться на место оставленной одежды по каменному берегу, не очень ласковому для их босых ног.
Очень часто прямо на берег ставили лоток с мороженым. Какое это было вкусное и главное очень доступное по цене мороженое для всей детворы! «Молочное» или «Сливочное» накладывали щедро в вафельные стаканчики. Какое это было счастье, если стаканчик попадался надломленный, тогда продавщица делала его двойным. Счастливчику доставалось целых два вафельных стаканчика. Ведь в те годы не было в свободной продаже вафельного печенья. Но когда оно появилось в продаже, я очень быстро потеряла к нему всяческий интерес и не могла разделять с мамой её увлечение вафельными тортиками «Сюрприз», как они тогда назывались. Наверно, они были очень выгодными, так как хорошо хранились летом. Ведь у нас с мамой никогда не было холодильника. Холодильники были очень дефицитным товаром вплоть до конца шестидесятых. Зато у нас был приёмник «Балтика», позже проигрыватель, кажется, «Волна» с засекреченным местом производства. На нём можно было уже играть долгоиграющие пластинки. Я часто включала приёмник и ловила разные станции. Мне очень попадало от мамы за громкое звучание зарубежных станций. Я не могла понять мамин гнев, когда, возвращаясь поздно с работы после очередной генеральной репетиции в театре, уже с порога нашего коридора она слышала «чужую» речь, после которой могло прозвучать очень внятно на русском: «Вы слушаете «Голос Америки». Только спустя много лет я смогла понять, это был не гнев, это был просто страх, что кто-нибудь донесёт на нашу семью. Но я и тогда старалась не огорчать маму и была осторожна, гуляя по «волнам» «Балтики».
Другим развлечением для ребят нашего двора были прогулки на кладбище. Всего два квартала отделяли наш двор от старинного купеческого кладбища. Наша улица была знаменитой тем, что одним концом она упиралась в здание драмтеатра, а другим в кладбище. Ограды в то время уже не было, но ворота из красного кирпича рельефно возвышались над дорожкой, что вела на аллеи, засаженные разными породами деревьев, из коих преобладала черёмуха. Там были разные могильные памятники по оформлению, по материалу изготовления, по степени сохранности. Но они были, и довольно большое количество. Особенно выделялись три или четыре памятника из чёрного, серого и белого мрамора. Я говорю только о высоких, больших памятниках. Были и поменьше каменные памятники, были и скульптурами украшенные, ещё заметно выделялись главные и второстепенные аллеи. Кто-то из детей рассказывал о других интересных могилах, и хотя в те, пятидесятые, годы кладбище было в запустении, но оно существовало. В родительский день вереницы людей с белыми узелочками шли на кладбище, потом мы видели, что на холмиках заброшенных могил лежали скорлупки от крашеных яиц, искусственные цветы.
За кладбищем была мокрая низина, а дальше было новое кладбище, где в то время хоронили умерших людей. Гуляя по старому кладбищу, мы слышали траурную музыку. Иногда мы доходили до нового кладбища, там совсем другая картина: иногда железные столбики и оградки, часто деревянные, покрашенные тумбочки со звездой, кресты встречались редко; иногда небольшие земляные холмики, на них венки. Грустно было ходить по новому кладбищу. Дети показывали одинокую могилу женщины-врача. Надгробие было отлито из цемента, но оно было с трещиной. Рассказывали, что люди громили эту могилу из-за преступлений, якобы совершённых этим врачом. Это могли быть сплетни и наговоры, а хулиганов во всякие времена было достаточно. Теперь новое кладбище стало старым, там давно никого не хоронят, а старое исчезло, просто исчезло, и на месте могил выросли современные дома.
Только нижнюю часть памятника из чёрного мрамора с отломленным верхом, где раньше был большой крест, да фрагмент в форме луковки с резьбой по камню от памятника из серого мрамора в наше время можно увидеть во дворе ритуальных услуг, где въезд со стороны улицы Калинина.
В городе и сегодня много кварталов с одноэтажными частными домами. А в начале пятидесятых почти вся наша Комсомольская улица и другие параллельные улицы состояли из таких домов. В летнее время рано утром и в конце дня по нашей и соседним улицам пастух гнал стадо коров. Где-то на нашем квартале круглолицая полная женщина держала корову и приносила нам свежее молоко, сколько стоил литр молока - я не помню. А вот 1 кг помидоров стоял шесть рублей. Впервые в Благовещенске я попробовала крупные жёлтые помидоры. Муж дочери нашей молочницы служил в Германии. С большой осторожностью она продавала кое-какие заграничные тряпки. Так у нас на стенке появился узкий гобеленовый коврик. Зимний еловый лес, заснеженная дорога и по ней мчится лошадь, запряжённая в сани, в которых какие-то люди, а на переднем плане крупные волки. Очень не скоро гобелен сменил более приличный ковёр, купленный примерно таким же способом.
Во время покупки этих вещей мы уже занимали двухкомнатную квартиру рядом с нашей первой маленькой комнаткой. Скорее, это была одна комната и кухня, но выглядело, как будто у нас было две комнаты. Печь стояла возле самого входа, чуть дальше небольшой стол прижался узкой стороной к стене, в него встроена тумба для посуды, напротив стола - дверной проём во вторую комнату. В комнате-кухне было одно окно, смотрело оно на проход между нашим домом и соседним частным домиком. С улицы проход закрывал забор. Вплотную к окну стоял письменный стол. Между двумя столами вдоль стены помещалась маленькая кушетка с очень жёстким валиком с одной стороны. Вдоль противоположной стены - длинные полки для книг, полки начинались от окна и тянулись до двери в другую комнату. Здесь было два высоких окна, оба выходили на Комсомольскую улицу. С уличной стороны висели тяжёлые железные болты для ставень, которых в то время уже не было. Эти болты иногда постукивали при сильных порывах ветра, но чаще служили сигналом выйти во двор к друзьям. Вдоль правой стенки стояла мамина кровать. Её подарили сослуживцы на один из её дней рождения. Возле двери справа какая-то тумбочка с приёмником «Балтика». От двери слева - большое кресло, за ним стеллаж с книгами. Большой дубовый платяной шкаф с двумя дверцами и большими выдвижными ящиками в нижней части располагался в разных местах. Он менял своё место по мере появления большого количества книг. Это был замечательно полезный шкаф. Особенно пригодились его дубовые дверцы для подготовки к экзаменам по геометрии. Мелом мы чертили и писали доказательство разных теорем. Легко и без следа всё это стиралось потом. Также «гуляло» по комнате и второе большое кресло. Эти два кресла сдвигались, и я могла в них спать, если между ними поставить чемодан или два. Обычно эти чемоданы стояли между маминой кроватью и окном. Прибегали к такой операции, когда к нам приезжали мои друзья из Тамбовского района, две двоюродные сетрёнки - Любочка и Людмила Савельевы. Они обычно приезжали на зимних и весенних каникулах, а я навещала их на летних. Но это будет гораздо позже. А пока лето 1953 года, я закончила 6 класс.
Экзамены очень быстро закончились. Каникулы. Свободное время. Наверно, самое свободное после двух лет жизни в Ленинграде и Куйбышеве на Волге. Так много солнца и такие просторы везде, начиная со двора, широкой улицы, и тем более такие просторы за городом. Стоило пройти до конца улицы Горького, и открывались пустыри, луга вперемежку с мокрыми низинами, где хотя и стояла вода поверх травушки-муравушки, но такая чистая и прохладная, что мы смело шагали прямо по воде, а обувь быстро высыхала, когда мы поднимались по склонам сопок. Какие здесь цвели цветы: дикие пионы («Марьины коренья»), жёлтые и красные лилии, ромашки разных цветов и форм, «кукушкины слёзки», незабудки и многие другие. В то время мы ещё могли приносить не букеты, а целые охапки дикоросов. Как они быстро увядали, как тоскливо выглядели их поникшие лепестки. Особенно аленький цветок с длинными резными лепестками опускал свои ажурные лепестки, и они безвозвратно походили на скучные мятые лохмотья. Потом никогда я больше не рвала букеты.
Другое событие этого первого лета на Амуре: я выросла, и все мои платья вдруг стали не просто коротки, а невозможны, просто непригодны для носки. Моя любимая матроска стала коротка, платье из красной шотландки, летние розовые платья - всё непригодно для носки. А любимые ботиночки тридцатого размера тоже стали негодны для носки. С тридцатого размера мне теперь нужен был тридцать четвёртый. Помню, то лето я проходила в сандалиях. Как они быстро стаптывались, кожаная подошва изнашивалась до дыр, но два сапожника во дворе просто делали чудеса с нашей обувью за очень маленькие деньги. Да, тогда ещё были сталинские деньги. Пирожок с мясом стоил 48 копеек, с творогом и повидлом немного дешевле. Потом, когда деньги поменяют, все пирожки будут по пять копеек, но потом и шесть, и семь копеек. Каждую весну мы слушали по радио о снижении цен. Конечно, нас, детей, больше всего интересовали цены на мороженое. И запомнили, что сливочное мороженое летом 1953 года стоило 70 копеек, потом со сменой денег оно стоило 9 копеек, затем 11 копеек. А потом 15 копеек.
Где-то в середине лета я обнаружила письмо отца к маме, в одной из глав я подробно писала об этом письме. Оно очень изменило моё отношение к своей жизни, к занятиям в школе. И с Аней мы стали близкими подругами, целыми днями проводили время вместе, бродили по улицам города. Но мы были в разных классах, и это давало возможность мне жить своей жизнью, но я отошла от своих новых друзей. Их интересы не волновали меня, мне было скучно с ними, я почти перестала общаться со своими одноклассницами. Все перемены читала очередной роман. Учителя не старались узнать, чем живёт эта недавно такая общительная девочка, всегда готовая отвечать на всех уроках Как-то учительница русского языка произнесла просто неприятную для меня фразу: «Приехала такая развитая девочка. Что это с ней, вырождается она?» Примерно так это звучало. А учительница математики вдруг стала вызывать меня к доске доказывать одну и ту же теорему. Помню, я доказывала эту теорему о перпендикуляре, опущенном из центра окружности на дугу, которую он делил пополам. Я каждый раз что-то добавляла к этой теореме от себя, не так, как это было написано в учебнике. Она не ставила мне оценки, или просто вслух их не озвучивала. Но затем я повторила доказательство точно по тексту учебника. Она мне поставила тройку и больше не спрашивала. Эта женщина была наш классный руководитель. Она была довольно пожилая по нашим меркам того времени.
Память моя обязательно сохранила бы больше фактов, но мне было всё так безразлично и неинтересно. Какое-то время со своими одноклассницами я ухаживала за кроликами школьного живого уголка. Во дворе школы стояла маленькая избушка с толстой входной дверью, обитой для тепла каким-то толстым материалом. Маленькое окошко было сплошь покрыто толстым льдом. Чем отапливалось это холодное, очень неуютное помещение? Мы с упрямым рвением старались привести эту ледяную избушку в порядок и создать для кроликов сносную жизнь. Потом, наверно, появились другие энтузиасты... На праздничном утреннике в честь Нового года мне мама из своего костюмерного цеха дала костюм шута. Великолепный костюм и маска скрывали моё лицо. Вела себя, как настоящий шут, прыгала, паясничала, и меня никто не узнавал. Но была наказана за свою дерзость - рассыпался школьный подарок... Кто-то помог мне собрать часть рассыпавшихся сладостей. Так глупо закончилось моё праздничное настроение.
Запомнилась дорога в школу по утрам. Занятия начинались с 8.30. Всегда в мою школьную детскую жизнь, а потом и во время всей моей работы в школе занятия не могли начинаться раньше 8.30. Любые попытки начинать в 8 часов пресекались со стороны вышестоящих структур не без участия партийного руководства.
Я выходила часов в 8 утра, шла до угла Комсомольской - Горьковской и далее по Горьковской два квартала до высокого здания на углу. Здесь находился городской радиоузел и был освещённый перекрёсток. Звонко доносилась передача «Утренняя зорька» из алюминиевых громкоговорителей. Так весело было идти в школу под звуки школьного вальса. Но было довольно темно на протяжении всего пути.
Иногда именно на этом перекрёстке раздавался громкий голос профессора Шубинского, так мы его называли. Не всегда можно было разобрать, что он провозглашал своим раскатистым голосом. «Дети, вы идёте в школу…» доносилось. Одет он был странно, в военного образца японское пальто с капюшоном и прорезями для глаз. Так он остался в моей памяти.
За перекрёстком начиналась территория школы, большой пришкольный участок, затем школьный двор и само здание. За школой были остатки старинного школьного парка с аллеями и недействующим фонтаном. В тёплое время года вся школа высыпала на переменах в этот парк, бродили по аллеям или сидели на каменной облицовке фонтана. Конечно, это была замечательная школа, и коридоры, и просторные классы, и таинственные своды верхний этажей могли бы стать мне родными, но не судьба. После окончания седьмого класса мне предстояло перейти в новую школу.
А сначала был выпускной вечер. Он не остался в моей памяти, так как мы с Аней забрались на галерею актового зала и следили за торжеством в зале, как ученицы подходили за свидетельствами о семилетнем образовании. Когда вызывали нас, мы не вышли. Ане было стыдно, что у неё были тройки в документе. Я тоже опасалась, что и у меня были тройки. Только после окончания десятого класса в другой школе я увидела то моё свидетельство, в нём не было ни одной тройки. Почему я не знала свои отметки, почему не были выставлены в дневнике за год, не знаю.
С нового учебного года часть девочек из классов нашей школы должны были учиться в школе № 30, которая находилась за купеческим старинным кладбищем, так мы и ходили потом в школу и из школы через кладбище. Можно было пройти по Горьковской, свернуть на улицу Калинина, но первый путь был привычнее и короче. Это будет осенью, а теперь наступало лето, дворовый мир оживился, но внезапно маме предложили для меня путёвку в пионерский лагерь «Натальино». Также отправили в тот же лагерь и соседского мальчишку. Всю лагерную смену отправили на теплоходе. Это был очень весёлый рейс. На палубе звучала музыка, песни, затейники делали всё, чтобы занять детскую публику весёлыми играми. В лагере мы пробыли две смены. Наверно, было много хорошего, но в памяти осталось картофельное пюре из сушёной картошки и жареные куски красной солёной рыбы.
Зато природа вокруг была замечательная. В дальнем углу ограды территории лагеря были выломаны пара штакетин. И я после завтрака или обеда тихонько ускользала и бродила по лесу за территорией или по склонам сопок. Как мне удавалось не опаздывать на обед или ужин, но факт был таков, ни разу меня не хватились и никто из девчонок не проговорился о моих походах. Лес был вполне дружелюбен, только иногда красные муравьи умудрялись прокусывать кожу ног, носки не спасали. Даже приходилось переходить на короткие пробежки. Сейчас между склонами тех сопок пролегает новая дорога в обход Натальино. Проезжая по ней, каждый раз вспоминаю свои прогулки. Так, раз шла задумчиво по заросшему склону, как вдруг прямо перед лицом оказывается раскидистая паутина, а в центре огромный круглый чёрный паук. Рывок влево, а там на том же уровне новая паутина и не меньших размеров паук. Я вправо - и опять паук. Три паука висели на уровне моего лица, и большие куски паутины преграждали мне дорогу. Мне оставалось только одно - пятиться назад, идти дальше мне расхотелось, пришлось повернуть в лагерь.
Другой раз в листве молоденькой берёзки что-то так трепыхало, мне стало любопытно, я подошла поближе, думала, какая-то маленькая птаха задевает крылышками. Но это оказалась огромная муха, больше, чем лошадиный овод, и больше, чем крупный шершень. Мне стало не по себе, тревога и страх охватили моё сердце, и я очень тихо отошла от того места. Потом я увидела экземпляр такой же мухи в краеведческом музее Благовещенска. И была надпись: 10 укусов смертельны для человека. Есть у меня такой рассказ «Большие мухи». Я подробно описала этих насекомых. Тот экземпляр перенесли в запасник из-за обвешавшейся коллекции, так мне объяснили в музее через несколько лет. Есть ли новая коллекция, не знаю... Пожалуй, была очень интересна поездка в город Свободный и там экскурсия по детской железной дороге. Затем осталась в памяти прогулка по склонам сопок с белым песком. Там наша старшая вожатая скатилась по склону вниз, сильно ушиблась, но, кажется, она потом продолжила свой путь. Мы длинной вереницей, в которой смешались ребята из разных отрядов, шли по берегу Зеи. Моросил дождь, мы брели, накрывшись одеялами. Помню, у меня вдруг изменился голос, стал такой громкий, словно вырывался не из детского горла, а из зычной трубы. Мы шли, а я развлекала и себя, и своих попутчиков звуками необычного звучания. В лагере всё вошло в норму и быстро забылось.
Интересна была поездка на пшеничные поля на сбор колосков. Нам выдали по обыкновенной белой наволочке - и вперёд, собирать колоски. Всё-таки обычная детская обувь тогда была - сандалии, стерня от скошенной пшеницы колола ноги. Но тёплый, солнечный день в конце лета и полезный труд во благо спасения урожая, обед прямо в поле - всё это было прекрасно. Замечательно чувствовать себя полезным и не забытым при этом. Потом, если представится возможность, я расскажу в других главах об общественно-полезном труде подробнее. А пока хочется сказать, что приходилось и в школьные, и студенческие годы, а потом и во время моей работы с учениками ездить на разные работы в поле, в лес. Если труд был хорошо организован и при этом те, для кого мы работали, проявляли заботу о нас, такой труд был особенно приятен, приносил радость осознания полезности и гордости за свою причастность к общему делу.
Закончилось лето, и мы, несколько девочек из моего класса, наряду с другими ученицами из школы № 4 отправились в школу № 30 в 8-й класс. Это была прежде школа для мальчиков. Теперь в каждом классе учились и мальчики, и девочки. Итак, осенью 1954 года в Благовещенске стали учиться мальчики и девочки вместе. Лишь один класс - 10-й - состоял только из мальчиков. Но это замечалось только на школьных линейках, где стройный ряд мальчишек притягивал к себе наши любопытные взгляды.
В классе мы быстро привыкли друг к другу. Конечно, это была заслуга нашего классного руководителя Глеба Павловича Ярославцева. В отдельной главе я расскажу о нём и о нашем классе. Что касается меня, мне не в первый раз было очутиться в новом коллективе, тем более вместе со мной были мои одноклассницы: Рита Четвергова, Зина Мясникова, две Галки - Пирогова и Ляпустина, но главное - рядом была Люся Беспалова. Я много слышала об этой девочке от Ани, кажется, они были в одном классе в прежней школе. Аня с восторгом рассказывала, что у Люси был друг - настоящий суворовец, она - отличница, председатель совета отряда. Как-то сразу мы оказались за одной партой.
Что случилось с Аней, осталась ли она в той старой школе или ушла в училище, память моя не сохранила эти факты. Знаю, что она уехала куда-то к родственникам, там вышла замуж, потом с мужем были неприятности. Аня с сыном вернулась в наш город, и я много раз видела стройную фигурку, почти девочку, в красивом клетчатом платье. За руку она держала мальчика лет пяти-шести. Я любовалась этой парой, но, когда они подходили ближе, что-то меня отвлекало, и я забывала о них. И они исчезали где-то в верхней части улицы Ленина в квартале гостиницы «Амур». Замечала их возле Дома офицеров. И вот однажды я не перевела свой взгляд с приближающихся фигурок и... Боже, это была Аня. Что-то похожее я и произнесла. И получила в ответ:
- Как будто ты меня никогда не видела! Я думала, ты не хочешь со мной здороваться...
- Действительно, я видела много раз две фигурки, идущие мне навстречу! Но, клянусь, я не узнавала тебя издали. А вблизи просто что-то отвлекало меня. Да, я рада, что это ты!
Она смотрела на меня с недоверием. Но потом поверила, и мы тепло с ней поговорили. Жаль, больше встретиться не пришлось. Нет уже Ани. И я ничего не знаю о её родных.
Но вернёмся к Люсе. Вместе мы с ней проучились два года, сидели за одной партой всё это время. После 9 класса Люсина семья уехала на Сахалин. Там она окончила школу, вернулась в Благовещенск. Не удалось поступить в политехнический институт. Наш замечательный учитель математики за руку потащил её в пединститут, но она сбежала от него. Год походила в вечернюю школу и уехала со своими друзьями после вечерней школы в Хабаровск, поступила в политехнический институт, вышла замуж на первых курсах, все годы проработала на Сахалине. Теперь вся её семья живёт в Москве. Я случайно увидела её фамилию в «Одноклассниках». Поэтому я знаю, как сложилась её жизнь.
Жизнь у неё шла по чёткой линии в первых рядах активистов сначала пионерской, потом комсомольской организаций. Я знаю, что она была председателем совета отряда своего класса в школе № 4. Очень добросовестно и самоотверженно выполняла все задачи, поставленные перед ней. Какой соблазн взвалить на плечи того, кто везёт всегда, и неподъёмную задачу. Так однажды случилось и с Люсей. На демонстрации 1 мая её назначили в почётный состав знамённой группы. И тут случилось, кто-то не пришёл, и в руки этой маленькой, хрупкой девочки дали тяжёлое древко со знаменем пионерской дружины школы. И она шла, едва не теряя сознание, но героически выдержала это испытание долгом. Мне сразу она очень понравилась. Умная, с чувством юмора, очень дружелюбная. С ней можно было и посекретничать, и поломать голову над трудной задачкой по геометрии с тригонометрией. До сих пор помню, как она назвала неправильные глаголы английского языка в унисон самой таблице: «чушь, чушь, чепуха, чепухынчик». И внешность её очень располагала: округлённый овал лица, светлые волосы, причёсанные на косой пробор, заплетённые в две скромненькие косички, красивые серые глаза, что порой искрились голубыми огоньками, чистый высокий в меру лоб. Даже очки не портили её лицо, скрывали её короткий носик, а толстые линзы не могли спрятать её живой, весёлый и в то же время очень серьёзный взгляд, как-то по-детски доверчивый и добрый.
Мы сидели на второй парте ряда около двери класса. Перед нами первая парта часто пустовала, туда садили провинившихся с «камчатки», с последних парт. Часто туда садился тот, кто плохо видел задания с доски. Повернувшись к среднему ряду, мы наблюдали больше за одноклассниками этого ряда и сидящими около окна. Вот на среднем ряду Коваль Ирина, рядом с ней Валик Иванов. Оба очень крупные. Особенно выделяется Ира. Непокорные чёрные волосы, заплетённые в косы, на висках закрученные в спиральки кокетливые прядки. Очень низкий лоб и большие чёрные глаза с длинными загнутыми ресницами, полная фигура, - в общем, довольно необычная внешность. А за ней мальчик, в очках, щупленький, с вечно приоткрытым ртом и неровными зубами. Он стал очень заметен в классе своим рыцарским рвением защищать Иру при всех попытках насмешек над ней. И это ему удавалось. Нам потом стало известно, что их родители дружили семьями и мальчику сказали не давать Иру в обиду. Ира училась с нами недолго и мальчик тоже. Их отцы были военные, и их просто перевели в другую воинскую часть. Валентин Иванов возвышался над маленькой первой партой. Он явно был переросток, у него были проблемы со многими предметами. В классе и во всей школе он был известен как неизменный киномеханик, волшебник в работе с радиоаппаратурой. Он заправлял отдельной радиорубкой, что находилась прямо напротив нашего класса. И хотя в эту комнатушку набивалась ватага мальчишек со многих классов и их часто гоняли дежурные учителя, а больше всех следил за порядком наш Глеб Павлович, радиорубка была очень важным звеном в жизни нашей школы. Успех школьных вечеров начинался с безотказной работы Вальки Иванова. Иногда и на переменах звучали задорные мелодии танго, фокстротов и другой любимой в то время музыки и песен.
Вот из-за этого Вальки и произошла одна неприятная история. И произошла она в день рождения нашего Глеба, и вошла в историю класса как Годовщина перца, и мы случайно, конечно, эту годовщину потом отмечали каждый год...
А произошло следующее: мы смотрели на большое Валькино лицо, на его зачёсанные назад светлые волосы, на его пухлые губы - нижняя была особенно оторочена к подбородку, совсем не похоже на поджатые рты других мальчишек.
 - Вот бы ему подсыпать перцу. Забавно он будет чихать.
И мы с Люсей договорились принести перец на следующий день. Люся забыла принести, зато у меня была в портфеле целая пачка. Как можно незаметнее я насыпала перец в парту. Я теперь уже не помню, где, в какой книжке я прочитала о такой проказе. Только помню, что поделилась этим помыслом с одним из своих дворовых друзей. И тот мальчишка, который был далеко не образцом поведения, совершенно неожиданно стал уговаривать меня не совершать такого поступка. Он говорил очень серьёзно, и даже расставаясь с мной, ещё раз повторил: «Не делай этого».
Но перец был щедро насыпан в парту Валентина. Почувствовав сильный запах перца, я ничего не могла придумать лучше и бросила всю пачку в одну из последних парт.
И тут первой почувствовала запах перца Слободчикова Нелля.
- Рябята! Перец! - и громко начала чихать. За ней и другие повторили вопли о перце и бросились дружно его искать. Нашли сразу, и тут восторг и какое-то буйное веселье охватило очень многих, они выхватывали пачку друг у друга и рассыпали содержимое по всему классу. Признаюсь, пачка была большая. И тут прозвенел звонок, и очень скоро в класс вошла учительница химии. Мы застыли возле своих парт, но многие чихали. Нарочно или от воздействия перца - трудно сказать, скорее, и то, и другое. Но тут началось! Учительница химии стала упрекать нас в желании, гнусном намерении сорвать её урок. Она даже сказала, что специально стояла возле двери и слышала, как мы договаривались сорвать её урок.
Потом она ушла из класса и на мгновение мы остались одни. И тут, как всегда, все кричали сразу и по очереди. Звучали голоса: «Кто принёс перец? Скажите, мы не выдадим». Конечно, я призналась. Где была моя Люсенька в этот момент и раньше, я как- то в суматохе не обратила внимания. Всё так стремительно произошло. Те, кто рассыпал - признались не все. В классе уже было несколько комсомольцев. Самому честному из них - Володе Баландину - попало, он честно признался, что рассыпал перец, и критиковала его моя Люся, она тоже к тому времени уже была в рядах этой организации. Но самое удивительное, Люся на комсомольском собрании заявила, что не знала о затее с перцем, а если бы знала, то перец в класс не принесли бы. Простить такое предательство мне было очень трудно. Конечно, иногда у меня возникали ссоры с мамой, и она как-то пригрозила, что отправит меня в детскую колонию. После такого происшествия я отправилась в здание милиции проситься в колонию.
Дежурные были очень заняты, но по цепочке передавали меня из одного кабинета в другой. Вскоре я оказалась в комнате со стенами, покрашенными тёмно-зёленой краской, и с единственным окном, поднятым над полом на непривычную высоту. За столом сидел очень некрасивый человек, совсем не в щегольской форме. Кажется, с погонами майора. Нос у него выделялся острым клином, глаза тоже были необычно поставлены - под углом к носу. Другие черты не заметны были - нос и глаза запомнились, а потом только глаза. Но какие глаза! Он посмотрел на меня таким усталым взглядом, а потом внимательно выслушал. Выслушал и сказал так спокойно: «Всё будет хорошо! Иди домой». Он говорил ещё какие-то фразы. Я их не помню, но как-то успокоилась и пошла домой. Удивительно, больше меня никто не ругал, не упрекал. Как-то учительница литературы между делом произнесла: «Вот когда твоё стихотворение на годовщину школы появилось в школьной стенгазете, о тебе совсем по-другому говорили в учительской». Я до сих пор вспоминаю ей слова с небольшой досадой. Ничего не сказать, не похвалить? Всегда ли мы говорим людям хорошее, что замечаем в них?
Теперь об этом стихотворении. Наивное, детское стихотворение, написанное к годовщине школы. Действительно был такой факт и оно было помещено в школьную стенгазету. Совершенно случайно оно сохранилось.
Годовщина школы

Сегодня годовщина школы нашей
Со дня открытия её.
Да, я её назвала НАШЕЙ,
А потому, что любим мы её.

Хотя и школа небольшая,
Но места много в сердце заняла.
Она нам стала как родная,
Хотя к себе недавно зазвала.

Её учениками мы назвались,
За честь её борьбу мы повели.
К ней сердцем крепко привязались,
И дом второй в ней обрели.

Вы все, конечно, любите мечтать
Про будущность свою.
Хотите вы героем стать
И победить в бою.

Берёте вы с таких пример,
Которые всегда
Брали всех трудностей барьер,
Не отступая никогда.

Нас школа учит честным быть.
Дела отцов - нам продолжать.
Её законы свято чтить,
В порядке строгом соблюдать.

Нас окружает множество врагов.
Они хотя разрушить и сломать
То, что народу стоило трудов
Таких огромных созидать.

Войны мы не хотим,
Но мы всегда готовы
Отпор дать натискам лихим
И Родину овеять Славой новой.

Мы верим, что мы победим,
Ведь с нами правда и народ.
Врагов всех скрутим, победим.
Девиз наш прост: вперёд!


И мы построим жизнь иную -
В пустыне реки потекут.
И все пору ту золотую
Уж коммунизмом назовут.

Но чтобы строить, надо знать,
А чтобы знать - надо учиться.
Запомните вождя наказ,
И чтобы больше не лениться!

Вот так оно выглядело. Я ничего в нём не меняла, сохранилось оно в черновике. Может быть, в школьной газете учительница литература и исправляла пунктуацию, не помню. Слова текста точно были такие.
Если сказать откровенно, нам повезло с нашими учителями в школе № 30. Любили и уважали практически всех. Но память не сохранила их фамилии и отчества, только помню имена. Наверно, мы их чаще между собой так называли. Зато лица, манеру заходить в класс, как вели уроки, в какой одежде ходили - эти факты память сохранила.

Очень уважали мы нашу учительницу литературы. Нашу Ольгу. Она больше сидела, чем ходила по классу. Память запечатлела её фигуру в коричневатом платье с удлинённой талией, с просторным воротом вокруг шеи. Она спокойно излагала учебный материал, сидя за столом. Регулярно задавала писать сочинения дома. Проверив сочинения, она в классе выдавала тетради, делала замечания одним, хвалила других. И, наверно, была моя вина, что я никогда не слышала от неё слов, которые она иногда произносила: «Молодец, есть свой стиль». Да и часто я брала цитаты не из тех работ, что надо было по программе.
А когда получили задание написать на тему научной фантастики, моё сочинение попало на выставку в школе. Мне интересно было писать на свободную тему, а учителей заинтересовал факт выбора фамилии моего главного героя. Да я и сама не знала, чем меня привлекла фамилия - Панкратов. На переводных экзаменах Ольга как-то очень просто сказала: «Оставьте мне свою ручку, чтобы исправить критические ошибки у тех, кому не везло и кто мог сделать лишнюю ошибку». Вела она нас только два года, но мне помог тот запас сочинений, написанный при ней. Помню, что получилось удачное содержание сочинения по лирике Маяковского, но в сочинении было три ошибки, и оценка была дробная - 3/5. Я не помню сами ошибки, но на вступительном экзамене в институт я писала сочинение на такую же тему, словно списывала с воображаемого листа своей тетрадки, - не повторяя тех ошибок, выделенных красными чернилами.

Всеобщей любимицей была Марианна Давыдовна, учитель физики. Она была довольно молода и приехала в наш город по распределению, но опыт работы у неё уже был. Уроки давала интересно, была очень требовательна, но достаточно доброжелательна. Внешность запоминающаяся, нам нравилось в ней всё: пышная копна чёрных вьющихся волос, продолговатое лицо с нежной кожей, лёгким румянцем и полными губами. Я запомнила её в платье сочно-зелёного цвета прямого покроя, с маленьким шарфиком на шее, прикрывающим вырез платья на груди. Ходила по классу медленно, осторожно поворачиваясь, как будто ей было трудно ходить.
Хотя стройностью она не отличалась и дефект фигуры был заметен, но её величавость
движения восполняла все недостатки. Кто-то как рассказывал о её занятиях фигурным катанием в детстве и о перенесённой травме. Мы её любили, и нам было очень жаль, когда после 9 класса она уехала. Не знаю, оставила бы она нас, если бы не случилась та беда. Одна из старшеклассниц, не будем называть её имени, решила свести счёты с жизнью. Девушка попыталась покончить с собой, выпив уксусную эссенцию. Ей помешали. А потом на комсомольском собрании бурно обсуждали это происшествие. Наша Марианна руководила работой с комсомольцами школы. И она сделала очень большую ошибку в своей жизни, роковую ошибку, что привела к страшной трагедии. Выступая перед собравшимися, она неосторожно заявила: «Эта девочка хотела напугать нас всех, на самом деле она не собиралась это сделать». Бедная девочка отравилась в тот же день. Школа была в шоке. Мы не осуждали Марианну, мы понимали, как страшно оказаться в такой ситуации.
Совсем недавно я говорила по телефону с одной из подруг той поры. И она вспомнила то роковое комсомольское собрание и то, как сильно попало той несчастной девочке. Бедняжку так ругали... Ученики ходили на те похороны, моя собеседница по телефону рассказала: на пути к кладбищу машина остановилась возле школы и некоторое время все молча стояли возле гроба, но никто из учителей не вышел.
Вместе с Марианной уехала моя любимая учительница английского языка.
Если не ошибаюсь, они вместе приехали после окончания института и вместе уехали.
Могли бы они остаться или всё равно бы уехали, трудно сказать. Людмила Николаевна Захарова много внимания уделяла нам. Благодаря её стараниям мы свободно ориентировались в английских временах. Сколько она потратила дополнительных часов для занятий с нами во внеурочное время! Никогда прежде и после я не встречала такой массовой посещаемости вечерних дополнительных занятий.
Нам повезло и с учителем физкультуры. Валерий Иванович Калинин стоял на первой школьной линейке в новой школе в красивой белой рубашке с вышивкой по западноукраинским мотивам. Он был очень красив, строен, аккуратен, каштановые волосы безупречно зачёсаны над высоким лбом. Открытый взгляд карих глаз. Я бы назвала их бархатными, но в них была твёрдость. Он оказался хорошим лыжником.
В те времена у нас была лыжня между старинным и новым кладбищем, рядом с нашей школой. По выходным мы ходили на лыжах за город. А это было очень просто, были огромные пустые пространства сразу за двумя кладбищами. А там и до сопок легко добегали, и не одну гряду сопок проходили, на многих горках катались. Валерий Иванович всегда делился с нами таким вкусным на свежем морозном воздухе печеньем из пачек. Эти вылазки были регулярными и очень массовыми. А у всех любителей лыж в то время были ботинки с хорошими креплениями. На уроках физкультуры лыжи были с брезентовыми креплениями, но хорошо подогнанными. И в спортзале мы занимались интенсивно на всех возможных спортивных снарядах. Не было в школе большого спортивного зала, но в комнате не больше обыкновенного класса были и брусья, и кольца, и турник, и канат. Мы занимались всем, что нужно было по программе спортивного обучения в школе. Я любила уроки физкультуры и вспоминаю их с удовольствием.
В подвале школы было большое помещение для бомбоубежища. Там наш Глеб Павлович проводил занятия по пулевой стрельбе из мелкокалиберной винтовки. Конечно, многие из нашего класса посещали занятия, проводимые нашим классным руководителем. Я тоже посещала их, но особых успехов не достигла, да и времени очень много уходило на такие занятия. Неожиданно для всех обнаружился талант попадать в десятку у Галки Ляпустиной. Никогда не держала винтовку - и вот сразу отличные результаты. Но не помню, продолжала ли эта очень серьёзная девочка заниматься стрелковым спортом. А вот Галка Латынцева не могла закрывать один глаз, ей приходилось закрывать глаз рукой. И в результате она не смогла заниматься стрелковым спортом - вот такие казусы бывают в жизни. Несколько слов о Галке. Это была удивительная девочка. Сидела она на первой парте у окна, всегда повернувшись к центральному ряду, так ей виден был весь класс. И нам хорошо были видны её белокурые кудряшки на висках, две косы подвязаны ленточками, два бантика и ярко-голубые глаза, такие блестящие, словно стёклышки. Такие же глаза были у её младшего братишки. Были ещё два или три старших брата, все хорошо учились. Галка окончила школу с серебряной медалью.
Два года пролетели незаметно. Наверно, это были и самые счастливые, и самые интересные годы в старших классах. По всем предметам у меня были хорошие оценки, кроме химии и черчения. Черчение мне совершенно было непонятно. Урок черчения всегда был по понедельникам, это означало, что где-то в конце недели мы доставали готовый чертёж и за воскресенье копировали его. Это выглядело так: готовый чертёж клали на стекло окна, поверх него чистый лист и карандашом отмечали все точки, потом по готовым намёткам сразу тушью выполняли сам «чертёж». Можно было наколоть точки, но считалось, что так было более заметно, что чертёж выполнен не самостоятельно. Итак, до обеда в воскресенье мы делали задание по черчению, а после обеда шли гулять по городу.
Вот тут надо сказать, что у меня появились две новые подружки. В деревянном доме напротив нашего дома появилась семья нового актёра, человека невзрачного, актёра никудышного, большого дебошира и вдобавок часто бывавшего нетрезвым. У его жены, работавшей где-то поваром, были две дочки-двойняшки от первого мужа. Девочки были прехорошенькие, мои сверстницы, но они сначала учились в школе №6, недалеко от нашего двора. Потом их перевели в нашу школу, и, хотя они учились в параллельном классе, мы постепенно сдружились. Не только вместе «выполняли» чертежи, выходили на воскресные прогулки по городу, но и были в курсе всех наших сердечных секретов. Девочек звали Нина и Валя, они были очень похожи друг на друга, носили одинаковые размеры одежды и обуви, но и были значительные различия между сёстрами как во внешности, так и в характере и способностях к школьным предметам. Нина была спокойнее, серьёзнее, сразу наметила себе цель поступить в медицинский институт и обращала больше внимания на предметы химию и биологию. Валентина больше внимания уделяла немецкому языку и думала поступать в педагогический институт на факультет иностранных языков. Ещё в девятом классе одноклассники сказали Нине, что с ней хочет познакомиться один мальчик. Конечно, Нина была против знакомства «с каким-то мальчишкой», а потом спустя какое-то время ей показали того мальчика, и он ей понравился. Но пройдёт ещё больше года, когда влюблённые пойдут за ручку по соседней улице. А пока наши прогулки изменят направление. Мы всегда ходили по Комсомольской до улицы Ленина, там до кинотеатра «Октябрь» и снова по Комсомольской до нашего двора. Теперь же мы будем на обратном пути сворачивать на улицу Калинина, где жил Елин в маленьком частном доме. Мы никогда не столкнёмся с ним лицом к лицу, но взор Нины всегда первым замечал энергичную походку юноши в форме речника. Елин поступил в речное училище, что прибавило его образу ещё больший ореол очарования.
Классным руководителем у моих подруг была та самая учительница химии. Я считала её очень сухой и даже несправедливой по отношению не только ко мне, но и ко многим в нашем классе. Кажется, её звали Екатерина Викторовна Бессмертная. Она и до истории с перцем не баловала меня своим вниманием, а после и вовсе просто не замечала меня. Я же внимательно наблюдала за ней, рассматривала украдкой красивые вышивки гладью на её шерстяных платьях. Вышивки действительно были великолепные и очень украшали её платья. Одно платье было бордового цвета, другое синего. Запомнились светлые волосы, уложенные перманентной завивкой, подведённые брови и бледный цвет лица. Очень любила задавать вопросы по своему предмету, имеющие практическое значение в повседневной жизни. Например, о влиянии количества мыльной пены на качество стирки белья. Она так часто повторяла свои одни и те же вопросы, что ответы на них так и не запомнились. Химия не раскрывала свои секреты мне, понятие «валентность» было непостижимо для меня. И только после окончания школы, открыв учебник химии, я поняла, как всё просто и логично, надо было проявить больше внимания и усердия. К тому же Нина и Валя очень хорошо отзывались о своём классном руководителе, той же учительнице химии, считали её отнюдь не сухой и придирчивой, а, напротив - очень доброй, весёлой и отзывчивой. Тайна отношений учителя с разными классами вызывает вопросы, как к одному и тому же учителю в разных классах относятся по-разному. Так, в параллельном классе очень любили учительницу географии, там на её уроках царила тишина и спокойствие, в нашем класс, мягко говоря, ей было очень трудно.
Десятый класс с первого сентября принёс много огорчений, мы лишились любимых преподавателей по физике, английскому языку, по русскому языку и литературе и даже по математике. К счастью, по математике у нас стал очень сильный преподаватель Пётр Фролович Лягин. Это был простой русский мужик, даже у него было своё личное подсобное хозяйство, какое именно, мы не знали, но корову он держал и много занимался физическим трудом, его руки, жилистые, с неровными суставами пальцев, с пожелтевшими ногтями, красноречиво говорили о трудной, нелёгкой жизни. У него было круглое лицо, короткий широкий нос и маленькие глаза, глядевшие то насмешливо, то строго из-под выпуклого невысокого лба. Недлинные волосы зачёсаны назад. При всей его неприглядной внешности он был удивительно живым и неравнодушным человеком, искренне увлечённым своим предметом. И главное, он заряжал нас всех своей энергией и внушал подлинное уважение к математике, ко всем её разделам: алгебре, геометрии и даже к тригонометрии. Много сложных задач по геометрии с применением тригонометрии мы решали в классе и дома. Объяснял он доходчиво и даже артистично. Произносил термины на свой манер - «Мэнше, болшэ». Мы любили математику! И нашего «Фтора», как мы его называли. Когда мы осиротели ещё без нашего Глеба, класс попросил администрацию школы дать нам именно Петра Фролыча Лягина как классного руководителя. И до самого выпуска у нас был постоянный классный руководитель. Надо добавить, что в классе появился новый ученик, сын математика, Володя Лягин, которого мы все звали «Лягушонок». Отец был слишком строг к своему сыну, поэтому во всех наших шалостях он не участвовал. А заодно с ним сын завуча школы и третьим - комсорг класса. Они пробовали возражать, но их искренне хотели уберечь от неприятностей со стороны их очень ответственных родителей. Но не так уж мы были склонны доставлять неприятности. Поэтому их фигурки оставались в классе в полном одиночестве, возможно, пару раз, ну или чуть больше.
Наверно, совершенно случайно именно в годовщину перца мальчишки спустились из окна нашего класса со второго этажа во двор школы и были застигнуты врасплох. А в другой раз разбросали собранную макулатуру по полу перед доской. Не было бы никакого особого проступка, будь количество бумаги поменьше…
Неполным будет рассказ о математике, если не сказать: он учил нас думать и решать осмысленно, не признавал зубрёжку. Приветствовал старание решать задачу последовательно, умение вывести нужную формулу из простых формул, если какая-то более сложная формула забыта. Задавал обычно он много номеров, все они не умещались в дневнике, приходилось записывать на полях тетради. И тут мы усвоили: стоит только охнуть «как много!», список диктовался до конца страницы. Но мы не сердились. Даже троечники, его ученики, сдавали математику на «хорошо» и «отлично» при поступлении в вузы. В начале урока Пётр Фролыч неизменно проходил по всем рядам и просматривал в тетрадях всех учеников, как и всё ли выполнено задание. Он давал хорошие знания по математике. Мы ему даже простили, что уроки астрономии были превращены в дополнительные уроки по математике.
Не повезло нам с учителем физики, но справедливости ради надо сказать, что всё зависело только от нас самих. Ведь Пашкус, невзирая на смену преподавателя, сделал просто головокружительные успехи в решении задач по физике. А Пашкус был сыном ссыльных латышей, он жил в квартале от школы. Там был ряд двухэтажных домов, ограждённых забором, там и жили латыши, через их двор можно было свободно проходить к нашей школе. Пашкус, или Пашка, как мы его звали, был свой человек в нашем классе. Он был очень высокий и худой, поэтому у него была кличка Плинтус. Ещё в восьмом классе он прославился феноменальным знанием всех дат изучаемых разделов истории. Глеб Павлович с удовольствием задавал ему вопросы о датах, а он называл их все и не сбивался. Кто из них получал больший восторг? Наверно, довольны были оба, да и мы чувствовали себя в относительной безопасности: погоняет Пашку вопросами о датах и других долго не будет держать у доски, надо новый материал объяснять. Мне Глеб Павлович никогда не задавал вопросы о датах. Я сразу заупрямилась и не хотела их запоминать, и поэтому очень редко получала пятёрки по истории. Обычно, выслушав мой ответ, посмотрит на меня весёлым, слегка озорным взглядом и поставит четвёрку. Я и не спрашиваю, мне всё понятно. А список дат всего на одну-полторы страницы.
Запомнился ещё один случай, отразивший весёлый и непринуждённый нрав нашего любимца Глеба Павловича. Мы должны были сдавать геометрию. Точно не помню, в каком это было классе, в восьмом или девятом. В 29-м билете был вопрос о теореме Пифагора. В ней говорилось о равенстве площади квадрата, построенного на гипотенузе прямоугольного треугольника, сумме площадей квадратов, построенных на его катетах. В шутку называют чертёж к этой теореме Пифагоровы штаны. И мои подружки из другого класса Валя и Нина, и соседка-одноклассница Эля Бугреева панически боялись вытащить билет номер 29. Они просили меня повторить несколько раз доказательство этой теоремы, утром перед экзаменом они пришли ко мне, и мне пришлось опять продемонстрировать им полное доказательство этой теоремы. Дверцы нашего дубового шкафа служили учебной доской. Уже на экзамене я подошла к столу, где лежали билеты, и вытащила именно 29-й билет, а за минуту до этого, глядя на учителей, сидящих за столом, произнесла: «Я хочу 29-й билет». Они улыбнулись, разглядывая что-то с неким любопытством. Довольная, я села за парту и приступила к подготовке ответа на вопросы билета. Чувствую, на меня смотрит Глеб Павлович и весело улыбается, другие учителя едва сдерживают смех, тоже смотрят на меня. Бросаю вопросительный взгляд на них, и Глеб показывает мне листок с текстом, написанным зелёными чернилами. Узнаю свой почерк. Это молитва дореволюционных гимназистов. Не только мои друзья-одноклассники веселились, читая её, но и наши учителя оценили юмор этого текста, а больше всех смеялся Глеб Павлович. И он знал почерк каждого из нас.
Этот текст мне сказала мама. Она знала много всяких шуточных куплетов о жизни гимназистов, пародий на церковные песнопения, придуманные в начале ХХ века.

Господи, еже си на небеси,
На экзамен мне шпаргалку принеси.
Пресвятая Мария девица,
Не дай на экзамене провалиться.
О, великий Иисус Христос,
Не задай на экзамене лишний вопрос.
Во имя отца, сына и святого духа
Пожелай нам ни пера ни пуха.
Двойки, тройки, рабостойки,
Накажите Иуду предателя
Нашего преподавателя.
О, Николай мученик,
Подскажи недоученное.
Во веки веков
Избавь нас от проклятых хвостов. Аминь!

Рассказ о весёлых моментах будет неполным, если не вспомнить, какую волну восторга вызвало назначение двух новых учителей в нашу школу. Два десятых класса не скрывали своего веселья. Надо сказать, ещё совсем недавно большое впечатление на нас оказал необычный для тех лет фильм «Карнавальная ночь». Конечно, для девчонок кумиром явилась Людмила Гурченко, девчонки говорили о необыкновенно тонкой талии, о замечательных нарядах актрисы, готовы были вновь и вновь слушать песни в её исполнении: песенка о хорошем настроении («И улыбка, без сомненья, вдруг коснется ваших глаз...»); песенка про пять минут («Пять минут, пять минут,
бой часов раздастся вскоре...»); песенка о влюблённом пареньке («Познакомился весной парень с девушкой одной. Всем хорош тот скромный парень был»).
Мальчишки, вероятно, тоже искали в своих обожаемых черты талантливой актрисы. Конечно, о других персонажах в разговорах забывали, но впечатление осталось от игры замечательных артистов.
Сергей Филиппов - Никадилов, лектор из «общества по распространению»: «Есть ли жизнь на Марсе? Hет ли жизни на Марсе? Науке неизвестно. Наука пока ещё не в курсе!»
Игорь Ильинский - Серафим Иванович Огурцов, и.о. директора Дворца культуры: «Что это такое?» «Ноги!» «Костюмы надо заменить, ноги изолировать!». «Бабу-ягу со стороны брать не будем. Воспитаем в своём коллективе».
Вот эти высказывания вспоминали, передавали тем, кто ещё не видел двух новых учителей. Первый был учитель литературы, имени не помню, только фамилию - Кукин. Он был похож на лектора, похожие жесты, но он восхвалял советского писателя Михаила Шолохова: «Шолохов - это Толстой нашего времени». Я не могла с ним согласиться, так как просто не любила изучаемые в школе произведения этого писателя. Но наши ребята быстро успокоились и относились и к новому учителю, и к его предмету с достаточной серьёзностью.
Второму персонажу повезло меньше, это был новый директор школы. У него было много сходства с образом и.о. директора Дворца культуры, так мастерски изображённым Ильинским. К счастью, он был очень занят осуществлением руководства работой школы, что редко появлялся перед нами. Я совершенно не помню ни манеры ведения им уроков истории, ни других проявлений его деятельности. Единственная память - его образ на снимке выпускного класса.
В нашем классе иногда проходили педагогическую и предметную практику студенты пединститута. Судя по их возрасту, это были студенты вечернего отделения. Один из них запечатлён на общем снимке после восьмого класса. Они сидели на наших уроках, проводили какие-то мероприятия, сами давали уроки истории, но память ничего из этого не сохранила. На этом же снимке Глеб Павлович в тёмном костюме.
А вот Бориса Яковлевича Кацелененбогина мы запомнили и полюбили. Как и Глеб Павлович, он служил офицером в армии, попал под сокращение или готовился к увольнению из армии. Мне кажется, вначале он появился перед нами в золотых погонах на плечах. Ходил он в кителе и синих форменных брюках и тёмных полуботинках.
Полноватая фигура, пухлый овал лица, очень мягкая, деликатная манера общения с детьми. Когда Глеба Павловича перевели директором школы в один из районов области, Борис Яковлевич стал нашим классным руководителем. По какой причине мы перешли в выпускном классе под крыло Петра Фролыча Лягина, теперь уже трудно сказать. Скорее всего, Борис Яковлевич готовился к выпускным экзаменам в институте. А потом его назначили директором музыкального училища. Но знаю только одно: у выпускников нашего класса на протяжении многих лет был классный руководитель, с которым они поддерживали связь. Мы потеряли саму школу, некуда было прийти на вечер встречи выпускников, здание наше переходило из рук в руки, последние годы там располагалась детская музыкальная школа. Но у нас был замечательный друг, учитель, который искренне интересовался нашей жизнью, знал, как обстоят дела у всех, кто оставался в городе. Борис Яковлевич мог дать номер телефона, сказать, кто где работает. А мы в свою очередь с удовольствием узнавали, как успешно он руководит музыкальным училищем, как это училище стало настоящим центром обучения и воспитания будущих работников культуры. С какой гордостью Борис Яковлевич показывал кабинеты и залы, где учились игре на разных музыкальных инструментах. Приятно было сознавать, что наш классный руководитель - Почётный гражданин Благовещенска, уважаемый в городе человек. Светлая память ему!

Глеб Павлович Ярославцев

Это был замечательный человек, наш классный руководитель Глеб Павлович Ярославцев. Капитан, пограничник. Первое время он всегда ходил в военной форме, но без погон.
На нём неизменные брюки галифе, китель со стоячим воротником. Безупречно выбрит, свежий подворотничок и до блеска начищенные хромовые сапоги. Пружинистая походка, всегда указка в руках, ею он похлопывал с удивительной грацией и даже с изяществом по голяшкам сапог. И иногда, уже без особого изящества, но с такой уверенностью в своей правоте и силе духа, с треском разбивал оную указку о парту перед носом провинившегося мальчишки, который, в свою очередь вздрогнув от неожиданности, не переставал смотреть ему прямо в глаза с нескрываемым обожанием. Потом на уроках труда мальчишки сделают ему новые указки.
Он был молод, полон сил и был так не похож на остальных учителей, в основном женщин. От него зависела вся наша классная и школьная жизнь. Он сразу сплотил весь класс. Этому способствовала пара недель работы в совхозе на картофельных полях Тамбовского района. Мы копали картошку, складывали в вёдра и носили в большие кучи, выраставшие на этом же поле, потом рабочие грузили картошку в тележки, и их увозил трактор. Тут стоит добавить немного красок. Поместили нас в деревянной избе - то ли деревенский клуб, то ли бывшая почта - на краю деревни. Там даже был телефон, такой старый аппарат, где нужно было крутить трубку, а потом отвечала телефонистка. Я даже звонила знакомым в одну из деревень Тамбовского района.
Стояла середина сентября, дни были довольно тёплые, окружающий ландшафт всё ещё радовал своей зеленью, но однажды проснулись утром и не узнали окружающие нас поляны. Необыкновенные краски. Глаз не оторвать. Будто кто-то вручную раскрасил каждую травинку в разные цвета. Ничего подобного никогда прежде не видели. Тут были малиновые, и лиловые, и красные, и жёлтые, и фиолетовые цвета, и все разных оттенков, будто не травинки, а пёрышки дивных птиц разбросала природа. Мы бросились собирать букеты из этих дивных красок. Задумай всё это написать художник, не поверят ему, скажут, так не бывает, откуда он всё это взял? Вот после этого увиденного чуда, наверно, я не одна стала доверчивей относиться к изображению природы живописцами. Например, на своих полотнах мой одноклассник Юрий Саяпин изображал травы и листву деревьев необыкновенно ярко-зелёными, как-то празднично и очень сочно. Нет, это были не искусственные краски, просто он это увидел в натуре. Не раз я потом убедилась в этом. Природа преподносит такие великолепные виды.
Да, Глеб Павлович создал наш класс, выбрав из многочисленных личных дел, которые ему предоставили в школе № 4. Выбрал тех, кто учился не слабо, и тех, кто мог бы быть полезным и интересным для коллектива. У нас было два художника, действительно два таланта, подтвердивших своё призвание и в дальнейшей жизни. Настоящий киномеханик, умеющий запустить и управлять тем капризным киноаппаратом, починить его, склеить плёнку. Спортсмены: лыжники, гимнасты - и пионеры-активисты, кандидаты в такие же активные члены комсомола.
Овал лица был безупречен, никаких скул в помине, высокий лоб, светлый небольшой чубчик неукоснительно был подвластен небольшой расчёске. Голубые глаза немного прищурены, прямой ровный нос, ничуть не длинен и не короток, просто в самый раз, и губы, подвижные, улыбающиеся, сжаты по центру в такой энергичный пучок, и рука подчёркивает значимость того или иного момента высказывания. Большим пальцем поддерживает подбородок, а указательный, согнувшись кренделем, обрамляет этот энергичный пучок губ, и неизменно задорный и обещающий что-то очень интересное, даже лукавый взгляд - и действительно, всё сказанное им нам понравится.
Нам повезло, Глеб Павлович любил нас, любил свой предмет - историю. Излагал живо, образно, общался с нами с юмором. Демобилизовавшись из армии (полагаю, что это были сокращения в армии), он учился на вечернем историческом факультете пединститута. У него была очень статная жена с тёмной косой вокруг головы и сын, ученик младших классов. Их мы видели один или два раза, не чаще. У нас были чудные школьные вечера. И они проводились часто - благодаря нашему классному. Он неизменно дежурил на всех школьных вечерах. А поход в сопки после 8-го класса! До Мухинки мы доехали на местном поезде, затем шли пешком, нагруженные всяким скарбом. Помимо рюкзака мне дали нести большую чугунную сковородку. Мне не хотелось нести её в руках, я заправила её за лямки рюкзака, и она выделялась круглым чёрным пятном у меня впереди, как броня, зато руки были свободные. Мы остановились на довольно крутом склоне сопки, поросшем густым кустарником, и на небольшой площадке установили палатку. Палатка была одна, но очень вместительная. Нам не было тесно. Наверно, в первый раз многие из нас познали прелести походной жизни. Были у нас и дежурства, ночные посты, приготовление еды на костре. Были и лагерные шалости, мне они не очень нравились, - вымазать зубной пастой спящих или зажечь бумажку между пальцами ног - так называемый «велосипед».
А потом пропал наш Глеб, так мы его звали. И тут такая тревога охватила наши сердца. Часовые слышали какие-то таинственные шорохи, непонятные глухие звуки. А потом все вышли из палатки и стали прислушиваться, наиболее смелые пошли искать. Сначала кто-то один, потом многие услышали стоны. Лагерь засуетился, все задвигались, но больше на месте, не отходя от палатки.
Озвучивались всякие предположения, страхи нарастали, стоны в кустах перемещались, и многим было жутко. Наверно, это продолжалось довольно долго и могло быть более продолжительным действием, но... вдруг кто-то заметил, что Галка Латынцева не вылезает из-под одеяла, продолжает спать. Она притворяется, не спит, значит, она знает всё. Глеб разыгрывает нас, это была просто инсценировка пропажи нашего учителя, похищения, а стоны поддельные. И все эти звуки издаёт наш бывший пограничник. Скоро мальчишки нашли «пропавшего» целым и невредимым. Но поволновались мы сполна. И совсем не сердились на Галку и Глеба за эту «военную» игру.
 
Прошли три года, наступили выпускные экзамены.
Сочинение писали два класса вместе, парты поставили прямо в квадратном коридоре, там, где проходили общешкольные линейки и вечера. Волновались, но письменные экзамены прошли благополучно, за ними и устные - физика, химия, история, английский язык. Учитель английского языка, не частый гость в нашем классе, почему-то не пришёл на экзамен. Ни имени его, ни фамилии я не помню, но на снимке класса после церемонии последнего звонка его образ запечатлён среди других наших учителей. Поэтому принимали экзамен у нас учителя из других школ, целая комиссия.
Именно после этого экзамена у меня окрепло решение пойти в пединститут на инфак.
Но это уже будет совсем другая страница моей жизни.