Через ночь к свету

        Моя спина уже взмокла под теплым джемпером, по неосторожности надетым вначале по причине ожидания холода. Этому еще поспособствовал надетый на обе лямки рюкзак. Но уже некогда было что-то менять. И поздно. Все внимание на дыхание, на луч фонаря, урывисто блуждающий то по тропинке впереди, то боязненно направляемый по сторонам, в бесконечную густую черноту. Его луч, не доходя до огромных великанов вокруг, рассеивался в темноте, создавая еще большее благоговение перед тем невидимым, что есть вокруг.

Во рту пересохло, слюна превратилась в неприятное желе. Глазами усиленно просматриваю светлый участок ухабистой каменистой дороги перед собой, стараясь не споткнуться. Постоянная боязнь этого создавала дополнительное волнение, потому что в случае травмы или даже небольшой царапинки придется совсем туго. Обращаться некуда. Вокруг непроглядная ночь.

Наша группа шла уже около часа и многие заметно утомились. Те, кто держался начала, стали немного отставать. Мы остановились, столпившись вместе, близко друг к другу настолько, что чувствовался жар от запыхавшихся тел людей. Все молчали, и только пытались всматриваться в темноту вокруг и с тихими возгласами рассматривать обрыв прямо около края тропинки. Не в силах больше терпеть, я сделал несколько глотков воды. Последним только смочил рот и сплюнул на землю.

Сердце только угомонилось после бешеного стука, как мы снова двинулись в путь. Свет от фонариков вновь заплясал по камням. Пытаясь отвлечь свой взгляд хоть ненадолго от освещенного клочка темноты перед ногами, я стал украдкой смотреть по сторонам, пытаясь увидеть хоть что-то. Но оступился.

Успев сбалансировать после спотыкания о камень, я избежал падения. Опешив на секунду, я остановился, жадно дыша. Но видя быстро проходящих мимо меня людей из группы, поспешил продолжить путь.

Вскоре где-то посреди черноты замаячил слабый огонек. Нам сказали, что мы направляемся к нему. Здорово. Появился хоть какой-то ориентир в этой бесконечной ночной пустыне. До самого огонька мы не останавливались. Казалось, что он даже не приближался, просто висел. Как, бывает, висят в воздухе запущенные китайские фонарики. Только изменял свое местоположение из-за крутых поворотов нашей тропы.

Местечко, где был свет, оказалось довольно уютной хижиной с большой открытой террасой из камня, с навесом из соломы. По периметру навеса были каменные уступы, покрытые старыми цветными одеялами, на которых можно было присесть отдохнуть. На потолке висела слабая лампочка, скудно освещающая этот островок посреди темноты. Все быстро заняли места, усевшись, кто куда, и замолчали. Кто-то начал искать воду, кто-то – надевать теплую одежду. Мне не было дела до других. Я сидел и наслаждался той таинственной, будто опасной, но на самом деле безразличной тишиной. Этим коротким мгновением быстрой передышки, столь сладостной от сильной усталости. Я понимал, что этот момент настолько же трогательный и необъяснимо теплый, как и короткий. Короткий настолько, что хочешь его жадно глотать, впитывать в себя все эти ощущения, все эти образы, запечатлеть, понимая его ценность и значимость. Но он улетучивается, не успеешь отдышаться. И вот мы уже на ногах. И этот свет от лампы уже за спиной - он уже стал всего лишь воспоминанием. А впереди  - словно космос.

А этот космос настолько велик и серьезен, он накрывает тебя, словно одеялом с головой, только будь готовым окунуться туда. Не препятствуй ему, и он откроет тебе самую малость, и тебе хватит, чтобы восхититься и запомнить это надолго.

        Я изо всех сил старался думать о чем-то, кроме усталости. Мой быстрый отдых улетучился из тела уже через десять минут. Я чувствовал, что весь мокрый, но не придавал этому значения. Странно – как меняются приоритеты в зависимости от ситуации. Несколько человек уже заметно отставали от группы, но держались в зоне видимости сзади. Мы все остановились вновь на небольшом широком участке тропы, опять сбившись в тесную кучку. Выключив все фонари, мы посмотрели наверх. Мелькнув на мгновение, быстро прорезали черное пространство несколько метеоров, и люди тихо принялись делиться впечатлениями. 

Космос жил своей жизнью. Между нами не было ничего, никаких преград. Звезды висели низко и тихо играли светом, словно разбросанные бриллианты. Казалось, что жизнь как раз там, над нами, а мы словно смотрим туда с безжизненной маленькой планеты, и пытаемся представить то, что не умещается в голове. Эти миллиарды лет, эпох, цивилизаций, эти необъяснимые и необъятные тайны, эти невероятные расстояния. И это могущество и величие, с которым этот мир смотрит на тебя. Сложно представить, что значит каждая эта мерцающая точка, занимающая строго свое место на этой черной безграничной карте. Мы можем лишь созерцать и роптать при виде этих разноцветных разводов Млечного пути, брызгами разлившегося над нашими головами. Я почувствовал себя одним среди этого зрелища, я отдался ему весь. Мне было этого достаточно. От усталости не чувствовал ног, и от этого еще больше представлялось, как этот космос обнимает тебя, и ты играешь протянутыми руками с этим ярким бисером звезд, не чувствуя своего уставшего тела, глупо открывшего рот и с запрокинутой назад головой смотрящего наверх.
 
Спустя еще час, мы подошли к началу крутого подъема к самой вершине – здесь тропа резко поднималась наверх и приобретала вид дикой лестницы из камней разной величины. Мы набрались сил, еще раз отдохнув в очередной хижине среди скал. Я немного боялся оставшегося пути. Во мне боролись чувство неуверенности и нежелания сдаваться. От вида крутого подъема из высоких ступеней крутило и тяжелело в животе. Но может быть, это была просто усталость и голод. Становилось прохладнее, нежели было в начале. Надо идти. Иначе от долгого отдыха в голову опять начинают лезть всякие низкие мысли и заботы. Вроде мокрой спины, скомканных от пота волос и жажды.

Я ступил на первую, поднялся еще пятнадцать. Дальше уже было все равно. Главное – экономить силы. Хотелось держаться в начале отряда. Пройдя около пятидесяти ступеней, ноги потяжелели. После ста мышцы стало сильно жечь. С жадностью старался светить фонариком, чтобы не оступиться. Здесь ошибка фатальна. Внизу – уже серьезная пропасть. Она повсюду, и напоминает о себе чернотой рядом с наступающей на следующую ступень ногой. Я посмотрел наверх. Там только бесформенная скала, словно смятый кем-то огромный лист бумаги. И зигзагом поднимающиеся вдоль склона огоньки людей из группы.

Мое дыхание окончательно сбилось, а на двухсотой ступени сердце билось так, что грудь гуляла ходуном, без какого-либо такта. Отдавало в горле, в затылке, пульсировало в голове. Я не останавливался. Старался размеренно шагать, не сбиваясь с выработанного ритма. Иногда это было сложно – мелкие камни преодолевались легко, а каждый шаг на крупную глыбу, на которую приходилось шагать, опираясь на собственные колени, вызывал удары сердца по всему телу и тошноту. Все мысли улетучились. Абсолютно чистая голова. Остались только инстинкты. Идти. Дышать. Жажда.

От жажды уголки рта покрылись тягучим желе из слюны. Губы пересохли. Но я почему-то упорно не хотел останавливаться. Потому что хотел выжать максимум, сделать бросок. Потому что люди впереди и позади меня шли. В горле появился хрип при дыхании. Кружилась и пульсировала голова. Я представил на миг, какая красная у меня физиономия. Но я поднимался, наплевав на ритм. Просто еще одну ступеньку. Потому что знал – то, что меня ждет, оправдает все эти временные неудобства. У меня есть цель. И надо просто двигаться к ней.

Четырехсотая ступень. Концентрированный соленый пот стекает со лба и волос и сильно жжет глаза. Я начал понимать, что могу потерять сознание. Поэтому именно здесь я позволил себе остановиться и передохнуть. Я присел на выступ скалы, нависающей прямо над лестницей, и теперь жадно дышал. Сердце постепенно успокаивалось и все меньше ощущалось внутри. Камень неприятно холодил разгоряченное тело. Опасная прохлада. Я с вожделением достал бутылку воды из рюкзака и жадно стал пить мелкими глотками, смачивая сухие губы. Мои ноги, расслабленные, лежали обездвижено. Я не чувствовал теперь ни боли, ни жжения. Словно они были отстегнуты от меня. Странное чувство.

Дыхание пришло в норму довольно быстро, и, чувствуя, как тело мое стремительно остывает, я встал на одеревеневшие ноги и принялся подниматься дальше. Но усталость давала о себе знать. Теперь я не стал дурачиться, ставя себе цели продержаться до последнего вздоха и прочие геройские шалости. Я решил отдыхать каждые пятьдесят ступеней. Одной – двух минут вполне хватало перевести дух и размять ноги. Но с каждым шагом преодолеть ступень оказывалось все труднее. Я начал уставать очень быстро, и лишь удары себя собственным мысленным хлыстом не давали мне просто сесть и послать все к черту, блаженно раскинувшись на камнях.
 
Я так и не знаю, помогает ли человеку в достижении какой-либо цели сознание того, что результат близок, или нет. Но неизвестность того, сколько еще идти до спасительного конца, начинала грызть мое сознание. Я шел, но как в тумане вырисовывались мысли о том, что я прошел на самом деле еще ступеней сто, а мне показалось – намного больше. А идти на самом деле еще очень долго, и выдержу ли я? Я не вел счет, и в один момент мне стало страшно от этого. Я боялся потерять ориентир. Ведь прикидывать, сколько я прошел по своим ощущениям может показаться ошибочным. Усталость и желание, наконец, добраться берут свое, и сознание может сыграть злую шутку, внушая, что я почти у цели. Кромешная тьма внизу и звездный космос сверху не добавляют уверенности в ориентировании.

        Кто-то впереди крикнул, что осталось немного. Ступеней семьсот позади. Я опять решил идти без остановки, просто монотонно шагая, стараясь игнорировать в себе пульсацию всего тела, одышку и головокружение. Идти. Не считать. Не думать, не жалеть, не ждать. Ступень за ступенью. И я дойду. И я буду награжден. И вновь я увидел огонек наверху. Этот оазис спокойствия и тишины впереди. Напористо запыхтев, словно пытаясь разозлить себя, но на самом деле чтобы заглушить боль и не замечать подкашивающиеся ноги, я резво зашагал.

        Это была такая же каменная хижина. Все, кто уже поднялся, рассаживались по периметру небольшого открытого дворика прямо за ней. Места для отдыха также были простыми ровно уложенными глыбами с настеленными на них ватными матрасами. Было темно, освещался дворик только небольшой самодельной лампой, стоящей посередине на большом камне. В свете той лампы можно только было разглядеть уставшие мокрые лица людей, рассаживающихся вдоль каменных стен. Все молчали. И, как будто стесняясь, украдкой приводили себя в порядок. Кто уложит спутанные волосы рукой, кто вытрет лицо. Кто-то одевал сухую одежду. И хотя наше тайное местечко было закрыто со всех сторон скалами, когда дунул довольно прохладный ветер, я понял, насколько у меня мокрая спина. Даже снятый рюкзак пропитался потом. Боясь простудиться, я пошел к хозяину хижины и взял шерстяной плед и горячий чай.

         До вершины оставалось минуты три подъема. Мы ждали. На часах уже без десяти пять утра. Небо, которое было видно между скал, начало светлеть. Космос постепенно исчезал. Не хотелось покидать это место. Я словно сроднился с этим маленьким уютным двориком, затерянным среди скал на высоте. И с этой лампой. И с этой покорной тишиной и спокойствием. Оно словно означало: ты смог. Мы встали и двинулись на вершину.

         Я не чувствовал ни слабости, ни усталости, ни голода. Не хотелось спать. Все оставило меня. Я занял место прямо на скалах. От вида внизу, постепенно открывающегося мне из темноты, захватывало дух. Я укутался в одеяло. Рваные вершины гор вокруг, словно зубы, постепенно возникали вдали из дымки ночи настолько далеко, сколько видел глаз. Космос окончательно испарился. Начиналось то, ради чего было все это. Из-за чего я гордился собой, стараясь каждой клеткой кожи растянуть мое пребывание здесь, запомнить холод скалы подо мной, запомнить тянущий прохладный ветерок посреди безжизненной пустыни, запомнить то красное марево на горизонте, из которого начинает подниматься солнце. Мощное, огненное, яркое. Оно ненадолго возьмет власть, оно прикроет тот обнаженный близкий космос, который стал мне таким родным. Оно прямо передо мной. И между нами теперь оскаленная зубастая пасть пустыни. И я словно пуст, обновлен. Я сижу на краю и чувства, казалось, должны захлестывать меня. Но я даже боюсь пошевелиться, отвлечься, позволяю этому овладеть мной. Я дышу украдкой, чтобы не потревожить это простое великолепие, эти силы природы. Чтобы хоть ненадолго стать не гостем, а частью ее. Лишь повторяя и повторяя про себя, что нам надо просто чаще встречаться.