Гимн города

 Опасный журналистишка, сутулый мужичок в прямоугольных очках без оправы, попытался даже сбежать, перескочив через ограждение, но его поймали и поволокли обратно. Он махал руками и истошно вопил, пытаясь перекричать стену заглушавшего всё вокруг бита из компактных аудиомашин. Лицо, покрытое седой щетиной, искажала маска недоумённого возмущения; брови застыли на лбу, а рот беззвучно открывался и захлопывался в ругательствах.

- Назад! Ты должен быть здесь и петь вместе с нами Гимн нашего города! – говорили они.

 Его поволокли по влажному, блестящему асфальту, должно быть, полностью расцарапав его дорогую кожаную куртку, которую он купил совсем недавно. Похоже, её теперь придётся выбрасывать, а найдётся ли в городе ещё один экземпляр этой модели? Он впадал в панику, когда думал об этом.

 Они решили сделать это на площади, у столба, в окружении нарезавших круги жёлтых маршруток и безмолвно бредущих зевак. Миниатюрная сцена, обклеенная рекламными постерами, была поставлена между двумя фонарями.  Охрана – два десятка угрюмых людей в форме – оградила её жёлтыми железными барьерами вместе с пространством для публики, ещё один барьер был установлен внутри – он ограждал сцену. Толпа молодых людей с микрофонами уже вышла на неё под гулкий бит фонограммы. Все они были хорошо одеты, хотя лица лишь у немногих были по-настоящему симпатичны. Тем не менее, абсолютно все они – даже те, что обладали вовсе некрасивой внешностью - светились искреннем счастьем: по ним сразу можно было заключить, что в жизни всё пошло по плану и нет места для уныния. Доброжелательность, источаемая ими, уже заражала толпу: усталые люди, только что сжимавшиеся в некрасивых куртках от октябрьской сырости, потихоньку начинали похлопывать, стараясь попасть в такт. Звукорежиссёр довольно кивал, показывая кому-то большой палец.

 Журналист пришёл в себя и обнаружил, что ведущие - элегантно одетая молодая пара – уже долго о чём-то говорят, но звук гудел у него в голове, будто выталкиваемый оттуда незримыми волнами. Он зажал уши, поморщившись, а ведущие закончили свою речь, и, взявшись за руки, подняли их к небу. Их жест повторила массовка, вышедшая с заднего плана, а вслед за ними восторженно потянулись вверх ладони радостных зрителей. Сквозь шорох белого шума в мозгу он услышал их вопль – это на сцене, за спиной молодых, медленно поднимался десятиметровый плакат.  Под коллажем, изображавшим золотые купола церквей и величественные тёмно-серые памятники волной растянулась надпись: «Гимн Города – 2015». Лицо журналиста исказилось от ужаса. Начиналась главная часть представления.

 Со сцены на мокрый асфальт спустилась часть массовки: они встали лицом к товарищам, оставшимся скрываться от дождя под козырьком, расположившись в шахматном порядке, и начали хлопать, синхронно переступая ногами. Мужичок в очках, с растрёпанными мерзкими волосами, ещё недавно ползший по асфальту в попытке бегства, захныкал.

- Нет, не хочу! – он закрывал лицо руками, пытаясь изо всех сил изобразить страдания. –Не хочу, не хочу!

- Эй, довольно, - рявкнул мужчина в форме. – Хватит реветь!

- Я не буду это слушать! – завопил журналист, сдирая с груди бэйджик с фотографией. Пластмассовая корочка мигом упала в лужу. – Я этого не услышу! Я не услышу этого, вы поняли?

- Ого, - поражённо сказал охранник и, прождав мгновение, ринулся к нему, чтобы схватить под плечо и утащить за собой.

 Журналист визжал и брыкался, пока не пришёл в себя от чьих-то поглаживаний чёрных перчаток по рукавам своей испорченной куртки. Он поднял взгляд и обнаружил себя в руках мужчины в серо-коричневом пиджаке в рюшечку. Журналист сразу узнал его. Массивное лицо добродушно улыбалось, источая тепло.

- Ну что же ты так… - говорило доброе лицо мужчины в пиджаке. – Мы же хотим помочь тебе…

Журналист затрясся, снимая свои очки. Охрана остолбенело наблюдала за ним сзади. Пиджак обнял его, похлопывая по спине.

- Э-э, всю одежду изорвал, неряха! Ты хоть знаешь, как это выглядит?.. У-у, ну совсем не высший сорт..

Журналист сглотнул ком в горле, отвращённо посматривая на него , Он попытался сказать без дрожи в голосе:

- Извините… Я пойду?

- Да, такая дорогая кожа… - продолжал пиджак, не слушая его. – Ну ничего, сейчас мы вместе споём Гимн, и всё снова будет в порядке.

Мужчина затрясся снова, но тут же обречённо обмяк.

- Ну, так я… Разрешите мне занять свое рабочее место, – повторил он громче.

- Конечно, - кивнул пиджак. – Дайте ему лучший обзор, ребята – около сцены!

Они повели его, слегка касаясь плечей. Заиграл негромкий, напевный бит, и люди с микрофонами вдруг начали раскачиваться. Оператор в оранжевом дождевике ловко управлялся с камерой, нарезавшей вокруг подсвеченного жёлтого круга воздушные узоры. Звукорежиссёр на в металлическом стуле у сцены лениво посмотрел на обладателя пиджака в рюшечку: тот одобрительно моргнул. Со стула был подан знак, и молодые люди, сосредоточившись, раскрыли рты. Разразились звонкие звуки Гимна:

 - Мы наш мощный го-о-ород постро-о-о-им…  Вдаль умчатся сизые леса-а-а…. – затянули сладкие голоса девушек.

- Одиночеству не бу-у-дет здесь ме-е-ста, -  пропел соло смазливый красавчик с седоватыми волосами. Его голос был слегка изменён синтезатором, что придавало ему особую изюминку. – Мы наши здесь поста-а-авим паруса-а-а…

  Хор стал раскачиваться синхронно весь до единого его участника, быстро наращивая амплитуду. Журналист, до этого отрешённо глядевший куда-то в сторону жёлтой решётки, поднял лицо ко сцене и замер. Его ладони начали тянуться к вискам.  Хор продолжал:

  Здесь подъезды са-амые краси-и-ивые-е-е,
 Скоро будет лу-у-учше здесь всем на-а-ам.
 Так давайте ж, вста-а-нем над ни-ва-ми-и-и,
  И споём дружно НАШ СЛАВНЫЙ ГИ-И-И-ИМН!!!

 Журналист прищурил глаза, откинув нижнюю челюсть, и согнулся пополам, пытаясь выдавить из груди крик. Воздух застрял у него в горле, и никто не услышал шипящего кряхтения: народ вокруг него увлечённо смотрел на сцену.

 И вдруг, словно треск разрываемого металла, влажный воздух пронзил припев, затмивший шум всех моторов маршруток, разъежавших рядом со сценой, писк клаксонов и гул осеннего ветра. Молодые люди вскинули руки, выступив вперёд в широком шаге, в один голос обрушили оглушительный заряд:
 
  ОМСК!!! ОМСК!!! ОМСК!!! ОМСК!!!
  Оу-Оу, Омск! ОМСК!!! ОМСК!!! ОМСК!!!

 Журналист повалился навзничь, схватившись руками за горло. Его глаза закатились наверх, а лицо стало красным, как аппетитное парное мясо. Охранники бросили на него недоумённый взгляд, но проигнорировали, повернувшись к сцене, чтобы не сбиваться с ритма.

ОМСК! ОМСК! ОМСК! ОМСК!
Оу-Оу, Омск!

 Очаровательная девушка с большими серёжками, выйдя к краю сцены, подхватила:

Уоу-ау-ау-е-е-е, ейуууу! О-о-оооомск, йе, йе-а!..

 Журналистишка лежал на асфальте, зажимая уши руками. Его лицо будто было готово лопнуть, из открытого рта сочились струи слюни, а розоватые от лопнувших сосудов глаза лезли наружу. На заднем плане продолжало раздаваться:

  ОМСК! ОМСК! ОМСК! ОМСК!

 Толпа у сцены неуверенно подпевала, не попадая в такт своими толстыми мозолистыми ладонями. Мужчина средних лет в кожаном комбинезоне и мягкой кепке, обнажив зубы в улыбке, приложил ладони ко рту и зарядил «Уоу-Оу, Омск!» вместе с девушкой в серёжках. Зрители добродушно захохотали.

 Между тем, мимо полукруга внимательных слушателей проходила закутанная в платок старушка, направлявшаяся к остановке автобуса. Услышав гимн, она остановилась, увидела поющих ребят и застыла, как экспонат этнографического музея. Возможно, выражение её лица в тот момент показалось бы очень уж странным, тем, кто выступал на сцене, но, к счастью, никто из них на неё не смотрел. У них итак было в это время очень важное занятие. Оклемавшись через несколько секунд, бабушка пошла дальше, умело тыкая асфальт своей тростью.

 Красавцы на сцене затянули второй куплет:

 У нас девушки класснее всех на све-е-ете,
Много есть тут бравых сказочных ребя-я-ят
Вам нашепчут сосны и берё-ё-ёзы э-эти ,
(Рыжий мальчишка, выйдя из ряда, показал рукой на предполагаемые сосны)
Что вокруг все скоро счастье ощутя-я-ят.
(Девушка, спевшая это, обвела рукой воздух, показывая, где именно нужно ощущать счастье)

Давайте вместе скажем дружно-о-о!
Что  больше не хотим мы ничего-о-о,
Другого нам совсем не нужно-о-о!
Кроме города («родного!» – воскликнула толпа напротив хора) одного.

ОМСК!!! ОМСК!!! ОМСК!!! ОМСК!!!
Оу, ОМСК!!!  ОМСК!!! ОМСК!!!

 Журналист стоял на коленях, глядел в асфальт и тяжело дышал. Он поправил галстук, пробившийся из-под куртки и испачканный грязью, устало осмотрелся. Хор доносил до него обрывки третьего куплета. Он внимательно вслушивался, лавируя между звуковых волн.

 …Абыиао вспрпыы
 Нм щист стэ вие жиныыыт…
 Он видел, как солнце освещает балконы домов, заливая до краёв жёлтые стены, смотрел на гуляющих под их ногами безобидных собак. На остановке толпились люди, - все абсолютно разные, но в чём-то и одинаковые. А некоторые даже с интересом смотрели на их концерт. Мальчик с задорной рожицей тыкал пальцем толстую плёнку стекла. Ему почти удалось отклеить её угол, и он ликовал по этому поводу, выпуская воздух через плотно сжатые губы. Журналист встал и потихоньку начал подпевать:

  - …Ыэу начанорв… Исстыли… Что? Как?  - он вслушивался в хор, навострив ухо. –  Н-е-е забы-ы-ыто … Понимать…

 Молодые ребята раскачивались, хлопая в ладоши, излучая приятное тепло. Некоторые из них – те, что из задних рядов – подпрыгивали, синхронно бросая к небу руки. Толпа зрителей пританцовывала, повторяя за массовкой – журналистишка видел, как некоторые из них даже успевали есть, зажав в целлофановых пакетах аппетитные пирожки.  Мужчина в пиджаке сидел на стуле, скрестив на коленях руки, и глядел на толпу с широкой улыбкой, всматриваясь в людей весело прищуренными глазами. Его лицо лучилось мудрой отцовской заботой.

- И мы поэээ… На трпр… Большо-о-ое… Я ва-а-м скауууу сисяс наве-е-ек!.. – взвизгнуло из первого ряда.  Журналист уже не мог сдержаться от танца – он взмахивал коленями и локтями, как безумный, заставив посторониться людей вокруг.

- ОМСК! ОМСК! ОМСК!ОМСК! – орали молодые люди.

- Оу-уоу, ОМСК! – заряжал он вместе с ними. Люди на остановке, как он заметил, уже дождались автобуса и теперь заталкивались в грязную бело-зелёную коробку, стремясь успеть занять место. Он заорал им, пытаясь успеть донести им слова нашего Гимна.

- ООООМСК! Э-эээ-у? Вы слышите меня? Вы слышите?!!

Кто-то, кажется, даже остановился на секунду у двери, чтобы посмотреть в его сторону. А одна женщина, как он почти был уверен, даже сделала шаг к ним. Он тут же заорал сильнее, надеясь привлечь как можно больше их внимания, но автобус уже закрывал двери, и остановка осталась пустой.

- Э-э-э!!! Куда пошли?!! – заорал журналист. – Почему вы на меня не смотрите?!! А ну смотрите на меня!!

 Его волосы разметались по лбу,  а очки слетели и повисли на дужках. Он танцевал локтями и ногами, высоко задирая колени, мотая головой, шаркая башмаками. Люди вокруг вынуждены были расступиться, оставив его внутри пустого круга. Он упал и начал дрыгаться на асфальте; обступившие иногда удивлённо посматривали на него, улыбались и одобрительно улюлюкали. Наградив его лихим свистом, они не забывали сразу поворачиваться к сцене, чтобы не сбиваться с ритма.

 Доиграл второй куплет, и охрана, заметив, наконец, безумный нижний брейк около сцены, вынуждена была подойти. Они схватили его за грудки и перевернули вертикально, уворачиваясь от слюней, летевших им в лица, когда он мотал головой, бессвязно бормоча. Мужчина в пиджаке, заметив эту сцену, сразу же поднялся со стула и с обеспокоенным видом проследовал к ним.

 - Ого, какой ты у нас, оказывается, голос! В следующем году будешь первый солист! –  гоготнул один из охранников. Пиджак-В-Рюшечку хлопнул его по плечу, и когда тот испуганно оглянулся, одарил укоризненным взглядом, покачивая головой. Охранник, смущённо опустил взгляд.

- ОМСК! ОМСК! ОМСК! ОМСК! – последние строчки разносились по площадке между остановкой и фонарными столбами. Журналист повис на плече охранника, нервно икая. Пиджак-В-Рюшечке немедленно сделал успокаивающий жест. Тело рухнуло навзничь.

 Ансамбль затянул кульминационный аккорд – девушка с золотыми волосами, сплетёнными в косу, раньше ни разу не замеченная среди хора, вдруг появилась перед всеми и пошла, грациозно переступая мелким шагом, будто плывя, вытянув руки в разные стороны. Прекрасный, золотистый меццо-сопрано схватил высокую ноту и затянул её на долгие секунды:

- НАШ О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О….

Вся массовка закрыла глаза, люди у сцены замерли.  Толпа смотрела, приоткрыв рты, наблюдая за восхитительным танцем солистки. Мужчина в кепке беззаботно подпрыгивал на месте.

 - С ним всё в порядке? – испуганно спросил Пиджак, склонившись над лежавшим в отключке.

- А?..

- Я СПРАШИВАЮ, ОН ЖИВ?! – рявкнул Пиджак

- Ага, - выпалил охранник. – Только, наверное, разбил голову…

- Ох, слава Богу, - сказал Пиджак облегчённо.

 Девушка на сцене всё ещё тянула свою ноту. Теперь уже все, кроме мужчины в узорчатом пиджаке, заворожено глядели на неё в безмолвии.

- О-о-о-о-о-о…  ОМСК!! – выкрикнула она на последнем вздохе. Публика взорвалась овациями: все подпрыгнули вверх, даже самые неуклюжие и смешные зрители из задних рядов зала. Мужичок в кожанке сорвал свою кепку и с размаху бросил её на сцену – она приземлилась, не долетев до неё всего пару метров. Во всеобщем крике бурного восторга потонул голос Пиджака, заботливо склонившегося над павшим.

- Пока - отдохни, - прошептал он мягко , погладив его мокрые от крови и дождя волосы.

 Хор ещё раз зарядил припев, и тут уж весь зал до единого громко подпевал им. Последние аккорды мелодии прозвучали инструментально, но публика всё равно продолжала скандировать: «Омск! Омск!», разнося Гимн Города по всей округе.
Бит начал стихать. Ребята размыкали объятия и крепко пожимали друг другу руки. Вскоре сыграла последняя строчка фонограммы, и рекурсивное Имя Города из припева стало плавно стихать, будто уезжала куда-то на поезде, отправлявшемся прямо от сцены.

Толпа вновь разразилась бурными аплодисментами. Мужчина в пиджаке улыбнулся, подошёл к кому-то из молодёжи и шепнул что-то на ухо. Затем он подошёл к мужчине на стуле и, настороженно напрягши лоб, крикнул:

- Записали?

- Да, - сказал  тот лениво.

Пиджак-В-Рюшечку кивнул и растворился среди охраны. Толпа начала расходиться. Люди из крайних рядов низкие, толстые и с плохой кожей – первыми покинули место концерта, шагая вразвалку, как пингвины, и иногда обмениваясь репликами. За ними потянулись другие: крепкие мужички в потрескавшихся кожанках и пуховиках, красивые дамы средних лет в дешёвых шарфах, восхитительно смотревшихся на их шеях, молодые люди, почему-то не певшие сегодня на сцене, но так же бледные от восторга и даже как-то испуганно поглядывавшие по сторонам. Следом шли толстые мужчины средних лет; совсем юные, худые и изящные студентки; пенсионеры с умудрёнными опытом очами, подозрительного вида личности с непроницаемым, но довольным, одинаковым на всех выражением лица; дети, тихие и шумные, рыжего, светлого, кремового и тёмных оттенков шевелюры, одинокие худые юноши в капюшонах, одинокие женщины в самом расцвете сил с чувственной ухмылкой на ярко напомаженных губах, старушки-пенсионерки и крепкие ребята, помогавшие нести даже самые маленькие сумочки, которые нашлись у них с собой. Среди них встречались уже и те, кто был на сцене: они ушли чуть позже, но, несомненно, сразу поспешили смешаться с толпой.

 Когда на площади стало уже совсем пусто, наступило время персонала – они обязаны были следить за аппаратурой и порядком, поэтому не могли бы уйти слишком рано.. И технические работники, подарившие людям это шоу, тоже потянулись по домам: умные люди в чёрных шапках и ярких дождевиках, растворялись в городе, которому сегодня они спели гимн.
 Все журналисты и фотографы быстро покинули объект, кроме одного. Он очнулся через полчаса, когда сцена уже была собрана. Вокруг расстилалось лишь усыпанное мусором гигантское поле асфальта . Напрягши слух, он уловил невнятные звуки разговоров прохожих, объявлений в магазинах, гудения клаксонов и резкие крики из окон машин. Возможно, кто-то из тех, кто издавал эти звуки, тридцать минут назад был рядом с ним в толпе и они пели вместе. Журналист блаженно улыбнулся.
Поднявшись на ноги, он расстегнул измазанную грязью куртку и открыл себя позолоченным лучам октябрьского солнца. Асфальт вокруг него был усеян обрывками мокрой бумаг, жвачками и стеклом. Люди давили мусор, проходя мимо, разнося его всё шире и шире, распространяя следы потрясающего концерта по всей округе – так же, как расползался вместе сего зрителями сам Гимн.
 Солнце скрывалось за тучей, затем снова озаряло площадь. Журналист присел на асфальт и пробыл там ещё некоторое время, не меняя одной позу,  отрешённо глядя в небеса. Кровь на его виске уже засохла и спеклась в корку – в висках ничего не было слышно, кроме звонкой шумовой стены. Вскоре он поднялся, встал и замотал головой, словно отгоняя остатки сна. Тело болело, а ему сегодня ещё столько предстоит дел. Нужно было писать статью, в которой требовалось рассказать читателям, почему Гимн Города всё-таки ещё пока не утратил актуальности. Его лицо снова разгладилось, а глаза прибрели хитрый, маслянистый прищур – такой, каким его увидели исполнители Гимна Города сегодняшним утром. Он отряхнулся и  быстрым шагом пошёл в центр.