Завод

исчерпан. мертв. бесполезен большеникогда больше, слышишь. неизвестно ни когда ты родился, ни когда в первый раз умер. с каждым рассветом солнца. больше нет тени. порт щебечет чайками, пахнет морем. утреннее самоубийство. ты трогал что-то здесь и он тоже трогал, а теперь дожидается тебя в складках прокуренного желтого тюля. гниет. разлагается. почти как страшно на краю пропасти, но и любопытство шагнуть в разверзающуюся под кедами пустоту. когда все будет потеряно, разъебано полностью и до конца, когда взорвешь шнуры и извивающиеся змеиные провода, оцепляющие мозги. завод пахнет мясом внутри, полузаброшенный. все сверкает медью. все течет и выполняет свою работу, крутит механизмы, как один большой страшный организм. и ты представляешь как он восстанет и покажет всем свое величие. несравненное величие убогой мертвости, выскобленной и спланированной до конца железной мертвости. их запах. он снова превращается, но нельзя сказать, это он становится меньше или ты заполняешь все пространство, с каждым разом все выше. horizon. особенно животное. оно делает тебе предупреждение. ты - маленький, пустой, пластмассовый, заготовка на конвейере. смотришь на высокие потолки. ненавижу этот конвейер, или, по крайней мере, когда-то ненавидел. раскурочив изнанку. это животное, дышашее в спину. эточертовское. я поливаю его водкой, отравляя себя, потом оно ****ит меня взамен. и я лежу с распоротыми кишками где-то за гранью всего существующего мира который как старый сон плещется на грани ласкового забытья на еще одном заводе бывших резиновых изделий, из маленьких квадратных окон в самом верху робко сочится свет. как через призму водки. все потонуло в ней и переехало на дно. такое дно - чем ниже, тем кровавей, паршивей. мерзко и за неимением занятий я лью эту водку на свои кишки. кровит, шипит и злится. я улыбаюсь. последний из самураев. и мне так хочется - очень нестерпимо даже больше чем наконец умереть - кого-нибудь обнять. и залатать себя. и потом все будет одно сплошное чудесное сверкающее и искристое счастье. ладонь у меня уже начинает становиться стеклянная. я замечаю, что вверху длинной лампы, состоящей из многих дающих свет квадратов, тянущейся под всем потолком - стоит множество стеклянных банок, в которых что-то налито. в каждой - разного цвета. когда-то я читал о вине из одуванчиков. может одна баночка там и плещется. я уже бел почти до предплечья. становится холодно. пахнет антибиотиками. сгущается в закромах
я уже очень устал и брожу по бесконечной рельсовой автостраде. я встречал только облупленные вывески на неизвестных языках. солнце рычит в голову. у меня с собой по всем карманам заныканы сигареты, и на плече написано жирным шрифтом - "smoker". альфа центавра сияет над головой - родная и чудесная. напоминает о родине. покрытых коррозией проволочных заборов, от которых на ладонях остаются мозоли. хааа. некий. двое. цыгане. обдолбанные. в закатных лучах солнца, меня рубит в сон тогда, когда я вижу за деревьями гладь реки

а тебя кстати когда-нибудь сбивало тягачом, Насквозь Пропитые Коммунистические Мозги? - изнанка бара. изнанка бара, в котором все сквозь абсентовый изумруд. чип в мозгу. я встречал их. автоматика глючила и плавилась как цезий. и стоило меня только тронуть. но заснуть было невозможно. лампочки состояли из светящихся жуков, вроде светлячков, только жирных, помесь колорадского и мухи. и везде гоготанье. с длинными носами. блюзрок откуда-то из подполья. меня охватило лихорадочное чувство. пульс стал механически ритмичный, это все напоминало о Заводе. об истекающем кровью Заводе. мне нужно найти завод - я вышел из бара, и сразу стало легко-легко дышать. в баре царил смог, абсент и полная остановка времени. время там не существовало. завод выл и я слышал его со стороны той части города, которая в основном состояла из грязных лачуг и темных людей. пьяных женщин, похожих на кошек. пьяных женщин, похожих на атомно-стерильных детей. как они могли тут оказаться? я видел в окно как трубочки от затылка человека, сидевшего в обитом коричневой кожей кресле, идут в бак. освещение там было очень тусклое, что вряд ли что разглядишь. но завод дал знать, что я иду правильно, я ищу завод, я ищу его следы, запах, шепот, вой, ультразвук. красные помады женщин - их было великое множество здесь, их желтые маленькие тела освещали тусклые фонари, лимонно-красные, будто лампочку окропили кровью. их лиц почти не было видно. они только улыбались. они знали, куда я иду. и я знал историю каждого. завод дает тебе исполнение всех твоих мечтаний, но дарит тебе зависимость от дёгтя. он снова был здесь: хаа. хаа. в такт каждому моему шагу. я вышел в красный переулок. я уже видел как стекаются сюда трубы со всего города.
конечно, там, в баре - они не слышали завода, не принадлежали ему. но я был глубоко-глубоко в его кишках, в жерле мясорубки, конвейера. no gods. улица становилась все уже. люди здесь все еще встречались, а точнее не люди, а зверье, которое не могло контролировать свой вид. завод наказал их, завод свершил суд. он кишел зверьем внутри, я слышал как рвутся и скрипят кишки. я не мог не любить его, не бояться его, не зависеть только от него полностью и бесконечно отдать себя ему. я спешил. я почти бежал. мне казалось, я истекаю кровью. но это было неважно, потому что я был нужен заводу. Завод ждал меня.