Чёрный обряд

   Ночь была беззвёздна, темна и таинственна. Мы шли втроём выполнять какой-то магический заказ, суть которого мне была не ясна, равно как и моя роль во всём этом таинственном действе. Я вообще не понимала, кто я и как здесь оказалась. Но было ясно, что у нас троих есть какая-то важная и особая миссия, которая либо погубит, либо спасёт наш мир.

   Мои спутники были молчаливы, высоки и мрачны. Рядом шёл какой-то угрюмый мужчина в чёрном балахоне с непонятным знаком на груди, навевающим мысли о чёрной магии, с ним была величественная женщина средних лет в пугающих обрядовых одеждах с другим символом на шее, не менее зловещем. Ну а я была одета обычно и несла в руках какую-то картину, свёрнутую в рулон. Вместе мы поднимались на последний этаж раздолбанного, явно уже не жилого здания постройки советского периода. Наши шаги гулким эхом раздавались по всему дому, который напоминал типичный заповедник советского периода типа Чернобльских пятиэтажек, брошенных жителями со всем содержимым. Теоретически люди в таких домах не живут, но практически здесь мог жить кто угодно, и от этого становилось жутко на душе.

   У моих спутников тоже что-то было в руках, какие-то магические атрибуты, и ко мне в голову стала стучаться тревожная мысль: уж не собираются ли они меня принести здесь в жертву? И только старое магическое предсказание о том, что я проживу очень долго и умру своей смертью, успокаивало меня и давало понять, что всё дело в картине, которую я несу. Мне ужасно хотелось на неё взглянуть, чтобы найти разгадку событий сегодняшней ночи. Но мои спутники не давали на это времени, и мы неуклонно поднимались вверх, на пятый и последний этаж.

   Вот мы и у цели. Этаж представлял собой длинный, как в общежитиях, коридор, по обеим сторонам которого было множество дверей, и почти все они были открыты. Мы разбрелись по этому коридору, заглядывая по одиночке в комнаты, каждый в свою. Все комнаты выглядели так, словно их совсем недавно оставили люди. Почти в каждой была простенькая советская мебель, вещи того периода и множество разных безделушек, которые накапливаются у человека, несмотря на всю их бесполезность. Меня подмывало желание взять что-либо себе, но я твёрдо знала, что предметы, принадлежащие мёртвым, трогать нельзя.

   Сюрпризом оказались комнаты с закрытой дверью: они по временам сами открывались, и из них выходили какие-то деградировавшие алкоголики, которые гуляли по коридору, нисколько не удивившись нам, и даже предлагали с ними выпить. Беспросветная жизнь этих людей, их будни-беспробудни встали у меня перед глазами.

   Откуда они здесь взялись, не имею понятия, ведь дом как минимум тридцать лет был уже заброшен и лишён жизни. Один из алкашей, держа в одной руке стакан, а в другой вилку с сарделькой, пытался рассказать, что он служил на Дальнем Востоке пограничником и воевал с ***вейбинами на Даманском, а я прикидывала в уме, когда же это было. Где-то в клнце шестидесятых годов, и драка тогда была чисто рукопашной, без единого выстрела. Хунвейбины были мельче ростом, и брали не силой, а скоростью и проворством. После этого конфликта многие люди того времени всерьёз заговорили о том, что скоро китайцы придут и всем горло кривыми ножами перережут. Мой покойный отец также любил повторять эту фразу, а мне ужасно хотелось посмотреть на тот кривой нож, которым мне перережут горло, потому что до этого я видела только прямые кухонные ножи.

   Но вот борец с хунвейбинами допил содержимое стакана, зажевал его сарделькой и пошёл назад в свою комнату, очевидно, чтобы добавить. На его месте тут же возник другой алкаш, не менее колоритный, тоже со стаканом в руках, но без закуски. С его губ слетали сплошь антисоветские и антисемитские речи, из которых следовало, что коммунистов и евреев надо повесить на одной виселице. Под его пьяные рассуждения об израильском агрессоре  мы бродили туда-сюда по коридору, заглядывая в пустые комнаты. Одна дверь в коридоре была закрыта и не поддавалась, сколько бы я её не пыталась открыть. Очевидно, за ней и была разгадка всего нашего ночного действа.

   Устав от пьяных речей, я сказала алкашу: «Иди, друг, проспись, тебе завтра утром на завод!»  Тот меня понял и потопал по направлению к своей комнате, матеря Гольду Мейер, Брежнева и самую главную падлу - советский строй. Я осталась в коридоре одна, недоумевая, где же мои странные спутники. Мне было страшно, холодно и неуютно. Начали лезть в голову мысли о том, что вдруг мы останемся здесь навсегда, в этом странном парке советского периода, населённом пьющими и политически подкованными привидениями. Однако, многие люди старшего поколения хотели бы вернуться туда, где прошла их молодость, где было всё по-другому, чем сейчас: и добро, и зло. Призрак социализма всё ещё живёт во многих русских людях, он всё еще бродит по нашей малонаселённой стране.

   Внезапно мне показалось, что пришли мы сюда как раз ради этого: отпустить призрак социализма туда, где ему надлежало быть: в ад или в рай. Он же, умерев и потеряв все ориентиры, не попал ни туда, ни сюда, а так и остался бродить между мирами, навевая людям воспоминания о себе и даже сладкую ностальгию. Очевидно, он нашел свое последнее прибежище здесь, в старом и раздолбанном рабочем общежитии, где жили рабочие одного из советских заводов, в полном убожестве и нищете, пока однажды завод не закрыли и не разбрелись они в поисках лучшей доли по всей стране. Ну а те, кто умерли в этой общаге, так и остались навсегда призраками, горизонт событий которых обрывался в мире событий острова Даманского и процветания Гольды Мейер.

   И вот, пока я в одиночестве бродила по коридору странной пятиэтажки, двое магов за закрытой дверью проводили свой чёрный обряд. А может быть, они хоронили капитализм? Ведь и капитализм не слишком-то пришёлся по душе русскому человеку, достаточно посмотреть на кладбище людей и надежд, которые он после себя оставил. Место было явно магическое, кладбище по сравнению с ним отдыхало. Мы видели только пятый этаж, а что же было на оставшихся четырёх?...

   Пока я бродила по коридору и размышляла, чёрные маги вышли из закрытой комнаты, руки их были пусты, а лица бледны и строги. По ним сразу было видно, что поработали качественно и на совесть, поэтому я не удивилась бы, если бы на утро всё в этом мире бы изменилось, и мы бы перестали бы его узнавать.
Мужчина сделал жест головой, который означал: «Пошли!» Мы развернулись к выходу и уже хотели было уйти, как вдруг я обнаружила, что забыла где-то свою картину. Маги решили, что это очень плохо, так как, если забыть что-то в прошлом, то это может поменять весь ход истории и даже привести к смерти того человека, чья это была вещь.

   Женщина-маг сказала, что нужно забрать картину, и что она сделает это сама, а для меня заходить в комнаты теперь очень опасно. Она ринулась, не раздумывая, прямо к той комнате, где жил антисоветчик, и вбежала туда с быстротой молнии, потому что отныне дорога была каждая секунда. Из комнаты раздался какой-то пьяный вопль, а потом с ужасно громким звуком зазвонил будильник. Звук был неестественный, пронзительный, мучительный и инфернальный. Он раздавался по пустым лестницам и коридорам здания, словно сирена в аду, растолковывающая грешникам, что их утро в аду уже наступило. Магиня выбежала из комнаты, держа картину в одной руке, а другой с силой захлопнув дверь. Звук немного приутих, но из остальных дверей послышались новые звонки будильников, ещё страшнее и громче первого. Они звонили на разные лады, пытаясь пробудить спящие привидения и отсутствующих людей к реальности. Я взяла свою картину, и мы что есть силы побежали вниз по лестнице. Было такое чувство, что если мы хоть немного задержимся, то навсегда останемся в этом заколдованном доме, и если нас даже наградят, то уже посмертно.

   Наконец, мы выбежали на какую-то раздолбанную и безлюдную дорогу посреди мрачного леса. Вдали чернел заброшенный завод, который был остановлен, как только мы разучились что-либо производить: стало не выгодно, дешевле продавать нефть и газ и покупать товары за границей. Местность была жуткая, ни одного живого поселения и ни одного огонька, только в подвале заброшенного завода горел электрический свет. Может быть, там жили бомжи, а может быть, в красивом хрустальном гробу посреди подвала лежал почти свежий труп социализма, и ожидал принца, который разбудит его животворящим поцелуем.

   Вдоль дороги стояли фонари, половина из которых была разбита. Под одним из разбитых фонарей я попрощалась с чёрными магами, и они пошли в сторону леса, а я пошла в сторону города. Дойдя до светящегося фонаря, я развернула свою картину и вздрогнула от удивления: на ней как раз и была нарисована эта дорога, заброшенный завод, бывшее общежитие и кровавая Луна. Также были изображены две высокие фигуры, удаляющиеся от меня к темному лесу. Кто же нарисовал всё это, и зачем я стою здесь, на этой дороге холодной жуткой ночью и с картиной в руках?

   На эти вопросы не было ответа. Зловещие фигуры магов давно скрылись в темноте, я вдохнула свежий ночной воздух, и, подавив страх, свернула картину в рулон и двинулась в сторону светящихся вдали огней большого города…      

P.S. Если кто-то захочет посмотреть на советские заброшки, то доезжайте до метро "Удельная" в Санкт-Петербурге, садитесь на автобус №38 и езжайте почти до самого конца маршрута. Местность - просто находка для любителей мистики и ужасов! А любителям советского периода она навеет ностальгические воспоминания.