Полночная гостья

Когда отправляешься в дальний путь, приятно иметь хорошего спутника. С ним всегда можно наговориться от души, прекрасно сознавая, что собеседник не использует сказанное в своих интересах. В таких поездках встречаешься с интересными людьми, хорошими рассказчиками. С ними и дальняя дорога не в тягость. С одной услышанной историей хочу ознакомить и вас.
* * *
Я до сих пор ко всякого рода колдовству, парапсихологическим явлениям относилась довольно-таки спокойно. Нельзя сказать, чтобы очень уж верила, но и не сказала бы, что отрицала вероятность. Это, наверное, потому, что в детстве жила в деревне у бабушки. В свободное время и зимой, и летом, и малый, и старый говорили об одном и том же в разных вариантах: о нечистой силе. Капля за каплей, раз за разом в какой-то степени вырабатывается,  наверное, противоядие, заставляет ко всем сверхъестественным явлениям относиться более-менее спокойно. Правда, самой не приходилось с этой силой встречаться нос к носу, Бог миловал. Но, оказывается, у всего есть свое время. Вот и мне довелось встретиться с этой неизвестной, необъяснимой силой.
У нас была родственница: двоюродная сестра моей бабушки. Марьям апа была серьезно больна, с трудом передвигалась. Жила  одна, помощь нужна была постоянно. С соседями ладила плохо. Но она мне чем-то была симпатична: то ли детством пахло в ее доме, то ли еще какой магнит вел к ней. Ее воспоминания, рассказы занимали меня. У нее был свой мир восприятий, за окнами ее дома был другой мир. Женщина, которая изредка приносила ей продукты из магазина, заходила в ее дом, зажав нос,  старалась быстренько убраться восвояси. А пока я ходила, убирала, мыла, чистила, Марьям апа все рассказывала и рассказывала. Что-то я слушала, что-то нет. Что-то доходило до меня, а что-то не очень.
Однажды домываю я пол, дошла до порога, чтобы вылить грязную воду, а она как засмеется (чего она почти не делала) каким-то страшным смехом. Сердце у меня почему-то ёкнуло.
— Вот слышишь, слышишь, я же тебе говорила, подожди, не уходи, послушай.
И вдруг откуда-то снизу  (у нее не было подполья) раздалось какое-то, зловещее «м-я-у».  Во мне все перевернулось.
—Вот видишь, а ты не верила. (Я никогда не говорила верю, мол, или нет, она, видимо, и так чувствовала.)
— Это Хатима—старая стерва, кошкой обернулась. Моей смерти дожидается. Слышишь, как мяучит. Разве обыкновенная кошка так сможет. А вот выйди, посмотри возле дома, я больше чем уверена, нет ни одного кошачьего следа.
Мне стало не по себе. Собрав все свое мужество, открыла в ночь дубовую скрипучую дверь, шагнула в темень. Чуть ли не бегом миновала сени и пулей вылетела на крыльцо, освещенное лунным светом. Тихо падал снег. Преодолевая страх суеверия, оглядела снежные сугробы под окном. Ни кошки, ни кошачьих следов не было. Закончив дела, вернулась домой. Кошачье тошнотворное «м-я-у» все время витало над головой. Утром, улучив минутку, прибежала еще раз посмотреть: нет, следов не было. Почувствовав взгляд, подняла голову. На меня смотрела Марьям апа.
Придя к ней спустя пару дней, застала ее в том же положении. Повернувшись, она сказала с укоризной: «Не веришь. Колдуны за собой следов не оставляют».
Шло время. Тетушке становилось с каждым днем все хуже и хуже. Все реже она вставала со своей кровати. И у меня настали не очень сладкие времена. Катастрофически не хватало времени. Приходилось работать ночами, когда в доме все засыпали. В полночь начиналось что-то непонятное. Появлялось какое-то шестое чувство, казалось, кто-то тихонько стучит в пол снизу. Особого страха не было. Я даже как будто поняла, что это меня дозывается Марьям апа. Я мысленно говорила ей: «Мне некогда, видишь ведь, ничего не могу сделать, никак не могу». С каждым днем стук повторялся настойчивей. Я в ответ: «Ну, ладно, ладно, вот, может быть, завтра». Выкраивала на следующий день минутку и шла к ней. Выяснялось, что я действительно была нужна ей: упала, а встать не могла. Так и лежала почти сутки на холодном полу. Или, разбивалось стекло в окне, и ей было холодно. Или кончались продукты... Вообще, конечно, дискомфортных ситуаций в доме больной одинокой женщины бывает много, но она приходила ко мне (если это можно так назвать) только тогда, когда ей было особенно плохо, и я шла. Пока работает телевизор или говорит радио, горит свет, стучится робко, просяще, даже как будто извиняясь. Однажды не могла я к ней пойти. Просто физически не хватало времени. Ждали крупную проверку, все нужно было довести до ума. У нас ведь все так: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Стучит день, другой, третий, на четвертый день в полночь словно кувалдой кто-то застучал в пол и стены. Я еще работала, муж и дети спали. Но от такого шума вскочили все. Я их успокоила, они вновь заснули. Старалась не пугать детей, да и муж поверил моим словам только тогда, когда сам это услышал.
Когда пришла к ней, то узнала от ближайших соседей, о том, что было в ту ночь. Видимо, кран газового баллона был плохо закрыт, газ поступал в комнату, а когда она решила разогреть чайник (благо газ был на исходе), произошел взрыв. Вышибло окно, она не удержавшись на ногах, упала на пол прямо на осколки. В этот раз ей на помощь пришли соседи. Залезли в окно, отнесли в комнату, уложили в постель, обработали раны.
Сначала об этом молчала, боялась, что дети не захотят одни оставаться дома, в комнате. Если и говорила, то говорила знакомым так, чтобы они не узнали. Сама я не боялась, но было не очень приятно сидеть в ночной тиши, когда взгляд не¬вольно тянется к часам и начинаешь думать: «Вот сейчас начнется».
*     *    *
О дне ее смерти узнали сразу несколько человек, независимо друг от друга, никто никому ничего не говорил.
Когда все вошли, она еще не умерла, но говорить уже не могла. Она лежала с широко раскрытыми глазами, глядящими в никуда. Все удивились: как это, мол, все решили к ней в это время собраться. Похоронили мы тетушку со всеми подобающими почестями. Все бы спокойно было, да только на первые поминки она решила, видимо, показать в последний раз свой норов. Хатиму апа она недолюбливала, но все же уважала. В глаза сказать ей о своем отношении не могла. Когда сели все за стол, начали читать молитву. Только Хатима апа произнесла имя покойной, как вдруг гардина сорвалась с привычного ей места и, больно ударив Хатиму апа по плечу, порвала ее белоснежный платок.
*     *    *
Верить или не верить в сверхъестественную силу—дело хозяйское. Но то, что есть сила, не подвластная простым смертным, однозначно.