Опять Афган

«Опять Афган»

Было раннее утро. Наш отряд выехал на спецоперацию в горы, на границу с Пакистаном с Джелалабада, на двух «коробочках». К обеду без приключений были на месте. Там за горами был Пешавар. Наша миссия, освободить офицера из плена, который находился где-то в районе железнодорожной станции Ланди Котал, Пакистан. Проводник нас должен был ночами провести до точки назначения. Я понимал, что эта миссия не выполнима. Нас погнали на убой, как скот и все это понимали. Но мы спецура и назад дороги нет, вернуться должны с офицером. Наверное, он владел какой-то очень серьёзной информацией, что погнали две группы спецназа. Заночевали в районе Торкхем Хайуэй. Рано рассвело. Я лежал в секрете...Солнце жгло лысый затылок. "Стекляшка" хрустела на спине, покрытая солью от пота. Над землей, словно раскаленное стекло, двигался неощущаемый поток воздуха, искажая контуры предметов до неузнаваемости. Санёк лежал в собственноручно вырытом окопе для стрельбы "из положения лежа" и смотрел на плывущее марево в оптический прицел своей эСВэДэшки. Он умело изображал снайпера на боевой позиции. Наверное, он вспомнил как его наказывали деды, пока сам был молодым. Такое же было место, где отбывали наказание все достойные этого. Наказание было простым и потому очень неприятным. Наказанному, полагалось выкопать свой индивидуальный окоп для стрельбы "из положения лежа" в соответствии со всеми требованиями военного искусства. Находится на посту приписывалось каждому по-разному. Но наказанием считалось не сам факт подобного боевого дежурства. Считалось позором, если проверят качество твоего творения и твою бдительность. Ценилось доверие и самостоятельность. Но прийти могли в любой момент, а филонить значило только одно - потерять доверие и попасть в число "червей", проявляющих "червячью" гибкость в жизни. За два года, в течении которых в бригаду, из призыва в призыв, прибывали избалованные мальчишки великой страны, наказание становилось ритуалом, обрастающим более жесткими условностями. Соответственно более высоким становился статус "удостоенных" полного набора всех условностей ритуала. Как живая память о всех, побывавших в объятиях войны, кусок убитой солнцем земли был покрыт множеством оспин-окопов. Санёк лежал не шелохнувшись и развернувшись, спасаясь от скучного пейзажа гор, изучал всё в прицел снайперской винтовки, пытаясь не думать о комбате, подарившем ему эти мгновения радости общения с чужой совершенно землей. Все люди на этой войне, после первых трех месяцев пребывания здесь, делились на два типа: те, кто видит в войне только материальную выгоду, и те, кого в основном привлекает игра в эту войну. Большинство попавших сюда, в конце концов, составляли промежуточную группу. Прапорщик, по кличке Пёс, был ярким представителем той самой промежуточной группы. Его после школы прапорщиков, выгнали с третьего курса политеха, но он всёравно всем брхал что у него высшее образование. Он был профессионалом в вопросах торговли с местным населением, и еще большим профессионалом в вопросах ведения засадных действий против того же самого местного населения. Не утруждая себя компромиссами, Пёс нашел простой выход, избавляя себя от угрызений совести - он и то и другое делал с чувством большой ответственности. Это выдавало в нем профессионала, стремящегося делать свою работу настолько аккуратно, насколько позволяют обстоятельства. Считалось, что Пёс не приступает к делу до тех пор, пока не предпримет необходимых мер, чтобы обезопасить себя "на случай, если придется иметь дела с Аллахом ". Не скрывая своего высшего образования, Пёс элегантно, объяснял свой взгляд на окружающую его действительность: " Дыра в кармане приводит к пустоте в голове. Пустота в голове приводит к дырке в той же голове. И другого выбора нет вокруг на сотни километров, сынки. Вся наша жизнь здесь сводится к необходимости и мы медленно становимся животными на этой чертовой войне!". До того, как Пёс приметил Санька, Санёк был простым бойцом "только что с самолета". У него даже было имя. Мама звала его Сашок, но мама ничего не говорила Сашку про войну и Советскую армию. Сашок жил с родителями и сестрой, в одном из городков Ставропольского края, затерявшемся на Северном Кавказе. Он и не подозревал о существовании прапорщика, жующего яблоки где-то на Урале. Война свела их вместе, пропустив их мир через оптику прицела, страшно упростив жизнь, сделав ее невыносимо конкретной. Через два часа нас атаковали духи. Человек десять еле ноги унесли оттуда. Нас предали. Ждали. Знали и следили за каждым нашим шагом. В штабе наверняка был крот. На следующий день вертушками вывозили кого нашли. А тут на носу девятого мая. Не смотря на праздник, батальону пришлось обеспечивать прохождение колонны. Две роты сорвались из расположения, так и не отдохнув после проведенных засад, не успев опробовать заготовленную заранее молодыми, по случаю большого праздника, бражку. Группы высаживались с брони в ходе движения по маршруту, блокируя участки вероятного обстрела, опережая засады противника, в местах где зеленка опасно приближалась к бетонке. Выигрывал тот, кто успевал. Выстрел прозвучал одиноко и почти не слышно в ритме движения группы по винограднику. Пуля, посланная опытной рукой стрелка, остановила Мирзоева. Войдя в тело точно чуть правее левого виска, она вышла с другой стороны головы, при этом его мозги обрызгали всех, кто сидел рядом с ним на броне. Все попрыгали на ходу и приняли бой. Рассыпались группами по кишлаку. Пулемётная очередь прошила Усова он побелев лицом скатился с дувала, в проеме которого его поймал дух. Он упал к ногам Санька, который только что, перед Мирзоевым, пролез в эту злополучную дыру. Снайпер, для острастки и в целях профилактики других попыток преодолеть дувал, сделал еще несколько выстрелов подряд, продемонстрировав при этом завидное мастерство в скорострельности из своего бура. Дувал разрезал дозорную группу из трех человек пополам. Один из троих, через тело которого прошла та невидимая черта, уже был мертв. Два других остались по разные стороны глиняной стены. Шквал огня, что последовал за выстрелами снайпера, заставил группу прижаться к дувалу и лишил возможности преодолеть его - ставший теперь огневым рубежом. Санёк, первую минуту, сидел склонившись над мертвым телом товарища. Усов умер у него на руках, сразу же, как только Санёк перевернул его лицом к себе. Он умер тихо и быстро, прошептав бескровными губами: Пацаны, как больно. Инстинктивно, стремясь избавиться от чужой липкой крови, Санёк макнул руки в пыль. Стыдливо, вытирая с рук, впитавшую в себя кровь пыль, он старался повнимательней оглядеться, чтобы определить направление выстрела, который они прозевали. Когда море огня, под прикрытием которого три человека с Лёхой перепрыгнули через дувал, выплеснулось из всех имеющихся в группе стволов на виноградник, Санёк уже метался, безрассудно пытаясь определить позицию стрелка, начавшего эту маленькую войну. Он пригнувшись, интуитивно перемещался по лабиринту виноградника. Понимая, что он упускает время, Санёк сместился в край виноградника, пытаясь выбрать удобную позицию. Приблизительно определив линию выстрела, он понял, что стрелок будет уходить из зоны обстрела и самое удобное для этого место — это пролом в противоположной стене виноградника, по диагонали от Санька позиции, на рубеже около 70 метров. Стараясь успокоить дыхание, он широко расставив ноги, раздвинув лозу стволом своего ПэКа, медленно повел мушку вдоль дувала в ожидании появления стрелка. Он был уверен, что найдет его. Лёха с двумя бойцами, не смотря на плотность огня, смог передать тело в проем, где у него его приняли земляки Усова. Сразу оглядевшись, Санёк решил искать второго, единственного молодого из троих, попавших под огонь снайпера. Плотность огня спала также неожиданно, как и возросла. Приняв возникшее хрупкое равновесие сил, противник вел только профилактический огонь, стараясь сохранить дистанцию огня. В этот момент, прозвучавшая длинная, захлебывающаяся пулеметная очередь, означала только одно молодой все еще жив и слава богу огрызается. Дух появился в проеме неожиданно. Санёк почти прозевал его. Боясь, что он его упустит, Санёк нажал на спусковой крючок пулемета и продолжал стрелять пока пыль, поднятая его пулями не скрыла от него проем вместе с духом. Его ПэКа послушно следовал желаниям своего хозяина, посылая свои пули, наполненные ненавистью к врагу, с одним единственным желанием наказать, убить, доказать себе, что он может это сделать. Мы в тот день сделали все что смогли. Он выследил и завалил стрелка, а Санёк вытащил тело этого духа вместе с его винтарём под чужим, яростным огнем.  На войне бывают моменты, когда необходимо действовать беспощадно и жестоко это моменты вспышки озарения твоего сознания, когда ты знаешь, что ты должен делать быстро и точно, прямо и непосредственно. В такой момент ты принадлежишь своему телу, наполненному инстинктами. И чем быстрее ты это поймешь, тем лучше для тебя. Если дальше будешь быстро соображать, папа тобой может гордиться. Санёк в последствии погиб от нашей же дымовой мины из Василька. Группа попала в задницу в зеленке. Духи принялись нас плотно окучивать. Санёк через арык умудрился протащить группу к находившимся в окружении. Плотность огня с обеих сторон была очень высокой. Вытаскивать раненых приходилось в паузах между залпами мин батареи, пристрелявшей русло арыка и отсекавшей своими минами духов, которые лезли в эту щель между полупопиями Аллаха, словно мухи на дерьмо. Санёк провел уже три группы туда и обратно, когда молодой из мин батареи, случайно задев спуск, дал залп из Василька по пристрелянному арыку, по руслу которого Санёк выводил группу. Их накрыло этим залпом. Троих сильно посекло осколками. Двое, следовавших за Саньком, получили ожоги от дымовой мины, попавшей точно в основание черепа Санька, сильно опалив его тело и оторвав ему голову. Санька вынесли на руках вместе с его головой. Молодого, из мин батареи, чудом удалось спасти от самосуда. В тот день у многих из бригады жизнь разделилась на две половины: до того и после того. На внутренней стороне берета Санька, хранившемся в ротной каптерке в ящике из-под гранат, вместе с другими его личными вещами, была надпись: Я люблю СССР.
Я, часто вспоминая Санька, много думал о том, что я видел на той дурацкой войне и о том, что видел и пережил после, отлеживая бока на госпитальной койке, натирая культи убогими протезами, выпивая литры водки с контуженными братьями-интернационалистами, выслушивая сожаления от тех, кто там не был. Уже там, каждый из нас понял, что оружие дает тебе право фактической мощи над местными кишлаками, которые ты можешь снести одним залпом. В частном случае, ты легко можешь столкнуться с ситуацией, когда ты будешь полностью владеть правом казнить или миловать пойманного тобой духа. И никого нисколько не удивит, если ты выйдешь за рамки раз или два, просто, чтобы убедиться, удастся тебе это или нет? И если ты это сделаешь, ты обязательно подсознательно будешь потом стремиться расширить пределы своего могущества, пока не натолкнешься на крепкую стену, границу, установленную твоей судьбой, которая одна лишь способна заставить тебя остановиться. Судьба как пуля снайпера. Ты живешь пока она летит. Как только ты попадаешь на прицел ты уже не принадлежишь себе до конца. В знак предупреждения ты начинаешь получать мелкие неприятности. Затем, не вняв предупреждениям, ты натыкаешься на прочную стену, которая дает только один выбор либо жить в установленных стеной границах, спрятавшись от предназначенной тебе судьбой пули, либо преодолеть стену и умереть свободным. Главное - вовремя понять, что ты уже достиг своей стены, познал предел дозволенного, предел своего могущества. Девяносто из ста, прибывших в бригаду, достигают этой черты и не преодолевают ее, раз или два перешагнув ее и вернувшись, не справляясь со страхом за собственную проявленную смелость. А вот остальные двадцать переступают эту грань по несколько раз в день, хмелея от чувства свободы, вседозволенности и постоянной угрозы наказания за проявленную дерзость. Сам факт их существования, их способность сохраниться и остаться людьми и есть та мера человеческой удачи, которой определяется мастерство снайпера, отмеряющего дозволенное нам и наказывающего нас за дерзость попытки откусить от жизни больше, за большую цену. Жизнь разбросала нас всех. Мы все были там, за этой стеной и каждый сделал свой выбор. Я свой, Санёк свой, Усов свой, ротный свой. Каждый из нас знает, что хочет. Каждый знает, что он может. Мы все знаем, что нас ждет. Война продолжалась, до дембеля ещё три долгих, потных, а может и кровавых месяца. Мой новый друг Ванька из Тулы стучал по струнам, давно уже кем-то изнасилованной гитары. Его не смущало ни ранее утро, ни отсутствие слуха и элементарных навыков. Пытаясь изобразить чье то произведение, плод музыкального творчества, мы в два голоса дружно выводили. Разведывательная группа специального назначения № 555, которой командовал старший лейтенант Кривошеев, в этот день выдвигалась по заранее оговорённому маршруту и кишлак Каламуслим должен был остаться в стороне. Новенькие бронетранспортёры неслись вперёд легко и почти беззвучно, если не брать в расчёт еле слышного гудения сильного двигателя и характерно-хрустящего шума массивных колёс, мощно взрывающих каменистую почву… Да свиста ветра в ушах. Это специфически басовитое и быстро узнаваемое «дудуканье» крупнокалиберного пулемёта ДШК послышалось слева… Спустя секунды оттуда же донеслось надрывное завыванье вертолётных турбин… И командир группы тут же обнаружил четыре небольшие точки, суматошно мечущиеся по серому афганскому небу… Попавшие под вражеский обстрел советские вертушки хоть и летели чуть наискосок, но почти что в сторону второй разведгруппы третьей роты. А это прерывистое гудение продолжалось и продолжалось… Головной бронетранспортёр стал плавно поворачивать влево. Следуя за ним, остальные БТРы повторили этот манёвр и теперь все три брони, набирая скорость, стремительно мчались на отдалённые звуки пулемётной стрельбы… Чтобы своевременно уточнить обстановку, старший лейтенант Кривошеев взялся за радиостанцию «Ромашка», предназначенную для связи с авиацией. — Воздух! Воздух! Я — земля! Я — земля! Вижу вас! — ровным голосом говорил командир группы. — Что у вас такое? Я нахожусь на трёх БеТеРах прямо по вашему курсу! Видите, меня? Я вас наблюдаю! Откуда… Заблаговременно выставленная дежурная радиочастота откликнулась почти мгновенно, даже не дав ему договорить… — Вижу-вижу! — отозвался хриплый голос лётчика. — По нам… И тут связь прервалась… — Воздух! Я — земля! — вновь начал Кривошеев. — Откуда ведётся огонь? Откуда стреляют? Однако радиостанция молчала… Было хорошо видно, как стремительно приближающиеся вертолёты выписывают в воздухе какие-то фигуры… Что-то типа полубочек… Но самым главным было то, что все четыре винтокрылые машины продолжали лететь… Причём, не оставляя за собой ни дымного следа, ни разлетающихся во все стороны обломков… Да и открытого пламени на их корпусах не наблюдалось… Однако оставшиеся позади чёрные горы представляли собой не только визуально-мрачную картину, а самую настоящую угрозу. Этот вражеский пулемёт продолжал и продолжал стрелять… И вертушки по-прежнему нервно описывали полу дуги то влево, то вправо… Иногда борта стремительно ныряли… Чтобы затем резко взмыть вверх… Но все эти противозенитные манёвры выполнялись, естественно, вразнобой… И от того, что вертолётный строй отсутствовал как таковой… Вместо чего имелось какое-то беспорядочно-хаотичное движение… От одного только этого вида сердце сжималось в тревоге за своих…  Лейтенант нашёл на карте кишлак и непосредственно саму гору, с которой вёлся пулемётный огонь. Теперь следовало выяснить все обстоятельства, имеющие важное значение. Ведь если на близлежащей высоте уже имеется огневая пулемётная точка, то и в расположенном ниже селении может находиться всё что «им» будет угодно… Однако с пролетевших вертушек послышались новые  Для начала командир группы провёл короткое уточнение боевой задачи. По бортовой радиостанции Кривошеев вызвал на связь офицеров, находящихся на двух остальных БТРах. Лейтенант Ярухин и штатный переводчик третьей роты отозвались практически сразу. — Довожу новую обстановку! — начал командир. — Наши вертушки только что были обстреляны из ДШК. Пулемёт был на этой горе. Засечь его по вспышкам не удалось. На фоне неба огонь был практически незаметен. Да и там, скорей всего, только камни, поэтому пыли тоже не было видно. Кривошеев замолчал, чтобы перевести дыхание и выслушать мнение своих боевых товарищей — офицеров. — Они не могли далеко уйти! — сказал в радиоэфир лейтенант Ярухин. — Не успели! Переводчик роты был человеком новым в спецназовских делах и поэтому предпочёл скромно промолчать. — Знаю! — сперва отвечая коллеге, произнёс командир группы. — Они сложили треногу и опустили пулемёт на землю!.. Выжидают. Придётся прочесать всю гору. А теперь… Слушай Боевой Приказ…  Замысел командира группы был по-солдатски прост и вполне понятен. Но лишь на первый взгляд, поскольку Кривашеев в самом начале 80-х годов уже успел повоевать в Афганистане в качестве солдата срочной службы. По успешному окончанию спецназовского факультета Рязанского воздушно-десантного училища он вновь оказался на этой же войне… Зато уже в качестве опытного офицера и в звании старшего лейтенанта. А потому Кривошеев отлично знал, что Боевой Приказ следует доводить до подчинённых простым и понятным языком… Чтобы его солдаты сначала уяснили предстоящую задачу в своих головах, а уж затем спокойно и грамотно реализовали её на незнакомой местности… Командир РГ № 555. решил сначала объехать кишлак стороной и остановиться у горного подножия именно там, где проходит наикратчайший путь от вершины к афганскому селению. Ведь этот кишлак стоял обособленно от других кишлаков в ущелье. Практически со всех сторон раскинулась каменистая пустыня, на абсолютно ровной поверхности, которой негде скрыться. И если духи вздумают где-нибудь спрятаться, то они либо сделают это среди горных скал и расщелин, либо же попросту спустятся в кишлак. Правда, им в этом случае придётся бросить свой тяжеленный пулемёт ДШК… Который стоит слишком уж больших по здешним меркам денег… Как бы то ни было… Но по прибытию к точке десантирования его разведгруппа спешивается и личный состав приступает к прочёсыванию горных склонов. Бронетранспортёры в это время объезжают гору и рассредоточиваются так, чтобы вести наблюдение практически за всей её поверхностью. И в случае острой необходимости, то есть если противник откроет по пешим разведчикам автоматно-пулемётный огонь, контролирующие ситуацию бронетранспортёры смогут прикрыть залёгших бойцов огнём своих крупнокалиберных башенных пулемётов КПВТ. Всё остальное было делом спецназовской тактики и некоторого количества времени… — Всем всё ясно? — спросил напоследок командир группы. — Ну, тогда вперёд! До кишлака оставалось уже метров пятьсот… Ведь уточнение обстановки и отдание Боевого приказа осуществлялось на ходу. И вот теперь афганское селение было совсем рядом. Бронетранспортёры уже сбавили скорость до средней. Усов приказал быть внимательней на дороге. Водитель молча кивнул головой. Он прослужил в Афгане уже десять месяцев. А потому отлично знал про всевозможные минные сюрпризы на грунтовых дорогах. Ведь война убивает по-разному. И именно на такую грунтовку им и пришлось повернуть, чтобы объехать кишлак. Вокруг него было вырыто много водоросительных канав и более глубоких арыков, которые оказались непреодолимым препятствием для ронетранспортёров. Поэтому советской разведгруппе пришлось воспользоваться уже имеющейся грунтовой дорогой. — Больше не сбавляй скорость. — приказал командир группы. До этого почти что вымершего кишлака оставалось не более сотни метров… И Кривошеев собирался было указать бойцам на те особенности афганских глинобитных селений, где возможны скрытые вражеские позиции… Ведь перед самым кишлаком грунтовка раздваивалась. Броня сможет повернуть вправо и им придётся ехать в непосредственной близости от дувалов… Командир только-только поднял свою руку и вдруг увидел… Как впереди и с обоих боков… То есть с двух сторон грунтовки внезапно поднялись чёрные фигурки… Почти одновременно грянули выстрелы вражеских гранатомётов… Через секунды сдвоенный взрыв прозвучал в боевой колонне… Две кумулятивные гранаты точно поразили головной и второй бронетранспортёр. — К бою! К машине! — командовал Кривошеев, стремительно перевалившись набок и вытащив ноги из открытого люка. Бронетранспортёр всё ещё нёсся вперёд… — Занять оборону! — кричал командир, бросаясь с брони на обочину. Ему удалось на ходу спрыгнуть со своего БТРа, который продолжал двигаться вперёд… Но уже только по инерции… Водитель Булыга после взрыва остался в живых, но получил сильнейшую контузию. Остальные разведчики… Кто-то так и остался лежать на броне… Но большинство всё же соскочило с бронетранспортёра… И по приказанию командира, но больше повинуясь солдатскому инстинкту самосохранения, укрылось в придорожных канавах. А духовские гранатомётчики поднялись вновь, чтобы поразить и третий БТР… Но его водитель успел резко притормозить сразу же после первых выстрелов… И теперь замыкающая боевая машина ревела своим двигателем, чтобы как можно быстрее отъехать от опасного места задним ходом… Залёгшие прямо на броне солдаты стреляли и стреляли… Из канав тоже открыли огонь… Это вступили в бой уцелевшие спецназовцы с первых двух БТРов… Может быть именно в следствии начавшейся перестрелки… Моджахеды-гранатомётчики промахнулись… И третий советский БТР остался невредим. Но первые два… Они уже занялись дымком… Открытых языков пламени ещё не было видно… Но из распахнутых люков уже шёл сизый дымок… Уцелевшие после взрывов разведчики рассредоточивались по канавам, занимая огневые позиции. Вокруг них уже начали раздаваться взрывы… А в воздухе густо свистели вражеские пули… Внезапно начавшийся бой разгорался… Последним в придорожную канаву скатился контуженный водитель.  Из ушей и носа текли тоненькие ручейки крови. Внезапно из бокового люка бронетранспортёра кулем вывалился ещё один контуженный солдат. Это был башенный стрелок. Он упал на землю, но затем принялся ползти… Хоть и не очень умело, но боец всё-таки пытался отползти подальше от горящего БТРа… Замершего поперёк грунтовки и способного взорваться в любую секунду… Контуженный боец медленно полз прочь. Но спасти тяжело контуженного стрелка так и не успели… Рядом с ним раздался ослепительно-яркий взрыв, от которого во все стороны разлетелись горящие сгустки… Какая-то их часть угодила на БТР и спустя несколько секунд ярким пламенем занялись колёса правого борта… А два или три больших огненных сгустка попали на замершего водителя, который от нестерпимой боли сначала закричал жутким нечеловеческим голосом… А затем стал кататься по сырой земле, инстинктивно стараясь сбить с себя пламя… Но яркий огонь оказался сильнее… И спустя несколько минут… Этих долгих-предолгих для остальных разведчиков минут… Горящий солдат перестал кричать… И кататься… Его тело свернулось клубком… И больше не подавало никаких признаков жизни… Но при этом продолжало гореть… С расстояния в полтора десятка метров за последними мучениями своего горящего заживо товарища… За всем этим в беспомощном отчаянии наблюдало несколько бойцов… Но только в те редкие мгновенья, когда плотный огонь противника немного ослабевал… И тогда они могли выглянуть из канавы, чтобы оценить ситуацию и хоть что-нибудь… Но всё-таки сделать… Для своего друга… Но… Едва кто-то пытался выбраться наружу, как рядом с ним начинали густо ложиться пули… Но когда сигнальные дымы перебросили залёгшим с краю бойцам, которым было ближе всех до горящего солдата… Когда командир группы дождался момента, чтобы выглянуть из канавы… Когда он увидел неподвижное и скрюченное тело… Продолжавшее гореть… Прозвучала другая команда: — Отставить! Он уже всё!.. Это фосфор!..Действительно… На склоне канавы горело несколько маленьких комочков, долетевших сюда от эпицентра взрыва… Пламя этих сгустков имело необычно яркий цвет… И оно продолжало гореть даже тогда… Когда Кривошеев попытался затушить его попавшимся под руку камнем… Неестественно яркое пламя горело с прежней силой… Ведь оно не погасло и там… То есть на дороге… Когда несчастный стрелок-башнёр катался по земле… Все его попытки сбить пламя оказались безрезультатными… Он и сейчас… Горел… Надо было сохранить остальные солдатские жизни. — Занять оборону! — словно встряхнувшись от оцепенения, прокричал старший лейтенант. — Огонь! Огонь, я сказал! Командир группы продолжал руководить своими отстреливающимися подчинёнными… Он понимал… Надо сражаться дальше… Несмотря ни на что… Эта страшная смерть… Сначала дикие крики охваченного пламенем солдата… Которые быстро перешли в жуткие хрипы и стоны… А затем и вид горящего человеческого тела… Всё это сильно повлияло на оставшихся в живых бойцов… Однако надо было вести бой. И способные держать в руках оружие разведчики продолжали отстреливаться от врага… Все понимали… Что положение очень отчаянное… И многочисленный противник слишком хорошо подготовился к этому бою… — Так! Слушать меня! — прокричал командир. — Надо продержаться! Полчаса! А сейчас… Надо отползать от БеТеРов! Подальше! Пока они не взорвались… Вперёд… Охрипший голос Кривошеев расслышали не все… Но те, до кого всё-таки долетели эти слова… Они стали ползком перемещаться в противоположную кишлаку сторону…а несколько разведчиков своим ответным огнём прикрывали их отход. Тяжелее всего было раненым… Их тащили по дну канавы, крепко ухватившись за вытянутые вперёд руки… Перемещать обездвиженные тела каким-нибудь иным способом было просто невозможно… Вернее, крайне опасно… Ведь противник вёл не только плотный огонь, но и очень меткий… Практически любой участочек местности, прилегающий к кишлаку, был заранее пристрелян укрепившимися в нём духами… Но насколько это позволяли сложившиеся вокруг обстоятельства, уцелевшие бойцы стреляли по врагам. Это было трудно… Над головами часто свистели пули, совсем рядом гулко ухали разрывы мин и снарядов, с визгом разлетались смертоносные осколки… Иногда издавая металлически-звонкие звуки рикошетов о корпус горящего БТРа. Бой продолжался, не ослабевая… Ведь противник по-прежнему вёл массированный огонь. Он обстреливал залёгших шурави не только из стрелкового оружия: автоматов, винтовок и пулемётов… Духи активно использовали и гранатомёты, и миномёты, и безоткатные пушки… Даже установленный на горе ДШК периодически издавал своё характерно-прерывистое гудение. Единственный уцелевший бронетранспортёр отъехал в поле на безопасное расстояние и уже оттуда открыл огонь из своего башенного пулемёта КПВТ. Обливаясь холодным потом, стрелок отыскивал в оптическом прицеле новые и новые цели… После чего с яростью давил на спуск… И крупнокалиберный пулемёт выпускал по противнику очередь за очередью. Враг тоже не бездействовал. Вокруг остановившегося БТРа часто появлялись земляные фонтанчики. Это были пристрелочные промахи… Вражеский ДШК с горы упорно пытался поймать в свой прицел советскую броне цель… Чтобы поразить её прямым попаданием в корпус… Ведь даже с такого большого расстояния крупнокалиберные пули ДШК были способны пробить броню БТРа… Но залёгшие в круговой обороне разведчики кричали водителю, когда фонтанчики от попаданий вражеских пуль приближались к бронетранспортёру… И Бетер отъезжал то вперёд, то назад, чтобы сманеврировать хоть таким примитивным образом… Башенный стрелок иногда переводил свой огонь на этот вражеский ДШК, Но на фоне неба было трудно обнаружить заранее оборудованную огневую позицию противника… И своеобразная дуэль двух крупнокалиберных пулемётов: вражеского 12,7. мм ДШК и советского 14,5 мм КПВТ оканчивалась «боевой ничьёй»… По бортовой радиостанции уже была вызвана помощь… К ним на выручку сразу же выдвинулась дежурная броне группа… Поначалу было возникла заминка с определением точных координат… Ведь разведгруппа лейтенанта Кривошеев должна была выставить предварительно спланированную засаду у совершенно другого афганского кишлака, однако без согласований со штабом самостоятельно изменила свой маршрут… И сама оказалась во вражеской засаде у кишлака… Но скоротечная афганская война вновь всё расставила по своим местам и внезапно возникшая проблема с уточнением координат разрешилась сама собой… И бой у кишлака всё продолжался… — Духи в атаку пошли! — раздался чей-то отчаянный вопль. Командир группы осторожно выглянул из канавы и вновь вжался в осыпающийся откос. За эти секунды он увидел многое… И окраину кишлака, где часто вспыхивали огоньки вражеских выстрелов… И около десятка чёрных фигурок, быстро перемещающихся вправо… И приблизительно такое же количество духов, перебегающих влево… Выпускающих на ходу даже не короткие очереди… А одиночные выстрелы… Окружающая обстановка складывалась не в их пользу… Она и раньше-то была не из лучших… Но теперь… Дело принимало самый худший оборот… — Внимание! — выкрикнул Кривошеев. Командир видел, что в результате огня его бойцов враги совершают совсем уж коротенькие перебежки и стараются спрятаться в складках местности… Вскоре с позиции справа раздался гулкий выстрел… Первая «муха» полетела в цель… «Мухи… Это конечно хорошо… Но их у нас мало… Зато ручных гранат будет поболе… Но это уже на самый крайний случай… На самый-самый…» Выстрел из одноразового гранатомёта грянул уже слева… И Кривошеев заметил, что кумулятивная граната разорвалась как раз там, где только что сверкало два автоматных огонька. Славо богу. Всё закончилось быстро. Мы живы, но завтра нас ждёт опять бой. Война как работа. Идём на войну, приходим с войны. Так же зарплата, но только на гражданке мы ретко теряем друзей, а здесь это за правило, как норма. Перемешалось человечность и сущность, зло и неновисть, а жизнь продолжается!

...И проходит радости волна.
Первых встреч объятья остывают,
 Видишь, как растет вокруг стена,
 Там, за ней, тебя не понимают!