50 лет тому вперед

Клиффорд Дональд Саймак писал когда-то,
что у человека всегда было два направления
по пути прогресса. Тот, который человек избрал -
путь наружу, на изучение свойств внешнего мира
 и подстраивание их под свои нужды.
В то время как существует и другой путь -
вовнутрь, изучение свойств человеческого разума,
сознания и бессознательного человека.
Глубина и возможности этого, второго пути,
по-прежнему практически не изучены.
Прикосновение к ним до сих пор вызывает оторопь
не меньшую, чем изыскания алхимиков в средние века.
Пойдет ли человек когда-нибудь этим путем?


С работы я возвращаюсь после семи вечера, ближе к восьми. Я съезжаю с шоссе, в наше тихое коммьюнити, проезжаю по извилистой главной улице, под вечно-зелеными дубами и растопыренными пальмами и въезжаю по бетонной дорожке к своему дому.

Мои вечера довольно схожи. Если нет срочной работы, мы садимся ужинать и обсуждаем прошедший день. А. рассказывает, что сегодня насовершали наши мальчишки. Это любимая мною часть дня. После часов, проведенных в телефонных переговорах и электронной почте, я вижу свое отражение в ее глазах и прихожу в себя.

Как только речь заходит о мальчишках, они тут-же показываются. В зависимости от свершений: лукавые, гордые или со скорбными лицами несправедливо осужденных. Сыновьи свершения неизменно ведут к изменению баланса. Монетарного или эмоционального: то обиделся соседский мальчуган, то они вдрызг рассорились между собой, либо, еще проще, футбол, начавшись на лужайке, случайно перекочевал на кухню, где закончился разбитой тарелкой и внезапной вспышкой тишины.

***

Мы договорились встретиться у оперного театра. У меня тогда была только одна ее фотография, с неудобного ракурса на площади "Сковородка" у Университета. Эту фотографию я помнил наизусть. Наверное именно потому, что из нее ничего нельзя было понять, кроме того, что вот есть девушка и у нее есть копна крашенных рыжих волос. Коричневая скамейка, серая водолазка с джинсами. Лицо было повернуто вбок от фотографа и виден был только нос и часть скулы. Я попытался вспомнить, где эта фотография сейчас. Совершенно бесполезное занятие.

Я вышел из автобуса икаруса-гармошки, перешел через дорогу и вышел к скверу у театра. На скамейках сидели бабушки с детьми. Детвора галдела и носилась между скамейками и газоном.

В то время я носил черное. Черные джинсы стретч, черная водолазка и жилетка. Стоял сеньтябрь и погода была прохладная.

Вообще, это был первый раз, когда я решился вживую встретиться с человеком, с которым общался до этого только в интернете, в чате. Я могу, пожалуй, охарактеризовать себя человеком, избегающим лишних знакомств. Но с ней как-то быстро произошло переключение между "пографоманить в сети" и "увидеться вживую". Разговор получился легким, и встреча была как-бы логичным следующим шагом.

Не могу назвать причины, но бело-серые колонны оперного театра с их лепниной и завитушками с желтым подножием и большими, настежь открытыми лакированными деревянными дверями подействовали на меня давяще. До этого театр представлялся мне менее внушительными, что-ли.

***

Я живу в большом доме, с собственной лужайкой, в часе езды от океана. У меня активная работа, из разряда тех, на которой сгораешь и возрождаешься как птица-феникс после очередного аврала. Моя семья – это любимая жена, А., и двое детей, хаотичных мальчишек. Нашей семье двенадцать лет.

Это были непростые, суматошные двенадцать лет. Мы с А. начинали как аспирант и студентка в съемной комнате. Много воды утекло с тех пор. Позади остались с пяток съемных квартир в четырех городах и паре стран. Наши дети говорят на двух языках. Кое-что однако не поменялось. Мы с А., так же как годы назад, обожаем друг друга, прячемся от детей и целуемся по углам. Каждый вечер она ждет меня у дверей, а я отправляю ей сообщения с работы и из командировок. Мы смотрим старые романтические комедии и засыпаем, завязавшись узлом.

***

Оторвавшись от созерцания здания театра, я посмотрел по сторонам и нашел ее сидящей на скамейке на противоположной стороне сквера. На ней был большой шерстяной красный свитер и джинсы. Она отличалась от той, что я знал и помнил, и была совсем не похожа на свою фотографию. Ее лицо, с юношеской припухлостью, было как будто новым, не знакомым. Яркие морковно-рыжие крашенные волосы тяжелой копной развалились на плечах.

Она подняла на меня взгляд и узнала. Я не знаю, были ли причиной фотографии, что я ей отправлял, не помню, отправлял ли вообще; либо просто потому, что я шел в ее направлении и смотрел на нее.

Она была веснушчатая и улыбчивая. И еще совершенно обезоруживающе прямая. Поднявшись мне на встречу, после нескольких слов, она сказала, что представляла меня совсем другим по фотографии (значит, все таки, отсылал); по разговорам в интернете за мной закрепился другой образ, более взрослый, суровый. Я не понял, комплимент это был или нет.

Меня она конечно знала настолько, насколько текстовый диалог в интернете может передать человеческий характер. Странное ощущение незнакомого человека исходило от нее. Хотя ведь она и вправду была мне совсем незнакомой.

С одной стороны, я не мог перестать разглядывать ее, а, с другой, взгляд мой постоянно соскальзывал куда-то в сторону, словно отталкивающийся полюс магнита. Выглядело, навероное, чудаковато. Или же напротив, можно было трактовать, как вполне обоснованное смущение совершеннейшего профана в делах свиданий.

Вслух я сказал то, что вертелось в тот момент у меня на языке: «У меня такое чувство, будто мы уже виделись с тобой когда то. Давно-давно.»

В детстве мы и вправду жили с ней неподалеку, на соседних улицах одного района. Это  выяснилось еще во время наших интернет-бесед. Вполне могли и видеться. Правда, разница в возрасте сводила взаимный интерес в те времена к нулю.

***

Первичные цели пирамиды Маслоу, в моей жизни, были давно позади, поэтому время от времени я подыскивал себе что-то новое, интересное. Одна из таких целей, совсем не уникальная, а даже весьма распространенная, была – здоровье, саморазвитие. Я интересовался многими методиками оздоровления. Западными, восточными. Пробовал разное.

Было время, изнурял себя силовыми тренировками. Приставал к семейству, что оно не проявляет подобного же рвения, отправлял в спортивные секции.

Физическими зарядками, конечно, дело не обошлось. Упражнения достаточно было внести в расписание, заставить себя к ним возвращаться на регулярной основе и они перестают быть такой уж осязаемой целью. Даже мышечный тонус тела с какого-то момента воспринимается как нечто само собой разумеющееся.

Я увлекся энергетическими зарядками. Сначала были глаза и уши. Массажи, иглоукалывания, пальминг и осязание органами внутреннего тепла. Потом пришли экзотические упражнения индийской йоги и тибетских лам. Око возрождения, Лобсанг Рампа. Я принимал причудливые позы, выстаивал в изогнутом состоянии медленно текущие минуты, хвалился перед А. новыми ощущениями. Тепло послушно передвигалось от кончиков пальцев рук к ногам, потом вверх, к темени. Ощущал тепло в чакрах. Во всех семи, по очереди. Один только факт ощущения  тепла, заставлял шевелиться фантазию и верить в важное, невидимое, потустороннее.

Затем пришли дыхательные практики. Они, по большому счету, были всегда, начиная со школьных занятий единоборствами, но теперь я пробовал новое - задержки дыхания, изменение температуры тела, холотропное дыхание. Появлялись новые удивительные ощущения потери контроля над телом, и ощущения эти, становясь воспроизводимыми, переставали пугать. Порой казалось, что вот-вот, и деревенеющее тело выпустит из себя сознание, и ты, наконец, почувствуешь пресловутое ощущение «вовне»... Не хватало только этого "вот-вот".

***

Мы постояли еще какое-то время у театра, пытаясь поддерживать разговор посреди галдежа бабушек с детьми и торопящихся в театр парочек.

В тот момент у меня в голове крутилась сцена из Штирлица, когда он встречается с радисткой Кэт в кафе, не подавая виду, что они знакомы. Любой жест и слово в такой ситуации производятся и воспринимаются скованно и двояко. Блуждающий взгляд моей спутницы, в котором был скорее всего только праздный интерес, вызывал у меня подозрения о том, насколько адекватно мое поведение.

Она спросила меня о моих попытках писать рассказы. Черт, это было именно то, на почве чего мы познакомились! У меня из головы совершенно вылетело. Я ведь даже отправлял ей что-то из своего. Я спросил ее про учебу и интернет. Она отвечала прямо, но иногда вдруг резко и рвано, то ли от неуверенности, то ли так принято было. Я почему то не мог распознать, не помнил. Может быть скованность моя передавалась и ей.

Как-то само собой вышло, что мы пошли в сторону реки, мимо памятника вождю, вдоль дома правительства. Спустились от театральной площади к выставочному центру и набережной. Площадь перед выставочным центром была излюбленным местом скейтбордистов. Мимо нас жужжа пролетела стайка лихачей, один умудрился даже прошмыгнуть между нами с хитрой усмешкой. После этого мы придвинулись и пошли рука об руку.

Я шагал, поддерживая разговор, иногда касаясь ее плечом. В этом прикосновении было какое-то теплое, знакомое ощущение, хотя я и старался не подавать виду, и очень смущался. Я узнавал ее все больше и больше в каждом шаге. Она также поворачивалась и глядела искоса, так же смахивала волосы. Когда я подавал ей руку чтобы подняться по лестнице, она посмотрела на меня знакомым смеривающим взглядом.

***

Вслед за дыхательными практиками, пришли методики по работе со снами. Еще во времена моего студенчества, когда я зачитывался книгами Карлоса Кастанеды, сны были пугающе притягательны. Я собирал тогда книги о сне, его фазах и эффектах. Значение сна для организма, можно ли прочитать бессознательное, и как следствие - попытками снами управлять.

Тогда, в молодости, это так и осталось на уровне любопытства. Теперь я решил подойти к новому увлечению с умудренной опытом методичностью.

Прежде всего, я перечитал Кастанеду. Это было не очень быстро, а у меня выработалась уже болезненная привычка к быстрым достижениям. Но результат обещал быть удивительным, поэтому я кропотливо продолжал погружаться в страницу за страницей, читая про Тональ и Нагваль, где прячется истинное сознание и осознание. Серия книг кончилась разрозненными записками и комментариями последователей. Описание, как обычно, давалось по той тонкой границе, где продолжает подогреваться интерес к самоисследованию, однако нет еще никакой конкретики, чтобы пробовать на себе. Именно здесь традиционно и неумолимо угасает интерес.

Я полез в интернет. Лишнего в интернете процентов девяносто девять, однако, при известной сноровке, нужную информацию найти можно. И я нашел. На одном из форумов последователей Кастанеды, нашлась давнишняя тема об управлении сновидениями. Она какое то время пылилась в анналах форума, никто не писал и не отвечал в ветке последние четыре года.

Неизвестный пользователь достаточно подробно и последовательно описал, что необходимо делать, чтобы добиться осознанности во сне. Он использовал ссылки на Кастанеду, его игру с ладонью перед сном, четкое воспроизведение ее образа перед засыпанием. Каким-то образом, исследователь встроил в методику работу с глубоким дыханием, чтобы в перенасыщенном кислородом организме, обостренное сознание ярче запечатлело образ ладони, чтобы затем, в фазе быстрого сна и сновидения иметь возможность воспроизвести этот образ и осознать себя во сне, не выходя из него. Расписано было доходчиво. Были даже пара осторожных положительных отзывов. Я решил пробовать.

***

Мы спустились на набережную и некоторое время стояли там, глядя на реку. С площадки открывался широкий вид на разлив и противоположный берег с его высотками и стройками. Ветер доносил гул трафика с мостов на востоке и западе. На песчаный берег у подножия пологого склона-газона, накатывали серые буруны волн. Ветер с реки дул холодный и она поежилась. Я предложил свою жилетку, от которой она вежливо отказалась.

Чтобы не мерзнуть, мы ушли с открытого пространства, нырнули на улицу Федосеевскую и пошли вдоль реки, но уже спрятавшись от нее за стенами домов.
Она рассказывала мне о своем ухажере из-за океана. Эту историю я хорошо знал по нашим разговорам в интернете, хотя «вживую» история конечно была более яркой. В то время этот ухажер был очень реален и у них строились даже некоторые совместные планы.

В какой то момент я очень остро почувствовал, что порчу нашу встречу. Потому что собеседником я был, в этой конкретной ситуации, некудышным. Стараясь не сбиться, не наговорить лишнего, не смешать мой такой несовместимый опыт в этом разговоре, я больше слушал и поддакивал. И чувствовал, чувствовал, что интереса к себе не пробуждаю ну совершенно никакого. Напротив, интерес ощутимо угасал. Избавившись от первичной нервозности, она рассказывала мне о себе настолько непринужденно и ровно, что я ощущал себя новой моделью диктофона, которая помимо функции записи, умеет еще и поддакивать. Надо было что-то предпринимать.

- Знаешь, - сказал я. - Есть у меня такая фантазия. Проходит, скажем, 50 лет и изобретают машину времени. Но работает она не так, как мы ожидаем. Она не переносит во времени материальную оболочку человека, а только сознание, причем в себя самого. И вот, представь, ты переносишься во времени и встречаешь близкого человека. В будущем близкого, но не в прошлом. Что бы ты сказала ему, понимая, что каждое твое слово может испортить то, что вы может быть только начинаете строить.

Она сначала ответила шуткой:

- А ты этот вопрос всем задаешь, он сродни "девушка, а мы с вами раньше не встречались?".

Я покачал головой.

- Нет, вопрос вполне серьезный, хотя ответ интересно было бы выслушать от разных людей.

- Тяжеловато, наверное. - сказала она, подумав. - И говорить опасно и молчанием можно все испортить. Но и отменить такую встречу наверное, тоже нельзя, иначе будущее испортится.

Конечно, конечно, она была права, попала в самую точку. Хотелось немедленно схватить ее и прижать. Я по моему как-то нелепо дернулся даже от этих мыслей. И поймал на себе ее взгляд. Взгляд с интересом!

***

Чтобы потренироваться с дыханием, я удалился из нашей с А. спальни, в комнату для гостей. Все таки это не совсем способствует засыпанию, когда рядом с тобой глубоко и ускоренно сопит человек. А холотропное дыхание работает именно так.

Как следует накачавшись кислородом и почувствовав иголки по всем телу я поднес руку к лицу и принялся разглядывать в темноте ладонь. Тело не совсем слушалось, что вполне нормально после дыхательной встряски, очертания ладони размывались, видимым оставалось только общее пятно, как и было написано в инструкции.

В первый день больше не получилось ничего. Ладони я не увидел вообще, не то, чтобы запомнить образ. И второй, и третий, и четвертый...

После серии неудач, я стал дорисовывать ладонь воображением. Пятно оставалось темным, пальцев разглядеть было нельзя, но я старался мысленно достраивать образ ладони. Через неделю я мог уже видеть ладонь в темноте перед сном. Вернее то, что было совмещенным образом представления о ладони и редких оттенков черноты, выхватываемых глазом. Через десять дней я смог удерживать перед собой образ ладони с закрытыми глазами, перед засыпанием. Но, с другой стороны, это начисто убивало сон. Либо ты думаешь о ладони, либо засыпаешь, так? Совмещать эти два процесса не получалось. Я упорно продолжал пытаться засыпать с образом ладони. И засыпал, естественно. Уставал и засыпал, как диктовала природа. Только это был обычный сон, никак не связанный с упражнениями, которые ему предшествовали.

В детстве я видел много снов. Красивых, ярких, красочных. С историями, с героями и приключениями. С полетами. И всегда я был в героях. Были и неприятные страшные сны. Настолько, что меня катапультировало из сна в холодном поту со вздохом облегчения сопровождающим осознание, что это был всего лишь сон. И я потом очень долго помнил эти истории, выстроенные подсознанием. Мог несколько дней переживать острый образ. Но потом, когда пришли заботы, сны стали короткими быстрыми вспышками. Я мог еще ощущать сюжет, историю. Но целиком отдаться ей, и помнить ее по пробуждении - это пропало. Стремительное веретено жизни не сохраняло короткие сюжеты подсознания в памяти...

Я шел по улице пустой деревни Лыково, в Ленинском районе города К., в котором родился, недалеко от старого хлебозавода. Была совершенно глухая тишина и как будто туман, а может просто вечерние сумерки проглатывали все вокруг. Я видел серые высохшие покосившиеся заборы. За ними в сумерках плыли тихие пустые дома. Резные ставни с облупившейся краской. Темные провалы застекленных окон. Все вокруг было бледно, холодно, словно бы хрустально, но в то же время не мертво. Эта неосязаемая жизнь была где-то здесь, как бы замеревшая, чтобы через мгновенье наполнить эту деревню, траву, деревья искрой жизни. Но секунды текли, а деревня не оживала. Я шел мимо заборов, деревьев. Из сумерек выступила деревянная церквушка и кладбище. Я вдруг обратил внимание на себя. Я топал по дороге засохшей грязи в галошах и толстых холщовых спортивных трико. Куртка тоже была какой то старой, из плащевой ткани, но вместе с тем знакомой. Я посмотрел на свои руки, ладони и они показались мне маленькими и чужими. Чьи это руки? Мои?

Образ ладони раскаленной иглой пронзил сознание. Мозоли, пальцы, черты. Это сон!.. Я моментально проснулся. Состояние было сумбурное, раздробленное. Переход из сна в явь дался не просто. Ощущения были сродни выходу их ночного кошмара в детстве, но теперь не столько от страха, сколько от нового и неизведанного чувства. Даже в детстве, во время ярких и захватывающе долгих сновидений, такого ощущения погружения и реальности мельчайших подробностей сна у меня не бывало.

***

Когда улица Федосеевская уперлась в стену Кремля, мы просто пошли дальше под обветшалыми белыми громадами. К тому времени солнце уже склонялось к закату и украшения стен Кремля в виде «ласточкиных хвостов» накрывали нас длинными тенями.

Она рассказывала мне многое из того, что я уже знал. Про своего отца – историка и эрудита, о том, что квартира их хранит многие находки его походов по древним городищам средней Волги. В то время, таинственная ее квартира на пятом этаже, усыпанная монетами и кинжалами, представлялась мне бездонным музейным складом, пещерой в которой, не вылезая месяцами, можно исследовать и находить мистические древности.

Я тоже рассказал о себе. Меня самого удивило как легко было говорить с ней, даже с учетом моей зажатости. Темы впрочем я старался выбирать самые нейтральные. Рассказал об аспирантуре и книгах, которые повлияли на меня неизгладимо. Про удивительный опыт на университетских военных сборах. И что привело меня в интернет и чат.

Обойдя Кремль, мы поднялись к зданию Цирка, а оттуда, обойдя Центральный Стадион, вернулись по улице Кирова обратно, на юг, к зданию Университета. Круг получился большой, но на завершающих стадиях маршрута, беспокойство частично отпустило меня и я отдался нашей встрече, и чувствам юности, молодости, неопределенности и некоторой вполне логичной ревности к тому, заграничному ухажеру.

***

После первого успеха во сне, прошло несколько безрезультатных ночей. Дни стояли тяжелые, загруженные работой под завязку, а может первый испуг сыграл злую шутку. Сны если и были, то не оставляли следов в памяти, только вязкое неприятное ощущение поутру. Я даже пропустил пару вечерних упражнений с ладонью. Однако упрямство взяло верх и я продолжил. Через силу, переступив через внутреннюю тревогу. Заставил себя. И сон пришел.

Я сидел на скамейке в парке. Почему-то была твердая уверенность, что это парк отдыха за Дворцом Культуры "Химиков" в Московском районе моего старого города К. Я знал этот парк очень хорошо. Бывал здесь десятки раз и зимой и летом. Помнил его сосны и разбитые дорожки, и забытые детские постройки - карусели, горки, качели.

Угол зрения был непривычно объемен, на манер фотообъектива «рыбий глаз». Будто бы реальность чуть вогнута, чтобы побольше деталей влезло в картинку, а дальше сплошное матовое слепое пятно, с которого глаз непременно соскакивал. Вертя головой во все стороны, я увидел свое плечо. В синтетической олимпийке. Голубой с синим. С выпуклым белым швом. Мой взгляд упал на руку, ладонь и... тут же я осознал себя во сне. И сразу как-то неприятно стянуло голову, словно обручем, и все вокруг потемнело, затрепетало. Слепое пятно опасно поползло на глаза.

Голова закружилась, ощущения были очень неопределенными. Я постарался подняться со скамейки и ощущение пробуждения зашевелилось у меня в голове. Я замер, осторожно, чтобы не спугнуть сон. Сел и закрыл глаза, стараясь удержать, не упустить это состояние. Было жутковато, необъяснимо, по-новому. Что-то открылось мне, то, что нельзя описать словами, опыт, который не изучен, не испытан. Я осторожно открыл глаза. Передо мной по прежнему лежал хрустальный парк.

Поле зрения стало еще более вогнутым, раскрытые верхушки деревьев нависли надо мной. И слепое пятно. Оно было прямо здесь, но теперь глаз не соскальзывал с него, а напротив, эта зона как бы притягивала, хотя, как-будто, ничего, кроме пустоты, в ней не было. И тут я узнал его, это пятно. Этот был образ ладони, той, который я упрямо показывал себе перед сном. Та ладонь, на которой я самостоятельно дорисовывал человеческие очертания, линии, мозоли.

Я поднял правую руку. Она была моя, но в то же время чужая. Худая, тонкая. Не было на ней царапин и знакомого шрама. Я протянул руку к пятну и оно как будто только и дожидалось этого, дернулось массивной пустотой навстречу и слилось с тонкой моей ладонью. И все вокруг затрепетало и ветки деревьев наползли совсем и завернулись куда-то за затылок, и стало темно и стальной обруч на голове полыхнул.

Я проснулся спокойно, без рывка. Я чувствовал облегчение, будто прервался неприятный вязкий сон. Так впрочем оно и было. Светало. За окном, за капроновой тюлью и шторами в крупную разноцветную клетку, проглядывало небо. Я обвел глазами комнату. Все было на месте. Тяжелый высокий лакированный шифоньер и письменный стол с системным блоком и монитором. Черный стул с дугообразной полированной спинкой. Разложенное на полу одеяло, матрас и подушка под головой. Все было на месте и вместе с тем что-то было не так. Первым рефлексом, я выдернул из под одеяла руку, посмотрел на ладонь. Ладонь как ладонь. Мозоль, след на запястье после позавчерашней тренировки.

И тут вдруг, внезапно, я почувствовал, как на меня накатывает страх. Это было как растянувшееся на секунды мгновенье. Наверное так чувствует себя опытный серфер, перед тем как его захлеснет огромная волна, когда он уже осознал, что это неизбежно и внутренне уже готов к тому, что стихия накроет его. На меня навалилось ощущение огромной утраты, о которой минуту назад я не думал, не помнил. И огромной, здесь, не совсем подходящее слово. Как будто кусок твоей жизни откалывается, отъезжает, остается где-то в другом месте, снаружи. И в процессе этого отторжения, ты нутром сопротивляешься, бомбишь себя глупыми вопросами: В чем дело? Как же так? Вот ведь только что это было.. Дети же вчера, на лужайке.. И этот бессмысленный автодопрос продолжается какое-то время. А потом пустота проглатывает тебя. Пустота и апатия.

И все это время, внутри происходят изменения. Во мне смешивались, и это смешение происходило стремительно, бурно и вопреки моим желаниям, две циклопических литосферных плиты моей же истории. Та моя история, которая была до этого пробуждения, с домом и детьми, с родной А., с наполненной привычной бытовой стружкой реальностью и история, или та ее точка, в которой волею удивительного эксперимента над собой я оказался.

Я проснулся, ранней осенью 2002, в квартире своей мамы, в городе К. Четырнадцать лет назад.

Я не смогу точно описать ощущения того дня. Это было невероятным погружением в вихрь мыслей и поток информации абсолютно чужой и своей одновременно. Как выплывают из темноты предметы, когда направляешь на них свет фонаря, так и в моем сознании просыпались невероятные подробности моей тогдашней жизни. Нелепая институтская папка черного дерматина. Интернет-модем, помегабайтная тарификация. Пароль от компьютера, здоровенного системного блока, совсем еще на тот момент не устаревшего. Какие-то подробности и расписания встреч и занятий, которые вел  я тогда в университете. Поток информации сбивал с ног, но самым пугающим было то, что он, мгновенно наполнив меня до краев, как будто стал выдавливать те, старые воспоминания и чувства. Где я живу, жил. Я вдруг ощутил с отчетливым ужасом, что не могу вспомнить лица своих детей. Я смотрел на свои руки и они были другими, молодыми, гладкими, без многих следов и травм, которые пришли позже.

Потом на меня накатили воспоминания о моей А. Вернее обрывки воспоминаний, так как та, другая жизнь теперь представлялась мне сокрытой за туманной дымкой, которая уже проглатывала некоторые подробности. Я просто сжался, смялся от этой невосполнимой утраты. Я отчаянно старался закристаллизовать в голове наши встречи, нашу свадьбу, наши переезды и победы. Наш дом, наши разговоры и тепло объятий. Мысли сворачивались в ветхие неприступные свитки, которые крошились, пропадали, терялись в потемках памяти. Я закрыл лицо руками, на моих глазах выступили слезы.

Я вышел во сне в неведомую дверь своего подсознания, заблудился среди тропинок переживаний, и вернулся в совсем другого молодого себя. Как, почему это произошло? Можно ли шагнуть обратно и если да, то как? Может быть я по-прежнему сплю? Ощущения были совершенно не сонными, а реальными. Я чувствовал себя бодрым, даже возбужденным. Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться заснуть сейчас.

Я судорожно соображал, что делать и как поступить. У меня не было ни единой лазейки, ни единой зацепки. Не у кого просить помощи, не к кому бежать.

Почему то календарная дата этого дня билась в моем мозгу пульсирующей веной. Что с этой датой, что должно произойти сегодня? Чем знаменательна эта суббота, так похожая внешне на десятки других таких же суббот?

И ответ пришел: на сегодня у меня была назначена встреча. И не просто пункт в расписании, а первая настоящая живая встреча с А., о которой мы договорились два дня назад в интернете. Свидание с ней, с которой мы, в правильном, нашем будущем, прожили уже целую жизнь. И исходя из правил, выученных по фильмам и книгам, поломай я сегодняшнюю встречу, поведи себя иначе чем когда-то, в предыдущей итерации, все дальнейшее будущее может побежать по совсем другой ветке. Так я и сидел, закрыв лицо руками и собираясь с мыслями, пока не выдернул меня из мрачных дум бодрый мамин голос, собирающий семью на завтрак.

***

Я поймал себя на мысли о ревности к заграничному ухажеру уже без особенного испуга. Реальность, настоящая, текущая, с самого утра окутывала меня плотнее и плотнее, и не смотря на все мои сопротивления, растворяла меня в себе.

Мы перешли несколько улиц, на которых зажглись уже фонари и мокрый асфальт играл причудливыми отсветами машинных фар. Ей пора было уже возвращаться домой, и было само собой разумеющимся, что я провожу ее до остановки и посажу на автобус.

Спустившись с Университетской улицы к трамвайным линиям, я очень долго не мог оторвать взгляда от старого трамвая. Он был одновременно и своим и чужим, скрипучий трамвай с хлопающими гармошкой дверями и уютным желтым светом внутри.

Мы наконец остановились на остановке маршрутного такси.

А. рассказывала про свою большую смешную собаку пуделя, а я улыбался в ответ, вспоминая о том, что с этим пуделем будет в глубокой мучительной старости и смерти.

Насколько я мог еще надеяться на свою память, здесь мы и должны были расстаться, на этой самой остановке.

Я сказал, что она первый человек, с кем я встретился через интернет. Не знаю для чего я это повторил. Она ответила, что встречалась со многими в чате, но сравнить меня интернетовского и настоящего ей было очень интересно.

Потом подошла дребезжащая маршрутка, и моя А., полыхнув алым свитером, заскочила в проем съезжающей двери. Маршрутка была полупустой и я увидел как А., согнувшись, пробирается к задним свободным сиденьям. Потом дверь захлопнулась и "Газель" повезла ее в марево фонарных столбов.

Я помахал рукой, в серое заднее окно автомобиля. Она улыбнулась и махнула мне в ответ.

Я вдруг обратил внимание на свою ладонь. Кисть с внешней стороны. Рука замерзла и кожа была рябой, но ее непривычная узость, рисунок и черты были в точности те, что я видел во сне, в пустом парке. Я всматривался и находил все новые детали, подтверждения и внезапно... рисунок руки затрепетал передо мной, оборачиваясь тем ярким всепоглощающим образом ладони и фон вдруг отступил и потускнел. И затем, откуда то сбоку и сверху сползло слепое пятно, как большая густая капля пустоты, скатилась прямо на мою ладонь и оттуда на глаза. И промелькнула остановка и люди на ней, и красный удаляющийся трамвай. А потом вдруг снова я увидел пустынный парк в сумерках, и скамейку, и сферу неестественно изогнутых деревьев. И стало совсем темно.

***

Я проснулся в кровати, в пустой темной гостевой комнате. Бывают разные пробуждения. Иногда ласковый солнечный луч щекочет тебе нос и ресницы. Иногда ребенок заберется на живот или спину и глядит тебе в лицо пристально и от этого внимания ты просыпаешься. Порой А. прижимается к тебя и ты, в дреме, автоматически прижимаешься к ней в ответ.

Но иногда, после кошмара или неожиданной встряски во сне ты просыпаешься так, как будто ты и не спал. А словно бы тебя выбросили вот сейчас сюда, то совершенно бодр и только судорожно соображаешь, куда попал.

Последнее мое пробуждение было именно таким. Я схватил с прикроватной тумбочки телефон и проверил число. Сегодня! То самое, настоящее, сегодня!

Еще не придя в себя от этого осознания, я побежал в спальню и нырнул под одеяло к А. Она была на месте, родная, теплая, с растрепанными волосами и сползшей как попало майке. Я прижался к ней так сильно как только мог. Она подалась мне навстречу не просыпаясь.

Потом я слез с кровати и на цыпочках пошел в комнату к детям. Они спали и я какое то время вглядывался в темноту стараясь различить их разбросанные в немыслимых позах руки-ноги. Я сел на пол между их кроватями, едва сдерживая слезы.
Неуправляемая машина времени, человеческое подсознание, вернула меня обратно. А может я и вовсе не отлучался, а было это лишь очень реалистичным сном, распознать который я не смог. Опыт, замешанный на личных эмоциях, переживаниях и воспоминаниях полностью стер для меня границы между той реальностью и этой, но за что я мог ручаться точно: события и ощущения того сна с дьявольской точностью повторили мой опыт четырнадцатилетней давности, что не под силу никакому обычному сну.

Позже, я спросил у А. о нашей первой встрече у театра и длинной прогулке по вечернему городу. Напомнил тот вопрос, про «50 лет вперед». Она ответила, что помнит плохо, это была наше первая встреча и совсем не она сделала нас в дальнейшем близкими. Но зато она помнила как я стоял на остановке, когда она отъезжала в маршрутке. Махая рукой.

Был ли это настоящий я, или только сон? Вопрос остался без ответа. По крайней мере по степени осознанности я ничуть не сомневался, что пережил очень точный свой опыт.

Эксперименты я прекратил. В тот же самый день.

Возможно, тот опыт был возобновляемым и повторяемым, как любое доказанное научное открытие. Может быть, попробуй я еще, смог бы лучше понимать куда и как я проваливаюсь, контролировать процесс. Реальна ли та реальность или только разновидность сна. Но еще раз пережить тот эмоциональный ужас, связанный с потерей надежды вернуться и медленной утратой воспоминаний, я не могу и не хотел бы повторить никогда.

В то утро, когда я пил кофе, периодически подхватывая пробегающую мимо А. (чем вызывал ее ворчанье, так как сборы детей в школу никто не отменял) я скользнул взглядом по своей ладони. Это была моя привычная ладонь, со всеми последними царапинами, мозолями и следом от старого перелома пястного сустава. Я разглядывал ее с интересом, узнавая все больше и больше - волоски, мозоль от кольца, фаланги, когда вдруг почувствовал легкий тремор. Образ ладони затрясся передо мной мелко и вспышкой в голове проступило то самое наведенное воспоминание, ладонь из вечерних упражнений и тех реальных снов. Я немедленно зажмурился. Сжал веки так, что в глазах потемнело.

- С тобой все в порядке? - услышал я тревожный голос А.

- Да, родная, сейчас все в полном порядке, - сказал я открывая глаза ей навстречу.


Роман Фомин. 2015.