Сказочник

Посвящается Пищулину А.Н., моему другу,
сделавшему мои будни   работу в одном учреждении
не столь ужасными


Сказочник

Жила-была маленькая девочка, звали которую Аглая, но мама и все её друзья обращались к ней ласково Аглаша или Глаша. Глазки у Глашеньки были, что васильки, волосы — как ржи копна, кожа словно молоко, только вот нос разукрасили рыжие веснушки. Но Глашенька вовсе не переживала из-за веснушек и говорила, что это её солнышко любит и ведь и сама она была как то самое небесное светило.

Однако же к осени,  с наступлением холодов, веснушек становилось меньше, казалось солнечный луч, задержавшейся на лице девчушки, медленно сползает, превращая её в Снегурочку, ведь кожа её была молочно-белой. И правда, если на головку её надеть синюю с белым мехом шапочку, сразу видно — вот она, внучка дедушки Мороза. Только вот дедушки-то у Аглаши и не было, а была только мама, которая трудилась день-деньской у барина, а ночами шила платьица для дочери и других детей, чтобы ещё хоть немного заработать и не знала она  отдыха, разве только в воскресный день. И папы у девочки тоже не было, потому что как сказала мама прилетел однажды чёрный ворон с кольцом в клюве, стало быть, убит был на поле боя удалой казак. С той поры Глафира Ивановна надела чёрные юбки, накинула на плечи такого же цвета печали шаль и трудиться стала пуще прежнего.

Аглаша очень жалела  свою маму и не могла допустить, чтобы та надрывалась на своей работе, а потому всячески помогала и горазда была устраивать сюрпризы. То грибы-ягоды соберёт, то сама кашу сварит, носки починит, а с приближением осени решила девочка сама набрать хворосту, чтобы им с мамой не пришось мёрзнуть.

Только мама ушла, наказав прежде сидеть дома и никуда не ходить, ведь вот-вот мог подняться сильный ветер и принести бурю — уж и небеса хмурились, и рябь по воде нет-нет и пробежит... Но не послушала маму дочка, уж очень хотела порадовать и только закрылась калитка, как Глаша обула башмачки, надела тёплую кофточку поверх платья и отправилась в лес, прихватив с собой верёвку и нож.

Девочка думала, что хворост наберёт у самого входа в лес, там, где растут ещё трепетные берёзы, где, то и дело набредаешь на лужайку, покрытую редкими пока ещё жёлтыми листьями, но хвороста там не было вовсе и девочка шла и шла всё дальше и дальше в лесную чащобу, а чтобы не заплутать, Глаша завязывала на стволах деревьев бантик из верёвки.

- Вот как начнётся сосновый лес, там и наберу! - громко сказала она, чтобы лес знал, —ей совсем не страшно. Лес только вздохнул в ответ, зашелестев кронами деревьев, отчего в лицо Глаше полетела рыжая хвоя.

- Здравствуй сосновый лес! - радостно сказала девочка и, завидев первый сухой сук, подхватила его и пошла искать следующий. Очень ей хотелось найти сучья побольше, да посуше, ведь к чему собирать всякую мелочь? И шла Глаша всё дальше и дальше от дома, сгибаясь под тяжестью собранного, а ветер становился всё сильнее, нагоняя мрак и тьму, и когда первые хлёсткие капли дождя пролились на вязанку, девочка вдруг поняла, что как вернуться домой она уже и не понимает, потому что стояла она в окружении высоких дубов, чьи  вздыбленные узловатые корни почему-то напомнили ей руки кузнеца, которого она очень не любила за то, что тот бил ослушавшихся лошадей  рашпилем по вздымавшимся от волнения бокам.

Глашенька села на землю и горько заплакала. Мама её осталась далеко-далёко, и как найти её девочка не знала, а тяжёлая вязанка не давала ей возможности быстро идти. Вдруг чья-то рука легла на плечико девочки и кто-то обратился к ней добреньким голосочком.

- Что же ты плачешь девочка?

- Я хотела набрать хвороста, пошла в лес и заблудилась, - всхлипывая с трудом выговаривала девочка, потому что от бурных рыданий и от холода у неё зубы не попадал на зуб.

- Ай-яй-яй... нельзя девочкам ложиться спать голодными в ненастье в этом лесу. Нужно покушать, согреться, а с утра мы обязательно найдём твою маму! - пообещал голос, принадлежащий большому полному человеку, на голове которого красовалась корона из чёрных перьев, а плечи которого прикрывал плащ из медвежьей шкуры.

- А почему у Вас дядя корона из перьев? - перестав плакать, спросила удивлённая девочка.

- Потому что я верховный шаман Степаноид этого леса и этой земли, зовётся которая  Мнэпия.  - отвечал добрый человек и для пущей убедительности он показал девочки на кадило, которое стояло и дымилось на земле, - вот обряд совершаю, бурю вызываю.

- Но если бы не буря, я бы не потерялась, а можете Вы её не вызывать? - попросила девочка шамана.

- Должен, ибо таков мой долг. И ничьи просьбы и слёзы не могут удержать меня от выполнения моего долга. Придёт буря и все, кто плохо себя вёл в моём лесу, узнают о моём праведном гневе. Мой долг заставлять всех делать своё дело, и чтобы его выполнить я готов на всё, в том числе и вызвать бурю, а теперь пойдём девочка, я накормлю и согрею тебя, - с этими словами шаман Степаноид взял своё кадило и, бубня себе под нос какие-то колдовские слова, подал девочке знак следовать за ним. Сгибаясь под тяжестью Глаша не понимала почему же добрый дядя Шаман не стал помогать ей нести её ношу, хотя она точно знала, что взрослые заботятся о детях. Впрочем, не все взрослые были шаманами с венками из вороньих перьев на голове и не все взрослые, гневаясь, навлекали бурю на своих подданных...

А подданных  у этого служителя культа было не так мало. Две  большие чёрные змеи — Симона и Исая, которые всегда ползали вместе, страшное чудище по имени  Уздобаба, тело которой было сотворено из дубовой бочки, голова точно ведьмы, с волосами собранными в узел, а руки и ноги напоминали грабли,  а также был у шамана  взятый им когда-то в плен сказочник, который как и все прочие должен был служить шаману пока не выплатит долг.  Своё имя сказочник давно забыл, потому что уже много лет пытался отработать долг, но каждый раз узнавал, что работает плохо, а потому трудится ему в поте лица на шамана ещё много-много лет. Сказочник был добр, принимал все невзгоды как должное, хотя очень хотел вспомнить, как же на самом деле его звали, и чем он занимался раньше — до того как его пленил шаман. Но времени на то, чтобы присесть на пенёк и подумать у него совершенно не было, ведь в то время, что он не сочинял для шамана его пылкие речи, не чинил кадило, ему приходилось терпеть натиск Симоны, Исае и Уздобабы, а они смертельно ненавидели Сказочника, просто потому что он был совсем не похож на них.

Итак, Аглашу привели в хижину, посреди который, прямо в полу, был разведён огонь и вокруг которого грелись поданные Степаноида. Сказочник помешивал длинной деревянной ложкой готовящуюся еду, которая пахла лесными травами, а змеи и чудище сидели молча, сосредоточив взгляды на стараниях невольника. Сами они тоже были невольниками, но таковыми себя почему-то не считали. Вошедшую девочку они сразу же встретили единым мрачным взглядом.

- Она будет есть нашу пищу! - воскликнула Уздобаба.

- Она будет спать на наших шкурах! - зашипели змеи в один голос.

Сказочник не сказал ничего, только надвинул соломенную шляпу с высокой тульей на лоб, хитро посмотрел на Глашу и подмигнул той. Уздобаба швырнула девочке самую маленькую миску, но ребёнок был благодарен за ту маковую росинку, которую подарили ей эти странные люди, лица которых не знали что такое улыбки.

« Наверное, они тоже потеряли своих мам и потому такие мрачные», сонно думала девочка, и  уже падая в кисейную реку из сновидений,  ужаснулась от другой мысли, точно крокодил скользнувшей в воды этой реки сна: « А вдруг я больше не увижу свою маму и стану такой же как эти люди?». Но она так устала, что минула слой кошмаров и погрузилась на самое дно мира грёз, где сновидений нет вовсе, а есть лишь глухая тьма....

На следующее утро девочку грубо разбудили и пояснили ей, что по распоряжению шамана Степаноида ей теперь нужно отрабатывать ту пищу, которую она съела и то тепло, которое её обогрело...

- Когда же я вернусь к маме? - тихим испуганным голосом спросила девочка.

-Отработаешь и вернёшься, только смотри хорошо работай! - угрожающе зашипели на неё змеи, - А хворост твой мы заберём в счёт долга.

Весь день девочка работала, чистила шкуры, на которых спали поданные, варила грибы для вечернего супа поданных,  ощипывала уток, которыми ужинал шаман, и только днём ей позволили подремать у очага. Ели волоча ноги Аглаша дошла до шкуры и с трудом легла на неё, ведь было девочке так мало лет, когда о школе только начинают говорить. 

- Не грусти, Аглашенька, всё будет хорошо и ты обязательно вернёшься к маме, - сказал кто-то ласково.

Девочка приоткрыла глаза и увидела, что в тени хижины сидит Сказочник и нанизывает сверчков и паучков на нить для нового ожерелья шамана.

- Давно ты здесь?

- Так давно, что уж и не помню, как здесь оказался и как меня зовут, только знаю, что мне нужно отсюда выбраться, - грустно сказал Сказочник.

-Почему ты тогда думаешь, что я выберусь?

-Потому что в тебя я верю больше, чем в себя, - отвечал Сказочник, - а знаешь ли ты какие всё же тут замечательные леса....особенно те, что не входят во владения Шамана? Когда я отсюда уйду, я буду жить в сосновом бору, построю себе усадьбу из сруба, запущу в пруд налимов и найду себе красавицу-жену. А уж какое местечко я себе присмотрел. Там ели, что твои баобабы растут, а сосны прямо в небо кронами упираются. Веришь?

- Нет, - честно сказала девочка, - давай просто убежим вместе!

-Это неправильно, я ведь должен ему ещё что-то, только я не помню сколько золотых я задолжал, так давно я здесь работаю.....

- А вдруг ты ничего не должен? - предположила девочка.

- Может и так, - обрадовался Сказочник, - Только как же теперь я это узнаю, коли я даже не помню как меня звали, а сколько должен и подавно?

- Чтобы это узнать, нужно сбежать, тогда ты всё вспомнишь!  - воскликнула девочка, схватила Сказочника за огрубевшую от работу руку и потянула к выходу — Бежим, Сказочник! Для того, чтобы всё сбылось, нужно сильно-сильно захотеть, просто ты не достаточно сильно хочешь!

Сказочник сделал движение в сторону двери следом за ребёнком, но резко остановился.

- Как же я пойду? Я так привык находиться здесь, что не представляю как жить по-другому... Иди одна, Аглаша и возвращайся за мной с подмогой, потому что сам я сбежать просто не в силах.

Он смотрел на девочку, улыбаясь беззащитной улыбкой не выросшего ребёнка, который не захотел расстаться со сказками и казалось, что вот-вот  он рассмеётся во всю ширь сияющих зубов и вместе с гиками вместе они ворвутся  в барский сад воровать зелёные яблоки...  Аглая сделала шаг назад, всё ещё не отводя от него взгляд, а он всё также улыбаясь, робко помахал ей рукой...

Девочка бежала день и ночь, продираясь по лесу, питаясь клюквой и грибами, пока не выбежала на незнакомую просёлочную дорогу. Пыль накрыла ребёнка с головы до пят, но к счастью то была пыль от копыт.  Мимо неслись всадники на прекрасных вороных конях, которые едва не сбили девочку с ног и вынуждены были остановиться.

- Куда лезешь под копыта! - рассвирепел один из них, самый молодой и красивый.

- Мне помощь нужна, там в лесу творится беспредел, шаман берёт в плен людей и заставляет их работать, я вот бежала, но там есть ещё человек, которого надо спасти.

- А мы что можем сделать? - холодно спросил другой всадник с большим пузом, - пусть сами выбираются, кто их просил лезть в плен к шаману?

- Но он же издевается над людьми! - не унималась девочка.

- Похоже им это нравится, и они даже ему помогают, иначе как бы он удерживал власть? А ты не в своё дело не лезь, выбралась и иди домой. А будешь тут шататься и бродяжничать, сами тебя арестуем,  - пригрозил третий седовласый и сухопарый всадник, после чего пустил коня в рысь, а следом поехали и его спутники.

- Там мой друг остался! - крикнула вслед Аглаша и заплакала. Она очень устала и плакала теперь от несправедливости, холода и голода. Ручонками девочка закрыла лицо и размазывала слёзы по пыльным щекам.

И снова раздался стук копыт, но на сей раз одиночный. То вернулся молодой всадник...

- Садись давай в седло, поедем наводить порядок.

- Почему Вы вернулись? - спросила девочка юношу, сидящего теперь позади неё.

Тот поправил форменную фуражку, став от этого ещё молодцеватее и красивее, помолчал немного и ответил: « Возможно, потому что я ещё молодой и хочу что-то сделать. А может потому что я Иван-дурак, который стремится творить добро. Но какой бы не была причина, а начальник мой смотрит на меня как на умалишённого. И он между прочим прав, ведь чтобы спасти твоего друга, нужно разрушить мир, в котором он привык находится, думаешь ему это понравится?»

- Если этого не произойдёт, то он так там и останется и никогда не исполнит свою мечту, - решила девочка.

Всадник ничего не ответил, но пустил коня вскачь и не успели ещё сумерки сгуститься, как вороной конь ворвался в вотчину шамана, а жандарм именем закона призвал отпустить всех пленных и сравнять хижину с землёй, поскольку именно здесь строить запрещено. На его трубный клич вышли все жители хижины — и змеи Симона с Исаей и чудище Уздобаба. Последним вышел Сказочник и встал чуть поодаль от всех. Шамана нигде не было видно.

- Должно быть он отправился просить Богов образумить исполнителей власти,  едко заметила Симона и обратилась к Сказочнику   - Могли бы вспомнить о своём неоплатном долгу перед многоуважаемом вечносиящем Шаманом Степаноидом и не пускать этого ужасного человека на нашу территорию!

Но Сказочник ничего не сказал, а как громом поражённый смотрел на вороную лошадь, которая в нетерпении храпела и била копытом.

- Вот оно как получается, вот оно как получатся, - бормотал он.

Тем временем Уздобаба отделилась от троицы, что не укрылось от взгляда всадника, потому что мощным телом своим та пыталась скрыть неряшливо раскиданные по земле еловые лапы.

- А-нукась, сударыня, отодвиньте-ка ветки в сторону.

Зло посмотрела чудище лесное на всадника, но повиновалось, и глазам всех стоящих открылась яма и торчащие из неё вороновы перья. Свернувшись в три погибели там скрывался шаман Степаноид. Не сразу поднял Степаноид маленькие глазёнки свои. Не сразу распрямился во весь могучий рост, выпростав наружу наетое брюхо своё. И не сразу протянул пухлые свои ручонки стражу порядка, чтобы тот надел на него наручники.

- Вы свободны, - обратился страж к узникам.

Но странное дело... Они вовсе не хотели покидать своей тюрьмы, а с грустью смотрели на то, как уводят их тюремщика. И только Сказочник пошёл следом за всадником, помогая тому конвоировать арестанта.

- Это же вот как было, - говорил он дорогой, - Я же на таком вот коне и ездил. Что был за конь! Конь-огонь! И не было мне равных, ни как кавалеристу, ни как бойцу! И в седле и на земле побеждал я неприятеля, а уж отбоя от дам и вовсе не знал я. Замуж за меня хотела каждая встречная и выбрал я себе самую красивую и добрую девушку. Только однажды случилось так, что ушёл я в степь, на рубку, оставив жену одну-одинёшеньку с малой на руках...

... Сорок тысяч лошадей выехало на берег Дона! Шли мы против татар. Уж и атаман у нас был, с таким мы должны были вражину непременно одолеть. А как был у нас привал,  раскурил я трубочку с турецким горьким табачком, дом родной вспомнил, жену свою, как во время всех привалов.  Но вот начался бой, вскочил я в седло, неслись мы вскачь и был я впереди всех. Только вот шальная пуля настигла моего буланого коня, а следом и в меня попала. А дальше я и не помню ничего больше, только уже как-то здесь я оказался, вдалеке от степи родной.

Но какой у меня был конь, твой-то верховой тоже хорош, но против моего, прости друг, просто кляча, а  погиб мой соратник в ратном бою....

И так они и шли, без конца слушая про подвиги Сказочника, пока не определили Шамана Степаноида в участок, и не довели Аглашу до её дома. Выбежала мама Аглаши из дома, простоволосая, лицо всё от слёз распухшее, выбежала и ахнула. А как ахнула, там и бросилась к Сказочнику с кулаками.

- И где же тебя столько лет носило, Никодимушка... Каким ты был, таким ты остался... я всю войну тебя ждала!

Сказочник жену свою обнял, дочь по голове погладил и только уж хотел рассказать про ещё один свой подвиг, как пошёл сильный дождь и пришлось ему отправляться на двор, дрова рубить.

Быль то али небылица, судить Вам дорогие читатели. Но совершенно очевидно, что в жизни этой есть место горячему стуку сердец.