Рыбка

(антисемитская быль)


          Командировка зимой – дело не из приятных. Кому охота волочиться с инструментом и вещами по автобусам, вокзалам, поездам, ловить лицом обжигающие потоки морозных сквозняков, А ещё давиться на ходу засохшими буфетными пирожками и обливаться из пластиковых стаканчиков кипятком, отдалённо напоминающим кофе?
        Но тут особый случай – командировка в Ялту. Это магическое слово согревает душу в любое время года. Ещё бы – Крым! Кто ж откажется совместить полезное с приятным, побывав в таком известном месте пускай и не в сезон?!
         Так думали все: и эти четверо счастливчиков, которым повезло, и те, что остались на материке им завидовать. Но суровая реальность с первых дней остудила теплоту предвкушений. Их поселили в деревянных домиках какого-то пионерского лагеря, располагавшегося в сосновом лесу, под самой горой Ай-Петри. Ялта отсюда виделась как на ладони. Казалось, стоит только протянуть руку. Днём она нежилась на солнышке и шумела жизнью курортного города, а вечером манила миллионами разноцветных огней. Но местный сторож окончательно убил все надежды, когда сказал, что на самом деле по серпантину до неё топать аж целых десять километров. Именно топать, потому как автобус отсюда в город ходит только в курортный сезон. Вдобавок не свезло с погодой. По утрам густой туман опускался с гор и покрывал всю округу моросью, а от ледяного ветра не спасала никакая зимняя одежда.
         Днём они ещё кое-как грелись работой. Железные реперы не хотели лезть в крымский скальный грунт, поэтому над каждым из них приходилось изрядно махать тяжеленной кувалдой. А вот ночью уставшие от тяжёлой работы как могли спасались от холода, напяливая на себя всю одежду, кутаясь выданными одеялами и упиваясь горячим чаем. Кто бы мог подумать, ведь всё так хорошо начиналось….
            Хотя за окнами бушевали февральские метели, борьба за четыре места среди коллег разгорелась не шуточная. Начальник объявил квоту и, чтобы не быть свидетелем разборок, со словами «Ну, что ж принуждать не буду, сами решайте, кто из вас поедет», быстро удалился в кабинет. 
       После таких слов в комнате воцарилась тишина. Каждый обдумывал свои шансы на успех, собирая козыри для решительной атаки. Первыми нарушили затянувшееся молчание «аксакалы» отдела, однозначно понимавшие, что им всё равно ничего не светит:
     – Да уж! – глубокомысленно вздохнул осторожный Николай Александрович. – Ехать в такую погоду – дело не шуточное. Хотя кому как, кому как…
     – А я бы поехал, если бы нога не болела, и дочка не собралась рожать, – по-молодецки выпалил Станислав Фёдорович. – Тряхнул бы стариной. А так пускай молодёжь пупки надрывает.
     – Ну чего ты, Станислав, свистишь: «молодёжь»! – взбунтовалась горячая осетинская кровь Павла Павловича. – В Крым все хотят ехать. Я хоть и не молодёжь, но от семьи отдохнуть не прочь. А что зима, Коля, так это – фигня. Крым – он и в феврале – Крым. Нормальному мужику там и зимой есть чем интересным заняться.
    – Верно, Палыч! – подхватил Евгений Сергеевич. – Днём ударно поработаем, а вечером не соскучимся. Эх, Ялта! «Ялта – где растёт золотой виноград…», – замурлыкал под нос популярную песенку.
     Женская половина отдела возмутилась:
     – Почему такая дискриминация?! – Людмила Семёновна поправила причёску и захлопнула макияжное зеркальце. – Я тоже хочу к Чёрному морю. У меня, между прочим, три новых купальника в шкафу валяются, а отпуска ещё полгода не видать….
     - Люда, Люда, очнись! – перебил её Павел Павлович. – Посмотри за окно. Зима на дворе! А ты «купальники». Скажи ей, Петя! Ты же там чаще других в отпусках зависаешь.
     – Да, Людмила Семёновна, – турист со стажем Пётр Григорьевич поправил очки на переносице. – Крым хотя и южная точка нашей страны, но в феврале на пляже ваш купальник будет некому показывать. Разве только одинокому «моржу», что придёт окунуться в холодное море. Хотя, я вам скажу, сейчас на побережье погода просто прелесть: солнышко нежное, деревья распускаются, птички поют, пчёлки жужжат, и ароматы кружат голову.
     – И всё же! – решила заступиться за старшую коллегу Инна. – Это не честно! Мы женщины – такие же сотрудники отдела и имеем полное право на командировки, как и мужчины. Поэтому требуем учитывать и наше мнение.
     – Вот именно! – горделиво подытожила Людмила Семёновна.
     – Блин! Вот же бабы! – Павел Павлович начинал раздражаться. – Как командировка на завод или в поле, так хрен кого найдешь в помощь. У одной голова болит, у другой месячные, у третьей дома дитё сопливое кашляет. А в Крым впереди паровоза побегут. Хоть палкой отгоняй.
     – Ну-ну-ну! Ребята, давайте жить дружно! – миролюбец Евгений Сергеевич решил смягчить ситуацию. – Во-первых, на дворе февраль, а не июль. Искупаться по-любому не получится. Во-вторых, там нужно станцию закладывать в скальный грунт, а это значит, кувалдой махать по-взрослому. В-третьих, договор у нас на целый год. Следовательно, командировки будут и весной, и летом, и осенью. Вот тогда милые женщины ещё не раз смогут показать свои купальники. А пока нужна обычная рабсила в количестве четырёх физически крепких мужиков. Три кандидатуры, как я вижу, вырисовываются. Кто будет четвёртым? Кстати, а где Володя Сушатский?
     – Ой, только не его! – фыркнул Павел Павлович. – Уже научены: будет каждый удар кувалдой считать, чтобы, не дай бог, не перетрудиться. И постоянно то понос, то золотуха, то тётя умирает, то любимая собачка рожает. Не-е-ет! Никогда!
     – Палыч, - Евгений Сергеевич наклонился к уху коллеги. – Ничего не попишешь. Это у него такая национальная особенность. Ну, не Людку или Инку с собой брать, в самом деле!? Завтра вся контора будет знать о наших курортных похождениях. А Володя хоть и семитских кровей, но всё же мужик. – И уже громко ко всем: – Ну, вот где его черти носят? Почти каждое утро одно и то же!
     – Я только что видела, как он заходил в кабинет на-чаль-ни-ка, – на распев произнесла Инна. – Сейчас, наверное, рассказывает, как два часа через дорогу бабушку переводил.
     – Рубль за сто – «отмажется» и на этот раз. И как это у него получается?! Я тридцать лет тут работаю, но так и не научился врать, – с досадой вздохнул Станислав Фёдорович.
     – Эх, Станислав! Понимать надо – это у него такая национальная особенность! – уже наученный Палыч для большей убедительности выкатил нижнюю губу.
      Дверь распахнулась и в комнате нарисовалась заспанно-небритая, взъерошенная, но улыбающаяся физиономия Владимира.
      – Ну, что на этот раз, Сушатский, стряслось? Любимый хомячок семечком подавился или инопланетяне анализы у тебя брали? – ехидно спросила Инна.
      – Слышишь, ты уже говоришь, как наш шеф….
      – А я уже здесь и говорю! – следом за Володькой в комнату вошёл начальник: – Ну, так как, определились, кто поедет в командировку?   
      – Так это самое, вроде определились, – Евгений Сергеевич немного замешкался. – Я, Петя и Палыч. Вот только четвёртый нужен.
      – А что тут думать! – начальник хитро улыбнулся. – Владимир Давыдович всю зиму просто мечтает об этом. У него то снег на голову с крыши неожиданно падает, то сосед поскользнулся и руку сломал. Пришлось его в больницу везти. То отопление в квартире вдруг исчезло. А сегодня вот замок в двери напрочь замёрз. И все эти пакости почему-то происходят именно в утренние часы, когда он с таким удовольствием спешит на работу. Так что в командировке он ото всех этих злоключений отдохнёт. Не правда ли?
       Все вместе с начальником посмотрели на Сушатского. Тот, сложив бровки домиком и выпучив задумчиво глазки, чуть не плакал. Он очень не любил холод, поэтому ехать в такую пору куда-либо, даже в Крым, особым желанием не горел. Вдруг его осенило:
     – А я не могу! Никак не могу! Я вспомнил….  Ко мне же тётя собиралась приехать. Родная тётя! Я давно обещал показать ей наш город, сводить в музей, ну, там ещё кое-куда…. На выставку. Вот! Точно! У нас же скоро выставка народного творчества будет в Экспоцентре проходить. А она у меня большая любительница различных поделок из этой, как её, чёрт, забыл. Ну, в общем, не могу я….
      Тут он запнулся и умолк. Все в упор продолжали смотреть на него, и было понятно, что ему никто не верит.
      – Передайте тёте, что её поездка в наш город временно отменяется. А чтобы вы не скучали в командировке по тёте, я назначаю вас старшим, теперь вся ответственность за выполнение техзадания ложится на ваши плечи, – сказал начальник и ушёл к себе.
      – Ну, Сушатский, ты и врун! – возмутилась Инна. – Ты же сам говорил, что у тебя тётя живёт в нашем городе. Вот же брехло!
      – Нет! Ну, это нужно уметь! – негодовал Палыч. – Опоздал на работу на два часа и сразу старший. Из грязи в князи!
       Теперь уже он склонился к уху Евгения Сергеевича:
      – Это же, как его… протекционизм какой-то получается со стороны шефа. Столько косяков и залётов у Володьки и ни одного наказания. А премию наравне со всеми будет получать. Вот увидишь. Слышишь, а наш шеф случайно не из этих? – он опять выкатил нижнюю губу и выпучил глаза.
      – Не думаю. Просто Володька умеет подход к начальнику найти, вовремя нажать на нужные кнопки, вызвать жалость, как все его соплеменники. Вот ему с рук и сходит. Хотя, когда нам нужно, мы тоже в каком-то роде немного семиты. Только у них это лучше получается, чем у нас. 
        Довольный Владимир ушёл курить, остальные занялись своими делами, и только молоденькая Инна сидела задумчивая.
       – О чём грустишь, красавица? – обратил на неё внимание Николай Александрович.
       – Да вот думаю, выходить мне замуж за Сушатского или не стоит.
       – А разве было предложение с его стороны?
      Тут оживилась Людмила Семёновна:
       – Ой, ну какие же вы мужчины невнимательные! Разве не видите, как Володька за Инной убивается и возле неё хвостиком виляет, словно рыбка. В последнее время даже имидж сменил.
       – Нет. Я вижу, что он чего-то не того – другой, что ли, какой-то стал. Но только внешне, а серьёзности в работе как не было, так и нет. Но чтобы это из-за амурных дел, даже не догадывался, – смутился Николай Александрович. – Вон чё любовь с людьми делает! Ну и дела! А как же Серёга из соседнего отдела? Он вроде тоже за тобой ударяет.
      – Наша Инночка – невеста номер один, за ней многие ударяют. А эти двое так больше всех, – не унималась Людмила Семёновна. – Вот она однажды сказала, что ей нравятся мужчины с бородой, в костюмах, с галстуками и чтобы дорогим одеколоном пахли. Так они на другой день поскидывали с себя растянутые затасканные свитера с джинсами. Теперь какие красавцы – каждый день в костюмах и галстуках! Ну и бороды с одеколоном само собой. Кружат вокруг неё, извиваются, ждут её решения.
      – А чё тут выбирать!? Выходи за Володьку, - подключился к разговору Пётр Григорьевич. – Квартира в центре города, машина, на работе, как рыбка, из любой ситуации выплывет, а Сергей который год по общагам мыкается.
      – Эх, лучше бы она Володьку приучила к порядку, – посетовал Станислав Фёдорович. – Вон у него на столе какой бардак. Чёрт ногу сломает. Шеф недавно в его отсутствие искал какие-то документы. Так долго рылся, перекладывал весь Володькин мусор с места на место, а потом плюнул и ушёл ни с чем.    
      – Да вот смотрю я на него и не знаю: соглашаться или нет…, – задумчиво произнесла Инна. – С одной стороны всё, как мне нравится: холостой мужчина, с бородой, в костюме, с галстуком. Дорогим одеколоном от него пахнет. Машина, квартира в центре, родителей уже нет, никто указывать мне не будет. А с другой: алиментщик, квартира с подселением, машина в полуразобранном состоянии, вечно в ремонте. У него под диваном куча запчастей валяется, ещё на полмашины хватит. Борщи и супы он не ест. Каши не переносит. Одни только деликатесики предпочитает в виде дорогой печёной рыбки. То у него животик болит, то горлышко простужено, то аллергия одолевает. От ведра воды мы можем подорвать спинку, в дикую жару мёрзнем и умудряемся подхватить грипп.
      А как он ездит! Это же смерти подобно. Недавно закрыл глаза за рулём, а впереди перекрёсток. У меня чуть сердце не остановилось. Я его тормошу: «Ты что, Сушатский, с ума сошёл?!». Оказалось, что это он просто размышлял, где ему выгоднее зимнюю резину купить. Или ещё. Разогнал машину по крутому спуску, как ненормальный. Вдруг впереди трактор поперёк улицы медленно выезжает. Тут тормозить нужно, а он дальше летит. Решил, как потом признался, что проскочит раньше трактора. Не успел. Всё равно дальше летит. Трактор-то проехал, а на длинном тросе за собой тянет грузовик. И мы со всей дури в трос. Нас, словно на резинке, как откинуло в обратную сторону! Я от страха еле пришла в себя, а он глянул на разбитый бампер, махнул рукой и говорит: «А! Чепуха! У меня под диваном запасной лежит. Поменяю!» Полгода меняет. Вот и думай теперь….
     – Вот же современные нравы! – буркнул Станислав Фёдорович. – О чувствах ни слова. Главное, чтобы машина с квартирой. Мы с моей Надькой, когда жить начинали, даже обеденного стола не имели и счастливы были.  Всё потом приросло с годами.
     – Мы с Клавуней тоже по общагам мыкались и на тумбочке кушали, – подключился к разговору Павел Павлович. – Но то, Станислав, время другое было. Все жили при эсэсэсере и стартовали в жизнь на равных. А сейчас – капитализм, мать его! Материальное на первом месте, а духовное побоку. Выйдешь замуж за бедного, всю жизнь о куске хлеба только и будешь думать. ёА с «бабками» оказывается любого полюбить можно, даже такого распи…, то есть разгильдяя, как наш Володька. Щас вообще всё с ног на голову перевернулось. Вон видал, пацану ещё и тридцати нет, а он уже старший надо мной, которому шестой десяток идёт. Командовать, значит, мной будет в командировке. И всё потому, что постоянно на работу опаздывает. Ты думаешь, кого начальником поставят, когда шеф на пенсию уйдёт? Тебя или меня? Или вон тех умных, что из командировок не вылазят и за диссертациями чахнут. Не-е-т! Сейчас эпоха таких как Володька. У нас кто в руководстве сидит? То-то же! Они везде на руководящие посты своих кровок и полукровок пропихивают. Со своими легче договариваться и нами управлять. А что он раздолбай первой гильдии, так это будет преподнесено, как национальная особенность, некий шарм, вызывающий улыбку и снисхождение, слабинка. Потому и бардак такой по всей стране и у нас в частности. Рыбка-то с головы гниёт…..
         Так всё начиналось, но кто бы мог тогда подумать, что от места их работы до желанной Ялты нужно топать аж целых десять кэмэ. Днём они так умаривались на сыром холодном ветру, что после совсем не оставалось сил на какие-либо телодвижения. Все эти мечты о каждодневных прогулках по Ялтинской набережной и узким извилистым улочкам, мимолётных знакомствах, переходящих, может быть, в курортные романы, так и остались мечтами. И даже прихваченные с собой шахматы с картами лежали нетронутыми.
        Через несколько дней все питьевые и съестные запасы иссякли. Нужно срочно посылать гонца в город. Решили тянуть на спичках, кому завтра с утра топать за провиантом. Но тут у Владимира, все эти дни умирающего от работы, вдруг проснулось чувство руководителя и он, подняв вверх руку, гордо произнёс:
       – Властью, данной мне свыше, и как старший приказываю вам завтра с утра продолжить нашу работу, а все нелёгкие обязанности по доставке продуктов на базу я беру на себя. Думаю, что никто не против. Вот и хорошо.
      При этом ехидно улыбнулся. Остальные трое скривились, а Павел Павлович ещё и заскрежетал зубами. Он был готов материться, но миротворец Евгений Сергеевич, как обычно, ринулся его успокаивать:
       – Палыч, пускай Володька. Он же и мёртвого уболтает. За каждый кусок на базаре будет торговаться. Они это умеют. Это у них в крови. Ещё и денег куча останется. Вот увидите. Пускай!
       На импровизированном собрании, учитывая тяжесть труда и длительность командировки, посчитали и скинулись на самое-самое: несколько банок тушёнки, крупу, макароны, сало, картошку, масло, хлеб, чай, кофе. На остаток решили побаловать себя местными фруктами (если таковые найдутся на базаре), но только самую малость, главное – чтобы хватило на основное.
       После Владимир подходил к каждому отдельно и принимал индивидуальные заказы, на которые требовал скинуться дополнительно. Неудивительно, все заказали себе одно и то же – бутылку водки, потому что в собачий холод чай душу не грел и лекарства от простуды не спасали. Сигаретами баловался один Владимир.
       Утром, как обычно мокрым и ветреным, стойкая троица продолжила выполнять техзадание, а Владимир бодренькой походкой побежал в сторону Ялты. Туда, где солнышко нежное, деревья распускаются, птички поют, пчёлки жужжат, и ароматы кружат голову.
       После полудня мокрые и уставшие они принялись ждать. Уже и подремали, и просушили одежду, и допили остатки чая. От безделья руки потянулись к шахматам. Через пару партий Палыч отбросил доску в сторону:
       – Нет. Я так не могу. На пустой желудок не играется.
       – Может, «пулечку» распишем? – Евгений Сергеевич зашелестел картами. – Глядишь, и время незаметно пробежит.
       – Нет, в «пульку» втроём не интересно. Да и начнём втроём, а Володька придет и обидится, что без него. Будем ждать.
       Смеркалось. Уже давно были съедены остатки семечек, а его всё не было.
       – Ну, где же черти носят нашего семита? – негодовал Палыч, в сотый раз выглядывая в окно. – Его же только за смертью посылать. Вот же шеф удружил, назначил старшим этого, я даже слов не нахожу как его назвать. Лучше бы Людку или Инку с собой взяли. Мы бы работали, а женщина чего-нибудь домашненького сварганила. Проку больше было бы. А так в работе что он есть, что его нету. И еды тоже нету.
       – Принесёт, принесёт! Дорога всё же не близкая, – успокаивал Евгений. – Сами посудите: десять кэмэ туда, десять обратно. Тем более что обратно нужно в гору с полным рюкзаком.
      – Да это всё понятно! – Палыч от волнения заходил по комнате. – Не дураки вроде бы, считать все умеем. Ну, сколько человек, не спеша, за час проходит? Километров пять? Туда и назад по два часа, итого – четыре на дорогу. Так? Ну, пускай он там по базару со списком между прилавками ещё два часа побегает. Итого – шесть часов. Ну, хрен с ним, добавим ему ещё пару часов на поглазеть с «разинутой варежкой» по ходу дела местные достопримечательности. Всего набегает восемь часов. Уходил в восемь утра. В шестнадцать должен был вернуться. На часах сейчас двадцать. Спрашивается: куда и каким ветром занесло нашего семита с полным рюкзаком хавки?
       – Эх, первым делом супчик сварим! – размечтался Пётр Григорьевич. – Всухомятку питаться уже порядком надоело. Я лично приготовлю. Электроплитка с кастрюлей здесь есть, Соскучился по горяченькому.
      – А я на второе картошечку на сковороде поджарю и тушёночки туда целую банку. Бомба будет! – поддержал идею Палыч. – Я Володьке заказал перца молотого купить. Сало перчиком натру и засолю. Через пару дней драться за него будем. Вкуснятина! Не передать словами. Скажи, Жека, сейчас бы сальца с горбушечкой свежего хлеба и лучком крымским навернуть бы?
      – Ой, Палыч, молчи! Слюной подавлюсь. А перед всем этим запотевшую рюмашку водочки на грудь принять. Такую, чтобы слегка тянулась. Только чуть-чуть, для согреву и огурчиком солёненьким захрустеть или квашеной капусткой. А? 
      – Да ты просто писатель! Гоголь Николай Васильевич отдыхает. – Пётр Григорьевич отбросил в сторону газету. – А после всего в одну руку кружку крепкого чаю, а в другую ломоть белого хлеба с маслом, а сверху кизилового варенья. Оно кисло-сладкое в самый раз будет.
      – Почему хлеба? – возразил Павел Павлович. – Я лично просил Володьку лавашей татарских прикупить для чая или кофе. Они тут отменно их пекут. Жека, а ты что можешь приготовить в походных условиях?
     – Что-что…, – задумался Евгений Сергеевич. – Что я могу? Я могу тонкие блинчики или оладушки. Мне бы только немного муки, пару-тройку яиц, молока, и подсолнечного масла. А что! Если в следующий раз Володька всё это купит, то я побалую вас своим фирменным блюдом. 
     – Слышь, мужики, выходит, мы сами без женщин можем неплохо справиться. – Палыч хлопнул ладонью по столу. – И на кой нам тут тогда Людмила с Инкой!? При них ни анекдот рассказать, ни крепкого словца ляпнуть для связки, ни лишнего «кинуть».
     – Ха! Во-первых, их с нами бы не поселили. Вон сколько пустых домиков, – принялся рассуждать Евгений. – Во-вторых, Инка точно бы не помешала. Для Володьки стимул был бы. Она его на каждом повороте подгоняла бы. В-третьих, всё же женщина есть женщина, и готовит она лучше мужика.
     – Не факт! – Пётр Григорьевич в очередной раз откинул газету и снял очки. – Сейчас такие женщины современные, что ни чаю заварить, ни элементарной яичницы приготовить. Ещё и её нужно кормить. Хотя Инка видишь какая: и борщи, и каши, и деликатесы Володьке. Как мамка для него. Про все его болячки знает и даже про автозапчасти под диваном.
      – Да! – согласился Палыч. – Она баба не промах. Всё про Володьку узнала, до последнего болтика, а теперь сидит и взвешивает: выходить за него или нет. Слышишь, Женька, а она случайно не из семитов?
      – Насчёт неё однозначно утверждать трудно, – Евгений почесал затылок. – По глазам вроде бы «да», и готовит вкусно. По опыту знаю, все еврейки вкусно готовят. Но всё остальное не их: худенькая, стройненькая, носик курносый, губки тоненькие. Хотя по замашкам и пронырливости любую еврейку обскочит. Вон как Володьку изучает, словно под микроскопом рассматривает, прежде чем замуж выйти.
      – Ага! – подытожил Палыч. – Вот так пошлёт его в магазин за хлебом и будет целый день ждать. А он целый день будет где-то шалындаться и в ус не дуть, что три натруженных мужика с голоду подыхают. Тут поневоле засомневаешься. На кой чёрт ей этот взрослый ребёнок? Разве что ради его наследства? И откуда она узнала про запчасти под диваном? Не пойму!
      – А что тут понимать! Пришла в гости, заглянула под диван и все увидела.
      – Вот ты, Женька, чудак! – ухмыльнулся Палыч. – Какая нормальная баба в гостях будет под диван заглядывать. Просто Володька её на диван завалил. Сам понимаешь для чего. А она ему: «Ой, Вова! Мне тут что-то упирается и давит!» А он ей: «Прости, Инесса, это не я. Это карданный вал от моей машины под диваном». А она: «Жаль, а я о другом подумала, ведь так хорошо упиралось!».
       Мужики дружно засмеялись, да так громко, что дежуривший у ворот сторож подумал: «Ишь ты, как веселится наука! Ни работа, ни погода им нипочём».
       И тут в домике потух свет. Палыч глянул в окно:
       – Весь лагерь в темноте. Наверное, подстанцию на перевале выбило из-за плохой погоды. Только Ялта в огнях. Красотища! И где-то там наш Сушатский затерялся….
       Побыв какое-то время в темноте, они забылись голодным сном. Вдруг под самым домиком взвизгнула тормозами машина. Мощные лучи света сквозь окно прорезали темноту домика. Дверь с шумом распахнулась и на пороге нарисовалась фигура Сушатского.
       – Опочки! А это я! Смотрю, что меня тут никто не ждёт, свет потушили и спать завалились! Хорошо же вы встречаете своего коллегу. Старшего, между прочим!
       По домику стал разноситься аромат дорогого коньяку вперемешку с табаком.
      – Ребята! А я специально «мотор» взял, чтобы быстрее к вам приехать и накормить! Ну, не буду же я такой ценный груз десять километров на плечах тащить!
       И он поставил рюкзак на стол. Заспанная троица стояла и никак не могла прийти в себя от внезапного шумного вторжения. Наконец Палыч, еле сдерживаясь, тихо произнёс:
       – Жека, где наш фонарик? Посвети сюда.
       Луч света вначале осветил самодовольную и улыбающуюся физиономию Сушатского, а после переместился на рюкзак.
       – Спокойно, ребята! Я вас умоляю! Не кидайтесь голодными собаками! Ведите себя скромно! Старший принёс ваши заказы, и сейчас будет выдавать!  – Он принялся доставать из рюкзака бутылки с водкой: – Это Вам, Палыч! Как самому старшему. Респект Вам и уважуха. Это тебе Евгений! Пей на здоровье и не болей. Это тебе Пётр Григорьевич. Не кашляй. Это мне, – на стол плюхнулся сигаретный блок.
      – И это всё? – сухо спросил Павел Павлович.
      – А! Вот теперь самое главное! – Володька запустил руки в рюкзак и, словно факир в цирке, сделал небольшую паузу. – Евгений Сергеевич посветите немножко сюда. – Я долго думал, думал и придумал. Ну, нафига нам эта картошка, крупа, макароны и прочий бытовой ширпотреб. Разве мы дома этого не сможем покушать каждый день? А вот этого, я уверен, из вас никто в жизни никогда не ел, а когда попробует, то, клянусь мамой, запросит у Володи ещё, потому что когда будет кушать, то подумает, что он на небесах от блаженства и даже не спросит о цене. Але оп! – и он извлёк на стол свёрток.
      – Что это? – теряя дар речи, и почти шёпотом спросил Палыч.
      – Рыбка! Экзотическая редкая и, соответственно очень дорогая рыбка! – гордо и с пафосом принялся рассказывать Владимир. – Ради неё в европейских ресторанах голодные люди готовы часами в очереди ждать, пока повар приготовит. Её, если правильно запечь в духовке, посыпать специями и добавить соевого соуса, то такое вкуснейшее блюдо получится, что словами не возможно передать. Пальчики оближешь! Я ради неё всю Ялту исходил вдоль и поперёк, и только у одного ценителя экзотики нашёл. Ну, и сторговался с ним по ходу дела. А как вы думали, Володя в еде знает толк! Ну, как?!
       – Я тебе щас эту экзотическую рыбку, знаешь, куда засуну! – гнев Павла Павловича начинал набирать обороты, и он кинулся на Владимира. Наперерез ему рванул Евгений Сергеевич, увлекая за собой Петра Григорьевича.
       Чем всё закончилось, никто не знает. Только по пустому пионерлагерю со стороны командировочных до утра разносились истошные крики, визг, звон пустой посуды и нецензурная брань, на что сторож всё удивлялся:
       – Ишь ты! Как наука разгулялась! Четвёртый на такси видать много горячительного привёз, вот и шумят мужики всю ночь без света и музыки. Кучеряво живут люди!
       По возвращении из Крыма все четверо ходили молчаливыми, а Владимир ещё почему-то грустным. Людмила Семёновна всё допытывалась, как прошла командировка. За всех отдувался Палыч:
       – Люда, всё было просто замечательно! Море тёплое, солнышко греет, по набережной гуляли каждый день, птички поют, деревья распускаются, пчёлки жужжат и ароматы.
       – А с женщинами знакомились? – игриво спросила Людмила Семёновна.
       – А как же. Там их, как гальки на пляже. Сами лезли знакомиться. Я их в дверь, они – в окно. Каждый день новый роман. Водка, пиво и главное – рыбка вкуснейшая, экзотическая. Ты когда поедешь, не забудь Володьку с собой прихватить за компанию. Он большой специалист по рыбке!
       После этой командировки Владимир почему-то перестал опаздывать на работу, а меж собой коллеги его ещё долго называли рыбкой.

28 августа 2015 г.