Кабос Лорок

                Незнакомец.
Эту историю, так похожую на сказку, мне довелось услышать от одного человека, встреча с которым произошла совершенно случайно.
Я тогда был слушателем курсов механиков счётно-перфорационной техники.
Занятия проходили в полуподвальном  помещении одного из домов песчаных улиц в Москве. После четвёртого часа занятий у нас был большой перерыв. За это время я успевал сбегать в гастроном, взять там недорогую сдобную булку и пачку молока. Это было моим вторым завтраком, которого порой хватало и до ужина. Столовался я прямо на скамейке в маленьком зелёном сквере, здесь же, рядом с гастрономом.
Скамеек здесь было предостаточно. На каждой из них могло разместиться по пять-шесть человек, но меня устраивала только свободная. Даже на таких длинных скамейках я чувствовал себя стеснённым, если на ней оказывался ещё кто-то.
В это время скамейки были все пустые, но стоило устроиться на одной из них, как в сквер короткими шажками вошла маленькая хрупкая женщина с огромным лоснящимся псом на поводке. Я не могу сказать, какой породы был пёс, потому что до сих пор в них не разбираюсь, но … это было что-то вроде крупного бульдога. Там есть, кажется, некоторые его разновидности боксёры, доги, или ещё кто-то, не знаю, но скажу одно, это была отвратительная физиономия с отвисшими щеками, вздёрнутой, словно в презрении, нижней губой. Морда была сплюснута, словно именно ею пробивались многие неприступные стены, отчего её покоробило, но нахальства и самоуверенности не поубавило. И вот это безобразие, уже внешним видом внушавшее мне страх, вместе с его хозяйкой, облюбовало именно мою скамейку.
Они сели на противоположном конце и хозяйка этого пса, как мне показалось, даже приветливо мне кивнула. Сам же пёс словно меня не замечал, но зато всякий раз вытягивал шею и напрягался, если вдруг в преступной близости от его хозяйки оказывался случайный прохожий, а иногда даже привставал из положения сидя и угрожающе рычал. В этот момент женщина отрывала голову от книги и клала руку на круп своего телохранителя. Пёс успокаивался, но лишь до следующего появления нарушителя зоны спокойствия.
И вот, в одно из таких вмешательств в суетную жизнь сквера, пёс вдруг привлёк к себе внимание ни чем, в общем-то, неприметного мужчины более чем среднего возраста. Услышав грозное рычание, толи в свою сторону, толи в сторону спешащих мимо прохожих, мужчина остановился, и некоторое удивление и даже какой-то оттенок радости появился на его лице:
- У-у, какой славный пёс! – воскликнул он, направляясь прямо к женщине с её охранником.
Хозяйка собаки, немного напугавшись, обеими руками натянула поводок, опасаясь, что пёс ринется навстречу этому неосторожному шагу  незнакомца. Но на преодоление разделявшего их пространства были направлены лишь усилия незнакомца. И через секунду он уже склонился над псом и трепал его за холку. Тот даже втянул голову. Но в этом не было страха, вернее сказать, это был жест послушания. А человек, потрепав пса, присел перед ним на корточки и принялся внимательно осматривать его и ощупывать с ног до головы. Закончил он осмотром зубов, сдвигая то слева, то справа нижнюю и верхнюю губы пса:
- Два года и…, - он сделал паузу, – … и два месяца, - назвал он уверенно возраст пса, словно женщина ждала от него этого определения, -  Славный пёс! А как зовут? – обратился он толи ко псу, толи к его хозяйке.
- Рекс, - ответила женщина, снимая с себя этим некоторое оцепенение. - Удивительно, как он вас не тронул. Дома он слушает только меня.
Меня так же поразили эта сцена, и я почувствовал, что не боюсь Рекса, и придвинулся к ним поближе.
- Вы что, дрессировщик собак? - спросила женщина, - но тех, кого я знаю, не смогли бы подойти к Рексу так запросто. Право…, это удивительно.
Мужчина только улыбался, продолжая осматривать пса, а тот от робости перешёл к выражению симпатий и уже не раз лизнул руку незнакомца. Меня словно кто-то подтолкнул глупо пошутить:
- Он, наверное, король собак, - сказал я женщине, желая сделать комплемент незнакомцу.
Улыбка моментально ушла с его лица. Он строго посмотрел на меня, выдержал паузу, словно подчёркивая глупость моей шутки, и, переведя взгляд на Рекса, ответил, несколько растягивая слова:
- Не-ет, я-а не король собак…, но я был знаком с ним, с единственным и действительным(!) Королём Собак, - он говорил это и медленно и, как бы следуя за взглядом, поворачивал голову. И когда он закончил говорить, глаза его смотрели на меня в упор. Мне даже стало не по себе. Я, наверное, имел растерянный вид.
- А у Рекса неумело срезаны прибылые когти, - сказал незнакомец женщине, кивнув в сторону пса.
- Не замечала, - ответила женщина, и тут же обратилась с вопросом:   
- Нет, но почему он вас не тронул? – она как будто была даже в обиде на собаку, потому что постоянно поддёргивала и без того натянутый поводок, отчего пёс, не понимая причин беспокойства хозяйки, крутился и не знал: толи стоять ему, толи сидеть.
- А потому и не трогает, что меня когда-то коснулся Король Собак, о котором молодой человек видимо что-то знает? – сказал незнакомец, адресуя этот вопрос ко мне.
- Нет-нет, я так, пошутил, к слову. Извините, - пробормотал я.
- Ну вот, а я-то подумал, что есть на свете ещё одна душа, которая знает Короля Собак, и мне будет с кем поговорить о нём.
- Вы, наверное, имеете в виду какого-то знаменитого кинолога или заводчика? – спросила женщина.
- Нет, я не был знаком ни с одним из них.
- Вы как-то загадочно говорите - заметил я.
- А хотите, я расскажу вам о Короле Собак? - он посмотрел на меня и потом на женщину.
- С удовольствием послушала бы,- ответила она,- но у нас с Рэксом режим, нам пара обедать.
Мне показалось женщина хотела побыстрее увести своего питомца из-за ревности, так как Рэкс, не отрываясь, подобострастно смотрел на нашего собеседника. И если бы тот взял поводок у женщины, то Рёкс, нисколько не сомневаясь, пошёл бы за незнакомцем.
Наша собеседница встала:
- Рэкс, попрощайся, мы уходим, - сказала она строго.
Пёс сел на задние лапы, выпрямил спину, вскинул голову, а потом резко опустил её на грудь и замер в такой позе. Мы все трое улыбнулись.
- О, это называется откланяться по-английски?! – отметил мужчина.  -  Позволь и мне откланяться тебе.
Он вытянул руки по швам, вскинул голову и бросил подбородок на грудь, стараясь повторить жест Рэкса. И тот понимающе закрутил своим обрубком. Женщина тоже улыбалась. Мы попрощались.
- А вы действительно расскажите какую-то историю?- спросил я незнакомца.
- А вы никуда не спешите? - спросил он в свою очередь.
- Нет, я уже отучился, - соврал я. Я готов был пропустить пару уроков, так мне хотелось(!) слушать этого человека.
- Я вам расскажу историю, которая произошла со мной, но кому бы я её не рассказывал, все улыбаются и считают её красивой сказкой. Только, - он сделал паузу,- это и так и не так.
Я готов был слушать даже сказку, если она способна дарить такое могущество над собачьим царством, и согласно закивал головой.
               
                В незнакомом городе.
- Ты, конечно, знаешь ещё по школе, что человечество живёт долгие века. Оно вышло из века каменного, преодолело бронзовый, живёт в железном. Есть масса других научных классификаторов и учений, построенных на них, но ни где мы не найдём и строчки про то, что человечество проходит и через век сказочный. Проходит, не в мыслях, не в воображениях, а в действительности через реальный сказочный век.
Эти определения, как реальный и сказочный, сегодня перечёркивают друг друга. Сказочное не может находится в реальном мире, считаем мы, но… всё ж  такое случается. Никто не знает тому причины, но один раз в тысячу лет в каждый город является сказка. Приходит она, видно для того, чтобы один раз в тысячу лет правда обрела силу, а подлость показала своё лицо и была разоблачена.
Вот так однажды сказка явилась и в мой город. Это было давно, когда я был ещё достаточно мал, но не на столько чтобы различать хороших поступков от плохих, и не на столько взрослым, чтобы уметь противостоять дурному.
Одним словом, я был обычным мальчишкой. Как все мои сверстники любил больше мечтать нежели делать, улицу любил больше чем дом, а дом больше чем школу. Может быть это и плохо, но я был таким.
Лишь одно угнетало меня на улице, я искал и не находил большого друга. Я или оставался здесь один, что порой меня угнетало, или пристраивался к компании таких же, в общем-то, как я мальчишек, в которой постоянным и непревзойдённым заводилой был Катур.
Всё бы и катилось своим чередом, если бы не удивительные событие, последовавшее за, казалось бы, рядовым для нашей компании занятием.
В этот  день мы собрались на городской площади и не знали чем заняться, когда Пил Кривая Душа притащил откуда-то связку пустых консервных банок, и все сразу поняли для чего. Недалеко от нас у дороги лежала бродячая хромая собака по кличке Горта. Мало того, что она была хрома, у неё к тому же не было одного глаза, который она потеряла в одной из собачьих схваток. Поэтому у неё не было хозяина, и её гнали от всех дворов: кому нужна калека.
Дело было обычное. Подманив к себе куском колбасы Горту, Пил набросил ей на хвост петлю веревки, на конце которой болталась связка этих пустых жестяных коробок. При этом он умудрился выхватить из под самого носа Горты, причитавшийся ей кусок колбасы. Пил свистнул в два пальца и расхохотался от восторга блестяще проделанной операции. Вся компания поддержала его дружным рёвом.
Горта, бедная Горта, поняв, что обманута, и готовая к тому, что теперь её наверное еще и ударят, вначале присела, прижав уши, а затем рванулась и понеслась вниз по улице, подгоняемая криком и свистом, бегущих за ней мальчишек. На хвосте её звякали и грохотали привязанные банки.
Все знали из предыдущих потех, что собаки, стремясь избавится от преследуемого грохота, будут бежать пока не выбьются из сил. Опасаясь  же еще больших неожиданностей, они бежали по хорошо знакомому для них пути и никогда ещё не рисковали уйти за черту города. Так было уже не раз. Жертва обычно выбирала себе один маршрут, двигаясь по замкнутому кругу. И не нужно было при этом бегать за ней. Через десять-пятнадцать минут пес с "прицепом" появлялся на том же участке улицы с другой стороны, пронося на хвосте своём пыль и грохот.
Толпа же встречала жертву свистам и улюлюканьем, а порой и метки брошенным камнем.
И в этот раз наша компания с наслаждением ждала возвращения Горты. Пил, явно рисуясь перед Катуром, выступил вперёд и, опираясь одной рукой на кривую, достаточно тяжёлую палку (непонятно где он её уже успел отыскать), прокричал:
- Когда эта хромая бестия поравняется вон с тем фонарём, я перебью ей заднюю лапу. Тогда посмотрим, как она будет ковылять на одной передней и одной задней ноге.
- Куда тебе, криворучка, - остановил его вопли Катур. - Ты не сумеешь бросить так точно и непременно пришибёшь псину. А мне хочется посмотреть, как она, сама, выбившись из сил, ляжет у моих ног с высунутым языком.
- Слово, Катур, я сделаю это точно, как задумано.
- Плевал я на твое слово. Так точно кинуть может только Сэт.
 Это он сказал обо мне. Я действительно точнее всех кидал хоть камень, хоть палку, когда это необходимо было по ходу игры.
- Но он - варежка, - продолжал Катур. Он ведь никогда не обижает бедных пташек, он готов прослезиться у ног этой бедной собачки. - Катур сделал при этом такой скорбный комический вид, что все расхохотались, показывая на меня пальцем.
- Пускай он и кинет,- вдруг сказал Пил Кривая душа.
Да, этот самый ехидный шептальщик и подлиза Катура, и в этот раз  уловил, чего хотел тот.
- Сет, ты любишь развлекаться, когда развлекаются другие, сам же боишься ручки замарать?! – двинулся он ко мне.
Только бы не это - подумал я. Я в одинаковой степени не мог кинуть в хромую Горту, как чувствовал, что не смогу отказать, если Катур будет настаивать сделать это. Как хотелось в эту минуту, чтоб обо мне вдруг забыли.
- Ты, варежка, - Катур во второй раз назвал меня этим обидным прозвищем. - Бери палку или кати отсюда.
На меня смотрели все с издевкой, я, конечно, решил уйти. Там будь что будет, но только не брать этой тяжёлой палки. Я встал и собрался выскользнуть из круга окружавших меня мальчишек. Но тут подскочил Пил и толкнул меня обратно в круг.
- А, - закричал он, - ты сейчас смоешься, а потом подмажешься. Пускай кинет, - кричал он Катуру, - я потом проваливает.
- На, - Катур протянул мне палку. - Пил правильно говорит. И ты уваж товарищей, пока они тебя уважают.
Не зная почему, но всякий раз, когда говорил Катур, меня сковывал какой-то внутренний холод. Я не знал точных последствий, если вдруг я откажусь бросить палку, но они рисовались мне самыми ужасными. Это пинки и плевки кого угодно под издёвки Пила и насмешки Катура.
А Катур стоял с протянутой палкой, ждал и брезгливо улыбался.
Я протянул свои онемевшие руки и ощутил всю тяжесть упавшего на них груза.
А за поворотом улицы уже слышался нарастающий грохот жестяных коробок. Горта бежала, выкатив глаза от ужаса. Передняя здоровая нога, разбитая в кровь о камни, постоянно подкашивалась. При этом Горта падала, перекатываясь через голову, а дюжина банок на хвосте барабанила по её бокам и голове. Горта взвизгивала и с ещё большим отчаянием стремилась уйти от этого неотступного грохота.
Я шагнул ей навстречу.
Увидев человека с длинной палкой, которая по желанию людей может летать и больно бить, и словно только теперь поняв своим собачьим чутьём, что именно от этой гудящей толпы начался её сегодняшний ужас, Горта резко свернула с центра улицы на противоположную от нас сторону.
Когда я увидел это, во мне словно что-то сломалось. Пропала жалость к Горте и презрение к себе. Я теперь только думал о том что бы предпринятая хитрость собаки не навлекла на меня ещё больший град насмешек . Да, только теперь я понимаю, это страх в её глазах, вселил в меня уверенность и твёрдость. Я вдруг ощутил себя преследователем, сильным и непременно удачливым. Догнать и точно бросить, вот что тогда владело мной. Я  рванулся вперёд, желая прижать Горту к забору, но тут споткнулся о что-то невидимое, казалось, перевернулся в воздухе, услышал дребезжащий звук, словно дюжина тех банок была уже за моей спиной, и упал на пыльный булыжник дороги.

                Старик.
Когда же я поднялся, и ещё не осознавая происшедших вокруг меня изменений, бросился вперёд, воздух, словно сжатая пружина, отбросил меня назад. Я вновь лежал вниз лицом и ощущал всю тяжесть окружавшей меня пустоты. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. С неимоверным усилием я оторвал от земли лицо и первое, что увидел, это ноги сидевшего передо мной человека. Взгляд мой поднимался всё выше и, наконец, я увидел лицо седого длинноволосого старца, один глаз которого был закрыт, словно у него склеились веки. Он смотрел своим единственным глазом с удивительным спокойствием и холодом.
- Встань, маленький человек,- сказал он тихим, но ясным голосом.
Лишь после этого я почувствовал, что меня уже ничего не удерживает. Я встал.
-  Подойди, - повелительно сказал седоволосый.
Он сидел в кресле из синего дерева, испещрённого фигурками всевозможных животных. Венчала спинку кресла, вырезанная голова собаки.
Я сделал два шага и лишь тут увидел, что справа от кресла, на котором сидел старец, лежала Горта. Она тяжело дышала и со страхом смотрела на меня. Старец, чуть нагнувшись, положил руку ей на голову, и она, кажется, начала успокаиваться. Вытянув передние лапы, она положила на них голову и продолжала смотреть на меня. Но только теперь взгляд её единственного глаза смотрел без страха, а с тем же холодом и спокойствием, что было на лице старца, словно это были два глаза одного лица.
- Меня зовут Кабос Лорок, - именно так в два слова я тогда услышал это имя и оно тут же запомнилось мне.
Кабос Лорок продолжал:
-  Мне известен один закон живого мира: ничто не живёт напрасно, ничто не может напрасно погибнуть. Оправдай свою занесенную в ударе руку.
- Я... я не хотел, - взволнованно заговорил я.
- Что ты не хотел, маленький двуногий житель земли?
- Я не хотел кидать в Горту палкой.
- Нет,- сказал грозно Кабос Лорок. - Нет, ты просто не захотел остаться честным и добрым, ведь это труднее. Ты стал слугою зла, потому что оно сегодня сильнее добра. Твоё сердце стало тяжёлым и холодным как камень, а рука лёгкой и послушной, чтобы чинить зло. Твоя слабая душа стала благодатной почвой для трусости и подлости. Ты поднял руку на слабого и лишённого защиты четвероногого жителя земли, равного тебе в праве жить и ходить по этой земле. Горта не имеет одного глаза и хрома на одну ногу, но тебя это не смутило.
Король Собак протянул руку и палка, которую я по-прежнему держал в своей руке, тут же оказалась у него. И вновь какая-то невидимая сила подтолкнула меня к старцу. Теперь он мог коснуться меня рукой.
- Будь же слеп, - сказал старец и коснулся палкой моей левой брови. Мой глаз словно обожгло. Я вскрикнул, но не смог даже сдвинуться с места
-  Будь хром, - и старец коснулся правой моей ноги. И вновь острая боль на мгновение пронзила то место, которого коснулась палка. При этом я не мог сдвинуться с места. Что-то сдавило мою грудь, и хотя я уже не чувствовал боли  слезы сами по себе хлынули из глаз моих. Они бежали по щекам и падали на грудь и руки. Я плакал не от боли, нет, а от того что старец был прав! В тяжёлую минуту я оказался подлецом и мразью, и теперь ничего не мог сказать в своё оправдание.
- Я вижу твои горячие слёзы, это из родника души твоей. Почему же он дремал раньше? Молчи не отвечай. Да ты и не знаешь ответа. Ты унижал и хотел ударить слабого и беспомощного. Попробуй теперь с теми же слабостями тела жить среди тех, кто смеётся над уродством и немощью, и пусть тобой правят те, страх перед кем вместил в твою душу жестокость.
В воздухе раздалось бряцанье жестяных банок и всё пропало.

                Спасёныш.
Я увидел себя сидящим на траве небольшой лесной поляны, на северной стороне которой стоял старый заброшенный домик. Говорили, что здесь когда-то жил старик-бортник, к которому ходили за травами и мёдом. Но однажды он пропал, решили, что он умер где-то в лесу. Дом запустел и вскоре о нём забыли. Более того, этого места даже боялись. 
И хотя глаза мои ещё были мокрые, всё происшедшее до этой минуты показалось мне чистым сном. «Ну да, так оно и есть! Но как я оказался здесь?» - подумал я и попытался встать. Это мне удалось без труда, но стоило мне сделать первый шаг, как я едва не упал. Я не мог свободно ходить, потому что правая нога моя была короче, и я припадал на неё, ковыляя. Меня взяло отчаяннее. Я попытался бежать, но тут же неуклюже упал на землю.  И тут я осознал: значит, всё происшедшее было не сном?! И тут, с ещё большим страхом, я подумал: значит, я еще и слеп на один глаз. Да, так и есть, я коснулся рукой, веки левого глаза были словно склеены. Как! Я теперь урод! Само это слово, урод, резануло меня. Как я теперь вернусь домой? Что скажет мать? Я вновь заплакал и долго так, переполненный мыслями, лежал на траве, пока не заметил, что в лесу стало темнеть.
Беспокойство и страх перед темнотой заставили меня очнутся от грустных мыслей, и я понял, что, так или иначе, а домой мне возвращаться придётся. Лес мне был хорошо знаком, и я заспешил домой.
Вскоре я преодолел мост через реку, которая отделяла город от леса, и спрятался в кустах на городском берегу. Мне почему-то было очень стыдно появляться перед кем-либо в городе в таком виде, хромающим и с одним глазом. Я решил дождаться полной темноты, чтобы незамеченным явиться домой.
Было уже темно, когда я решился покинуть своё укрытие, как вдруг послышались чьи-то шаги. Я ещё ниже припал к земле. Было так темно, что лишь когда шаги раздались так близко, что казалось, идущий вот-вот наступит мне на голову, я увидел метрах в трёх от себя женщину, которая что-то несла в руках. Следом за ней шла девочка. Она всхлипывала и вынуждена была бежать, чтобы не отстать от женщины.
У самой вода женщина остановилась и поставила предмет на землю.
Это была корзина. Женщина развязала платок, которым корзина была укрыта, и достала оттуда маленький чёрный комок, который чуть слышно попискивал. Толи щенок, толи котёнок, - подумал я.
Девочка подбежала к женщине, схватила её за руки и, всхлипывая, заговорила:
- Мамочка, ну пожалуйста, не делай этого, они же никого не обидели.
- Причём тут обидели, не обидели. Глупая, ты же знаешь какие нынче времена. Новый правитель нашего города, Великий Катур, издал указ, по которому всякий, кто оставит у себя в доме собаку или щенка, будет брошен в тюрьму.
Оставь мне хотя бы одного. Я его спрячу, и никто никогда не узнает о нем.
- Как же, не узнает. Эта полицейская ищейка Пил Кривая Душа, где хочешь, пронюхает и доложит.
Женщина шагнула в воду и опустила на её гладь чёрный комочек. Тот, нелепо ударив лапками по воде, быстро исчез в её темноте. Девочка вскрикнула и, закрыв лицо руками, побежала обратно по тропинке. Женщина, повторив тоже самое с ещё четырьмя беспомощными существами, так же заспешила в темноту огородов, ворча что-то себе под нос.
Как только женщина пропала в темноте, я вышел из своего укрытия. Новый поток мыслей нахлынул на меня: "Что же произошло? Это ведь как в сказке: этот старец, моя хромота, и то, что Катур стал правителем нашего города. Да, этот старец волшебник. А волшебники бывают только в сказках.
Сказки же или рассказывают или видят в о сне. И если я вижу сказку, значит - я сплю. Надо ущипнуть себя за нос. Я сделал это так неосторожно, что чуть не вскрикнул от боли.  Нет, это был не сон. И я решил побыстрее идти домой, в надежде, что может быть там прояснятся многие сегодняшние загадки. И тут до моих ушей донёсся едва слышный всплеск. Я обернулся и успел заметить маленькую чёрную головку щенка, тут же исчезнувшую под водой. В два прыжка я оказался у того места. И как только щенок вновь вынырнул, я подхватил его на руки. Мокрый и скользкий, щенок имел жалкий вид. Лапки его были скроены, хвост поджат. Он дрожал и чихал. Но сквозь дрожь я ясно слышал, как бьется его маленькое сердце. Взволнованный, я так и стоял по колено в воде, прижимая к груди это маленькое дрожащее тельце. Почувствовав тепло, щенок ещё пару раз пискнул и, сунувшись головой мне подмышку, уснул. Я осторожно, чтобы своими движениями не разбудить спасёныша, вышел из воды, и, уже не скрываясь, пошёл к своему дому.

                Мошки.
Удивительно, но на пути мне не встретилась ни одна душа, и только когда я постучал в дверь своего дома, на противоположной стороне скрипнула одна из ставень соседских окон, но этого оказалось достаточно, чтобы о моём возвращении на утро уже знало пол города.
Когда мать моя открыла дверь, она едва не лишилась чувств. Мне даже пришлось помочь ей войти в дом. А там, сколько было вопросов и слёз! Она не успокоилась пока я не рассказал всего о чём знал сам. Когда прошли слёзы и вздохи, мама моя принялась накрывать на стол и в свой черёд рассказывать о том, что произошло в городе. Она не помнила точно с чего всё это началось, но хорошо помнила, как в одно обычное утро, когда все жители покинули свои дома, чтобы идти на работу, по городу пронёсся слух, что на площади что-то произошло. Все устремились туда.
На площади стаял высокий помост. На табурете, который стоял посередине, сидел Глава города, всеми уважаемый Таммел Белоголов. Он сидел, низко опустив голову. Руки его были за спиной. Рядом с ним стояли два человека в странно пошитых костюмах мехом наружу.
Вся площадь была заполнена людьми. Тихий их ропот перешел в выкрики: «Таммел, что произошло? Встань, скажи нам. Что это за люди рядом с тобой? "
Таммел Белоголов, столько времени верно и преданно служивший своему городу, даже не поднял головы. 0н словно не слышал толпы. Это вызвало ещё большее недоумение. Толпа зашевелилась. Внимание всех теперь было приковано к двум стоявшим по бокам Таммела людям.
- А это что за выряженные бараны? - послышались голоса из толпы.
- Он при них даже головы поднять не смеет. Кто их здесь поставил?! Стоявший прямо у подножья помоста высокий, крепкий человек по имени Сава, по прозвищу Тяжёлая Рука, легко запрыгнул на помост, и обратился к людям:
- Может мне помочь им удалиться? - спросил он, показывая пальцем на часовых.
- Помоги, встряхни их немного! – весело закричали из толпы.
Скрестив руки, стражники стояли, не шелохнувшись, будто эти угрозы к ним не относились. Но стоило Тяжёлой Руке взять одного из них за шиворот и слегка приподнять, как тот завизжал и стал яростно вырываться.
Так это же Мид Большое Ухо, - прокричал Сава, продолжая держать за шиворот взбрыкивающего стражника. Но стоило Саве выпустить того из рук, как Мид, упав на четвереньки и тут же соскочил с помоста.
- А это Пил Кривая Душа, - узнал кто-то из толпы второго одетого в шкуры стражника. И не успел Савелий  сделать к нему и шага, как тот, соскочив на землю, уже прорывался через толпу, встретившую его насмешками и толчками.
Тяжёлая Рука подошел к Таммелу Белоголову и помог ему встать. Тот, отстранив его, обвёл толпу затуманенным взглядом.
- Люди, мы жили, заботясь о своем сытном столе и тёплой крыше над го¬ловой. Все это мы дали и своим детям, но мы забыли передать им свои добрые души. А доброта это то, чем дышит этот мир. Я сказал всё,— и он снова сел на прежнее место.
И тут случилось то, о чём потом говорили только шёпотом.
Толпа замерла. Все, кто стоял на площади, словно одеревенели. Застывшие лица и позы. Никто не мог пошевелить ни рукой, ни даже языком. Через эту застывшую массу людей шёл человек. В руке он словно жезл держал кривую сучковатую палку. Толпа перед ним раздвигалась неведомой силой. В центре этого пространства шёл Катур. Да, это был он. Недоумение и ужас отразился в неподвижных глазах людей. Он твёрдо прошёл через толпу, поднялся по ступенькам на помост и, подойдя к Саве, который застыл в нелепой и смешной позе с широко улыбающимся лицом, наотмашь ударил его по голове. Тот рухнул на помост как подкошенный.
- Унесите его в подвал дядюшки Таммела, - крикнул Катур куда-то через головы застывшей толпы.
Расталкивая стоявших неподвижно людей, Пил и Мид просочились к помосту.
Но в эту минуту Сава Тяжелая Рука зашевелился и стал подниматься.
- Не подходите к нему, - остановил своих помощников Катур.
Сава поднимался очень медленно, опираясь на свои крепкие узловатые руки. В глазах его горела злоба и ярость. Катур сделал шаг вперёд и коснулся своей палкой правой руки Савелия. Крепкая и сильная рука его безжизненно повисла словно плеть, и он вновь свалился на пол.
- Твоя рука теперь останется вечно недвижимой. Она теперь вполне подходит твоему прозвищу Тяжёлая Рука, - хмыкнул Катур, - но, если я ещё замечу в твоих глазах малейшее неуважение ко мне, я лишу тебя и второй половины силы.
— Я презираю тебя Катур. Ты можешь смирить всю эту толпу, но не меня, - и Тяжелая Рука, резко вскочив, рванулся к Катуру и успел схватить своей здоровой рукой его палку. Но только он коснулся её, как и другая рука его обвисла словно неживая. Потеряв равновесие, Сава упал на колено перед Катуром. Но он тут же поднялся, что бы не оставаться в этой постылой позе.
Да, Сава был поражён  происшедшим. Гримаса отчаяния появилась на его лице после этого мгновенного осознания своего полного бессилия и беспомощности. Губы его дрожали, и он явно давил в себе слёзы.
- Уведите его,- приказал Катур.
Пил и Мид, взяв Савелия за руки, словно за верёвки, потянул его за собой.
- Иди следом, - бросил Катур старику.
Таммел Белоголов послушно встал и, не поднимая головы, поплёлся за только что ушедшими.
За всё это время, пока Катур находился на помосте, он ни разу не опустил конец палки с небольшим сучковатым утолщением в низ. Теперь он повернул палку именно так, и толпа ожила, задвигалась. Никто ещё не успел сказать и слова, но каждый заглядывал в глаза стоящих рядом людей: видели всё это другие или это показалось ему одному?
- Что зашевелились, мошки?! - выкрикнул Катур. - Одним поворотом этого жезла я остановлю в вас движение, а стоит мне коснуться кого-либо из вас и захотеть того, душа вылетит из вас вон. Таммел Белоголов сразу это понял. Он мудр, поверьте мне. Учитесь же этой мудрости и смирению у него. Отныне я повелеваю городом. Следующие указания передадут мои помощники, вы их видели.
Так он сказал и, подняв палку, беспрепятственно пройдя через толпу, скрылся в доме Таммела. Лишь только он ушёл, мы снова обрели движение.
Все были так поражены, что не могли даже переброситься словом, и быстро разошлись по домам.
Так закончила свой рассказ моя мама и расплакалась. Я бросил еду и стал её успокаивать и тут услышал слабое шевеление под рубахой. Мать тоже это заметила:
- Что это у тебя?

                Я не один.
- А, проснулся,- сказал я и, вынув щенка, поставил его на пол.
Широко расставив свои коротенькие ножки, он стоял, покачиваясь, и как бы раздумывая: с какой же ноги сделать ему свой первый шаг.
Мать испуганно всплеснула руками:
- Зачем ты принёс его в дом? Ведь это беда...И ты не знаешь... Я тебе ещё не рассказала…
- Знаю, - прервал я её.
- Чего ты знаешь?! - с упреком пыталась возразить она мне. - Ведь за эту собачонку нас могут бросить в подвальчик дядюшки Таммела, там, я слышала, и без нас тесно.
- Мама, я не брошу эту собаку. Правильно вам сказал Таммел на площади. Ты меня накормила, вот приготовила чистую рубаху. А отнимаешь у меня желание быть добрым. Ты считаешь, что полная миска и теплая одёжка – всё, что мне нужно? А мне нужна вот эта собака, понимаешь, друг мне нужен, заботиться о нём хочу. Я уже решил, как мы будем жить дальше, - упрямо закончил я.
Мать, почувствовав мою твердость, уступила. Она только сказала:
- Делай, как знаешь, я ведь тебе только добра хочу.
Я поцеловал её и попросил разбудить меня, как только начнет светать. Но ложиться не хотелось.
Щенок, устояв после первого шага, сделал второй, третий, и ткнулся
в пододвинутое мной блюдце с молоком. Молоко на глазах стало убывать и вскоре о его существовании могли сказать лишь вымоченные в молоке клочки шерсти возле носа довольной мордочки пса. Он завилял хвостом, дошёл до моих ног, обнюхал их и, кажется, начал знакомится с комнатой. Сделал первый небольшой круг, за тем побольше, ещё больше, и каждый из этих кругов непременно заканчивался у моих ног. Не знаю почему, но думая о щенке, я про себя называл его Малыш. Он успел обсохнуть и теперь был пушист и кругл. Ходил он неуклюже раскачиваясь, словно доски уходили из-под его ног. Мама моя тоже залюбовалась этим забавным существом.
Утром я проснулся от громкого стука в дверь. Мать моя уже на спала и, поспешно подойдя к окошку, заглянула через занавеску. Отсюда было хорошо видно кто стоит у двери.
- Сынок, сынок,- закричала она сдавленным голосом,- там Пил, сынок, там Пил! Что же теперь будет?
 - Иди, пожалуйста, открой,- попросил я её, и, одеваясь на ходу, бросился да кухню, где я вчера оставил щенка. Я позвал:
- Малыш, Малыш. Но никого не было здесь. "Куда же он залез?" Я снова и снова звал его, но бесполезно.
А в это время Пил уже вошёл в дом и, сложив руки на груди, стоял у порога и осматривал нашу комнату.
- А, Сэт,- воскликнул он с притворной радостью, когда я вышел из кухни. - Где же ты пропадал столько времени? Весь город только и говорит о том: куда же пропал наш Сэт? Иные даже винили в этом нашего благородного и мудрого Катура.
Он говорил это, а сам медленно двигался по комнате, что-то ещё высматривая. Я боялся одного: сейчас из какого-нибудь угла появится Малыш и тогда всё пропало, и тогда нужно будет защищать его, но сумею ли я?!
Пил обошёл комнату и остановился у двери кухни. Тут меня словно прострелило: сразу за дверью у ближней ножки стола стоит блюдце, с которого вчера пил молоко Малыш! Это все! Пил увидит блюдце и догадается, что в доме есть щенок. Что делать - я не знал.
Пил взялся за дверную ручку. Но только он это сделал, мать, словно чего-то вспомнив, подскочила к двери (я не ожидал от неё такой сноровки) и, отстраняя Пила, громко сказала:
- Сэт, ты чего все молчишь? Ведь вы же старые товарищи. Приглашай Пила к столу, а я вам сейчас плюшек с чаем подам.
И проворно завладев ручкой двери, она толкнула её и первой вошла в кухню. Пил шагнул следом. Я за ним, ожидая неминуемого разоблачения, и, про себя, ругая мать за её лебезливый тон перед этим подонком.
Я шагнул на кухню сразу за Пилом.
- Ну вот, все из рук валится, ох, стара я стала,- и она наклонилась, что бы поднять только что упавшее из её рук полотенце.
И тут я всё понял, почему она вдруг стала такой неожиданно гостеприимной к нашему общему врагу. Эта гостеприимность оказалась не случайной. Мать тоже вспомнила об этом блюдце, и её целью было войти на кухню первой. Ей это удалось, и, подойдя к столу, она преднамеренно уронила полотенце на блюдечко. Теперь упавшее полотенце скрыло самую главную против нас улику. Но мало того, продолжая ругать свою старость и неповоротливость, матушка моя нагнулась и очень чисто подняла полотенце вместе со скрытым под ним блюдцем. Затем она демонстративно открыла дверцу стола, куда Пил не преминул тоже заглянуть, и сунула туда полотенце вместе с его содержимым.
Я был в восторге, и наверно светился от радости, потому что Пил, взгля¬нув на меня, и, видимо, совсем сбитый с толку моей необычной весёлостью, ещё энергичнее стал крутить носом, заглядывая даже в кастрюли. Заметив это, мать очень строго на меня посмотрела, сдвинула брови и состроила очень грозную гримасу, но, поддаваясь написанной у меня на лице радости, коротко мне подмигнула. В замешательстве были только я и Пил, а она уже расставляла на столе чашки.
«Какая она молодец, - неслось у меня в голове. - Я же всегда растеряюсь и не знаю что делать, а ещё мужчина! Хочу быть смелым, находчивым, а растерялся даже в такой простой ситуации. А мама, моя мама, всё спасла!».
Мне было радостно ещё и от того, что  она на моей стороне и помогает мне спасти Малыша, а лишь только вчера она б была против него. Теперь я полностью доверился ей и усаживался за стол, который был уже накрыт. Но Пил пить чай отказался. Он понял, что его здесь в чем-то провели, и теперь совершенно его не бояться, а если и ухаживают, то так, из вежливости.
Пить направился к выходу.
- Проводи гостя, Сэт, - сказала мне мать.
- Да-да, проводи меня, Сэт. Мне кое-что тебе нужно сказать.
Мы молча вышли во двор и направились к калитке. Пил и здесь не переставал рыскать глазами, но теперь это меня нисколько не волновало, я знал, что Малыш остался в доме. Видно где-то спит, думал я, и очень хорошо. У самой калитки Пил повернулся ко мне и тихо доверительно сказал:
- Катур ещё не знает о твоем возвращении, и потому будет лучше, если ты сам придёшь к нему, чем за тобой пришлют стражников, понял?
Вместо ответа я спросил:
- А почему на вас собачьи шкуры?
- Тогда тебе ещё один совет: не спрашивай об этом самого Катура, а лучше поймай какого-нибудь щенка и его шкурку принеси Катуру. Тогда он, возможно, произведёт тебя в свои стражники. А мы, знаешь, как живём? Во! - и он показал поднятый большой палец.- Нас все бояться. А попробуй кто нас  тронуть, Катур остановит жизнь в городе и тут же разделается со всяким, кто осмелился возражать нам.
- Ладно, я попробую сделать так, как ты советуешь, - перебил я его.
Мне хотелось, чтобы он побыстрее проваливал. Меня уже беспокоила мысль: где мог спрятать в доме Малыш?
Пил звякнул щеколдой и открыл дверь. И тут я обмер. Вернее, мы оба словно остолбенели. У калитки со стороны улицы, склонив голову на бок, на задних лапах сидел Малыш и умилённо смотрел на нас обоих. Он словно ждал, когда ему откроют дверь и первый шагнул нам навстречу. Мы продолжали молчать, а он, преодолев  разделяющее нас расстояние в пять—шесть своих пар-шагов, уткнулся в мои башмаки и уселся между ними.
- О, так это твоя псина?!- воскликнул Пил. - Тем проще. Считай, что шкурка у тебя в кармане,- и он хлопнул меня по плечу. Неожиданно для себя, я сбросил с плеча его руку. Мне была противна эта рука, и терпеть её я уже не мог.
Он почувствовал мою неприязнь:
- Ну что ж, тогда я сам это сделаю,- и он нагнулся, чтобы взять Малыша.
Какая-то неимоверная злоба заполнила всё моё сознание:
- Я...я с тебя с самого шкуру спущу, - более прошипел, чем сказал я и, ухватив Пила за ворот его шкурной одежки, так рванул на себя, что она затрещала по швам и стала разваливаться, а сам Пил буквально кубарем вкатился назад во двор.
- Ты чё, ты чё! Я тебе как друг хотел помочь,- вскочил он, трусливо закрываясь руками.
- Как друг, говоришь.., как друг.., - повторял я и в слепой злобе рвал на нём одежду.
Он ударил меня по лицу и, вырвавшись, метнулся к калитке. Но Малыш, я не ожидал, от него такой прыти, кинулся под ноги Пила. От столкновения Малыш отлетел в сторону словно мячик, а Пил со всего маха брякнулся на землю.
Это столкновение было так неожиданно, что у Пила от страха едва не сошлись глаза на переносице. Вставать на ноги он уже не решился и до двери доскакал на четвереньках. Лишь за калиткой он оторвал руки от земли с тем, чтобы побыстрее оставить вдали наш  дом. Он бежал как трус и бросал на ходу визгливые угрозы.
Я подошёл к Малышу. Он встал, покачиваясь. Видно, ему это столкновение тоже обошлось не дёшево.
"Надо что-то делать,- говорил мне внутренний голос,- бежать наконец. Иначе Пил вернётся не один. И тогда.., да что там я, я вытерплю всё, а Малыша они не пожалеют. Надо бежать".

                Побег.
Мать уже стояла на крыльце дома. Я тут же выложил ей своё решение: взять Малыша и уйти с ним жить в заброшенную лесную сторожку. Она попыталась возражать, но ничего не могла предложит в замен. Дома я смог бы остаться лишь в том случае, если бы выдал Малыша  Катуру. Но этого мать мне предложить не посмела. Да ведь и я бы не принял. И она поспешно бросилась собирать меня в дорогу.
Времени было в обрез. С минуты на минуту за мной должны были явиться, и, не обнаружив меня дома, бросятся за мной в погоню, и тогда мне не уйти. Я не смогу убежать от них на своей изуродованной ноге. Здесь нужна какая-то хитрость. Их нужно задержать здесь, пустить по ложному пути. Я вспомнил о своем первом трусливом желании спрятаться в тёмном чулане коридора. Вот бы ухитрится запереть чулан изнутри на крючёк, это был его единственный запор. Они будут искать меня и пожелают заглянуть в чулан, а он закрыт, и они посчитают, что я там. Мысли эти пронеслись как молнии, и я поделился ими со своей матерью. Но не успел я их закончить, как мать всё поняла, и, достав из шкатулки нитки, потянула меня в коридор. Здесь она один конец нитки привязала к крючку на двери чулана, другой конец перекинула через дверь и, подтягивая нитку, подняла крючок. Прикрыла дверь и стала опускать нитку, слышно было, как крючок скользнул по проушине, но в отверстие не попал. На улице при этом послышался шум.
- Я выйду посмотрю, что там такое. Не могли они возвратиться так быстро.  А ты давай, закрывай чулан,- сказала мать.
Я вновь открыл дверь, подтянул крючок. На улице шум стих, значит это не за мной. Прикрыл дверь и вновь отпустил нитку. Но крючок опять упал мимо своего гнезда. Я открывал, подтягивал, прикрывал дверь, травил нитку, но коготок крючка никак не хотел лезть в своё место. У меня тряслись руки, я спешил, понимал, что время играет против меня. Нужно уходить, только зря трачу время. Ну давай ещё раз.  спокойнее, так.., раз. Попал! Я дёрнул за ручку двери, она не открылась. Ура! Я сунул висящий конец нитки в щель над дверью, и постарался протолкнуть его на ту сторону. Теперь можно бежать. А со двора ко мне уже бежала мать;
- Сэт, сынок, бросай ты эту дверь ,беги. Они уже показались на дальнем конце улицы.
- Я запер, мама. Намекни что я там, пусть они попляшут около чулана, а мы уже буду далеко. За меня не волнуйся.
- За мной, Малыш – скомандовал я.
Малыш не отставал. Мы выскочили через заднюю калитку на огород и со скорость, мне возможной, понеслись к лесу.
А тем временем во двор ввалилась компания шкурных мальчиков. Впереди них, конечно, был Пил. Он сразу бросился к матери:
- Где твой сын?
Мать только пожала плечами.
- Сейчас мы его найдём, и тогда он у нас покрутится. Ищите во дворе, - крикнул он своим дружкам. - С ним должен быть щенок, -  а сам, махнув головой Миду, направился с ним в дом.
Мать слышала, как он сказал Миду: «Щенок его выдаст, он долго молчать не сможет, он обязательно заскулит».
Вскоре они вышли и Пил потребовал от матери, чтобы она открыла чулан.
- Какой чулан? - спросила она, делая вид, что не понимает, о чём её просят. - А он у нас не запирается.
- Как же не запирается, когда закрыт.
Мид удивлённо сказал:
- Там действительно нет никакого замка,- и тут же, словно на него нашло прозрение, завопил:
- Пил, Сэт конечно там, он заперся изнутри.
- Нет-нет, что вы, - притворно заговорила моя мать,-  это наверное случайно дверной крючок упал в проушину. Что же мне теперь делать?!
- Да, - засмеялся ей прямо в глаза Пил,- упал, сам подскочил и упал, и именно тогда, когда пропал твой сынок. Обмануть нас хочешь? Не выйдет.
Тут к Пилу подбежал один из мальчишек, которые осматривали двор и огород и что-то шёпотом сказал Пилу. Тот отпрянул от него и, выпучив глаза, закричал:
- Что какой ещё след?!
- Сразу за огородом в траве след. Видно несколько минут назад там прошёл человек. След уходит в сторону леса. Ты сам говорил, что у Сэта что-то с ногой, и он еле ковыляет. Мы его быстро догоним.
- Болван - закричал на него Пил. - Мы его уже нашли, а ты траву нюхаешь, следопыт,- выругался он грязно. - Все в дом, к чулану, он сам выбрал для себя эту мышеловку.
Более трёх часов бились они около двери. Кричали, просил и выйти, угрожали, уговаривали . А полное молчание за двери приводило их в неистовство. Много они поголосили и помучились, прежде чем вышибли дверь.
Но с ещё большей яростью обрушился Пил с кулаками руганью на Мида, когда выяснилось, что в чулане никого нет.
Обо всём этом мне потом рассказала мать.

                Новый старый дом.
Всё вдруг решилось само собой. Мне сразу понравилась эта инея вернуться к той заброшенной избушке, где я оказался после встречи с  стариком по имени Кабос Лорок. И хотя мне было трудно идти, но уже к обеду мы с Малышом стояли на этой далёкой поляне.
Он была почти что идеально круглой формы, шагов сто в диаметре. Небольшой почерневший домик был прижат к северной стороне поляны и потому основное время суток был освещён солнцем. Два небольших фасадных окна смотрели на юг. А позади дома, чуть выдвинувшие из леса, стоял грузный корявый, и от того чем-то красивый дуб. Его крючковатые крепкие ветви, словно застывшие щупальцы гигантского зелёного осьминога, были выставлены далеко в стороны, как бы определяя круг своего могущества. Одна из этих ветвей нагловато опёрлась на заднюю коньковую часть крыши, от чего создавалось впечатление, будто дом наклонился и просел под её нажимом. Слева от дома был огород, на что теперь указывала лишь полуразвалившаяся изгородь из слег. Но что меня здесь более всего порадовало, это колодец, стоявший посреди огорода. Однако, было видно, что барабанный ворот колодца давно уже не тёрла ни цепь, ни верёвка. Я заглянул в колодец. Глубина его блеснула моим отражением и дохнула на меня холодом. «С водой проблем не будет - подумал я, - если только мы найдём верёвку».
Всё это время Малыш неотступно следовал за мной. Мы подошли к домику. Скажу откровенно, входить в дом было жутковато. Крыльцо уже на второй ступеньке провалилось подо мной, и я едва удержался на ногах.
Я открыл дверь. На меня дохнуло нежилым застоем. Мурашки пробежали по спине. Едва только я сунул голову в проём, лицо моё облепила густая липучая паутина. Я рванулся назад, смахивая паутину с лица и сначала ощутил, а затем на мгновение увидел, как ужасно отвратительный паук пробежал по моей руке и скрылся в рукаве рубашки. Здесь я ещё энергичнее дёрнулся, не удержался на крыльце и свалился в густую траву, хлопая в ужасе по рукаву, в котором скрылся паук. Малыш, не понимая в чём дело, звонко залаял. В рукаве ничто не шевелилось, но я не мог успокоиться. Уже никак не хотелось здесь оставаться. Затея эта стала казаться мне пустой, а мой городок, из которого я ушел, таким теплым и желанным. Да, я начал раскисать.
"И чего ты напугался? "- вдруг спросил я самого себя. Я снял куртку и вывернул рукава: « Вот оно -  пугало - одно лишь мокрое место осталось. А ты готов был визжать от страха» - пристыдил я себя. Эти мысли меня успокоили и придали твёрдости.
Я сломил несколько веток с незнакомого мне куста и с этим первым моим инструментом вошёл в дом. Обмёл дверной косяк, углы дома и окна, затянутые паутиной. Сразу стало светло, и я почувствовал себя хозяином дома.
Посреди комнаты стоял крепкий широкий стал. К одной из стен были прижаты две такие широкие лавки, что они вполне могли служить кроватями. У стены, напротив, стоял огромный кованый сундук, куда я тут же и заглянул. Он был пуст, лишь на дне лежала плетёный коврик. Печь, стоявшая в углу, сразу у входа, и внешне была в довольно приглядном состоянии. Но, ни на полках, что были над сундуком, ни на лавках, ни на столе, нигде не было ни одного предмета из обычной домашней утвари, хотя бы как то напоминавшей о пребывании здесь человека.
Я развернул приготовленный матерью узелок и с тоской посмотрел на скудное его содержимое. Здесь были: коробок спичек, перочинный нож, кусок хлеба, две варёные картофелины, головка лука и кулёчек с солью. Это всё. На раз поесть. А, что есть завтра, послезавтра, через неделю? Дом пуст, где готовить пищу, из чего напиться воды.
Когда я шел сюда, то думал, что буду здесь жить, жить как дома, растить и обучать Малыша. Вырастит и вернуться в свой город, с тем, чтобы вернуть свободу его жителям. Глупая затея. Фантазировать легко, а как достичь этого. Вед с тем, что у меня есть не прожить здесь более двух-трёх дней. Да, к этому нужно было серьёзно подготовиться, сделать здесь запасы, а потом лишь уходить сюда жить.
Пока я так размышлял, Малыш не терял напрасно времени. Он обнюхал все углы. Погулял под столом и лавками и остановился возле сундука. Как бы проверяя его на прочность, поцарапал  лапами и сердито зарычал. «Наверное на мышей - подумал я. - Вот ещё чего не хватало» - я их ужасно боялся.
- Ты что, Малыш? Там никого нет, - попытался я его успокоить, одновременно успокаивая и самого себя. - На-ка лучше поешь,- и я положил перед ним кусок хлеба. Но он на него даже не взглянул, а бойко залаял на сундук.
- Ну что ты там нашёл? - я подошёл к сундуку вновь открыл крышку.
На дне по-прежнему лежала лишь плетёный коврик.
 - Видишь, пусто,- и тут только меня осенило: а что если отодвинуть сундук, может под ним скрыт лаз в подпол? Но все попытки сдвинуть его с места ни к чему не привели. Я внимательно осмотрел место соприкосновения сундука с полом и к своему неудовольствию обнаружил, что сундук врезан в пол, так, видимо, было задумано тем, кто строил этот дом. Малыш же с неистовством продолжал прыгать на стенки сундука, но вскоре оббил себе бока и понемногу успокоился. За окном уже совсем стало темно, и я решился здесь заночевать. Запор на двери был достаточно надёжен, хотя задвижка немного поржавела и с трудом поддалась моим усилиям. Я взял Малыша на руки и, свернувшие калачиком на одной из лавок, скоро заснул.
Средь ночи я проснулся от страшного холода. Спать было невозможно, но укрыться было нечем. И тут я вспомнил о коврике на дне сундука. Я тут же достал его. Встряхнул несколько раз от пыли. Он, правда, была несколько жестковат и коротковат, но мог достаточно хорошо сохранять тепло. Мы с Малышом, свернувшись калачиком, под ковриком скоро согрелись и заснули.
Едва только солнце из-за деревьев полосками легло на нашу поляну, как я уже был на ногах. Но ещё раньше меня, оказывается, встал Малыш, и глупец, я с сожалением смотрел на этого упрямца, всё ходил и поскуливал возле сундука, периодически хватая его углы зубами.  Я с горечью вспомнил о том, что нам надо воз вращаться, не умирать же здесь, от голода.
Теперь, после ночных раздумий, я знал, что нужно брать сюда. Но всего, что могло нам здесь понадобиться, оказывалось так много, что трудно было представить: сколько мне предстояло возвращаться в дом матери с риском попасться Катуру. Но оставаться здесь при том, с чем мы пришли, было тоже невозможная. Я принял решение с утра пробраться к дому матери и последить за тем, что твориться вблизи него, чтоб уберечь себя от возможной  ловушки Пила.
- Всё, пойдём, Малыш, - я опустился перед ним и потрепал за ушами.
Он недовольный отпрыгнул от меня и озлобленно забарабанил лапами по сундуку.
Я встал, подошёл к двери, щёлкнул задвижкой, давая понять, что собираюсь уходить.
Малыш бросил своё безутешное занятие и посмотрел в мою сторону.
Я толкнул дверь и позвал:
- Ну что, пошли.
Малыш замер, словно соображая, и вдруг кинулся к скамейке, на которой мы спали. С тянул оттуда коврик, которым мы укрывались, и бросился с ним к мне. Я засмеялся:
- Зачем он нам? Мы скоро сюда вернёмся. Брось его, - и я швырнул коврик обратно.
Малыш с яростным лаем бросился за ним, взял и поднёс его в моим ногам, но не положил, а от меня понёс его к сундуку и лишь здесь опустил на пол. Сел на пол и уставился на меня, приглашая что-то делать. Я не понимал его. Тогда он с жалкой мордашкой подошёл ко мне, ухватил меня за штанину и потянул к сундуку.
- Ах, вот что, - до меня только дошло, - ты хочешь, чтобы я положил коврик туда откуда взял?
Малыш радостно залаял.
- Какой ты у меня аккуратный пёс. Давай, давай уберём на место, наведём порядок.
Я поднял крышку сундука и собрался бросить туда подстилку, как обомлел от увиденного. В дно сундука было ввинчено кольцо, которое являлось ручкой потайной дверцы. Эту самую дверцу от глаз посторонних и скрывал раньше этот плетёный коврик.
Я перегнулся, потянул за кольцо. Дверца легко подалась, и я увидел каменные ступени, ведущие куда-то в низ. Мне стало и страшно и почему-то одновременно радостно. Я посмотрел на Малыша. Тот сидел, и, как мне показалось, его взгляд говорил: «Ну наконец-то мой хозяин начинает немного соображать».  От этой мысли мне стало весело, я подхватил Малыша на руки и прикоснулся кончиком своего носа к его влажному и холодному носу.
— А я считал тебя маленьким и глупым, а глупцом оказался сам. Как же я тебя не понимал. Спасибо тебе за науку и помощь, мой верный друг.
Он в ответ лишь лизнул меня в нос.
Эта потайная дверца, обнаруженная лишь благодаря упорству и настойчивости Малыша, станет дверью в нашу дальнейшую самостоятельную жизнь, - так думал я, но трагическое событие, скоро произошедшее...
Впрочем, всё по порядку.

                Столкновение.
В подвал вело девять каменных ступеней. Они так круто уходили в низ, что торопыга Малыш буквально скатился вниз и там заскулил. Видно его бока познали их каменную твёрдость.
Я чиркнул спичкой, уверенно спустился вниз.  Сразу же на полу я обнаружил крепкий деревянный табурет, на котором стоял бронзовый подсвечник с наполовину спаленной свечёй. Я поднёс к ней огонь, и довольно яркий свет представил мне невысокое, но достаточно просторное помещение. Оно было просторным: не к тому что бы здесь прогуливаться, как раз напротив, здесь нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на какой-либо предмет, а просторным к тому, чтобы разместить здесь много нужных и полезных вещей. Как выяснилось позже, здесь было всё необходимое, для проживания  в этом домике двум-трём человекам на долгие годы. Вот это была находка! Я ликовал. Здесь была вся необходимая посуда, инструменты, маленькие и большие короба, сундучки и шкатулочки с продуктами и всевозможными специями. Но более всего меня удивил ..............
Я ходил между этими знакомыми, а иными незнакомыми мне предметами и недоумевал: откуда и для кого всё это? Имею ли я право пользоваться этим неожиданным, даром? Бегло осмотрев это нижнее помещение дома, я направился к выходу. Но только нога моя коснулась первой ступеньки, как я замер, увидев в ярком свете, падавшем через лаз, небольшую, но готовую к атаке змейку. Свернувшись в клубок и выставив вперёд свою плоскую голову с мечущимся язычком, она в следующую секунду готова была ударить жертву. И ударила бы в моё колено, если бы не отчаянный прыжок Малыша откуда-то сбоку. Он вцепился зубами за чуть выдвинутый хвост свившегося тела и рванул на себя. Словно раскручивающаяся пружина тело её взлетело в воздух. Нападения на меня не получилось, но, изогнувшись в воздухе, змея ударила своим ядовитым зубом Малыша в незащищённое шерстью место около глаза. От обоюдных удавов соперники отскочили в разные стороны. И когда мой друг вновь кинулся на коварную пришелицу, та с необычной проворностью скользнула в расщелину каменной стены.
За всё это время их короткой борьбы я не сделал ни жеста, что бы как- то помочь своему защитнику, так я был ошеломлён. А он тявкнул пару раз в сторону ускользнувшего обидчика и направился ко мне. Но не сделал он и двух шагов, как закачался, спина его прогнулась, задние лапы разъехались, словно на льду, и отказались держать его. Малыш растерянно остановился, виновато как-то посмотрел на меня и, опираясь на передние лапы, вновь попробовал двинуться ко мне. С трудом это у него получилось, но задние лапы при этом безжизненно волочились по каменному полу.
Комок горячей боли ударил во мне изнутри. Я почувствовал что теряю, часть себя, своих надежд и даже своё будущее. "Он уже обезножил и возможно скоро умрёт, - неслось у меня в голове. - Ведь укус змеи всегда смертелен".
Слёзы хлынули сами собой. Я бросился к Малышу, подхватил его на руки.
Он же, как-то очень послушно и покорно сжался на моих руках и закрыл глаза.
- Не умирай, друг мой, не умирай, - почему-то начал просить я его. -  Я, что хочешь, сделаю для тебя. Если только она вернется, веришь, я возьму её руками и раздавлю. Ты только не умирай. У меня не будет друга. Я ведь только, только нашёл тебя и не хочу терять. Не умирай! Ты слышишь меня? Говоря всё это, я бессознательно поднялся наверх и положил Малыша на лавку, а сам сел рядом на полу и не отрывал от него глаз. Он с трудом открыл свои глаза, но тут же зажмурился и закрыл их. Я слышал, что при укусах змеи у человека возникает светобоязнь, когда укушенному становится больно смотреть на свет. В комнату прямо на скамейку, где лежал Малыш, падали лучи заходящего солнца.  Я тут же скинул с себя рубаху и попытался закрыт окно, но оно было слишком велико и мои потуги с рубашкой ни к чему не привели.
На глаза мне попалась та самая пёстрый коврик, который нас согрел ночью. Он пришёлся как раз впору. Когда я спрыгнул с подоконника и вновь взглянул на окно, нет ли просвета, то четко различил на высвеченном солнцем пестроте коврика  длинное слово, начертанные восточной вязью, "Кабосьлорок".
Так вот чей это дом! Да будь он проклят и этот дом, в котором я теряю своего первого и единственного друга, и эта встреча со старцем, которая обернулась моим уродством и триумфом Катура. Как я ненавидел этих двух людей! Я готов был сорвать с окна, рвать и топтать это имя, Кабосьлорок, но тут, чуть слышно, заскулил Малыш. Я метнулся к нему. Он весь вытянулся, голова лежала на передних лапах, спина его при каждом вздохе необычно высоко поднималась, глаза теперь были открыты, но затуманены. Он словно хотел что-то сказать, но лишь слабое скуление прорывалось сквозь его сжатые зубы.
Чувство надвигающейся утраты и последующего одиночества давили на меня.
                Продолжение следует.
                Нашествие.
Идеи, ломая друг друга, предлагали варианты спасения. Но лишь одна мне показалась убедительной. Нужно вынести Малыша на поляну. Животные не редко сами отыскивают и поедают травы, которые помогают излечиваться.
Я так и сделал. Малыш действительно стал принюхиваться, но ему не хватало сил, чтобы встать. И вдруг он, привстал, слабо тявкнул, как бы предупреждая об опасности, и вновь повалился на землю. Я поднял взгляд. Земля от леса начала чернеть. Эта чернота ползла на нас.  Я поднял Малыша, обернулся, в желании бежать, но и отовсюду к нам двигался ковёр змей. Они были повсюду, даже на деревьях. Всё было покрыты этой шевелящейся массой.
Было страшно смотреть. Круг сжимался, а в центре его стоял я с Малышом на руках. Ужас охватил меня. Сердце билось быстро-быстро. Оно толкало к действию – бежать, бежать, но бежать было некуда. От этого дрожь ударила в колени, а потом пробежала  по всему телу. Этот озноб заставил меня сжаться и присесть, но я по-прежнему держал Малыша на руках, прижав его крепко к груди. И никакая сила не могла вырвать его у меня. Я с тоской посмотрел на дом, который мы покинули и который мог бы быть для нас единственным убежищем при таком нашествии змей. Но теперь даже крыльцо его было под телами ползучих гадов.
И тут мой взгляд уловил окно, завешенное ковриком из сундука. Отсюда, с поляны, в эту ужасную минуту я прочёл на коврике зеркальное отражение слова КАБОСЬЛОРОК – КОРОЛЬСОБАК. Мысль повторяла, как открытие, Король собак, Король собак, Король собак. И тут же явилась новая: значит, я его гость.
Я встал. Дрожь тут же унялась. Я протянул руки, на которых лежал Малыш, и, обращаясь толи к домику, толи к небу прокричал:
-  Кабос Лорок, я знаю кто ты. Ты – Король Собак. А я и Малыш твои гости.
  Я прокричал это требовательно, вновь прижал Малыша к груди и закрыл глаза.
Как хорошо, что я читал старые книги. Моё сознание сразу связало восточную вязь коврика, зеркальную надпись, так шифровались многие тайные восточные книги, с пониманием того, что Король Собак живёт по правилам Востока. А одно из основных правил Востока гласит:  хозяин должен защищать своего гостя даже ценой своей жизни.
Так с закрытыми глазами я и стоял, и мне представлялось, что неизвестно откуда должны появиться несметные полчища собак, которые начнут рвать и метать этот страшный змеиный ковёр. Я ждал, напрягая слух. Но ничего подобного не  происходило. И вдруг до меня донёсся тонкий протяжный свист. Я открыл глаза. Змеиная масса по-прежнему шевелилась, но теперь без всякой агрессии и злобного шипения, остановившись в двух метрах от меня.
Я оглянулся, так как свист раздался где-то за спиной. У самой кромки леса образовалось пространство свободное от змеиных тел. На этом пятачке, его я сразу узнал, стояло кресло Короля Собак. Однако, между мной и этим креслом лежало кишащее змеиное поле. И всё-таки, что-то подталкивало меня двигаться к этому объекту. Я ещё крепче прижал Малыша к груди и сделал шаг. И вдруг эта масса стала медленно отступать от меня. По мере того, как я делал новый шаг, пространство передо мной освобождалось, но вся эта масса перетекала на то место, с которого я ушёл. Я шёл в плотном змеином круге и знал, что спасение и моё, и Малыша у кресла Короля Собак.
Войдя в круг возле кресла, я остановился и ждал: вот сейчас появится и сам Кабос Лорок, ведь именно так он представился при нашей первой встрече. Но ничего не  происходило, никто не появлялся. Тогда я встал на колени и положил на траву Малыша. Закрыв глаза, я прошептал: «Мне ничего не нужно. Пусть я останусь навсегда таким, какой я есть, но спаси Малыша. Пожалуйста, спаси, Кабос Лорок». И вновь повторился  знакомый свист. Я открыл глаза. Взгляд мой тут же остановился на фигурке змейки выточенной на синей древесине кресла. Фигурка стала изменять свой цвет и, когда стала ало-красной, ожила и клубочком скатилась на сиденье кресла.  Из клубочка вынырнула маленькая головка. Она была увенчана ослепительно белым бугорком. Он казался шапочкой, а может даже символизировал корону. Головка змеи поднималась всё выше и выше, пока не оказалась на уровне с моим лицом. При этом тело змейки вытянулось в струну и покачивалось, опираясь на небольшой отрезок хвоста. Теперь змейка уже не казалась такой маленькой.
Вдруг, вновь, непонятно откуда раздался свист, и змеиный ковёр стал стремительно удаляться от нас. Над белой шапочкой змейки появилось небольшое дымчатое кольцо. Оно отделилось от змейки, стало быстро расти, зависло над моей головой, опустилось до уровня груди и сдавило меня. Да так сдавило, что мне стало трудно дышать. «Удушение – один из способов змей обездвижить свою жертву,  – пронеслось у меня в голове. – Ну и пу-у сть». Мысли мои стали течь как-то медленно. Как-то медленнее стала покачиваться тело змейки, оно стало вновь собираться в комок, расползаясь в строгое спиральное кольцо. И вдруг, о, ужас!
Змея широко открыла свою пасть. С её  выставленных кривых белых клыков вылетели две струйки яда с такой силой, что голова Малыша, куда были направлены эти струи яда, дёрнулась и упала на лапы. И вновь вспомнились строчки из старых книг, что есть редкая порода змей, плюющихся ядом.
Тем временем внимание змеи вновь обратилось ко мне. Голова её вновь поднялась до уровня моего лица, резко выбросилась ко мне и остановилась у моего левого уха. И я услышал протяжное глухое слово «ашуд». Резко голова её переместилась к моему правому уху, и я снова услышал слово «ашуд».  Видимо она хотела, что бы я запомнил это слово.
В том жутком состоянии, в котором я находился, я бы запомнил это слово и с одного раза. Я понял, что это было её имя - Ашуд. Сама же Ашуд быстро уменьшилась до размера маленькой змейки, скользнула вверх по спинке кресла на место, с которого она сошла, и застыла, и… задеревенела.
Сдавливающее меня кольцо белого дыма, ослабило своё давление и медленно поплыло вверх, остановилось на несколько мгновений перед моими глазами и стало таять. Когда пелена спала, кресла Короля Собак уже не было на том месте, где оно стояло.
Малыш так же лежал на траве. Я бросился к нему. Тело его было слабое, дыхание еле слышное, но ровное. Мысли мои словно проснулись, и толкали меня, то к одним, то к другим действиям. Я бросился в подвал дома, принёс оттуда запримеченные ведро и верёвку, достал из колодца воды и, налив в миску, поставил её перед Малышом. Он даже не двинулся. Тогда я лёг рядом с ним и мягко прижал его к груди своей. От навалившейся усталости после всего пережитого я заснул подле Малыша. В голове пронеслось: ещё есть надежда – яд  Ашуд должен разрушить тот яд, от которого погибал Малыш. Клин клином вышибается.
И приснился мне сон. Я где-то на возвышении и никак сдвинутся не могу. Внизу старик лепит из глины какие-то фигурки: слепит дерево, поставит на землю, оно оживает и растёт. И так уже много деревьев вокруг него, а он всё лепит и лепит. Взял в горсть пыль глины, бросил её на землю, и проросла на том месте трава. Потом он словно заметил меня, подмигнул мне и стал лепить человечка. Когда слепил, поставил его на землю. Фигурка была маленькой не выше чайной чашки. Потом он махнул мне, вроде того – иди сюда. И я оказался у него на ладошке. Он дунул на меня, а я лёгкий тогда был и влетел в фигурку глиняного человечка. И так мне хорошо стало: я могу двигаться. Спрыгнул я с его ладони, отбежал подальше, боюсь: вдруг он меня назад вернуть захочет. А он улыбнулся только и сказал: «Иди, сынок, живи и радуйся». И я пошёл. Долго я ходил, устал и опять оказался на том месте, где старик свои фигурки лепил. «Ну, что скажешь? – спрашивает он. – Хорошо ли тебе?». Я старика обижать не хотел и говорю: «Сойдёт. Вот только скучно мне, друзей здесь нет, и поговорить не с кем, а ты всё свои деревья лепишь». «Разницы никакой нет – ты или дерево – как видишь, леплю вас из одного теста, - он улыбнулся. - И в каждое дерево, так же как и в тебя, душу вдыхаю, - он опять вздохнул. - Одиноко мне и поговорить не с кем». Я в свою очередь ответил: «А с тобою мне о чём говорить? Ты старый и мальчишьих  дел не знаешь. Мне друг нужен». « Эт точно, - отвечает он, - да и мне пока с тобой говорить не о чем. Хоть нас двое, но каждый из нас одинок». Помолчал он, скомкал незаконченную фигурку дерева и начал лепить что-то другое. Смотрю: фигурка собаки получилась. «Вот тебе и друг, - говорит старик, - научись сначала с ним мир понимать, а потом, может быть, и других друзей достоин будешь». Подтолкнул он её ладошкой, она ко мне и побежала. Смотрю, да это Малыш! Он подбежал и меня сразу в нос лизнул.
Тут я и проснулся. Проснулся от  того, что меня действительно Малыш в нос лизнул. Я вскочил, бросился к нему, обнял его: «Ты живой, мой хороший, ты живой».
Я ликовал. Про сон я тут же забыл, и стал осматривать Малыша. В месте укуса змеи остались две маленькие чёрные точки. Конечно, он был ещё достаточно слаб, но чувствовалось, что полное выздоровление не за горами. Я сел подле Малыша, и он тут же положил свою голову мне на колени.
Я ещё раньше заметил, что ему нравится моя речь, и я заговорил с ним:
- Ты у меня выздоровеешь, подрастёшь, будешь крепким и сильным псом. Правда? Вернёмся в наш родной город. Непременно узнаем тайну силы и власти Катура и изгоним его вместе с блюдолизом Пилом и прочей шкурной свитой.
И мне казалось, что Малыш понимает меня. Он иногда отрывал от моих колен свою мордочку и заглядывал мне в глаза, как бы спрашивая и убеждаясь: правду ли  я говорю.
Мне рядом с ним было легко и свободно. Все препятствия, казалось, остались позади. Мы были хозяевами этого таинственного дома и его жизненных запасов. Я уже много умел из того, что должно было пригодится для самостоятельной жизни, ещё большему хотел научиться и, самое главное, найти прочное взаимопонимание с Малышом. И это скоро к нам пришло. Мне
Тогда я думал, что все главные трудности позади, и не ведал, что ой как ошибался.
Весь оставшийся день мы были заняты обследованием помещения под домом.
На всём этом протяжении и даже тогда, когда легли спать, одна мысль не давала мне покоя – что мне делать дальше? Ну, спрятался я, спрятал и Малыша, а что дальше? Рано или поздно нужно возвращаться. Я должен освободить город и людей от банды Катура. Но даже с одним Катуром я никогда не смог бы справиться, он был самым сильным из нас. Даже, если вдруг я стану сильнее его, допустим, я начну тренироваться - всё равно, за ним стоят все остальные, запуганные Катуром, мальчишки нашего городка. А я один! Впрочем, почему один? У меня есть Малыш! От этой мысли мне стало немного теплее. Но он же маленький – говорил во мне другой голос. Ничего, подрастёт – возразил первый. Другой голос опять возразил: Э-э, когда он подрастёт?! В этой перепалке надежд и сомнений я заснул.