Пагубная страсть

       Когда-то, еще в советское время, я служил на Дальнем Востоке, на маленьком островке, затерявшемся в Японском море. Туда редко заходят небольшие суденышки, и то только по крайней необходимости. Прошло много лет с тех пор, но вспоминая об этом отрезке своей жизни, я мечтал снова оказаться там, ведь у нас в памяти, как правило, остаются только хорошие воспоминания.
      Как-то меня отправили по работе в те края, и я решил воспользоваться такой неожиданно представившейся возможностью попытаться добраться и до острова. Я помнил, к какой бухте нужно  прийти, и удача от меня не отвернулась:  на пирсе  стояло небольшое однопалубное судно, готовящееся доставить на остров продукты. За определенную плату мне разрешили спуститься в трюм.
      Когда корабль отплыл на приличное расстояние от берега, море, как обычно, заштормило. Выйдя на палубу, глубоко дыша от укачивания, я жадно вглядывался вдаль. Спустя какое-то время наконец появился остров. Вид нетронутой природы удивлял и восторгал. Все утопало в зелени лиственных деревьев, высокая разновидовая полусубтропическая трава закрывала каменистые тропинки, лишь прибрежные валуны грозно нависали над бьющимися волнами. Скальный берег казался непреступным из-за своей крутизны, но наше судно, упорно работая винтами, причалило к небольшой пристаньке.
      - Вечером отплываем, не опаздывайте. А то, останетесь здесь на полгода, - предупредил пожилой, с большими рыжими усами, капитан.
       Воинское подразделение, где я служил, давно было расформировано, и я пошел на верхушку острова. С трудом пробираясь по хаотично-разбросанным камням, я шел туда, где на самом высоком гребне заканчивается пологий южный склон острова и начинается крутой, северный. Шел туда, куда врывается мощный океанский ветер. Видели бы вы это  необыкновенное явление природы!  Когда путник, поднимаясь на вершину, делает последние шаги, этот северный ветер внезапно, бурей сбивает с ног, невидимой стеной давит на грудь, пытаясь отбросить назад, на тихую южную сторону, как бы говоря, что он здесь хозяин, властелин всего острова. И путник невольно наклоняется вперед, чтобы его не отбросило назад, практически падает над пропастью и чуть-ли не лежит на восходящих потоках океанского шквального ветра. И я,  несколько минут, казавшимися вечными,  с неописуемым восторгом уже парил над пропастью. Моему взору открылись необъятные морские просторы, где белые бурлящие барашки штормящего океана незаметно сливались с безбрежным небом на линии горизонта.
        Я стал осматривать скальные берега острова, затем все, что окружало в непосредственной близости, и, конечно же, сразу увидел недалеко от меня находящийся маяк. Глаз мой приметил  и сидящего рядом с маяком, с подветренной стороны, мужчину, который смотрел в мою сторону, видимо давно наблюдая за мной. Я подошел и представился. Мужчина немного хриплым голосом ответил:
     - Давно не видел новых лиц. Я живу здесь почти два года, обслуживаю маяк. На острове, кроме меня, еще четыре матроса. У них какой-то навигационный военный пост. Я - в основном все время один.
      Это был мужчина с длинными седыми волосами, с обросшей шевелюрой, лет пятидесяти. В глазах его чувствовалась усталость, какая-та отрешенность, как будто он разочаровался в самой жизни. 
     - Матросы прозвали меня Полковником, - усмехнулся смотритель маяка.
      И действительно, в мужчине еще угадывалась привычка держать осанку, возможно, он длительное время когда-то был на военной службе.
      - Я видел, пришло судно. Вы прибыли с ним? - с этими словами глаза его вдруг неестественно заблестели.
      Полковник явно заволновался. Его внутренняя дрожь стала передаваться и мне. Я не хотел излишних непонятных переживаний и, чтобы прийти вновь в спокойное созерцательное настроение, собрался уходить.
      - Постойте - промолвил мой новый знакомый, - я тут совсем один…  Сделайте одолжение, пройдемте со мной на маяк, у меня отменный чай из местных трав.
     Почувствовав какую-то неловкость, если я ему откажу, больше из вежливости, я кивнул и проследовал в помещение маяка.
     Внутри было нехитрое убранство. Облезлая краска на винтовой лестнице, ведущей вверх, топчан с неряшливо валявшимся на нем покрывалом, какие-то запасные части вместе с пустыми бутылками, разбросанная одежда - все говорило  об отсутствии желания к хозяйствованию обитателя маяка. Мы молча сидели за небольшим деревянным столом. Чай действительно был превосходным, после очередного глотка во рту оставался приятный терпкий вкус.
       Моего собеседника явно что-то тяготило, как будто он хотел сказать что-то важное, но не знал с чего начать.
      - Я...я, - неожиданно  покраснев и как-будто собрав все свои силы,  он начал разговор: - Выслушайте меня, я... я... Мне нужно кому-то высказаться. Я здесь так долго один. Будьте любезны.
      Времени до отплытия еще было много, и я приветливо согласился выслушать этого странного, так далеко забравшегося в далекое уединение, немолодого мужчину.
      - Эту  женщину первый раз я увидел на концерте, - продолжил мой новый знакомый,- она пела романс "Под дугой колокольчик поёт". Если бы эта красивая, стройная певица, стоящая на сцене, была уродлива собой, я бы этого не заметил. Она все-равно была бы прекрасной от того, как она пела! Большие выразительные глаза ее были то нежны, как легкая, ласковая волна, то бросали жгучие взгляды, словно коршун пикировал на убегающего зайца. Эта женщина уже не принадлежала сама себе. Она, погруженная в эмоции, проживала на сцене ту жизнь, которая была в содержании текста романса. Весь зал, заразившийся ее энергией, верил ей во всем и был вместе с ней, в ее истории. Голос ее имел такую завораживающую силу, что проникал в самые затаенные уголочки моей души. Как баян, раздувая свои меха, выдает громкий восторг, а сдувая, - тихий, спокойный прозрачный  звук, так и я, словно в неописуемом пируэте взлетал в бездонные небеса, а затем медленно парил над гладью оранжевого закатного моря. Звуки, которые лились по залу, давали какое-то ощущение свободы, непознанной мной раньше. Сидевшие зрители, кресла, сцена - весь зал, все раскрывалось в каком-то единстве. Все как будто было наделено могучей жизнью, в которой царит только любовь. И вот, когда в очередной раз она взяла долгую высокую ноту, сердце мое замерло, словно хотело запечатлеть, запомнить это мгновение, показать мне появившийся перелом в жизни, и обогатившись новой, уже переполненной чувствами  кровью, бешено заколотилось, унося меня к желанию любить эту женщину. Все во мне вспыхнуло, я уже не слыша романс, жадно смотрел на нее, с налетевшей, как буря ломающей самые крепкие ветви деревьев, страстью, увлекаясь в пропасть неведанной  глубины. Как только она закончила петь, после оглушительно звенящей паузы, зал потонул в грохоте аплодисментов. Я бросился с букетом красных роз к ее ногам, а затем, вернувшись в кресло все жаждал, чтобы она посмотрела в мою сторону, ожидая ответа от нее. И вот однажды ее взгляд как будто скользнул по мне, отчего все во мне затрепетало: я был счастлив.
      -  На следующий день, узнав, что моя возлюбленная дает уроки вокала, я записался к ней на занятие. И хоть певец из меня никудышный, я шел на уроки с чувством благодарности судьбе и счастья. Когда Анна наигрывала мне на фортепьяно, живое тепло согревало меня. Я часто попадал мимо нот, видя сладостный изгиб ее спины, милые чуть вьющиеся каштановые волосы. В эти минуты деревянный пол в классе словно уходил из-под ног, и я летел в неведомое. Видя ее, слыша журчащий голос, я в своем стремительном полете постигал неведомую ранее глубину жизни. Я и сейчас ощущаю то горячее биение своего сердца, - отчетливо, словно прислушиваясь к себе, добавил мой собеседник.
       Он посмотрел в окно невидящими глазами, весь погруженный в прошлое, и продолжил: 
      - Вы представляете, я стал другим человеком, с иными чувствами, восприятием окружающих, с другим сознанием…  Но вдруг, … она исчезла.
      Полковник снова замолчал. На стекле окна зажужжала муха, и этот назойливый звук казался оглушительно громким в возникшей тишине. Наконец кажущаяся бесконечной пауза стала настолько неприлично долгой, что мужчина, сидевший напротив меня, встрепенулся, и взгляд его обрел представление о реальности.
      - Простите,- промолвил он - иногда, чтобы нанести сокрушительный удар человеку, не обязательно его бить изо всех сил. Нужно поэтапно, шаг за шагом, выводить его из равновесия, заставлять сердце волноваться по разным поводам.
       - Моя возлюбленная не отвечала ни на звонки, ни на смс несколько дней. И вот на пятый день пришло смс-сообщение: «Я - в больнице. Если не испугаешься, приходи». - И далее-адрес. Я конечно согласился. Как же я мог отступить, даже узнав позже, что она, мой учитель, мой нежный ангел, женщина, которую я боготворил, имела огромное влечение к спиртным напиткам?
       - Она лежала в наркологическом отделении. С каждой представившейся возможностью я навещал ее, приносил продукты, разные вещи, все больше привязываясь к ней.  Анна всегда встречала меня с радостью. Мы уединялись в комнате для посетителей и долго, тихо говорили. Для меня эти минуты, когда я видел спокойную,  душевную, и от того еще более красивую женщину, были желанными и важными. Меня тянуло к ней и в сексуальном плане, что было конечно понятно  по моему поведению. И вот в одно из свиданий мы сели так близко друг к другу, что я не выдержав, приобнял ее. Наши губы были так близки.  Мной овладела какая-та сила, которая отбросила все условности и приличия. Я до сих пор помню этот поцелуй. В эту минуту все окружающее исчезло, я ничего не слышал и не видел. Наступило, как говорят, состояние нирваны,  когда ничего от жизни больше не нужно и ты не чувствуешь ни ног, ни рук, ни где ты находишься. Ты весь в ощущениях. Как утомленный путник, выбравшийся из пустыни, приближает свои губы к спасительной влаге и делает первые глотки, так и я не мог оторваться от увлекающих в непознанные наслаждения, губ своей возлюбленной. Я чувствовал каждое подрагивание, напряжение и расслабление нашего поцелуя, в котором я словно парил в потоке своей надежды и любви. С этой минуты я посчитал, что мы, заметьте, не я, а мы, нужны друг другу, что нас связывают  великие таинства отношений мужчины и женщины. Как же я ошибался!
      - После  выписки из больницы, я отвез Анну домой, рассчитывая на продолжение наших отношений. Я убеждал её, что вся жизнь впереди, что все плохое в прошлом и как прекрасно жить без спиртного,  предлагал заняться интересными делами: ходить в бассейн, ездить на велосипедах, посещать йогу и многое другое. Но...
      - Я сначала не мог понять, куда Анна исчезает. Ее не было дома, на звонки она не отвечала. Рождалось смутное предположение, что у нее мог кто-то быть из других мужчин. Так прошло несколько напряженных месяцев наших встреч и разлук. Я был так же влюблен. За это время мы сблизились:  в эти незабываемые ночи я старался быть лучше всех мужчин на свете. Прислушиваясь к каждому, даже не желанию, а к позыву, устремлению ее тела, я отзывался, словно разгребая камни, освобождал дорогу бегущему ручейку, чтобы он обрел силу и затем уже бурлящим потоком унес нас обоих к неведомым берегам близости. Признаться, она говорила, что ей хорошо со мной. Но... затем она вновь исчезала. Я стал думать, что может быть, здесь есть какая-та тайна, что оккультизм или секта овладевают ею? Но все оказалось гораздо проще - это была все та же страсть к спиртному.
      - Анна пропадала в компаниях таких же пьющих. Каков был контраст в том, какая она выходила на сцену, воздушная, манящая всех мужчин, с тем, какая она становилась непричесанной, шатающейся, с потухшими глазами после очередной попойки. Я боялся за нее, ведь люди в пьяном состоянии совершают поступки, о которых потом сожалеют, и поэтому выискивал, вытаскивал ее из этих компаний.
      - По моему настоянию мы пошли к психологу, проходили различные кодировки, но… мою любимую вновь и вновь захватывала пьянящая круговерть отравы, увлекая вслед и мою душу. Однажды я понял, что она смеется надо мной, ей явно доставляло удовольствие видеть, как я буквально бегаю за ней. Она уже издевалась, забираясь на соседний подьездный балкон с бутылкой коньяка, наблюдая за мной, ждущего и страдающего у подьезда ее многоэтажного дома. Иногда она специально не отвечала на мои звонки по телефону, зля меня, не появлялась в назначенное время. Я негодовал и... прощал.
       - Она, отдаваясь воле случая, часто бесцельно блуждала по окрестным улицам и дворам. Среди своих знакомых пьяниц и заблудших бродяг ей было необыкновенно хорошо. Визг пьяных,  эта адская свистопляска, была тем хаосом, который заглушал все противоречия окружающего мира с его проблемами и трудностями. Я пытался понять ее мир, но ощущал чужую жизнь, непонятное возбуждение горькой накипи общества, этой толпы, которая давала волю своим низменным, грубым инстинктам. И когда я находился рядом с ними, я чувствовал себя чужаком, вторгшимся в какой-то другой мир. Между ними и мной была стена. Слышались пьяные выкрики, мир становился грубее и низменнее. В сумерках на пятачок перед ее подъездом выползали страждущие, ночные фигуры, чтобы выпить и поддержать догорающий уголек поблекшей жизни, не думая, что он  все равно преждевременно догорит в какой-нибудь больнице. Под деревьями стояла душная, дурно пахнущая тьма. Ясность сознания сочеталась с бредом. Здесь не нужно было думать о неустроенности в работе, быту, - после очередной дозы было необычайно весело. Все казалось легким. Смешными были падения и травмы, и даже то, если бы кто-нибудь околел, не доползя до дома. Лишь в единственном смех переходил в гнев - когда происходил дележ спиртного. Все мерилось им. Если кто-то не вкладывался, то ему это припоминали и на следующий день гнали прочь, чтобы бедняга  принёс бутылку. Если кто-то угощал женщину, то считал, что она ему должна отдаться. Здесь негласно властвовал его величество Алкоголь. Все эти несчастные, но не считавшие себя таковыми, как мутная грязь, осевшая на дно, не видели чистой воды на поверхности. Как правило, все пьяницы были одиноки, без семьи. У матерей - одиночек ребенок, еще маленький, уже мог показать рукой, как пьет его мама. Пьющих не смущало, что их дети, видя частую смену партнеров у родителей,  в будущем будут равняться на эту реальность.
      - В моменты ремиссии, Анна сожалела о происшедшем,  никогда не признаваясь об этом вслух. Друзья мне говорили, чтобы я ее бросил, что женский алкоголизм не излечим. Я же, словно зомбированный, думал о ней днем и ночью. Я верил в силу своей любви.  …Так прошел год, унесший у меня много  душевных и физических сил. Страх, что моя любимая женщина вновь сорвется, снова возьмется за рюмку, вел к нервному истощению.
      - Однажды, после очередного ночного приключения, она пришла к себе домой побитая. Как она сказала, ее домогался незнакомец, которого сильно разозлила, не ответив взаимностью. Ее подавленное состояние расположило к откровению в разговоре. Выяснилось, что ей давно все надоело в жизни, ничего не удивляло.  Пение и преподавание являлись лишь  необходимостью иметь деньги на жизнь. Этот случай, и  наш разговор придал решимость Анне попробовать изменить свою жизнь, согласившись на мои некоторые условия. Я настоял, чтобы она каждый день принимала лекарство, после приема которого опасно выпивать. А также запретил ей неизвестно где быть по ночам, а потому мы решили каждую ночь быть вместе.
       - Этот  нелегкий период длился еще полгода. Я видел в каком напряжении была Анна. Она пыталась стать хорошей матерью, делая с сыном уроки, стремилась проявить хозяйственность, готовя обеды. Но она стала жесткой, зажатой, чувствовалось, что некий змей, когда-то поселившийся в нее, не отпускает, гложет изнутри. И все же изредка, она проявляла минуты нежности, прижимая к себе и целуя мою руку или просто в переплетении сжимая своими пальцами мои. Однажды засыпая, я почувствовал мягкое поглаживание ее рук по моей голове. Так она иногда гладила только своего сына. Я был, как говорят "на седьмом небе". Но такие минуты были редки. В основном, как я говорил, я чувствовал ее напряжение, непринятие ситуации. И в такой обстановке, вдруг, как мне показалось, неожиданно, я попал в больницу, - с этими словами мой собеседник снова замолчал. Воспользовавшись паузой, я тихонько подлил себе чаю, не решаясь говорить.
      - Болезни, говорят, не приходят сами по себе, - продолжил седой  смотритель маяка - они приходят, как отражение нашей жизни, переживаний и стрессов. У меня, никогда не жаловавшегося на пищеварение, открылась прободная язва желудка с последующими осложнениями. Анна на это время осталась без меня, без моего контроля и не выдержала - вновь начала пить. В пьяном угаре она позабыла обо мне. Ни разу не справясь о моем самочувствии, она сошлась с каким-то неработающим забулдыгой, у которого на тот момент были деньги и который щедро угощал. Мне было очень больно осознавать измену. Кровь моя кипела. Я думал: вот оно дно, самое дно низости, и теперь должна была наступить катастрофа, взрыв. Я не мог представить, что снова смогу встречаться с Анной после этого. Я не мог испить эту чашу мерзости, чтобы кто-то наслаждался унизительностью моего положения, показывая на меня -рогоносца. Ничего не задевает так мужчину, как измена женщины.
        - Я возненавидел Анну и, выйдя из больницы, не звонил ей. Терзался, страдал, и вот прошла всего одна неделя и во мне, словно черная плесень на постоянно мокрой стене какого-нибудь ветхого барака, стали прорастать, появляться нотки сомнения в правильности моего отчуждения. Я как бы исподтишка, заглушая голос совести, стал оправдывать ее поступок, говоря, что она никак не  могла справиться без меня, что это не она виновата, а ее болезнь, и мне нужно смириться, принять ее такой, какой она является. И тогда ко мне пришло поразительное открытие:  мы больны оба! Она - алкоголизмом, а я - привязанностью к ней. Эта пагубная страсть соединила и переплела наши судьбы.
       - Большинство зависимых людей не признает своих проблем, не понимает причины их возникновения, а потому не занимается самоанализом. Я, в отличие от таких, хотя бы осознал, что любовь к Анне привела  меня к неизвестной болезни, которая сузила мой взор, закрыла необъятную красоту окружающего мира. Мной были отодвинуты все интересы, увлечения. Я стал терять себя, жить чужими желаниями, ведь все свое время отдавалось Анне. После всего происшедшего, желая расстаться с Анной, я попытался найти выход из создавшегося положения: пошел к психотерапевтам, которые советовали знакомиться с другими женщинами, уезжать на несколько дней в другие города. Но ничего не помогало, меня вновь и вновь тянуло к моей роковой возлюбленной. Я уже думал простить ей все. Пусть она выпивает, но только  рядом,  лишь бы со мной, в моей жизни. Это напоминало  маниакальную погоню за призраком, несущим  гибель.
       - И тогда я решил обратиться к Господу, уехать на Урал, в далекий мужской монастырь. Там, кроме настоятеля со своими ближайшими помощниками, никто  не имел сотовой связи, не работал и интернет. Для монахов была изолированная  жизнь, с другими законами, с иным миропониманием. Работая, я старался вникнуть в сам процесс, забыв о прошлом, сосредоточившись на настоящем. Если я рубил дрова, то думал о колуне с чурбаном, если долбил ломом уголь, то о том, как он будет гореть в топке. Иногда, стоя с молитвенным словом перед иконой, я просил Господа, чтобы он спас меня от прошлых мыслей, от искушения вспоминать. Ведь зачастую мы, люди, используем воспоминания,  чтобы перенести человека, с которым расстались, в настоящее, представить его здесь, снова рядом. Мы думаем, что вот как хорошо было бы, если бы он  сейчас гулял со мной или мы бы вместе смотрели на красивый закатный лесной пейзаж. Я молился и стал верить, что в Анну поселился дьявол. Поэтому с ней просто опасно  рядом находиться,  дьявол настолько хитер, что готов перекинуться на меня, если я буду с ней. Поэтому я здесь, молю Господа о спасении Анны и только мое монастырское участие может ей помочь. Ведь Господь все видит, он не оставит мои устремления, он поможет, - так думал я.
        С этими словами мой собеседник внимательно посмотрел мне в глаза долгим, изучающим взглядом и спросил:
      - Вы верите в Бога?
      - Конечно, - не задумываясь - ответил я, - Бог есть.
      - Вот и я так всегда думал, и особенно тогда. А сейчас лишь могу допускать это, - продолжил Полковник.
       - Как вы помните, я говорил, что мы, в монастыре, не имели сотовой связи. Нам просто не разрешали иметь телефоны. У нас не должно было быть искушения для общения на фривольные темы, особенно с женщинами. Но как-то вечером я  задержался у одной из икон. В храме уже никого не было. Наш старший монах, не видя меня, рассматривал какие-то документы, положив рядом, на стул, телефон. Мне неудобно было мешать, и я затаился. Затем настоятеля неожиданно позвали, и он, поспешно прихватив молитвенник, ушел, забыв телефон у алтаря. И тут в  моем внезапном волнении, словно черный смерч пронесся над тихой гладью моря,  меня пронзила неотвязная мысль схватить телефон и позвонить. Как свет далекой звезды идет к нам из невидимой галактики, так и я услышал из другого, уже почти забытого мира единственную фразу, произнесенную Анной: "Я вас слушаю". Этого было достаточно. Я понял, что здесь мне больше делать нечего.
      - Через неделю я в шикарном дорогом костюме с букетом алых роз подходил к ее дому. Весь в волнительном ожидании какого-то светлого праздника, встречи с любимой женщиной, я не сразу понял услышанные пьяные выкрики: «Сука, я тебе уже наливал! Оставь мне»!
       - Я остановился, глядя на знакомый пятачок перед подьездом. Там, под деревьями, долговязый алкаш пытался ухватить своими динными руками растрепанную пьяную женщину. Та зло хохотала, держа банку с какой-то мутной жидкостью, не давая ее и дразня собутыльника. И о, Боже, я узнал в этой женщине Анну! Сердце мое внезапно словно умерло…  Как ночь наступает после заката солнца, так и ко мне пришел  мрак. Розы рассыпались по земле, я развернулся и потрясенный побрел прочь…  Я наверное мог покончить с собой, но в своем подавленном состоянии не мог сделать даже этого. Я брел в неизвестном мне направлении. Машинально, словно в бреду, оказался на железнодорожном вокзале и уехал в самую далекую точку страны, на Дальний Восток. Так я оказался здесь, - с этими словами мой собеседник замолчал, взгляд его потух, руки безжизненно замерли на столе.                Видя его состояние, я боялся что-то промолвить и выражая ему участие, тупо и неподвижно  смотрел в пустую чашку.
        За это долгое, как мне показалось, молчание я успел подумать о фатальности судьбы, когда человек, как телега, попадая в колею рядом с дорогой, никак не может вырулить обратно на нее, порой не в состоянии пойти другим путем. А жизнь несется к своему завершению, и заложенные природой возможности человека не реализуются…
       Внезапно порыв океанского ветра шумно ударил по окну, и Полковник, вяло подняв голову, произнес:
     - Вам пора. Спасибо, что выслушали меня. Никогда не любите кого-то больше, чем себя.
        ... Спустя час я уже был на готовящемся к отплытию корабле. Прибрежная волна раскачивала его, чайки настойчиво кричали - все говорило о какой-то незаконченности истории,  как будто этот остров со своим обитателем на маяке каким-то образом еще должны быть со мной. Машинное отделение загудело, и меня обдало неприятным выхлопом от работающих двигателей.
         Вдруг я услышал:
      - Стойте! Стойте! - к кораблю подбегал весь взмыленный, запыхавшийся Полковник.
      - Этот полоумный джентльмен опять будет проситься на судно, - заметил рыжеусый капитан.
      - Ребята, - крикнул он матросам, - убирайте трап, без него пойдем!
      Но мой новый знакомый, решительно ринувшись вперед, большим прыжком настиг палубу. Тяжело дыша, грозно сверкая глазами,  отодвинув матроса, он обратился ко мне:
      -  Вы должны мне помочь! Мне нужны деньги на проезд! Я верну, только дайте адрес!
      Наше судно уже отчалило, стало набирать ход. Капитан выругался и ушел в рулевую рубку. Всю дорогу незваный спутник молчал, а на берегу, взяв у меня взаймы требуемую сумму, исчез…
      …Прошло несколько месяцев. Я уже вышел на работу, и стал забывать эту историю, как вдруг пришел денежный перевод. На бланке было напечатано сообщение: "Приезжайте на концерт Анны" и далее указывалось время и место проведения концерта.
     Я уже говорил вам, уважаемый читатель, что почувствовал какую-то недосказанность, незавершенность этой истории. Можно было  предполагать, что неожиданно появившийся на моем пути влюбленный мужчина не успокоится, и я с некоторой тревогой поехал в назначенный день на концерт.
      На дверях небольшого двухэтажного, еще советской постройки, желтого, с колоннами дома культуры, висела афиша о предстоящем концерте. Народ собирался и проходил в небольшой камерный зал. Я сел с правого края и огляделся. Зал был человек на двести вместимостью. Внимательно окинув его взглядом,  можно было всех рассмотреть. Я сразу узнал Полковника. Он сидел на другой стороне в черном костюме и такого же цвета лакированных туфлях. Все черное, в том числе и очки, прятавшие его, делали его каким-то зловещим. Я почувствовал что-то неладное. Словно свинцовая туча медленно надвигается на синеву открытого неба, готовая вот-вот ударить молнией, так и этот  человек нес тревогу. Я стал часто поглядывать в его сторону.
      Зал зааплодировал и на сцену вышла Анна в коричневом, длинном до туфель платье, в  таких обычно поют классические произведения под рояль. Она действительно была привлекательной женщиной. Не зная ее жизненную историю, я бы и не обратил внимания на немного перепудренное лицо, и излишне - наложенный макияж, для сокрытия отечности век и припухлости скул. И все же она выглядела моложе своих сорока лет. Анна мило и открыто улыбалась, что располагало к ней публику. Концертмейстер за роялем заиграл, и Анна запела. Если вы, уважаемый читатель, ходили когда-нибудь в оперу, то и там очень редко можно встретить такой красоты голос. Тембр ее сопрано был в удивительном созвучии с тем, что мечтает слушать наше ухо. И я, забыв о тревоге, погрузился в невероятный мир звуков.
         Ведущая концерта объявила: "Романс "Под дугой колокольчик поёт". Что-то меня вдруг насторожило, где-то я ведь слышал об этом романсе? И вдруг меня кольнуло: "Точно! Об этом романсе рассказывал седой смотритель маяка!" Тревожно всколыхнулась оконная портьера, передавая порыв ветра платью певицы. Забыв о концерте, я перевел взгляд туда, где  должен был сидеть Он.  Там, как ягуар замирает перед решительным прыжком, так  и приподнявшийся с кресла черный человек, застыл в дьявольском напряжении. Я почувствовал его решимость, вот-вот броситься, совершить непоправимое. Правая рука мужчины потянулась внутрь пиджака.  «Пистолет!» - мелькнула мысль.  Ни секунды не медля, я бросился к безумцу, не давая вытащить руку из полы пиджака…
      Слава Богу,  на концерте,  никто не успел понять грозящих намерений. Когда я буквально выталкивал из зала этого ненормального, зрители ненадолго  отвлеклись, неодобрительно шепчась.
     …Спустя час, я успокаивал рыдающего с багровым лицом и воспаленными глазами, бывшего смотрителя маяка. Сюда, в свой гостиничный номер, мне пришлось чуть ли не силой  доставить его на машине.
      - Прошу вас!  Умоляю, скажите ей, что я здесь! Ей ничего не грозит! Пусть придет! - стенал бедняга.
       - Ее телефон не отвечает! Без Анны я не смогу жить! - вдруг добавил Полковник решительно.
       А потом как-то сразу обмяк, повалился на кровать и замер. Все, чем он жил, словно сгорело  в нем в этот миг, покрылось траурным пеплом. В глазах исчезла боль, и теперь уже невидящий  взгляд страшил своим мертвенным тупым безразличием.
      Я быстро собрался и пошел  по указанному адресу. Я торопился, несмотря на нестерпимо знойный вечер. Вдруг деревья тихонько закачались, наклоняясь друг к другу. Вдоль улицы понеслись клубы пыли. Что-то большое, грозное где-то проснулось и надвигалось на город. Я побежал. Дрожа от волнения, я представил, как с первым ударом молнии Полковник нажимает на спусковой крючок у своего лба. «Почему я оставил пистолет у него?» - гнали меня предчувствия…
    …Невидимая рука продолжала затягивать небо. Все ниже нависали свинцовые тучи.
      Спустя какое-то время, я, торопливо возвращался, держа под руку перепуганную Анну.
      Когда я повернул ключ, а затем тихонько приоткрыл дверь номера, зловещая тишина окутала пугающим покрывалом неизвестности. Лампы были потушены, и темнота обрушилась на нас.  Вдруг за окном мелькнула молния - комната осветилась грозной синевой.
      - Ах! - вскрикнула Анна.
      Поперек кровати лежал Полковник с пистолетом в руке. Я нащупал выключатель и все, что пряталось, пугало, обрело форму, стало существовать. Анна жалостливо наклонилась над строгим, бледным, с четкими контурами, и оттого казавшимся еще более красивым лицом мужчины.  На лице Полковника не было ни страдания, ни гнева, ни ненависти. И вдруг, словно нарушивши возникшую трагическую пустоту, еле заметная улыбка тронула уголки глаз лежащего. Он приоткрыл глаза, и маленькая искорка света зажглась в его зрачках.
      - Как ты мог! - воскликнула Анна и упала ему на грудь…
      Больше я их не видел. Текла обычная жизнь.  Лишь изредка, вспоминая те дни,  я задумывался о превратности судьбы, которая правит человеком помимо его воли, дергает его за какие-то неведомые, неизученные нами нити.…   
       Однажды, случайно, читая хроники происшествий в одной из газет, я наткнулся на упоминание о гибели в автомобильной катастрофе какой-то певицы с седовласым мужчиной. Как писали, она была за рулем в нетрезвом виде…
      … Может быть, это были не мои знакомые?