Женщина-муза. Главы 1-3

               
               
                «…О той поведать мы хотим,
                Кто «музою» зовётся
                Известно, если музы нет,               
                То нет и вдохновенья,
                А с ней -  на высоте поэт,
                Она душа творенья.               
                Она на подвиг вдохновит, 
                В душе огонь зажжёт,
                Своим рассказом удивит,
                И в хмурый день, и в серый быт
                Изюминку внесёт.
                Не часто встретите её,
                Но, если повезёт,
                Она сквозь ваше бытиё
                Кометою пройдёт»
                " Ищите женщину"
                (Рита Аксельруд)

                Глава 1. Знакомство
    Её все и всегда называли по имени-отчеству – Виктория Ивановна.
Даже когда она была сгорбленной, седой и старой, невозможно было назвать её бабушкой. Только очень близкие ей люди называли её Витей и на «ты». Это была семья Рябушинских, которых она считала своей роднёй. Мы иначе и не думали, были убеждены, что у Виктории Ивановны в Одессе живёт двоюродная сестра Ирина с мужем Борисом и двумя дочками – Ирочкой-младшей и Алькой.

  А ещё Виктория Ивановна много рассказывала о своей тётке – маме Боречки, у которой были польские корни. Эта тётка учила её польскому языку. Нам очень нравилась польская пословица «Цо занадто, то не здрово». Тётка научила её варить вкусный красный борщ, готовить удивительный соус из кабачков, печь песочные рогалики. Всему этому Виктория Ивановна учила и меня.
 
 Познакомились с Викторией Ивановной мы так.
Мы с мужем поехали посмотреть наше  новое место работы Затокскую школу-интернат в начале августа 1967 года. Рано утром в Одессе на вокзале взяли билеты на пригородный дизель-поезд до станции  Бугаз. Так посоветовала кассирша, когда мы сказали, что едем в Затокскую школу. Мы рассчитывали, что задержимся ненадолго – в городе оставили на бабушку маленького сына. Ехали поездом  часа два. Потом долго кружили по посёлку Затока в поисках школы-интерната. В результате наших поисков оказалось, что в посёлке Затока нет санаторной школы-интерната. А есть костнотуберкулёзный санаторий, куда нам вовсе не нужно.

  Пришлось выйти на шоссе и попутным грузовиком  возвращаться назад на двенадцать километров в другую Затоку. Минут через двадцать наша попутка остановилась у невзрачной деревянной будки, и водитель сказал:
- Выходите, молодые люди! Приехали. Вот это и есть ваша Затока.
Мы  шли по совершенно пустой грунтовой дороге под жарким полуденным солнцем и поражались безлюдью. Справа внизу голубело море, а слева тянулись колхозные поля и виноградники.

   Вскоре появились  первые одноэтажные домики.  Мы очень обрадовались, увидев во дворе пожилую женщину. Она объяснила нам, что до школы-интерната надо ещё идти минут двадцать, никуда не сворачивая. Наконец-то мы увидели новое двухэтажное кремовое здание школы-интерната. Забора не было. Вместо него вдоль дороги росли старые акации и кусты жасмина. Мы зашли на территорию школы и направились по широкой аллее вглубь двора. Школьное здание утопало в море цветов.  Трёхэтажный корпус, похожий на огромный корабль, был окружен молодыми соснами и платанами и как бы плыл в море разноцветных астр.

   В это послеобеденное время солнце пекло по-летнему, и никого вокруг не было. Вдруг прямо из цветов к нам навстречу поднялась рыжеволосая женщина лет сорока в цветастом ситцевом халатике без рукавов.
   Мы поздоровались и попросили показать нам, где можно найти  директора.
- Пойдёмте, я вам покажу, где живёт директор, - приветливо сказала женщина, и представилась, - Я  Виктория Ивановна, учитель русского языка и литературы, а также воспитатель.
 
  Так произошло наше знакомство с Викторией Ивановной – незаурядной личностью. Она стала на много лет другом и учителем для меня, для других молодых учителей и для многих своих учеников и воспитанников.
 Наша дружба длилась более сорока лет.

                Глава 2. «Вы счастливый человек!»    
   От Виктории Ивановны я впервые узнала об Окуджаве как о замечательном барде. До того я читала в журнале «Юность» его стихи, но его песен не слышала. И вот в октябре Виктория Ивановна пригласила нас к себе на день рождения.

  Мы сидим в узкой комнате на первом этаже спального корпуса. Комната кажется тесной, так как заставлена мебелью – шкаф, диван, несколько тумбочек и повсюду стопками книги. На одной тумбочке стоит проигрыватель. Виктория Ивановна ставит на проигрыватель небольшую чёрную пластинку, и в комнате звучит незабываемый голос Булата Окуджавы:
                «Не верьте пехоте,
                Что так неразумна бывает она.
                Всегда мы уходим,
                Когда над землёю бушует весна…»
А потом другая песня, строчки из которой преследуют всю жизнь:
                «Надежды маленький оркестрик
                Под управлением любви».
 
   Виктория Ивановна угощает нас шоколадными конфетами и настоящим кофе. Кофе в зёрнах она привозила из Москвы. От неё мы узнали, что бывает  кофе с таким загадочным названием, как «арабика» или «кения».
 
  День рождения у Виктории Ивановны был 23 октября, и каждый год мы обязательно приходили её поздравить в этот день. Готовились заранее, чтобы купить оригинальный подарок, например, яркий шарф или хорошую книгу, или какую-нибудь необыкновенную вазочку, так как сама она была совершенно неординарной.
 
   Неординарность Виктории Ивановны проявлялась во всём. Одевалась она всегда элегантно и со вкусом. Очень любила красивую модную обувь. При этом она как-то сказала мне:
- Я могу ходить в стоптанных туфлях, но у меня в шкафу обязательно должна лежать пара хорошей обуви.
  Каждый месяц в свой выходной Виктория Ивановна ездила в Одессу к своей, как она говорила, «придворной парикмахерше» Оксане, чтобы покрасить волосы и сделать модную стрижку.
 
    А как она разговаривала! Когда она что-нибудь рассказывала, её слушателей притягивало к ней как будто магнитом. И рассказы её запоминались надолго.
 Она очень следила за речью. Если кто-нибудь из нас неправильно ставил ударения, она тут же передразнивала: «дАла, взЯла, снЯла». Навсегда запомнились некоторые её выражения. Например, пренебрежительное «Химины куры и Мотрины яйца».Или совершенно уничижительное:"Это бред сивой кобылы в лунную ночь". О себе она любила говорить: "Я старая больная женщина", хотя тогда ещё была вовсе не старой.  Только Виктория Ивановна умела так иронично улыбаться, сжимая губы и кривя рот на одну сторону.
 
  В её тесную комнату я заглядывала часто. Там всегда было тепло и уютно и хотелось общаться.
- Входите, Риточка, - говорила Виктория Ивановна, приветливо улыбаясь,  всегда чем-нибудь угощала и рассказывала всегда что-нибудь интересное.

   Однажды она заговорила о Сирано де Бержераке. Я о нём тогда услышала впервые.
- Как! Вы не читали Ростана? – удивилась она. – Вы счастливый человек! У вас всё ещё впереди!
  Я взяла у неё почитать пьесы Ростана в замечательном стихотворном переводе Щепкиной-Куперник, прочла с огромным удовольствием, а позже купила для себя такую же книгу.
 
   Виктория Ивановна поражала нас своей эрудицией, широтой своих интересов, своей интеллигентностью, а порой, необычностью и нестандартностью своего мышления. Жизнь у неё тоже была необычная и нестандартная.
   В первый год нашей работы в школе-интернате мы жили на квартире в центре села, а потом нам дали комнату в бывшем помещичьем доме на территории школы. Ещё через год освободилась квартира рядом с нашей, и эту однокомнатную квартиру с большой кухней, к моей огромной радости, заняла Виктория Ивановна. Тогда мы с ней ещё больше подружились, хоть и не на равных.  Я всегда относилась к Виктории Ивановне как к старшему умному другу. А она всегда называла меня по имени и всегда на «вы».

                Глава 3. Судьба
     Виктория Ивановна была старше меня почти на двадцать лет и до нашей встречи прожила сложную жизнь. Об этой её жизни мы узнавали по крупицам. Несмотря на то, что она была великолепной рассказчицей, о себе она рассказывала скупо, только изредка, о многом умалчивая до конца жизни.
   
   Мы знали, что родилась и жила она до войны в Харькове, что отец её был инженером и работал на тракторном заводе, а мать была учёным-филологом, что у неё был брат Женя, который погиб на фронте. Позже мы узнали, что родители Виктории Ивановны были репрессированы в 1938 году, а родственники после этого с ней перестали общаться. Она осталась совершенно одна, и в 1942 году фашисты увезли её в Германию, как увозили тогда в рабство сотни и тысячи украинских ребят и девушек.   
 
  Как-то зайдя к Виктории Ивановне в её комнату в интернате, я увидела её плачущей в постели. В руках она держала какое-то письмо. На мой вопрос, что случилось, она сказала:
- Мне передали письмо от моей подруги Тамары. Мы с ней вместе работали в Германии на заводе. Когда нас освободили американцы, Тамара вышла замуж за француза и уехала с ним во Францию, а меня отправили в Советский Союз.
 В письме Тамара вспоминает войну, гибель Степана и многое другое. Вот откуда мои слёзы.
 
   Расспрашивать больше я не решилась.  О том, как ей жилось на чужбине, она никогда не рассказывала. Зато  рассказывала о том, как поступила в педагогический институт. Время было сложное – конец сороковых годов и начало пятидесятых. Виктория написала в анкете: в оккупации не была, за границей не была, отец погиб, мать умерла, в комсомоле и в партии не состоит. Перед этим она уничтожила все документы, свидетельствующие о том, что за границей она была и работала на немецком заводе.
 
      Через сорок лет после окончания войны Германия решила выплачивать свой долг людям, пострадавшим от фашизма. Для получения приличной  пожизненной пенсии достаточно было послать в Германию соответствующие документы. Узнав об этом, мы предложили Виктории Ивановне обратиться за пенсией в Германию и даже принесли нужный адрес. На это Виктория Ивановна ответила коротко:
- Германия мне не сделала ничего плохого, в отличие от сталинского режима. А, кроме того, у меня никаких подтверждающих документов нет, так что и не о чём говорить.

    Теперь, спустя много лет, я  узнала, что, вернувшись в Советский Союз, Виктория Ивановна поехала в Харьков, но жить ей было негде, никто из родственников не захотел её принять. Тогда она уехала в Одессу, где поселилась у двоюродного брата мамы в коммунальной квартире. Спать ей пришлось на столе – другого места в комнате просто не было. А вскоре дядя с семьёй решил уехать из этой квартиры в коммуналке, и Виктория снова очутилась на улице. Но мир не без добрых людей – её, как родную, приняла семья новой подруги – Ирины.    
 
   Тогда, поступая в Одесский университет, она отлично сдала экзамен по математике, а учиться захотела на филологическом факультете. Сначала один год училась на подготовительных курсах. Там Виктория познакомилась с Ириной. Отец девушки был инженером-железнодорожником. Викторию очень тепло  приняли в доме Ирины, в трудные голодные годы  делились последним куском хлеба и последней картофелиной. Вот почему Виктория Ивановна считала этих людей самыми родными. И так было всю жизнь.    
 
  Сидеть на шее у приютивших её людей Виктория не хотела. Она перевелась на заочное отделение, взяла в деканате справку, что учится в университете, и уехала  в сельскую школу далёкого от Одессы Березовского района, где успешно работала учительницей русского языка и литературы. И получив диплом, она продолжала оставаться в селе ещё десять лет.

  В районе вскоре заметили неординарную учительницу. Заведующий районным отделом народного образования пригласил её в поселковую школу. А когда его перевели на должность директора в санаторную школу-интернат, он предложил Виктории Ивановне переехать в новую школу, обещая со временем отдельную квартиру. Так в 1966 году Виктория Ивановна оказалась в школе-интернате на берегу моря и здесь прожила больше сорока лет, до конца своей жизни.